Как уходила боль...

      Несколько дней спустя. Башня Кои. Совет кланов.       Если бы Цзян Чэна кто-то спросил, он бы сказал, что, не смотря на то, что он серьёзно сомневался в успешной организации совета и чего-либо вообще, кроме неприятностей, своим племянником, всё прошло достойно. Он вздохнул облегчённо. Он подозревал, что старейшины клана рано или поздно натолкнут юного наследника на этот шаг. И переживал по поводу того, как всё пройдёт. И поводов этому было уйма. Начиная с того, что племянник был ещё слишком юн и неопытен, не имел никакого реального опыта управления, только недавно приняв на себя обязанности главы ордена, и у него не было, откровенно говоря, никого, кто мог бы ему что-то подсказать, кроме него, Цзян Чэна, и самих старейшин, заканчивая тем, что слишком много людей не доверяли, а некоторые даже откровенно презирали орден Ланьлин Цзинь после раскрывшихся планов и делишек предыдущих глав. Естественно, на его племянника тоже падала тень «славы» его дяди и деда, пусть и поводов тому не было никаких. От чего ещё было не легче, так это от того, что и в самом клане у А-Лина не было ни друзей, ни соратников, готовых поддержать и встать на его сторону. В общем, Цзян Чэн нервничал и с замиранием сердца ждал этого дня, который, как он знал, неумолимо должен был настать. Но, к его счастью, всё было в порядке.       Не то чтобы Цзинь Лин совсем ничего не знал о проведении советов, всё же оба его дяди были главами великих орденов, но всё же недостаточно. Поэтому, пожалуй, то тут, то там случались мелкие неприятности, но, по мнению Цзян Чэна, несущественные. Хотя он бы всё равно отвесил ему оплеуху! И за то, что ушёл, не выслушав до конца (и что, что сам он в это время улетел, ничего не сказав, в Гусу?!) — мог и должен был дождаться! И за то, что пусть оплошности и были небольшими, но всё же были!       Хотя, если признаться честно, сейчас, сидя за небольшим столиком и выслушивая главу Не, с редкими, но уверенными откликами племянника, он не мог не думать о том, что его сейчас действительно раздражало и смущало. Ещё больше чем то, что недавно произошло, его раздражало то, что он всё ещё об этом думал! Вместо того, чтобы внимательно слушать Не Хуайсана, чтобы если что встать на защиту Цзинь Лина, он думал о таком… Ещё и не проходящее ощущение зуда по всему телу от взгляда Первого Нефрита! Да что ему неймётся-то?!       Несколько часов назад.       Только прибыв к резиденции ордена Ланьлин Цзинь, Цзян Чэн уже был на взводе. Во-первых, потому что ожидал от племянника какой-то глупости или нерасторопности, а во-вторых, потому что боялся того, что подлянка может прийти ещё и со стороны других орденов. Был и ещё один страх. Но о нём глава ордена Юньмэн Цзян по своей извечной привычке прятать свои собственные чувства поглубже, даже от себя самого, предпочитал не думать.       Не Хуайсан был уже здесь. Прибывший как раз вовремя, он мягко улыбнулся главе ордена Цзян, снова скрывая лицо за извечным веером. Они всё ещё иногда общались по старой дружбе, но совсем уж близки не были, так что Цзян Чэн лишь кивнул в ответ и так же последовал вперёд. Их уже встречали, как и должно. Приветствия проходили в обычном официальном виде, когда Ваньинь заметил уже какое-то время стоявшую справа фигуру в траурных одеждах. Но удивило его не то, что он сразу их не заметил…       На очередном, тем более довольно простом совете он ожидал вновь увидеть Лань Цижэня, как представителя ордена Гусу Лань, но тот, кого он видел, был сам глава ордена — Лань Хуань. Глаза Цзян Чэна шокировано распахнулись. «Он же говорил, что не знает, когда это его чёртово уединение закончится!» — неизвестно почему это крайне злило главу ордена Цзян. Нет, ненависти к главе дружественного ордена он не испытывал, даже, наверное, радовался в глубине души, что тот снова выходит в свет, но… Неужели он ему соврал?! Хотя нет же, в их ордене это запрещено! А он, как глава и Первый Нефрит, всегда и неукоснительно соблюдал все четыре, мать его, тысячи правил! Тогда из-за чего же он вдруг нарушил уединение? Или вовсе окончил? Нет, он всё же, пожалуй, был рад, что тот вновь выходит на люди. Но на лице же это выражалось крайним недоумением и негодованием. Впрочем, итак зачастую там присутствующим.       