Как уходила боль...

      Сичэнь не мог позволить себе действовать опрометчиво.       Дело требовало тщательности и аккуратности. Но неужели он, тот, кто в своё время самолично объединил великое множество разрозненных и даже враждующих заклинательских кланов, не сможет примирить двоих братьев? Пусть те и были ими в прошлой жизни…       Казалось очевидным, что конфликт не двигался с мёртвой точки из-за главы ордена Цзян, которому и самому от этого было тягостно. А со смертью его сестры и Вэй Усяня — имя Саньду Шэншоу вообще стало вселять страх и ужас. В общем, на первый взгляд Цзян Чэн брата едва выносил, но переосмыслив всё, что видел и знал, Первый Нефрит клана Лань пришёл к выводу, что тот, несмотря ни на что, всё же хотел, но не мог примириться с шисюном. Но вот какие чувства к нему испытывает Вэй Ин? Вряд ли он испытывал ненависть к своему шиди. Это Сичэнь чувствовал. Но нужно ли было ему это «примирение» вообще?       Всё же у него уже всё было: и Лань Чжань, и приёмный сын, и флейта, не говоря уже об «Улыбке императора» и кроликах. Так нужен ли был ему шиди, так сильно ненавидевший его все эти годы и бесконечно винивший во всех своих бедах?       Как бы ему не хотелось из солидарности (а от чего же ещё?) помочь главе ордена Цзян, но идти на открытую конфронтацию с братом и против воли подвергать Вэй Усяня реальной физической угрозе всё же не хотел бы.       Прежде чем предпринимать что-то, стоило как следует поговорить с мужем брата.       И будучи не просто великим главой, но и просто мудрым человеком, Лань Хуань решил пойти прямо к нему в обход брата. Ведь и касалось это в первую очередь именно Вэй Усяня, а не его мужа. И именно от его решения зависело то, что предпринял Лань Сичэнь дальше.

***

      Всем было известно, что Ханьгуан-цзюнь «был там, где творился хаос», но поскольку ныне он был в браке с Вэй Усянем, хаос всегда был рядом, став неотъемлемой частью его жизни. Но Второй Нефрит клана Лань и не думал жаловаться. Ведь он точно знал, что любой «хаос», любые сложности, любая боль — всё ничто по сравнению с одним днём жизни без Вэй Ина.       Он бы привязал его к себе и никогда не отпускал, но, к его счастью, всепоглощающему и абсолютному, Вэй Усянь и так всегда был рядом. Вихрем неугомонности, чистого обольщения и непосредственности.       Возможно, со стороны они выглядели двумя непримиримыми противоположностями, но на деле друг для друга они были всем. Выстраданным, уже нежданным, вырванным у судьбы вопреки всему и бесконечно необходимым.       И, естественно, Лань Чжань бы ни за что не позволил причинить вред своему Вэй Ину, поэтому, очевидно, что он был настроен решительно против Цзян Чэна… Он до сих пор не мог ему простить всего, что тот сделал и сказал его возлюбленному, как в той жизни, так и в этой. И то, что любимый молча терпел и сносил всё, только разжигало в нём чувство справедливости и праведный гнев, который требовал непременно изничтожить главу ордена Юньмэн Цзян.       Но так же он знал, что значит Цзян Чэн и Пристань Лотоса для его мужа. И тому не нужно было говорить, так же как и бесполезно было скрывать это. Ведь Лань Ванцзи видел эту тихую и горькую грусть, когда его любимый смотрел на лотосы в пруду. Правда он тут же отводил взгляд и отвлекался (или пытался отвлечь его самого) на что-то несущественное. Но Лань Чжань видел. Он чувствовал тоску в его сердце. И знал, что тот горюет обо всём, чего лишился и чего уже никогда не вернёт.       Семья, затем мадам Юй, дядя, все друзья из Пристани и, в конце концов, шицзе. Их нельзя было вернуть. Ничего уже нельзя было вернуть. Из прошлых дней остался лишь этот взвинченный и грубый Цзян Чэн и такая же далёкая, но полная воспоминаний Пристань Лотоса, его бывший дом и родина. Но раз Цзян Чэн запретил ему ступать на территорию Пристани — он никогда и не ступит, просто потому что так сказал Цзян Чэн. Потому что он, его шиди, не хотел Вэй Ина там видеть. И вообще не хотел видеть. И пусть крайне редко в нём проскальзывала тоска по былому, но она всё же оставалась. Где-то там, на самом дне глаз, на самом краю души, куда изгнали её любовь самого Лань Ванцзи и сам Вэй Ин. Да, он вернул ему Чэньцин, да, назвал его по имени и даже извинился. Но чего им так и не удалось — так это поговорить. Хотя Лань Чжань и не хотел этого, потому как в сдержанном поведении Саньду Шэншоу был замечен слишком редко, но Ванцзи знал, что этого хотелось любимому. Рано или поздно. Он боялся за Вэй Ина, но понимал, что тому нужно выяснить всё до конца и снова поговорить с братом. Пусть и таким ужасным и вздорным, как Цзян Чэн.       А он просто будет рядом. Просто будет его беречь. Беречь и лечить былые и свежие шрамы, как тот излечил его собственные. И не позволит новой боли угнездиться там, где должно быть только его, Лань Чжаня, место.