Как уходила боль...

      «Глава Цзян чертовски любит Цзинь Лина», — именно эта непоколебимая мысль посетила двоих адептов Лань, стоило им переступить порог покоев последнего. Не то чтобы им это не было уже известно или они сомневались в этом, но, глядя на изобилие самых разных вещей, о которых юный глава говорил с радостью, но явно даже не подозревал о их редкости и дороговизне, забота главы Цзян и желание выполнять все желания племянника становились очевидными.       Тут были и полки с немногими, но довольно редкими книгами, в основном о самосовершенствовании (хотя, судя по виду и слою пыли, Лин читал их не слишком часто), набор дорогих кистей из беличьего хвоста, чернильные камни высшего качества (подобный набор трёх сокровищ кабинета Сычжуй видел прежде только у приёмного отца и его брата, главы Лань). Стол был из красного дерева, впрочем, как и другая мебель. Искусно выполненные собачки из всех видов нефрита разного размера, шёлковые простыни и балдахин. Роскошность комнаты поражала. Но, пожалуй, самым поразительным в ней был вид из окна. Он выходил аккурат на одну из заводей с лотосами и пристань. Сейчас на небе стояла луна, но всё равно было видно, как она высвечивает серебром воду и цветы, завораживая.       — Дядя Цзян сказал, что я буду здесь жить, — задумчиво бросил Цзинь Лин, облокотившись об оконную раму и положив голову на ладонь. — Не помню, где раньше была моя комната в Пристани Лотоса, но как только дядя закончил строить этот этаж, то он сказал, что она будет тут, — нахмурившись и снова безуспешно пытаясь найти нужные воспоминания, закончил Цзинь Лин.       Не то чтобы это было настолько важно, но ему всё же было интересно, где он провёл свои самые ранние годы. Там же, наверное, и остались его первые игрушки, возможно, что-то ещё. Просто иногда ему было интересно увидеть это место. Но дядя отчего-то на его расспросы только пожимал губы и хмурился, раздражённо отмахиваясь. Но так толком ничего и не объяснял. И Цзинь Лин решил, что тому чем-то неприятна эта тема. Возможно, у Лина и не было раньше своей комнаты? Или дело всё же в чём-то другом?       Пока юноша, погрузившись в мысли, перебирал воспоминания, двое друзей, осмотревшись, снова вернулись взглядом к ночному виду. А точнее к виду Цзинь Лина, что всё ещё был у окна, лишь сменив позу. Теперь он полностью сидел на раме боком, ещё и сзади подпирая её спиной, а взгляд, вроде бы устремлённый на водную гладь, казалось, смотрел куда-то совершенно в другое место, глубже и дальше.       Ночное небо, река, лотосы и тихий задумчивый Цзинь Лин, которого отчего-то было даже немного страшно касаться. Казалось, что стоит до него дотронуться, как он исчезнет. Адепты Лань невольно даже затаили дыхание, любуясь тонкими чертами красивого лица и тела. Мысли плавно уплывали всё дальше от целомудренных. Как вдруг, словно почувствовав это, Цзинь Лин вздрогнул и, повернувшись к ним, едва заметно в лунном свете пробормотал:       — Нравится?       «Ты какого чёрта такой милый?!»       «Ох, А-Лин…»       В то время когда один Лань отступил назад, поражённый то ли бесстыдным поведением и вопросом друга (если он всё ещё может, конечно, так его называть после всех своих мыслей), то ли своими собственными мыслями по этому поводу (и отчётливым, хоть и необъяснимым желанием сказать: «Да. Да, мать твою, нравишься!»), Лань Юань же, наоборот, шагнул вперёд, уже готовый коснуться своего Цзинь Лина. Но всё же оба вовремя остановили себя, вернув самообладание.       — Нравишься, — тихо ответил один, встречаясь с юношей взглядом, отчего-то недоумевающим.       — Ха? С чего бы это вдруг? — опомнившись, выпалил Цзинъи.       — То есть не нравится? — перевёл на него почти обиженный взгляд юноша у окна.       — Я… Я… Ну я это… Не то чтобы не нравишься, но… — начинал паниковать адепт Лань.       Слишком уж внезапными и сложными вопросами тот вдруг его наградил. Лань Цзинъи и сам ещё не до конца понял, что чувствует. Судя по тому, что ему было весело даже ссориться с этой Юной Госпожой — тот был для него как минимум другом, но после той ночи в купальне, где он наслаждался, представляя, какие непотребства проделывает с «другом», всё было куда как сложнее. Его по-прежнему раздражало порой отчётливо высокомерное поведение Цзинь Лина, ему всё так же нравилось злить его и провоцировать, нравилось смотреть, как он с горящими глазами надвигается на него, нравилось, как Лин возмущённо смотрел на него, если проигрывали, оказывался снизу.       Да. Лань Цзинъи определённо нравилось смотреть на Цзинь Лина, нависая над ним. Смотреть, как тот извивается под ним, спихивает, и потасовка начинается сначала. В последнее время он ловил себя на мысли, что ему порой хочется совсем уж неподобающе укусить друга. Ну бред же! Только отчего-то его эта мысль захватывала всё чаще и всё сильнее.       Смотреть и чувствовать, как тот сопротивляется и извивается… В этом было что-то такое, чего он никогда не чувствовал к Лань Сычжую. Возможно, поэтому он и не мог понять, что именно чувствует. Хотя Цзинь Лин ему в любом случае нравился. Хотя признать это Цзинъи и не мог пока, считая это отвратительным, когда есть только плотское желание (по той же причине он был уверен в своих чувствах к Сычжую. Он точно знал, что это не просто плотская тяга). И уж точно не был уверен, что стоит говорить о них самому другу.       — Да ладно, я всё понял, — насупившись, отвернулся от Цзинъи юноша, явно обиженный словами друга. Конечно, он-то рассчитывал на другую реакцию. И Лань чувствовал это. Поэтому в этот же миг дал себе обещание выяснить, что именно чувствует к Цзинь Лину. Ведь видеть это выражение разочарования на лице друга ему определённо не нравилось. Особенно, когда он понимал, что является его причиной.       — Не нравится, так не нравится. В конце концов, это моя комната, а не ваша, — сказал тот, всё ещё надувшись. Совершенно не замечая вытянувшиеся лица друзей.       «Что? Так он что, про комнату спрашивал что ли?!» — чувствуя себя идиотом, заторможенно думал Цзинъи. Хотя Юаню тоже было неловко за свои слова. Он, как-никак, нова сказал нечто смущающее. А Цзинь Лин похоже даже ничего не заметил.       Ещё немного помолчав, тот и вовсе мотнул головой, отгоняя детские мысли. Ну подумаешь, лучшим друзьям не понравилась твоя комната. Наверняка в ней не очень-то много интересного. Сычжуй и Цзинъи же из Гусу. Им, скорее всего, нравится что-то другое. Книги, например. Которых тут как раз и было всего ничего. А он так хотел похвастаться своими собачками из нефрита, стрелами с особыми наконечниками, которые дяди подарили ему на день рождения (он чуть было не пошёл с ними на фазанов, пока дядя Цзян не объяснил ему основной принцип их действия), эту кровать с балдахином, некоторой он практически жил поначалу (и играя, и «сражаясь», и рисуя, и тренируясь в правописании там же, чувствуя себя за балдахином, как генерал в шатре), прежде чем получил нагоняй от дяди. Но больше всего он любил этот вид из окна. Он тушил свечи и перед сном долго вглядывался в ночь и реку, представляя, как здесь играла и тренировалась его мать вместе с дядей. Ему говорили, что она почти всегда была со своими братьями и часто гуляла с ними по Пристани Лотоса. И, когда Цзинь Лин смотрел из этого окна, ему иногда казалось, что он почти видит, как тонкая и изящная фигура проходит вдоль пристани и растворяется в предрассветной дымке тумана.       «Дурак я. С чего бы им было это интересно?!» — отогнал он от себя угнетающие мысли. — «Конечно, им ведь и не должно нравится то же, что и мне», — думал он, всё же немного обижаясь, и тихо буркнув:       — Хотя, мне бы и хотелось, чтобы она вам понравилась, но если нет, то давайте пойдём к вашим покоям и посидим там, — он уже встал и собирался пройти меж друзьями, но не получилось.       — Нет!       — Постой.       Донеслось с обеих сторон, в то время как его одновременно схватили за оба предплечья.       Это было странно. Странное чувство, когда по обе стороны от тебя с таким рвением и жаром цепляются за тебя. Не от жажды наживы, не из лести (с Цзинь Лином часто было такое прежде, но он всегда чувствовал какую-то фальшь и попросту не мог относиться к тем людям с теплом, так как не чувствовал ничего похожего от них), а просто… Так? Просто из дружбы? Конечно, у него с Сычжуем была не просто дружба, но Цзинъи с другой стороны точно так же крепко его удерживал и даже немного тянул на себя. Значит ли это, что те узы, что связывают их сильнее всего — именно дружба? Непонятно и сложно. Но знать, что Цзинъи хоть немного, но так же привязан к нему, как и Сычжуй, было приятно. Некстати вспомнились его угроза поцелуем, то, как дядя увидел его поцелуй с Лань Юанем, и тот случай, когда он увидел Цзинъи почти обнажённого перед ванной. Вечно он издевается и глупо шутит! О том, что шутки были скорее не глупыми, а очень своеобразными, но, самое главное, затрагивали особые струны у него в душе, о которых юноша не знал и предпочитал и дальше игнорировать.       Он решительно мотнул головой, отгоняя нелепые и неуместные мысли.       — Чего? — грубее, чем собирался выдал он и вскинул подбородок.       — А ничего! Ты можешь не решать за других и слушать до конца?! — выпалил Лань Цзинъи. — Сычжуй же сказал, что ему нравится, и я сказал, что мне не нравится. Эта комната не похожа на ту, что у тебя в Башне Кои, вот я и ожидал чего-то другого. Правда, и эта тоже выглядит… по-цзиньлиновски, — выкрутился адепт Лань. — Но чего бы мы не ожидали, это твоя комната. И пока ты в ней меня всё устраивает, — пробурчал в самом конце юноша, вызывая румянец у Жуланя и мягкую ухмылку у Сычжуя, который был рад, что друг наконец сказал прямо о своих настоящих чувствах. Он уже знал, что они привязались друг к другу, но всегда так нелепо цеплялись и ссорились, вместо того, чтобы прямо сказать о том, как дорожат дружбой.       — Я с ним согласен, А-Лин. Не злись на нас, и давай останемся тут. Пожалуйста, — мягко, но уверенно уговаривал тот. Он знал, что тот скорее не злится, а обижается, но если бы Сычжуй так и сказал, то рисковал бы задеть гордость возлюбленного.       — Ну ладно, — неловко бросил Цзинь Лин, — я понял, — и поскольку двое адептов Лань всё ещё смотрели на него в упор и удерживали, видимо, ожидая какой-то ещё реакции, а юноша так и не понимал какой, смущение нарастало. Тогда он и вспомнил слова дяди: «Если возникла неловкая пауза, предложи гостям лёгкие закуски или алкоголь». Отлично! То, что нужно! — Можем, перекусим? Я сейчас! — выпалил он, едва выбираясь из цепких рук адептов Лань.       Ещё какое-то время двое юношей стояли посреди комнаты, но поскольку Цзинь Лин задерживался, они решились ещё немного осмотреться. Конечно, они бы ни за что этого не сделали в других обстоятельствах, но, во-первых, друг ушёл, сказав, что скоро вернётся, а значит, предполагал, что они его тут и подождут, а, во-вторых, им и самим было интересно посмотреть немного поближе место, где Цзинь Лин рос.

