Как уходила боль...

      Одинокая фигура в свете сумерек, не спеша, но решительно направлялась в сторону цзиньши. Меча на его поясе не наблюдалось, зато рука сжимала какой-то сосуд. При свете дня стало бы понятно, что это так любимая Вэй Ином «Улыбка императора». Как он его достал в такое время, а главное пронёс в Облачные Глубины — история отдельная, которую мужчина предпочёл бы забыть. Но достать этот напиток было для него слишком важно. Он не знал, как иначе можно помириться. И он точно не хотел всё оставлять между ними вот так. Он желал ему счастья. И пусть его собственное сердце упивалось своей болью, он не станет лишать своего шисюна счастья, которое тот обрёл. Пусть и не в его, Цзян Чэна, лице.       Да, так было всегда, если вспомнить. Ваньинь всегда вначале злился и срывался, а потом прощал и шёл навстречу. Как и тогда, когда в их детстве, общем на двоих, его отец привёл в дом Вэй Ина, ещё совсем мальчишку, заставив собственного сына избавится от всех любимых собак, так ещё и поселил их в одной комнате.       Естественно, тот не мог такого стерпеть и, сорвавшись, прогнал нового соседа, не пустив даже на порог, наговорил гадостей и был таков. А когда Цзян Чэн понял, что натворил, испугался и пошёл его искать, пытаясь исправить свою ошибку. Он по-прежнему считал, что отец поступает с ним несправедливо, но понял, что почему-то всё же не держит зла на этого мальчишку. И пусть отец поступает нечестно, и это причиняет Ваньиню боль, но, прогоняя Вэй Усяня, он сам поступил несправедливо уже по отношению к нему.       И когда он неожиданно провалился в яму, слёзы сами наполнили глаза. Про себя он насмехался над самим собой: «Да-да! Так мне и надо. Сначала я не оставил выбора ему, прогнав из спальни, а теперь небеса меня посадили в яму, откуда уже я сам не выберусь».       И как же он был рад видеть Яньли и Вэй Ина. Они его спасли. С этого дня у него появился первый настоящий друг и верный шисюн.       Цзян Чэн всё ещё помнил всё это. Прошло столько лет, а он так и не изменился. Такой же вспыльчивый и прямолинейный. Но своей грубости он даже самому себе бы ни за что не признался. Так что вновь, как тогда, в детстве, наговорив и натворив столько всего, он упрямо заставлял себя идти на уступки первым. Ведь всё-таки это его вина, что всё обернулось именно так.       Уже подходя к цзиньши он тяжело вздохнул, смирившись с неизбежным и наконец взяв себя в руки, и сделал последний шаг к двери, когда услышал шум. Какие-то шорохи и будто стоны. И наконец — голос…       — Погоди… Лань Чжань… Гэгэ… Ааах!       Не может быть… Это…       Казалось, что всё, что могло оборваться — уже давно оборвалось, всё, что давало надежду — испарилось, всё, что могло умереть — умерло. Но почему же тогда сейчас было так… больно? Он не был маленьким ребёнком и прекрасно понимал, чем занимаются там, за закрытыми дверьми цзиньши. Сердце кололо острыми иглами и, превращаясь в крюки, разрывало его на части. Дышать было почти невозможно, а в горле появился тугой ком, словно он вот-вот мог изрыгнуть своё же сердце. И видят боги, если бы он только мог это сделать, то так бы и поступил!       Ведь одно дело было видеть, как любимый держится за руки и обнимает другого, шепчет ему… Да, больно, но уже почти терпимо! Но слышать в подробностях, как они любят друг друга, оказалось выше сил великого и непоколебимого Саньду Шэншоу. Он не мог уйти, не мог сделать ни шагу. Хотя меньше всего хотел находиться здесь. Он так и застыл с каменным бледным лицом, сжатыми пальцами на позабытой бутыли и едва подрагивающими плечами. Кто знает, сколько бы ещё он так стоял, истязая самого себя.       — Гэгэ… Гэгэ, пожалуйста, не так сильно. Я…       Цзян Чэн вздрогнул, из последних сил развернувшись, намереваясь сбежать. Не важно, куда и как. Именно сейчас. Ведь сдерживать эти слёзы он уже не мог, они катились по его щекам, беспрепятственно падая на землю. Он чувствовал себя брошенным и ненужным. Никому во всём мире. От мысли, что он не нужен ему, Ваньиню казалось, что и всему прочему миру он не нужен и никогда нужен не будет. Глупые мысли, за которые он бы сам себя высмеял, будь он в своём обычном состоянии. Но сейчас всё было иначе.       «Ну почему? Почему так?!»       Ещё один шаг и будет легче. Должно стать! Но сделать этого он так и не успел, внезапно почувствовав, что он уже не один…