Глава ордена Цинхэ Не лишь улыбнулся сквозь веер и выразил своё почтение главе ордена Лань. Судя по его «ничего-не-знающему» лицу, тот уже был в курсе, что на этом совете будет вновь присутствовать сам глава клана Лань. Заставив Цзян Чэна почувствовать себя раздосадованным. Это, получается, только он что ли не знал?! (И не важно, даже если знал только Не Хуайсан! Цзян Чэн же не знал!)       Быстро справившись с лёгким шоком, он также поприветствовал главу ордена Гусу Лань и был, кроме прочего, удостоен бледной улыбки, всё ещё бесконечно далёкой от прежней, как небо от верхушек деревьев, и внимательного взгляда. «Пожалуй, даже слишком внимательного», — невольно подумалось тогда Цзян Чэну. Но угрозы от главы дружественного клана он тем не менее не чувствовал. Пока. Да и после случившегося несколько дней назад чувствовал себя крайне смущённым и немного виноватым перед Лань Хуанем после всего, что сказал и натворил в пылу беспокойства и поспешности. Как юнец какой-то!       Он знал, почему так поступил. Дело было не только в племяннике, как он упрямо пытался себя убедить. Он и сам был юнцом. Бездумно влюблённым и пытающимся похоронить свою любовь, юнцом. Но не желал в этом признаваться ни себе, ни кому бы то ни было ещё.       Каждого из них вели в свои временные покои. Через несколько часов должен был начаться совет, а пока что им следовало отдохнуть с дороги. Не Хуайсан уже скрылся из виду. Вот уже показались временные покои и самого Цзян Чэна, как Лань Сичэнь внезапно остановил своего провожатого и мягким голосом обратился к застывшему от такого Ваньиню:       — Не желаете ли прогуляться, глава ордена Цзян?       Предложение показалось странным. Между ними никогда не было дружеских отношений и тем более совместных прогулок. Но Цзян Чэн помнил, как поступил совсем недавно, а потому был уверен, что именно этот его поступок и желает с ним обсудить глава ордена Лань. Идти никуда не хотелось, тем более догадываясь об истинной причине такой вот прогулки, но чувство вины за содеянное не давало бы ему покоя ещё долго, так что он попросту сцепил зубы и коротко кивнул.       — Конечно.       Они отпустили сопровождающих из своих кланов и клана Ланьлин Цзинь. Где-то среди одетых в белое юношей, резво умчавшихся куда-то, Цзян Чэн увидел несколько смутно знакомых. На краю сознания назойливой мухой вилась какая-то мысль, но сейчас было не до этого. Он ждал, когда глава клана Лань наконец заговорит, и они решат этот вопрос раз и навсегда. Правда как, он и сам не знал. Он не знал, что ответить ему, если тот задаст прямой вопрос. Сказать правду он не мог по очень многим причинам, но и придумать достаточно достоверную ложь сейчас — тоже. Поэтому и сам не спешил начинать разговор. Так что пока они просто шли вместе по саду. Один, словно безмятежное и уставшее от мира божество в белых одеяниях, а другой, словно спящая грозовая туча, готовая разразиться громом и молниями в любой момент. И оба молчали.       Так что неудивительно, что тишину вскоре разрезали совсем другие голоса. Кажется, это были стражники из патруля. Они лениво вполголоса переговаривались о всём подряд, но слух выцепил до боли знакомое имя, заставив немного вздрогнуть. Что, как позднее оказалось, не скрылось от глаз его не-собеседника.       — Слышал, говорят, где-то неподалёку отсюда какой-то монстр опять появился, а ребята из второго патруля видели Ханьгуан-цзюня вместе со Старейшиной Илин, Вэй Усянем. Кажется, нашей помощи там уже не требуется, как думаешь?       — А то! Эти двое и сами прекрасно разберутся. Ордену Ланьлин Цзинь не пристало охотиться за какими-то простыми монстрами! Пусть уж Вэй Усянь со Вторым Нефритом поработают.       От родного, такого близкого и бесконечно далёкого имени сердце сжалось в груди, а глаза на миг закрылись. Он был близко. Страх и жгучее желание встречи, боль и обида за всё, на всех! Это разрывало его на части. Он шёл дальше, не видя никого и ничего.       