Как уходила боль...

      Какое-то время двое мужчин просто молча пили. Ваньинь старался не смотреть на Сичэня и медленно погружался в себя, уверенно пьянея. Алкоголь словно бы согревал душу и, затуманивая разум, упрямо толкал на необдуманные действия, такие как начать разговор и наконец высказать всё, что мешало дышать и жить.       — Лань Хуань… Я… Почему я здесь? — наконец прямо спросил он первое, что его сейчас заботило. Сичэнь же, отпивая маленькими глотками воду из своей чаши всё это время, наоборот невозмутимо поглядывал на своего целенаправленно пьянеющего собеседника, потому незамедлительно ответил:       — Я пригласил вас в Облачные Глубины.       — Нет, почему сейчас я в ваших… покоях?       — Я пригласил вас пройти за мной, — так же бесхитростно повторил глава Лань.       — Но почему? — продолжал упорствовать уже подвыпивший Цзян Чэн.       — Хм, как бы сказать… Мне показалось, что вам хотелось оттуда уйти. Или я не прав?       — Чёрт! — внезапно выпалил мужчина, стиснув зубы и спрятав лицо за чёлкой.       «Он видел! Он ведь всё видел! Что мне теперь делать?!» — страх, гордость, сожаление и боль боролись в нём, утягивая в пучины самоистязаний, когда Лань Хуань продолжил:       — По правде говоря, должен признаться, я хотел, чтобы вы, прибыв сюда, увиделись со своим шисюном, — он решил выложить всё как есть. Да, от выпившего или даже уже пьяного Саньду Шэншоу можно ждать чего угодно, но в сравнении с ним самим его сейчас будет довольно легко успокоить. Поэтому, не боясь, он продолжил. — Мне казалось, что вы человек, для которого семейные узы так же важны, как и положение. Также при нашей последней встрече мне показалось, что вы так же хотели бы… Хм, помириться с господином Вэем, как и он с вами.       — Что? — на какой-то миг Ваньиню даже показалось, что он протрезвел. — Вэй Ин… хотел помириться? — оторопело повторил он за Лань Хуанем.       — Да.       — Откуда вы это знаете?       — Я спросил, — просто ответил он.       — Это… это… Не может быть…       — Сами подумайте, разве он когда-либо проявлял к вам враждебность словом или делом? Разве он когда-либо говорил, что не желает вас видеть или говорить с вами? Почему же вы считаете, что это невозможно? — мягко, но настойчиво увещевал Лань Хуань. Он понимал, что следует быть осторожным, но уверенным.       — Нет… Я… Получается, это всё я… Я. Я! — перешёл под конец на крик Цзян Чэн.       «Ну вот! Ну вот опять! Почему я опять всё испортил?! Почему я опять оказался тем единственным, кто во всём виноват?!»       И то ли алкоголь, то ли окончательно сдавшие нервы дали о себе знать, но Ваньинь прямо так расхохотался. По-злому, словно смеясь и издеваясь над самим собой и пытаясь унять свою боль, мысленно причиняя себе же ещё большую.       Со стороны это выглядело жутко, но стало ещё хуже, когда смех утих так же быстро, как и разразился, и на только что смеявшемся лице вновь возникли слёзы. Первый Нефрит клана Лань понял, что больше сдерживаться просто не в силах. Он встал, только чтобы незамедлительно оказаться ближе к главе Цзян, только чтобы, присев рядом, поймав недоверчивый и недоумевающий взгляд, опустить руку ему на плечо.       — Глава ордена Цзян. Вам нет нужды корить себя. Ваши близкие уже давно осведомлены о вашем характере, уверяю вас, и тем не менее, как вы должны были уже понять, не отказываются от вас. И если этого мало, то заверяю, что так же поддерживаю вас.       — Вы? Да что вы знаете обо мне? Вы даже не знаете обо мне и Вэй Ине!       — Я уже видел достаточно и с уверенностью могу сказать, что вы не желаете смерти своему шисюну, тогда…       — Да, глава ордена Лань, — насмешливо усмехаясь, перебил его Ваньинь, — не смерти я ему желаю. Возможно, вы бы полностью изменили своё мнение обо мне, если бы узнали всю правду…       — Поверьте, что бы вы мне не сказали, клянусь своим именем, я не стану вас осуждать, — он действительно не думал, что то, что скрывает глава ордена Юньмэн Цзян, может как-либо изменить его отношение к последнему.       — Что ж, вы сами это сказали, — сказав это, мужчина, не стряхивая руку Первого Нефрита со своего плеча, потянулся за кувшином и одним залпом выпил остаток. Уже одно это удивило Сичэня, но как оказалось — это была только «закуска», ибо слова, сказанные сразу затем, повергли мужчину в искренний шок.       — Я влюблён в Вэй Ина, в своего шисюна. Ну что? Теперь-то понимаете?! — видя обескураженное выражение лица главы Лань, Цзян Чэн понял, что терять ему уже нечего и в лучших традициях Вэй Усяня продолжил «рыть себе яму».       — Помириться… Хотел бы я просто помириться с ним. Вернуть всё как было раньше. Или хотя бы забыть. Просто забыть. Чтобы его образ не приходил во снах бесполым призраком и не мучил больше!       Именно так он и думал всё это время. Забыть. Только бы его забыть. Ведь у него в мечтах, в сердце и в душе — другой. Не он. Но никак. Никак не избавиться от него в своих мыслях. И это медленно, но верно убивало изнутри.       То, что сейчас видел и слышал Лань Хуань, могло поразить кого угодно. Сперва он думал, что ослышался или неправильно воспринял, но по мере того, как Цзян Чэн продолжал, до него дошло, что услышал и понял он всё верно. Теперь, планомерно расставляя все факты по местам, он осознавал, что это именно то, чего не хватало. Это и была разгадка! Но почему-то облегчения это не приносило…       Он видел боль в глазах напротив и слышал отчаяние за самоуничижительными репликами. И отдавал себе отчёт, что в чём-то понимает его. Понимает, что та ненависть к Вэй Ину держала его. Переросла в большее — бесконечно опоздавшее чувство, это его доламывало.       Сичэнь понимал его. Лань Хуань думал, что понимает его лишь брат, также ранее потерявший возлюбленного, но, как оказалось, это не так. Так же, как Лань Чжань любил и не верил эти тринадцать лет в то, что Вэй Ин ушёл навсегда, Лань Сичэню не хотелось верить в смерть Мэн Яо. Точно так же Цзян Чэну сейчас было невыносимо видеть любимого с другим, окончательно теряя его. Оставляя ему счастье. Счастье, к которому он больше не мог и не имел никакого отношения. За него болело сердце. Сичэнь не понимал почему, но он не мог всё оставить как есть. Он хотел помочь, хоть и осознавал, что в этот раз сделал всё только хуже.       Когда, не услышав ни слова от своего собеседника, Цзян Чэн уже окончательно опьянел и почти здраво рассудил, что тот его благополучно возненавидел, то попытался стряхнуть ладонь Сичэня со своего плеча и уйти. Уйти… да хоть обратно в Пристань Лотоса! Да хоть пешком! Только бы подальше отсюда!       Но, к его удивлению, его не отпустили, рука на плече лишь сильнее сжалась, при этом не давая подняться и даже наоборот притягивая немного ближе.       — Глава ордена Цзян, прошу вас, не горячитесь. Я не осуждаю вас. И если вы не намерены причинить вред моему брату или вашему шисюну…       — Да какой вред! Я просто… больше не хочу его любить… так, — он с силой прижал ладонь к лицу и последние слова были сказаны едва слышным хриплым шёпотом. Но Сичэнь всё равно услышал. Эти слова его успокоили, но и оставляли за собой безотчётное желание помочь и успокоить. Сичэнь был блестящим заклинателем своего ордена, не просто так его и брата называли Нефритами клана Лань. Ему было под силу успокоить любую неприкаянную и лютую душу. Успокаивать же душу живого Цзян Чэна оказалось неожиданно беспокойно и одновременно волнующе, но отступить было выше его сил.       — Тогда я на вашей стороне. Повторюсь, вам не о чём беспокоиться.       — Вы… — начал было Ваньинь, потрясённо убирая руку от лица, но так и не поднимая глаз.       «Да не может быть, чтобы он…»       Так или иначе, слишком много было потрясений за этот вечер, но, решив для себя, что уже достаточно устал убегать, прятать чувства и мучить самого себя, Цзян Чэн впервые просто хотел довериться кому-то, поверить этой мягкой улыбке, этому участливому взгляду, этим согревающим словам. И то ли от слов, то ли от ладони Лань Хуаня, то ли в комнате последнего было так тепло, что покой плавно растекался по телу. Не хотелось больше бороться, сопротивляться и убегать. Хотелось просто расслабиться и остаться как есть. Нет, пожалуй, это был просто алкоголь. Да, только алкоголь! И уж точно из-за него сон понемногу звал Цзян Чэна в свои объятия так, что ему казалось, что так сильно спать ему не хотелось в последние десять лет так точно.       — Глава ордена… — Начал было Лань Хуань, видя, что Цзян Чэн не реагирует и всё никак не отвечает.       — После всего, что ты увидел и узнал обо мне, бессмысленно звать меня так формально, — устало махнул рукой куда-то в сторону мужчина, вновь перебивая того, но не делая попыток уйти от прикосновения.       — Тогда, Цзян Чэн? — быстро сориентировавшись и с некоторым облегчением уточнил Лань Сичэнь. Раньше он бы ни за что не позволил себе эту вольность, но сейчас ему казалось, что они с главой Цзян невольно связаны. Тем более, если тот сам разрешил…       — Да, — незамедлительно ответил тот, развеивая последние сомнения Сичэня.       — Прости, я не должен был вмешиваться. Я думал, что всё иначе, — Лань Хуань старался не смотреть на него, так как во всём случившемся остро чувствовал и свою вину.       — Ничего. Всё в порядке. Только если ты посмеешь хоть кому-то…       — Цзян Чэн, кроме того, что это против простых человеческих принципов, я и так не намерен раскрывать твою тайну. Я всё понимаю. Да и тем более меня это тоже касается. Ведь Вэй Ин — муж моего брата. Не беспокойся. Твоя тайна умрёт вместе со мной.       — Что ж… Я принимаю твоё обещание, раз так, — это последнее, что он успел сказать, прежде чем его глаза закрылись, а сознание, наконец убаюканное уже нежданным теплом и пониманием, безмятежно унесло в долину снов. Только вот, чего он уже не увидел, так это озадаченно-взволнованное лицо Лань Сичэня, на грудь которого он невольно упал.       Тёмные мягкие волосы, выбившиеся из пучка волос, щекотали открытую кожу шеи, а тёплое обессиленное тело, невольно упавшее прямо к Сичэню в объятия, вводило в недоумение и вызывало целую гамму неопределённых эмоций. Так близко к нему ещё никто не смел приближаться, ведь помимо того, что он глава ордена, так он ещё и из клана Лань, а те, как известно, никакой близости не принимали до момента, когда отдавали свою ленту. Лента Сичэня же была на месте. Но всё это не имело никакого значения для внезапно уснувшего на его груди главы Цзян. И Лань Хуань совершенно не знал, что делать. Тело было тёплым, даже словно пышущим жаром, в меру тяжёлым и совершенно безмятежно спящим.       — Цзян Чэн? — отчего-то шёпотом произнёс глава ордена Лань, не особо надеясь на успех. Предсказуемо не получив ответа, он принялся думать, как быть дальше. Не то чтобы ему было неприятно в таком положении и вообще от того, что всё закончилось вот так, но он прекрасно осознавал, что пробыть в подобном положении для них обоих будет не самым лучшим выходом.       «Уже всё равно слишком поздно. Думаю, никто не узнает, если я просто перенесу его на постель, и он останется здесь. Да, пожалуй, это лучший вариант».       С такими мыслями он аккуратно поднял несопротивляющееся тело, удивившись, когда находясь уже в его руках оно оказалось всё же гораздо легче, чем он мог себе представить. Положив Цзян Чэна на постель, Лань Хуань решил для удобства последнего снять с него хотя бы часть убранства. Так, распустив его волосы, Сичэнь невольно залюбовался разметавшимися по подушке чёрными как смоль, густыми и пусть не такими, как у него самого, но всё же довольно длинными волосами.       «Да что со мной происходит?» — вновь промелькнула мысль на краю сознания. Ведь это был уже не первый раз, когда он ловил себя на подобных мыслях в отношении главы ордена Юньмэн Цзян. И он отдавал себе отчёт, что это было не вполне нормально. Ну, кому вообще в здравом уме спящий мужчина, тем более Саньду Шэншоу может показаться… трогательным?       Окончательно смешался он тогда, когда понял, что почти нестерпимо желает убрать прядь волос, что упала тому на сомкнутые веки.       «Что ещё за странные желания? Нет, думаю, эта прядь ему мешает, поэтому он так и хмурится, хоть и спит», — таким образом убедив себя в естественности происходящего, он решился.       «Ладно, ничего страшного не произойдёт, если я просто уберу её. Это просто помощь», — стоило ему протянуть руку и медленно, почти ласково убрать смольную прядь с лица мужчины, как складка между бровей последнего всё же неуловимо разгладилась. Почему-то ощущения чужой кожи под пальцами и это разгладившееся и почти спокойное лицо дарили покой.       Лань Сичэнь не заметил, как осматривая уснувшего, но попеременно хмурящегося даже во сне Цзян Чэна, уснул и сам. Их лица почти соприкасались, а рука Лань Сичэня спокойно покоилась на груди Ваньиня. Будь они оба сейчас в сознании, ни за что бы не позволили произойти подобной близости. Но уставшие и измученные главы своих кланов, Лань Сичэнь и Цзян Чэн, сейчас безмятежно спали, не отдавая себе отчёта в том, что отнюдь не алкоголь (в случае одного) и не жалость или желание помочь (в случае второго) дарили им обоим такой покой, а обычное присутствие друг друга.       Но пока эти двое в счастливом неведении, больше не съедаемые тяжёлыми помыслами, просто спали.