***

      Сичэнь планомерно обыскивал Облачные Глубины в поисках главы ордена Юньмэн Цзян. Ваньинь ведь покинул ланьши один, но до своих покоев, как Цзэу-цзюнь случайно узнал, так и не добрался. Вряд ли, конечно, но если на их территории с главой дружественного клана что-нибудь случится — конфликта не избежать. Лань Хуань утешал себя, пытаясь убедить, что тот всё же взрослый мужчина и один из сильнейших заклинателей своего поколения, да и главой клана стал отнюдь не за свои красивые глаза.       Но всё же с каждым часом напряжение внутри всё нарастало. И когда он решил по второму кругу, несмотря на поздний час, лично обойти Облачные глубины, Сичэнь вдруг наткнулся на нечто, что заставило его остолбенеть.       При виде этой картины он замер и даже затаил дыхание, отстранённо замечая:       «Да, а глаза у него и впрямь красивые…» — тут же одёргивая себя. Ведь глаза были не только «красивые», но и от чего-то полные слёз. Картина была почти невообразимой. Ни один мужчина или женщина в этом мире, будучи в здравом уме, не могли предположить даже саму мысль, что глава ордена Юньмэн Цзян способен плакать. Но Лань Хуань сам видел сейчас стекающие прозрачные капли, блестящие от лунного света, и подрагивающие плечи обычно сильного и стойкого мужчины — и не мог оторвать взгляда.       На миг он подумал, что что-то вселилось в тело главы Юньмэн Цзян, но всё дольше вглядываясь в стоящего перед ним мужчину, медленно склонялся к мысли, что это не так, и скорее всего это какое-то тайное заклинание их ордена. Не мог же он просто остолбенеть и лишиться дара речи от такой картины. Но так и было, он просто стоял и смотрел…       До тех пор, пока до затуманенного сознания не дошло, что время уже далеко как за девять вечера, и они оба сейчас стоят у цзиньши его брата — Лань Чжаня.       «Но почему здесь?» — казалось, в этом вопросе, а точнее в ответе на него, что Лань Хуань задал сам себе, крылась разгадка. Но закончить логическую цепочку он так и не успел, ибо взгляд этих самых красивых глаз встретился с его. Похоже, его наконец заметили. И кто его знает, чем бы всё это могло закончится, если бы мнимую тишину не нарушили едва приглушённые стоны и голоса, доносящиеся из цзиньши:       — Вэй Ин.       — Лань Чжань…       Лицо Цзян Чэна, от которого Лань Хуань так и не оторвал взгляда, в этот миг приобрело такое выражение лица, что у самого Первого Нефрита сердце пропустило удар и сжалось до колкой, царапающей боли.       «Нет. Это не ненависть. То, что он испытывает к своему шисюну, не может быть ненавистью. Иначе сейчас в его душе царил бы гнев, а не боль. Но что же?» — мысли мелькали в голове главы ордена Лань, пока он не заметил, что Саньду Шэншоу так и не изменился в лице. Почему-то для Лань Хуаня это было невыносимо. Он не мог больше стоять в стороне. Да и звуки любви его брата и его мужа явно не улучшали ситуацию.       — Глава Цзян, — начал он, медленно подходя ближе. — Время уже позднее, прошу, пройдёмте за мной, — закончил он, словно ничего не случилось. Только подойдя ближе и позволив себе задержать взгляд лишь на долю секунды дольше положенного, Сичэнь почтительно наклонился, тут же плавно разворачиваясь, молча показывая направление, а заодно давая возможность мужчине в фиолетовых одеждах немного прийти в себя и последовать за ним.       Лань Сичэнь старался идти медленно. Он беспокоился, что Цзян Чэн не сумеет совладать с собой достаточно скоро или попросту не захочет последовать за ним сейчас, поэтому когда за спиной наконец послышались шаги, глава Лань вздохнул с облегчением.       «Уф, пошёл таки», — по неизвестной причине он чувствовал себя словно на охоте. Не ночной охоте, нет, а на обыкновенной, о которых ему доводилось читать ранее. Охота, где жертва чувствовала малейшие колебания охотника и в любой момент могла поступить самым невообразимым способом. То ли напасть и убить, то ли ослабить бдительность и дать себя схватить, то ли попросту сбежать. И отчего-то главу Лань охватывало беспокойство напополам с азартом, когда он вот так ненавязчиво старался увести главу Цзян за собой.       «Почему я иду за ним?! Ах да, он же застукал меня, после комендантского часа, ещё и у двери родного брата… Чёрт с ним, с любым наказанием или наставлением. Плевать. Главное, чтобы он не спросил с чего это я плакал, как мальчишка. Я готов ответить о чём угодно, но не про этот позор!» — за такими мыслями он и не заметил, как они пришли цзиньши… Лань Сичэня.       «Что?!»       — Глава ордена Лань, я…       — Прошу, проходите, глава ордена Цзян. Пусть время и позднее, но нам есть о чём поговорить, — произнёс он с лёгкой улыбкой, пропуская мужчину вперёд.       