И угораздило же его именно в этот момент не заметить чёртов камень! Откуда он взялся только, мать его?! Да после этого он заставит Цзинь Лина лично убирать камни со всех дорожек всех его садов! Чтоб не повадно было калечить своего же дядю!       Вслух же он только несколько раз ругнулся на юньмэнськом диалекте и то больше от внезапности, чем от боли или испуга.       Но только вот лёгкий страх и даже какой-то стыд всё же пришли к нему, когда он осознал, почему же так и не пропахал землю носом. А точнее благодаря кому. Тёплые большие ладони крепко обхватывали его талию, из-за широких рукавов практически полностью скрывая его от вида чужих глаз, если бы кто-то вдруг вздумал подглядывать за двумя главами, конечно.       Как можно было так пасть? И в прямом и в переносном смысле! Он ведь глава ордена, в конце концов! А сейчас он отвлёкся лишь на одно упоминание бывшего шисюна, мысли к которому старался вытравить все эти долгие годы, а особенно последние месяцы, когда осознал их истинную природу. И из-за своих глупых и безответных чувств он, глава ордена Цзян, Саньду Шэншоу, едва не упал и был пойман и удержан руками другого мужчины, главы ордена Лань, Лань Сичэнем, в конце концов! Какой позор! Мысли разбегались и путались…       Пока же глава ордена Цзян испытывал некий мыслительный диссонанс, в голове у другого главы же крутились совсем иные мысли.       «Близко», — подумал было Цзэу-цзюнь. Настолько, что он невольно мог почувствовать лёгкий едва различимый аромат речных вод и лотоса от одежд и волос главы ордена Цзян. Был ли кто-то ещё так близко к главе ордена Юньмэн Цзян, как он сейчас? Ну, за исключением его названного брата Вэй Усяня? Почему-то эта мысль заставила его нахмуриться. Мысль, что кто-то всё же был к нему так же близок. Но сейчас он был тем, кто держал такого гордого и сильного главу ордена Цзян в своих руках. От этой же мысли было странно приятно внутри.       — Отпусти.       Невольно перейдя на ты, пробормотал донельзя сбитый с толку хмурый мужчина, окутанный сейчас ароматом сандала, исходящим от белых одежд, касающихся талии, плеч, груди и даже немного шеи. Просьба была даже не услышана сперва. Слишком Сичэнь был поглощён разглядыванием главы дружественного ордена, так отчаянно поглощённого своим гневом обычно, но так очаровательно бурчащего и смущающегося сейчас…       «Очаровательно?» — Лань Сичэнь и сам удивился, осознав что и о ком думает. Он оторопел от своих же мыслей и от непривычно гулко бьющегося сердца в груди, но предпочёл всё же отпустить наконец главу другого клана и надеялся, что на этом сердце и мысли придут в порядок. «Да что же со мной происходит?» — невольно думал он, когда даже отпустив Цзян Чэна сердце не успокоилось.       Приняв наконец устойчивое и независимое положение, Цзян Чэн, не глядя на Лань Хуаня, едва слышно произнёс:       — Благодарю.       После этого короткого сухого слова, сказанного на грани слышимости и сквозь зубы, казалось, что даже цветы и те завяли бы, но в душе главы клана Лань лишь разлилось большее тепло. Он сумел лишь кивнуть в ответ, не понимая самого себя.       Оба сейчас были поглощены своими мыслями. Цзян Чэн обречённо думал о своих агонизирующих чувствах и слишком навязчивом (даже в мыслях) главе дружественного клана, а Лань Сичэнь удручённо пытался разобраться в своих странных ощущениях от присутствия главы Юньмэн Цзян. Так что дальнейшая прогулка прошла в полном молчании.       И вот сейчас, прямо на совете этот… Лань пялился на него! Словно смотреть не на что больше!       «Клянусь, если он скажет хоть кому-нибудь о том, что произошло, я его…» — зло думал Цзян Чэн, в глубине души нервничая, а вдруг-таки скажет? Но тот лишь смотрел, иногда всё же поглядывая на созвавшего совет Цзинь Лина. Цзян Чэну и в голову не приходило, что такая мелочь, простая случайность, которой никто бы не придал особого значения: «Ну, споткнулся и что?» — может вообще не считаться за происшествие. Возможно, если бы Сичэнь вёл себя как прежде, невозмутимо и доброжелательно, не обращая особого внимания на главу ордена Цзян, он бы тоже скорее всего проще отнёсся к этому досадному инциденту, вскоре и вовсе позабыв. Но Сичэнь на него смотрел после этого иначе. И так он прежде никогда не смотрел на него! Так пристально и придирчиво, словно кожу хотел снять. Жуткое и странное ощущение, заставлявшее думать, что обычная задумчивость и грёбаный камень опустили весь его авторитет перед главой ордена Лань.       Лань Хуань же в свою очередь просто наблюдал, пытаясь не столько разобраться в себе, сколько понять, что происходит в целом. Прочувствовать, что именно заставило в тот момент в саду вздрогнуть самого Саньду Шэншоу и задуматься настолько, чтобы вот так просто споткнуться на ровном месте. Он смотрел на него и сосредоточенно вспоминал, что тогда происходило вокруг. Всё, что ему удалось вспомнить, так это разговор стражников неподалёку о своём брате и его муже. Ему ещё подумалось тогда вскользь, что если бы не совет, было бы неплохо увидеться с Лань Чжанем. Всё же он скучал по младшему брату.       Тут же его поразила следующая мысль. Настолько простая и очевидная и одновременно невероятная, что это было даже глупо. А что если Цзян Чэн тоже скучал по своему шисюну?       Что, если представить, что когда вся эта ненависть в нём утихла, а происхождение Золотого ядра в его груди стало общеизвестно, то он скучал по другу детства и брату? Но, видя того с другим мужчиной, гордость и ненависть уже к обрезанным рукавам сыграла с ним злую шутку, заставив оттолкнуть брата. И сейчас он мучился, потому что та же слепая гордость не давала ему сделать шаг навстречу и тем более извиниться.       «Ах, гордый, пугающий и всё же такой уязвимый глава ордена Юньмэн Цзян! Ваша тайна была на самой поверхности, и всё же…»       Несмотря на то, что, как казалось Лань Сичэню, он узнал то, что волновало Цзян Чэна, удовлетворение было не полным. Он знал, какого это, чувствовать себя преданным братом. Из-за мужчины. Что примечательно, похоже Цзян Чэн чувствовал себя сейчас точно так же. На этот раз из-за его, Лань Хуаня, брата. Ситуация могла бы быть комичной, но увы.       Он прекрасно помнил, как тогда тринадцать лет назад увидел брата так отчаянно влюблённого, защищающего другого мужчину, Вэй Усяня, Старейшину Илина, магистра тёмного культа, в конце концов, поднимая меч на него, своего собственного брата, и дядю. Это поразило Лань Сичэня тогда до глубины души. Нет, он знал про глубокие чувства брата, но и представить себе не мог, что, когда настанет право выбирать между своим собственным орденом и семьёй, тот выберет его, отступника и мужчину. Он не знал, что делать и что думать. Он думал, что потерял его. Даже боялся этого.       А потом всё-таки потерял. После смерти Вэй Усяня он действительно потерял брата. Тот и раньше был молчалив, но теперь он был бесконечно печален, пропадая в места, где требовалась его помощь, играя «Расспрос» на гуцине каждый день и заботясь о всех тех осколках, что остались после гибели его возлюбленного, будь то любимое вино или же целый ребёнок, не говоря уже о кроликах…       Чудом вернувшийся Вэй Ин вдохнул жизнь в глаза его брата — он вернул его. Сичэнь сразу понял, кто скрывается за личиной Мо Сюаньюя. Не мог не понять. Стоило лишь взглянуть, как на него смотрел Лань Чжань и как сияли его глаза при этом — и всё становилось до боли очевидно. Он нашёл своё счастье. Дорвался до него и не намерен отпускать, ни к монстрам, ни к смерти, ни… к Цзян Чэну.       Да уж, плачевное положение главы ордена Цзян, самого вогнавшего себя в него при этом, оставляло желать лучшего. Теперь Лань Хуаню это становилось кристально ясно.       Вот бы он мог… Хотя он вполне может кое-что предпринять.       Всё решив для себя, глава ордена Лань наконец успокоился и полностью включился в мерное течение Совета, нет-нет да поглядывая невольно на главу ордена Цзян. А тот в свою очередь тоже успокоился, когда его перестали сверлить таким пристальным взглядом и наконец тоже полноценно присоединился к мероприятию.