Как уходила боль...

      Всему на свете наступает конец. Но, к сожалению или счастью, не желанию Вэй Усяня помочь своему шиди на пути к личному счастью.       — Ты спятил? Смысл всего того, чем ты изничтожал мой мозг, сводиться к этому вот?!       — Цзян Чэн, ну ведь это же совсем несложно!       — «Быть собой» — ещё бы! А вот про поцелуй…       — Но ведь вы же уже целовались! А ты даже ничего мне об этом не сказал! Знаешь, на самом деле, мне вообще показалось, что Лань Сичэнь тебя уже…       — И я уже успел пожалеть, что рассказал тебе об этом. И в который раз мне тебе повторять, это вышло случайно. Я, похоже, просто не рассчитал свои силы и желания и получилось то, что получилось, — бурчал Цзян Чэн уже себе под нос. Будь его воля, он бы и вовсе не признавался несносному шисюну, но у Вэй Усяня же опять появилась «идея». Можно было закрыть глаза на то, что нужно было просто вести себя как обычно — это проще простого, но ведь Вэй Усянь сказал, что Цзян Чэну придётся пойти на крайние меры и украсть первый поцелуй Первого Нефрита, отдав свой. И надо же было Цзян Чэну ляпнуть, что это не их первый поцелуй!       — Нет-нет-нет! Ну почему же ты настолько тугодум?! Если бы он не хотел, то сам бы с тобой поговорил и сказал, что ему не понравилось и…       От мысли, что Лань Сичэню всё же не понравилось, что-то неприятно кольнуло в груди Цзян Чэна.       — Тогда почему он не сказал обратного? — привычно ворчливо, но на самом деле нервничая куда сильнее от этой мысли, сказал глава Цзян.       — Может, он как раз боится тебя спугнуть? — невинно и невероятно близко попал в самую точку Вэй Ин, особо не задумываясь.       — Ну да, конечно, — Цзян Чэну в это трудно было поверить, даже будь у него ангельский характер и женский пол. И так как всё это было не так, единственное, что вызывала эта мысль, — сарказм.       — Да какая, в конце концов, разница? Ты не понимаешь, что нужно действовать? Или ты хочешь так же, как было у меня с Лань Чжанем? С пятнадцати лет любили друг друга и только после моего возрождения сошлись. Надеюсь, ты умирать не собираешься прежде, чем поймёшь, что не хочешь отпускать его?! — выпалил Вэй Ин. Смотрел он при этом на своего шиди так свирепо и отчаянно, словно им снова предстояло отдать Цзян Яньли замуж. Хотя в этот раз он и делал всё для того, чтобы подтолкнуть людей друг к другу, а не наоборот. Ощущения от этого взгляда были ровно такими же. Но гордость главы Цзян была его самой сильной чертой, не меньшей, чем жажда справедливости или преданность семье и ордену.       — Я… Попробую. Но ничего не обещаю! — но даже гордость уже устала бороться с сердцем, которое Цзян Чэн и без того игнорировал все эти годы. От последних слов тёмный магистр вскрикнул и повис на шее мужчины.       — Неужели мой братик наконец взрослеет?!       — Да заткнись ты! — упирался тот скорее по привычке, чем всерьёз, потому и насторожился, когда шисюн внезапно спокойно и тихо отпустил его. Это было слишком непохоже на него. Или, может, он что-то задумал?       Вэй Усянь повернулся к оконному проёму, посмотрел на воду и молча улыбнулся. Он много думал прежде и особенно в последнее время. Столько воды утекло, столько людей сменило друг друга. Он столько всего пропустил. А Пристань Лотоса — вот она. Словно даже лотосы в ней те же самые. Он снова здесь, снова, как прежде, с Цзян Чэном. Они снова, как в старые добрые времена, помирились после ссоры и вот-вот всё станет и вовсе хорошо. Только вот тоска всё равно ещё была где-то глубоко в сердце. Вэй Усянь чувствовал, что должен ещё кое-что сказать А-Чэну. Пока они одни, пока ещё снова не появились новые недопонимания или того хуже. И шиди должен его услышать.       Он набрал в грудь воздуха и неестественно тихо начал:       — Знаешь, мне не хватало Пристани. Всё это время. Этих рек, лотосов. Не хватало дяди Цзян и мадам Юй, не хватало шицзэ. Боги, как же мне не хватает её добрых глаз и улыбки. Не хватает и сейчас. И её супа тоже. Хех. А ещё мне не хватало тебя, — на последних словах Вэй Усянь повернулся к Цзян Чэну, и улыбка из болезненной наконец превратилась в облегчённую. Словно те самые важные слова наконец были сказаны. И те важные чувства переданы. Цзян Чэн недолго думал над ответом.       — Я тоже скучал, — так же тихо и гулко, словно просто эхо прокатилось по сводам здания от слов самого Усяня. Возможно, поэтому тот удивлённо посмотрел на шиди и переспросил:       — Что? Я не расслышал. Можешь повторить?       — Ничего. Вали уже, — а вот повторять это глава Цзян не стал бы уже и под страхом смерти! Не услышал — его проблемы! Цзян Чэн уже повернулся уйти прочь, как Вэй Ин снова повис на нём.       — Нет! Стой! Я всё услышал! Цзян Чэн, я… — начал он громко кричать прямо на ухо, но все эти слезливые сцены слишком смущали главу Цзян. Возможно, потому что он совершенно не знал, как вести себя в такой ситуации.       — Аргх, да отвали ты! — агрессивно рыкнул он, но вопреки своим же словам почти не сопротивлялся «насильным» объятиям.       — Нееет! — с широкой и счастливой улыбкой протянул довольный и полный радости Вэй Усянь. Мужчина же только вздохнул, но, отвернувшись, тоже позволил себе улыбку. Он давно хотел это сказать.

