Цепи

      Неделя пронеслась, как состав скоростного поезда. Айко осталась верна своему слову, ни о чём не обмолвившись с Карлой. Амелии поручали работу только на первом этаже. Работу непыльную, механическую, которая сложностей не вызывала. Она разносила заготовленные для топки вязанки дров, волокла до кухни увесистые мешки с углём, смывала с кафеля просыпавшиеся угольные дорожки. Гружённая с обеих рук, таскала заполненные водой вёдра. Просили — приносила ещё. Выдавалось свободное время — растягивала его по возможности, водя тряпкой по витражным окнам; хлестала шваброй, как кнутом, по пыльным полам, выносила и прочищала ковры, нарочито долго выбивая из них глухие хлопки и клубы пыли. Становилось скучно — выкорчёвывала засохшую грязь из-под плиток кухонных гарнитур, прочищала влажной тряпкой печь и вытяжку. Перепачкавшись в саже, небрежно растирала её по лицу тыльной стороной ладони, бегала по поручениям, выручая по надобности второй парой рук. Отказывать не следовало, но и соглашаться помочь не стоило большого труда. Уступчивость хорошо окупалась.       Айко молчала на её счёт, но молчание женщины источало больше уверенности, чем если бы та без устали пела хвалебные дифирамбы. Подытоживая, Харелл были довольны, девушки к ней проявляли участие, а замок оставался таким же спокойным и степенным, каким встретил её в первый день.       «Быть трудолюбивой, но не перегибать палку», — напоминала себе обращённая, когда мысли начинали навязчиво копошиться в её голове. Повод копошиться нашёлся без труда. Прошло две недели со дня приезда, за которые она узнала ровно столько, сколько можно было узнать за один-единственный день. Хуже того, никакой возможности изменить своё положение на горизонте не появлялось, со всех сторон преследовала однообразная, утомительная рутина. Интуиция подсказывала: ответы таятся близко, почти у самого носа. Стоит протянуть руку — и кролик магическим образом сам выпрыгнет к ней из шляпы. Амелия протягивала, но ловила лишь пустоту. Когда Руки даст о себе знать, ей нечего будет ему предоставить.       Служанки часто позволяли себе прохлаждаться. В поместье, где комнатам не было конца, чистота поддерживалась лишь в тех, где непосредственно появлялся Карла, или тех, что требовались для обслуживания его нужд. Остальные покои благополучно игнорировались, Амелия не удивилась бы, если бы выяснилось, что ключи от доброй половины из них были безвозвратно утеряны ещё столетия назад. По итогу, заданий получилось меньше, чем принятых во служение девушек. Скучала ли Айко по временам, когда её штат мерился десятками слуг или попросту не переносила одиночества — тоже оставалось загадкой.       По утрам девушки заставали её с небольшим списком дел в главном холле. Строго буравя лист из-под смешного пенсне, женщина раздавала им поручения. Расправившись с работой, девушки нередко засиживались в какой-нибудь неприметной комнатке, имитируя бурную рабочую деятельность — умение, заложенное в крови, передающееся с молоком матери. Айко догадывалась, по собственному опыту зная мелкие слабости прислуги, но относилась ко всему снисходительно, лишь изредка и выборочно журя служанок за филонство.       Будь Амелия частью их общества, то могла бы филонить чаще. Но она не была, хоть девушки и вели себя с ней по-товарищески, то участливо напрашиваясь в пару, то давая практические советы, выручавшие её из оказий, поджидавших на каждом шагу. Слишком усердно работать обращённая не могла: ни к чему было привлекать лишнее внимание и перетруждаться, силы береглись для дел более важных. Работать спустя рукава не позволяла гордость: её не воспитывали белоручкой.       Девушки с улыбкой посматривали на усердие новичка, только вписавшегося в компанию: ему необходимо себя зарекомендовать, заслужить уважение. Они трактовали усердие Амелии, как желание облегчить им работу и тем сильнее понравиться. Вполне соответствует человеческой манере вписываться любой ценой. Такая трактовка им нравилась, «не выветрившийся» человеческий флёр умилял. Суетливую новенькую приняли покровительственно. Каждая по-своему стремилась внести лепту в её «воспитание». В начале присматривались, чинно, как наседки перед наклюнувшимся яйцом, вели головами, между делом представляли свои родословные, по полочкам разбирали заслуги, достижения, связи, которыми непременно воспользуются в будущем.       