***
— Друг он мне или нет? Уверен ли я в этом? Ну не уверен, и что?! — бубнил себе под нос Цзинь Лин, пока искал комнаты друзей в отеле. А друзей ли? Он уже голову сломал, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Проще всего было спросить прямо. Но… Как быть, когда он увидит Сычжуя? Что ему сказать? Как спросить такое? Если сперва он уверенно шагал в поисках Ланей, то вскоре замедлился и в итоге едва плёлся по коридорам. И вот, когда он едва не растерял уверенность, решив заночевать где-нибудь ещё (ну не возвращаться же к дяде? У него всё ещё есть гордость!), его цель сама его нашла. — Цзинь Лин… Повернувшись на до боли знакомый голос, юный глава Цзинь увидел именно то, чего и боялся — приближающегося к нему Сычжуя с обеспокоенным лицом. — Л-лань Юань! — пробормотал Жулань, невольно делая шаг назад, на что Сычжуй сделал ещё шаг навстречу. Кто знает, сколько бы это продолжалось, как Лань Юань, не собиравшийся долго ждать, пока его юный возлюбленный навернётся спиной, решил пойти на крайние меры. Он остановился. — Прости. Я понял. Тебе было неприятно. Я всё понимаю, — его глаза были опущены, а руки сжаты в кулаки. «Что? Нет! Сычжуй, о чём ты?! Я же… Я же сам!» — стиснув зубы, Жулань сам преодолел разделяющее их расстояние и, схватив друга за плечо, встряхнул, прокричав от волнения: — Прекрати! Всё не так! Сейчас я как раз искал тебя, чтобы… — Хорошо, я здесь, — поднял тот на него совершенно чистые глаза без намёка на слёзы. И тут же, пока Цзинь Лин не попытался снова сбежать от своих же решений, взял его за руку и повторил: — Я здесь. Так что скажи мне всё как есть. Ты уже слышал мои слова там. Так скажи мне, что чувствуешь ты? Я… — Ааа! Нет! Я не… Не здесь! Мы же… Мы же прямо в коридоре! — запаниковал Цзинь Лин, сперва обескураженный и обиженный на друга. Но после всех слов и напоминаний он покраснел на глазах. Он не мог объяснить, почему не может злиться на Сычжуя. Даже после его такой наглой уловки! Ну ничего, он ему это ещё припомнит! Но сейчас… От него вот так прямо требовали ответа. Он уже почти и забыл, что сказал Лань Юань в комнате Вэй Усяня с Хангуан-цзюнем. Да и, откровенно говоря, так до конца и не понимал, что значат эти его слова. И жаждал это выяснить. Скорее ему это было необходимо. Собрав всю свою волю, он, по-прежнему смущаясь, посмотрел в глаза А-Юаню и сказал: — У меня тоже есть вопросы. И я должен получить на них ответы. Но давай поговорим там, где нас не услышат. Ещё с долгие полминуты дымчато-серые глаза А-Юаня вглядывались в глаза юного главы. Но в итоге, словно наконец что-то решив для самого себя, юноша кивнул и, всё так же держа младшего за руку, повёл за собой. — Идём сюда.***
— Ха. Я неудачник. Тихие и обречённые слова срывались с губ и уносились ветром. Белые одежды развивались, хоть человек и стоял в помещении, высунувшись наполовину из окна. Ещё никогда тот не думал, что в ордене Лань, да и вообще хоть кому-то может настолько не везти. Во всём. Ещё никогда Лань Цзинъи не было так пронзительно больно и тяжело. Это определённо был его худший день. Сперва он увидел, как Юная Госпожа и Сычжуй самозабвенно целовались. Затем тот даже сказал, что «нуждается лишь в Цзинь Лине». О, не передать никакими словами, как же тянуло и рвалось что-то внутри Цзинъи в тот момент. Не то чтобы он не догадывался, но слышать это было всё равно больно. Невыносимо. Он промолчал тогда. Ему нечего было сказать. Не сказал ничего и после, когда Цзэу-цзюнь помог им найти комнату, и они остались с Сычжуем наедине. Лань Юань какое-то время тоже сидел молча, глядя в одну точку. Судя по всему, он усердно размышлял над чем-то. А Цзинъи смотрел на него. На его знакомые и такие приятные взгляду черты, на линию скул и плеч, на задумчивые глаза, на волосы цвета вороного крыла, что струились из простого высокого хвоста, на его пальцы и губы. Смотрел и едва сдерживал внутренний стон, переходящий в безудержный крик отчаяния. Потому что всё это, весь Сычжуй, с его лицом и характером, с его заботой и внимательным взглядом, было не его. И понимание того, что уже никогда и не будет как прежде, разрывало сердце на мелкие части. Медленно и безвозвратно Цзинъи осознавал всё отчётливее, что теряет того, кого успел полюбить больше, чем друга. Но даже так, как бы ему самому не было обидно и горько, он не мог заставить себя ненавидеть Цзинь Лина. Этого яркого и вечно задирающего нос, действующего на нервы мальчишку. Он без конца раздражал, эта юная, капризная и наглая госпожа. Но точно так же неизменно привлекал к себе его внимание. Цзинъи не мог его игнорировать, как делали прочие. Зная его историю и то, что, как и Сычжуй, тот рос без родителей, Цзинъи не мог его в этом упрекать. Как бы то ни было, но он всегда смотрел на него. Что бы тот ни делал, Цзинъи просто