***

      Лань Сичэнь прогуливался по тренировочному полю, но на самом деле меньше всего хотел здесь быть. Не то чтобы здесь было некрасиво, шумно или слишком людно. Хотя, безусловно, последние два пункта его часто беспокоили в этом месте, но главной причиной его внутреннего недовольства было то, что здесь и сейчас тут не было главного человека — хозяина этой безусловно прекрасной Пристани Лотоса.       Что-то вообще подсказывало ему, что Цзян Чэн может быть в личном кабинете или вовсе в спальне, но в оба эти места войти без подозрений Первый Нефрит не мог. Хотя хотелось. Если уж быть совсем честным, то последние полчаса он как раз придумывал наиболее правдоподобные причины, по которым ему могло понадобиться наведаться туда. А его явно будут спрашивать, когда он попытается выяснить местонахождение спальни или кабинета главы Цзян.       И кто знает, до чего бы додумался Лань Хуань, если бы не услышал знакомый и желанный голос. Только сразу он к нему не подоспел. Рядом был ещё один не менее знакомый человек.       А затем было попросту поздно.       — Любишь? — голос Лань Ванцзи звучал будто бы с вызовом. Лань Сичэнь не слышал, о чём они говорили перед этим, но это слово заставило его сердце замереть. Цзян Чэн молчал, но всё так же сурово смотрел на Лань Чжаня.       «Нет. Ответь "нет". Прошу. Пусть это всё будет не то, о чём я думаю», — отчаянно думал глава Лань. Он помнил тот подслушанный разговор и помнил о словах Цзян Чэна. Но всё равно лелеял надежду в глубине души, что до сих пор понял всё неверно. И что Цзян Чэну всё же не нравится Лань Ванцзи. И вот он наконец спрашивает его брата прямо. И тот молчит. «Пусть это будет отказ. Отказ. Отказ».       — Люблю, — веско, обречённо и твёрдо обронил Цзян Чэн. И сердце главы Лань окончательно ухнуло куда-то вниз.       Ванцзи же долго смотрел в глаза мужчине, после чего попросту кивнул и ретировался. Но Лань Хуань не мог мыслить об этом здраво. Он продолжал против воли глядеть на Цзян Чэна. Пока тот не ушёл. Возможно, из-за того, что у него самого на душе была обида и боль, он не заметил её в глазах того. Он вообще сейчас не был способен здраво оценивать ситуацию и тем более читать кого-либо.       Лань Сичэнь даже не допустил мысли, что просто снова оказался не в том месте и не в то время.