Цзян Чэну оставалось лишь обречённо кивнуть и пройти вовнутрь. Эта комната отличалась от той, где он встретил Лань Хуаня впервые после его уединения. Аскетизм по-прежнему доминировал, но можно было заметить и несколько мелочей, выбивающихся из общей картины, таких как фарфоровая ваза с горным пейзажем прямо у входа, яшмовая флейта у стола, отливающая золотом чернильница с символом пиона на столе (пожалуй, единственная особо выделяющаяся своей дороговизной вещь) и нефритовая пластина с девизом клана Лань на верхней полке.       Остальное убранство мало отличалось от того, что было предоставлено когда-то ему во время обучения в Облачных Глубинах: обычный письменный стол у окна с «четырьмя сокровищами кабинета», аккуратно разложенными на своих местах, малый столик для чаепития посреди комнаты, несколько подушек для сиденья, книжные полки, заполненные свитками и книгами, и спальное место. Трудно было поверить, что в таких комнатах проживает сам глава клана. От дальнейшего разглядывания личных покоев Лань Хуаня его отвлёк голос последнего:       — Вряд ли вы найдёте в моей комнате нечто, заслуживающее вашего внимания, — сказал он, мягко улыбаясь уголками губ. — Прошу, садитесь, — указывая на одну из подушечек у стола.       — Да, — мрачно кивнул Цзян Чэн и направился в указанном направлении.       — Вашу ношу можете поставить на стол.       — Что? Нет, я не…       — Я не буду вас спрашивать, для чего вы принесли алкоголь в Облачные Глубины, как и не собираюсь кому-либо об этом сообщать или тем более читать вам нотации самому. Я уверен у вас были на то свои причины, — милостиво начал Лань Сичэнь, таким образом выражая свою лояльность и пытаясь заслужить доверие главы дружественного ордена.       — Благодарю. Но зачем вы тогда меня позвали сюда?       — Как я уже говорил ранее, я бы хотел с вами поговорить.       — И о чём же? — внутренне напрягаясь, уже привычно настроившись на худшее, спросил мужчина.       — Что вы делали у цзиньши Лань Чжаня?       — Я… искал кое-кого, — сквозь зубы и отводя глаза, но честно выдавил из себя Цзян Чэн.       — Могу я предположить, что этим кем-то являлся ваш шисюн?       — Вы!       — Так я ошибаюсь? — неизменно мягко и невозмутимо продолжил Лань Хуань.       — Я…       Начал было Ваньинь, тут же обрывая себя, нахмурившись ещё больше и закусив губу, замолкая. Когда пауза начала затягиваться, а лицо главы Цзян по-прежнему выражало внутреннюю борьбу, Лань Хуань принял решение. Он видел, что Цзян Чэну слишком трудно говорить об этом и, мысленно попросив прощения у дяди, предложил:       — Возможно, вы хотите выпить?       — Что? — враз округлившиеся от шока глаза главы Цзян сделали его лицо по-детски наивным.       — Сегодня на редкость удивительная ночь, и это вино, как я предполагаю, было принесено с целью вкусить его. Думаю, будет обидно, если в такую чудесную ночь вам не удастся его попробовать.       — Но ведь правила…       — Я ведь уже сказал, что сегодня удивительная ночь. И тем более, насколько мне известно, это вино производиться исключительно в Гусу, да и вы, глава Цзян, не столь частый гость в Облачных Глубинах. А что насчёт правил… Если уж я, как глава клана, попустительствую мужу своего брата, то считаю несправедливым запрещать делать то же самое брату мужа, — закончил он всё с той же неизменно мягкой, немного лукавой улыбкой.       «Не может быть… Нет, это значит, Вэй Ин…» — и хоть само предложение главы Лань и казалось безумным и диким с его стороны, мысль о том, что Вэй Усянь также пьёт в Облачных Глубинах — зародила желание сделать то же самое, просто чтобы почувствовать то же самое, что и он.       — Если вы не возражаете, тогда я осмелюсь принять ваше предложение, — сказал он, кивнув. Уже наливая в предложенную ему чашу, Цзян Чэн спохватился, что пить в одиночку, даже не предложив хозяину, неправильно.       — Подождите, глава Лань, а вы…       — Я буду просто воду. Благодарю.       — Но ведь…       — Прошу вас, не беспокойтесь. Кроме того, в Облачных Глубинах пить алкоголь — нарушение правил. Как глава клана себе я такого позволить не могу. Но компанию в эту ночь вам составлю.       — Я понял вас, — так же угрюмо кивнул Цян Чэн, залпом выпивая первую чашу вина. Сладковатое вино жидкой горячительной влагой растеклось по горлу, глотая которое, мужчина старался не думать о том, как должен был пройти этот вечер, и с кем он собирался выпить это самое вино…