***

      — Цзинъи, что ты делаешь? Ну не здесь же! — нервным шёпотом настаивал юноша.       — Да ладно тебе! Ну немного же можно. Давай, иди ко мне сюда!       — Нет! Тем более, это же комната Цзинь Лина! И делать такое тут, ещё и… Ах!       В самый разгар игрищ дверь комнаты отворилась с тихим шорохом, и в комнату с подносом вошёл её хозяин.       В этот раз он не захотел никого ни просить, ни ждать для того, чтобы им принесли закуски. Тем более что тогда на следующий день об этом бы уже знал дядя. А он ещё так и не выяснил, как тот теперь относится к его друзьям, и не хотел бы, чтобы тот ввалился к нему и попытался избить тех. Но вот увиденное слегка выбило его из колеи.       — Эм, и что это вы делаете? — недоумённо проговорил он, уставившись на двоих друзей прямо на его кровати.       — А-Лин, всё не так как ты думаешь!       — Нет, Юная Госпожа, всё именно так, как ты и думаешь! Пока тебя не было, мы прыгали на твоей кровати! — самоуверенно и нагло заявил Цзинъи, разлёгшись в ней теперь поперёк и наслаждаясь, пока бедный Лань Юань краснел за двоих. Ему-то было стыдно даже за то, что он сейчас скромно пристроился с краю.       Сам Цзинь Лин на удивление спокойно поставил поднос и уже в своей обычной манере накинулся на товарища:       — Как ты меня опять назвал? Ты у меня сейчас получишь! На Пристани Лотоса-то драться не запрещено! И кто тебе разрешал прыгать на моей кровати без меня?!       — Так присоединяйся! — абсолютно правильно понял того Лань.       Принимать тычки и нападки Цзинь Лина было не больно, а даже весело, тем более что можно было отвечать тем же. Тот уже не пытался вопить о своём положении и статусе, смирившись с тем, что этим двоим позволит больше. Приняв их как друзей со всеми вытекающими. Да и Сычжуй невольно тоже втянулся, сперва ещё пытаясь по простоте души разнять драчунов, но в итоге получил и от одного, и от другого. Так они и резвились в постели, пока совсем не обессилели и не развалились на кровати, кто как был.       — Всё же хорошая у тебя кровать. Крепкая, — ухмыльнулся устало, но довольно Цзинъи, про себя отмечая, что хорошая не только для дружеских дурачеств. Но углубляться в мыслях не стал, не то настроение было.       Цзинь Лин, на чьём животе и пристроил голову юноша, только отмахнулся, да так и попал на грудь Цзинъи. Руке там было удобно, а Цзинъи, наверное, нет. На этом глава Цзинь себя и успокоил. В то время как Лань спокойно вздохнул и улыбнулся. Ему на самом деле нравилось вот так валяться с друзьями и то, как просто и естественно Цзинь Лин держал руку на его груди, явно не испытывая ни малейшего дискомфорта, давало ему чувство полноценности. Так что он потянулся всеми конечностями и возложил ноги на Лань Юаня, а руки на Цзинь Лина, вопреки ворчанию последнего.       Сычжуй, на груди которого так удобно пристроил голову сам Лин, тоже чувствовал себя счастливым. Они все были на своих местах. Они могли смеяться и баловаться, говорить, что думают, и делать, что хотят. И, главное, втроём. Вот так, вместе.       «Возможно, я хочу слишком многого, но вот бы мы всегда были вместе» — беспечно и погодя подумали все трое в тот момент.       Они ещё долго разговаривали в ту ночь, наскоро перекусив всяким, что принёс Цзинь Лин. Они говорили обо всём и ни о чём: о детских страхах и том, во что верили, кем восхищались и кого считали идеалом.       — Да и вид у тебя тут красивый, — беспечно дополнил Цзинъи, глядя в сторону окна и сладко зевая.       Цзинь Лин немного помолчал, а затем всё же произнёс то, о чём часто думал. Он боялся и никому не говорил прежде, но надеялся, что друзья его поймут.       — Здесь выросла моя мама. И дядя Цзян, — просто сказал он, оставляя отчётливую недосказанность.       Молчание продлилось недолго, Лани всё понимали.       — И ты вырос! Не только тут, но всё же! Там же, где и они, — с улыбкой крепко обнял его рукой за плечи Цзинъи.       — Цзинь Лин, мы рады, что увидели место, где рос ты и твоя семья. Мы знаем, что это важно для тебя, и спасибо, что доверяешь, — с нежной улыбкой накрыл своей рукой руку Лина Сычжуй, когда второй пытался отцепить Цзинъи, впрочем, скорее из чувства внутреннего противоречия, чем действительно из желания отстранить от себя друга. Вот так, рядом с ними, между ними, ему было хорошо и уютно. Его понимали и принимали такого, каким он есть.       Друзья ещё долго говорили о всякой ерунде. Не признавались в чувствах, не пытались их понять или объяснить ни другим, ни самим себе, сегодня они не думали больше о сложном, они просто отпустили себя. Ведь стоит это делать хоть иногда? Так они и говорили до самого рассвета. Уснув вповалку на кровати со сбитым в ком бельём и полностью одетые вопреки всем своим привычкам и правилам, зато с небывалым покоем в душе.