***

      «Ну и где он может быть?!» — слонялся по всей Пристани Лотоса Цзян Чэн в поисках невесть куда запропастившегося Лань Сичэня. Везде его видели, но говорили: «Только что ушёл». Глава Цзян уже начал было думать, что его избегают, как недалеко от тренировочной площадки словно из ниоткуда возник Второй Нефрит. И ещё никогда глава Цзян так не раздражался от его вида. Потому что, мать его, это был не тот Нефрит!       — Глава Цзян.       — Лань Ванцзи, — в тон ему обронил сдерживающий раздражение Цзян Ваньинь и только уже хотел пойти дальше без объяснений и промедления, как вдруг решился спросить: — Ты не видел Лань Сичэня?       — Брата? — будто насторожившись, смотрел ему в глаза Лань Чжань.       — Да.       — Это его ты ищешь?       — А кого же ещё?! — всё же вспылил Цзян Чэн. Лань Чжань, словно даже не заметил этого, спокойно спросил следующее:       — Зачем?       — В любви признаться, — буркнул он тихо с естественным для него сарказмом, скрывая, насколько это близко к истине. После уже громче: — А тебе-то какая разница?       Но Лань Чжань не назывался бы Нефритом, если бы не владел собой идеально. Последний вопрос он не посчитал важным. Более того, у него появилась собственная радостная догадка, о чём он и поспешил расспросить главу Цзян.       — Любишь?       Цзян Чэн похолодел. Неужели его чувства наконец заметили? Только почему не тот Лань?! И что теперь делать?! Пока он напряжённо думал и мучился собственными терзаниями, Лань Ванцзи так же молча смотрел на него и ждал ответа.       «Если я не могу сказать это даже его брату, что даже похож на него в чём-то внешне, то как я собираюсь сказать об этом самому Сичэню?» — вдруг подумал Цзян Чэн. И это решило дело.       — Люблю, — и при том очень давно, если Лань Хуань и та девушка из его прошлого действительно один и тот же человек…       К счастью, больше расспросов не последовало. Лань Чжань привычно молча кивнул и ушёл, оставляя мужчину наедине со своими мыслями. У него были дела поважнее. Например, поделиться с братом радостной вестью, что тому не о чем переживать и его тоже любят.       Ни один из двоих так и не заметил, что предмет их обсуждения всё это время был ближе, чем им казалось.