не был способен это не замечать. И самое ужасное, пусть сам он и ни за что не признается, ему хотелось, чтобы тот так же смотрел на него. Потому он не медля и секунды всегда высказывал ему всё, что думает, поддевал его и говорил колкости, надеясь на реакцию. И, к его удовольствию, провокации всегда работали, словно тот только и ждал, чтобы Лань ему что-то сказал. И Цзинъи бы соврал, если бы сказал, что в такие моменты он не чувствовал себя немного счастливым. В такие моменты под обеспокоенные комментарии или неловкие вздохи А-Юаня в пылу перепалки с А-Лином Цзинъи чувствовал себя как никогда живым. И это было чистым счастьем. Сейчас же он умирал. Когда Сычжуй так же молча вышел, Цзинъи и без того знал зачем и, главное, к кому он пошёл. И остался в комнате, чтобы отдаться своей боли. Кто же знал, что вскоре эти двое придут прямо сюда и попросят оставить их ненадолго одних? Конечно, он пробурчал что-то в ответ, но с комом в горле вышел прочь. И сейчас под этой бледной луной, что он разглядывал из окна, ему хотелось исчезнуть. Он не знал, сколько так простоял. Время потеряло свой вес и счёт. Он только знал, что всё ещё была ночь. Он даже начал думать, что она будет бесконечна, как и его боль. Но внезапно он понял, что в коридоре он вовсе не один. Неожиданно на его плечо опустилась рука, и знакомый голос сказал: — Цзинъи… Ох, если бы он знал, чем для него закончится эта ночь.***
— …И не смей меня жалеть! «Не смей, слышишь! Ты мой друг, а она та, кого я любил! Любил, чёрт подери, я могу это признать спустя столько лет! И она предпочла тебя…» — в голове главы Цзян творился сущий бардак из скомканных эмоций и обрывков прошлых чувств, которые сплетались и накладывались одно на другое. — Не смей! «Нет, не смей. Только не ты. Ты опять меня видишь в таком состоянии. Ха! Мне даже не жаль, что она выбрала другого, в конце концов, я тоже не был верен ей и полюбил мужчину, более того, своего же шисюна… Я понимаю почему. Почему ты выбрала не меня. Да я бы и сам предпочёл Лань Сичэня!» — стоило этим странным и отчаянным мыслям проскочить в сознании главы Цзян, как аромат сандала окутал его с головой, словно успокаивающим коконом, и тихий глубокий голос прошептал в самое ухо: — Глава Цзян, Цзян Чэн, прошу, выслушай. — Это было слишком. — Лань… Лань Сичэнь! Мать твою, что ты творишь?! — кричал Цзян Чэн в панике не столько от действий мужчины, сколько от собственных не подвластных пониманию реакций. — Просто выслушай меня. Ты должен понять меня правильно, — снова тем же мучительно приятным шёпотом звучало на ухо. — Я и та девушка, мы… — сил слушать дальше не было. — Я понял! Понял! Отпусти! Просто отпусти! — взбудораженный и взвинченный от смущения мужчина уже едва держался. В это время ему наконец удалось вырваться. Хуань продолжал говорить что-то там про ту девушку. Но самым странным было то, что чем больше он о ней говорил, тем больше Цзян Чэн ловил себя на диких мыслях, что они с ней похожи. Лань Хуань и та девушка. Волосы, стан, манеры, улыбка, даже запах! Но не мог! Не мог же Лань Хуань переодеться в девушку, только чтобы соблазнить будущего главу Цзян. А потом долгие годы вести себя так, словно ничего и не было! И сам А-Чэн не мог не корить себя за свои извращённые фантазии, где он провёл своё третье в жизни свидание не с кем иным, как с Первым Нефритом. «Цзян Чэн! Перестань! Перестань их сравнивать! Хватит!» — Да! Хорошо! Я уже сказал, что всё понял! А теперь оставь меня в покое! — выпалил он, только чтобы от него отстали. — Но, Цзян Чэн, я должен договорить, я хочу, чтобы ты понял всё правильно. Я… — продолжал вещать Лань Сичэнь, снова приближаясь к мужчине. «Нет, нет, нет! Что ты делаешь?! Не надо ближе! Только не ближе! Только не ты! Не сейчас!» — в панике думал Ваньинь, после чего резко поднял голову и, выставив руку вперёд и растерянно глядя прямо в глаза Первому Нефриту, выпалил: — Стой! Не приближайся! Хватит! — Цзян Чэн… — сделал ещё один шаг Лань Сичэнь, чьё лицо выражало то ли жажду, то ли нежность. Это было слишком. Слишком для Саньду Шэншоу. — Спокойной ночи! — было последнее, что он сумел выдавить из себя, прежде чем скрылся из виду. Цзян Чэна трясло от эмоций и странных желаний. И здесь, в отеле, ему точно будет не отвлечься. Так что вскоре он бесцельно бродил по ночным улочкам всё ещё живого городка. Ночью тот словно ничуть не засыпал, а продолжал жить. Только совсем другой жизнью. Мужчина просто шёл куда глаза глядят. Но вдруг учуял какой-то смутно знакомый запах. Невольно он ускорил шаг. Под конец буквально распихивая прохожих со своего пути. И только дойдя до места, он обомлел. Сияние ярко-красных фонарей слепило глаза, а обилие привлекательных женщин, не обременённых многослойной и приличной одеждой, заполняло собой окраины борделей. — Что за…?!