***

      На удивление Лань Сичэня, за всё то время, что он погрузился в себя, глава Цзян так никуда и не ушёл, будто всё ещё собирался с духом, чтобы сделать что-то важное (как будто ещё не сделал). И тогда глава Лань решился. Неизвестно, что ещё задумал Цзян Чэн, но теперь отступать нельзя. Лань Сичэнь и без того слишком долго сомневался и ходил вокруг да около. Если уж и действовать, то именно сейчас, хватит медлить!       Шокированное и даже словно испуганное лицо Цзян Ваньиня немного царапнуло что-то внутри, но не остановило.       — Л-лань Сичэнь?       — Цзян Чэн. Мне нужно поговорить с тобой.       — Что? Я… — заозирался тот, будто ища пути к побегу, которого теперь ему уж точно не позволят.       — Я слишком долго держал это в тайне. Ты можешь меня не понять, не простить, ведь так доверял мне, но я должен это сказать. Я пытался дать тебе понять разными способами, но у меня не получилось. Я знаю, что меня должно было остановить то, что мы оба друзья, то, что мы оба главы кланов, или хотя бы то, что мы мужчины. И ты вправе гневаться. Я всё это знаю. Но прежде, чем ты решишь что-либо наверняка, прошу выслушай меня до конца.       Глава Лань всё говорил и подходил ближе. В его глазах пылало лихорадочное пламя. Но даже если бы он был безумен и собирался убить главу Цзян, даже это бы не заставило его отпрянуть. Слишком волнительными были слова Лань Хуаня и слишком запутанными его собственные чувства.       Когда между ними нельзя было и руки вытянуть, Лань Хуань остановился и затем сказал то, что осмеливался прежде сказать лишь самому себе и младшему брату:       — Цзян Чэн, я люблю тебя.       Казалось кислород разом покинул лёгкие Цзян Чэна. Он слышал, но не верил. Не верил, что это не сон. Не верил, что подобное происходит с ним. Это было невозможно. Невозможно ведь! Голова шла кругом. И только большие ладони, что аккуратно легли на плечи, немного привели в чувство. Если он чувствует их тепло, значит, это всё же реальность. Но как?!       — И даже если ты влюблён в Ванцзи, я так просто не сдамся.       «Что? О чём это он?» — успел только подумать Ваньинь, прежде чем его губы накрыли поцелуем. И тогда в голове стало блаженно пусто.       Точнее было пусто до тех пор, пока руки главы Лань не принялись оглаживать его тело, невольно прижимая ближе, а язык не проник в рот, вызывая толпу мурашек. Нет, конечно, Цзян Чэн целовался прежде. Целых два раза! Только один из них был, вообще-то, почти пятнадцать лет назад, а второй и вовсе с Лань Сичэнем. Но даже так мужчина понимал, что действия Лань Хуаня его медленно, но уверенно возбуждали. Действия, слова, губы и руки… Чёрт возьми, да даже если это грёбаный сон, Цзян Чэн уж точно не упустит свой шанс! Точно уж не в этот раз!       Лань Сичэнь удивился, когда Цзян Чэн ответил на его поцелуй, явно понимая, кого он целует, и уж точно на этот раз находясь в сознании. И это не могло не будоражить. Но то, что Цзян Чэн перехватит инициативу и начнёт неуклюже, но настойчиво ласкать в ответ — стало действительно сюрпризом для Лань Хуаня. Дышать становилось всё труднее, а Цзян Чэн только что не рычал в поцелуе, прижимаясь сам и прижимая к себе мужчину.       Двое наконец дорвались до заветного и самого желанного и теперь отпускали себя, крепко держась за свою любовь.       Только Цзян Чэн не был бы собой, если бы, услышав шорох, не остановился, с затуманенным взором и сбитым дыханием вглядываясь в темноту и пытаясь разглядеть, что же там шумело. Безуспешно, впрочем. Хотя ему всё же казалось, что там кто-то есть.       Только Лань Сичэнь так же не был бы собой, если бы позволил своему долгожданному возлюбленному так долго отвлекаться на что-либо, кроме него. Не дав мужчине закончить мысль и уж тем более пойти проверять «что или кто же там», Первый Нефрит впервые совершенно бесцеремонно снова впился в манящие губы поцелуем. Жарко выцеловывая обветренные губы сильного воина, снова проникая в вожделенную глубину влажного рта и с наслаждением обводя ладную фигуру, которую так бесстыдно подчёркивала форма клана Цзян.       «Какой же А-Чэн невозможно привлекательный! Интересно, он действительно даже не замечал этого? Ах, надо будет спросить. Да, обязательно спросить. Как-нибудь. После поцелуя. Этого или позже. Но надо. Да, надо».       Цзян Чэн же утопал в неожиданно жарких ласках, даже не успев признаться в ответ. Краем сознания он спихнул шорох на шпиона-придурка Вэй Усяня, на том и успокоив свою совесть. Но было уже неважно, кто и зачем подглядывал за двумя главами, да и был ли там вообще хоть кто-то.       В тот момент Лань Хуань и Цзян Чэн были предоставлены сами себе. Точнее друг другу. И что бы не попросил сейчас один, другой бы не отказал. Сейчас для них отдавать значило не меньше, чем брать. И на всём свете не было в этот миг двух более счастливых людей.