Присмотревшись, показав место, решили и дальше не ударять в грязь лицом. Блистали познаниями.       Голова Амелии очень скоро оказалась забита историями о запертых комнатах, таящихся в них роскошных будуарах, кроватях из красного дерева с пышными балдахинами. Сойдясь, вампирши щедро сыпали рекомендациями, как ловчее и эффективнее навести внешний лоск, не перетруждаясь, какие особенности имеет тот или иной предмет интерьера, с какой тщательной подготовкой нужно подходить к уборке старинной мебели и что категорически с ней делать воспрещено. Они водили её, как наседки — высиженного птенца. А приняв девушку окончательно, вовсю щебетали о подхваченных сплетнях, байках.       Амелия заканчивала полировать пол, когда её окликнули со спины. Ещё до того, как она услышала голос, обращённая почувствовала, как чей-то взгляд долго буравил её затылок.       — Ты освободилась или ещё не закончила? — Риоко словно плыла по паркету, её грациозных шагов не было слышно. Если бы не шелест юбки, казалось, словно она и вовсе парила.       — Почти, — неохотно призналась Амелия, кусая губы. Из всех возможных девушек перед ней стояла именно эта. Имена у служанок были длинные, сложные, она всё время их забывала, потому чаще всего переходила на «ты», оговариваясь, путая их между собой. Пусть они и запомнились ей хуже, дышалось и работалось с ними легче. За две недели Риоко, вопреки их знаменательному знакомству, ни словом с ней не обмолвилась, лишь присматривалась, перебрасываясь загадочными, полными ожидания взглядами. Чего она ожидала? Какого сигнала?       — Ты чего-то хотела? Если да, то говори, — сжалилась обращённая, натягивая вымученную улыбку, ничуть не скрывавшую её безрадостного настроя. Нелюдимую вампиршу следовало проучить, в этом она убедилась давно. С первой встречи, поддаваясь странному, враждебному чувству. Вынудить бы брюнетку озвучить свой щекотливый вопрос, виновато свести бровки домиком. Амелия преподала бы ей хороший урок, но выражение лица служанки было до того пришибленно-жалостливое, что ей стало совестно за свою жесткость.       У Риоко до невозможности влажные глаза, тихий голосок. Виновата ли она в том, что несмотря на всю свою неподдельную простоту, вызывала лишь липкую жалость и сочувствие, с какими смотришь на прокажённых? Как репей, по природе безвредный, но вызывающий одно лишь желание отмахнуться.       — Не совсем, — замялась служанка, посматривая по сторонам. — Тебя редко встретишь одной, а сегодня с тобой никого нет...       — Остальные уже на кухне, — ответила Амелия, перехватывая её взгляд. — Мне осталось совсем немного и пойду к ним. Не присоединишься?       Риоко редко одаривала их своим присутствием, держалась отстранённо. Остальные платили ей той же монетой. Однако, вежливость соблюсти стоило. К вежливости примешалось банальное любопытство. Осмелится ли?       — Пожалуй, воздержусь, — в своей уклончивой манере отказалась Риоко, выдохнув. — Если ты не очень торопишься, то можешь мне немного помочь? Я хотела бы поговорить…       «Вот, где собака зарыта», — с триумфом обнаружила Харрел. Без причины брюнетка бы не подошла.       — Так говори, я не кусаюсь. С чем помочь?       — Лучше один раз увидеть, что сто раз объяснить, — говоря это, служанка не переставала тревожно оглядываться.       — Надеюсь, не труп ждёт меня в коридоре…       — Почему именно труп? — вздрогнула брюнетка.       — Чего ещё ради ты со мной заговорила? Не иначе как помочь спрятать улики.       — Значит, ты мне поможешь?       Тон, в котором проходила их беседа, не внушал доверия. Обращённой не нравилось даже не то, что служанка не понимала шуток, но та озабоченность, с которой Риоко дожидалась её участия, сквозящая во взгляде вампирши решимость.       — Будто теперь я могу отказаться, — на вздохе протянула Амелия, поднимаясь с коленок.       — Только пожалуйста, пусть всё останется между нами. Никому не рассказывай.       — Показывай дорогу.       — Спасибо, что согласилась, — робко прошептала Риоко, подхватывая Амелию под руку.       — Полегче, полегче, — растерялась обращённая и резко, как от кипятка, одернула руку. Дурное предчувствие не обмануло. Стоило служанке прикоснуться к её руке, как странная волна, прилив горячей энергии окатил Амелию с головой. Девушка отступила на пару шагов; ватные ноги предательски подгибались. Запутавшись в фалдах юбки, она чуть не плюхнулась на пол. — Я не убегу, если не будешь держать.       — Ты боишься, когда к тебе прикасаются? — удивилась брюнетка лицом, но интонация голоса оставалась ровной. Ониксовые глаза смотрели на Харелл разящими впадинами. Иссиня-чёрные, пустые, как отточенная водой галька.       — Ничего особенного, просто не люблю, когда это делают без спроса, — соврала она, не задумываясь.       — Может, ты что-то вспомнила? Что-то настолько болезненное, что заставило тебя отшатнуться? — чужой голос вибрацией отдавался в ушах.       — Я ничего не вспомнила, — отвердело отрезала Харелл, прикрывая дрожащие веки. Горизонт постепенно стабилизовался, блики отступили, размытые пятна становились чёткими очертаниями коридора.       Амелия в самом деле ничего не вспомнила, но почувствовала, будто внутренний барьер, отгораживающий её от других людей, дрогнул. Этот барьер существовал лишь в голове обращённой, она сама же его и придумала, но сейчас Харелл как никогда была готова поверить в действенность этой волшебной силы. Иначе вибрацию, прошедшую через её тело, было не объяснить.       — Иногда мы гасим неприятные воспоминания в памяти, а в критические моменты они высвобождаются. С тобой могло приключиться нечто подобное…       — О критических днях я слышала, а вот критических моментов не припомню. Что это? Какая-то вампирская заморочка? Не обижайся, меня не так давно обратили.       Риоко тихо, как мать, наблюдавшая за очередной шалостью своего непоседы, выдохнула.       — Это не какая-то заморочка, это по-настоящему важные вещи. И это касается не только вампиров, но и людей в том числе. Одни предпочитают подавлять болезненные воспоминания, другие замещают их ложными. Не все делают это осознанно. К вытеснению может быть врождённый талант. Людям свойственно стирать из памяти вещи, которые причиняют им дискомфорт. Или они начинают переиначивать вереницу событий, трактовать её свою пользу, чтобы избавиться от чувства вины или страха. А порой вытеснению способствуют люди, заинтересованные в том, чтобы исказить разум нужного им человека. Видоизменить его память. Особенность человеческой памяти заключается в том, что ни одно воспоминание, как глубоко оно ни было бы запрятано, не исчезает бесследно. Это объясняется довольно просто: память — всё равно что вода, скрывающаяся под глыбой льда. Стоит только убрать ледяную корку, как всё, что таилось под ней, выливается наружу. Так, любое неосторожное событие может повлечь за собой «пробуждение»!       Амелия выслушала её тираду с отстранённым, недоверчивым видом. Она старательно откашлялась в ладонь, прежде чем спросить:       — Не пониманию, какое отношение всё вышеперечисленное имеет ко мне.       — Мне почему-то безумно кажется, что ты «спишь». Как глыба, внутри которой скрывается другой человек. Я сама ещё не уверенна… Госпожа Айко добра к тебе, потому что видит перед собой честную и трудолюбивую девушку. Остальные служанки милы с тобой, потому что ценят твои открытость и простоту...       Риоко произнесла немало приятных слов, но все они попадали мимо. К Харелл относились хорошо, потому что она сама того хотела и вела себя так, чтобы добиться расположения, со всем соглашаясь и всем улыбаясь. То была заслуга притворства, а не обаяния. Не пусти она его в ход и веди себя, как хотелось, люди шарахались бы от неё, как от огня. Однако, служанка упрямо талдычила своё, и это пробуждало в девушке раздражение.       — Ты позвала меня, чтобы осыпать комплиментами? Не особенно верится. А если за тем, то я слишком ценю своё время, чтобы выслушивать всякую околесицу. Либо переходи скорей к делу, либо пошли отсюда.       Если вначале Риоко казалась ей неплохой партией для дружбы, той, которую щедро иллюстрируют в книгах, то теперь Амелию откровенно воротило. Мало того, что служанка набросилась на неё при знакомстве, как голодающий — на торжественный стол, затем избегала, а теперь начала опутывать неясными, туманными выражениями. Неудивительно, что брюнетку саму сторонились. Она будто круглосуточно была не в себе, витала в воздушных замках.       — Дослушай хотя бы раз. Неужели не желаешь во всём разобраться? Мне одной было горестно здесь находиться. В этом замке. Понимать происходящее, но оставаться не в силах его изменить. Перед твоим приездом я испытала странное чувство, всколыхнувшее мою душу. Предчувствие или предостережение. Это только предстояло выяснить. В миг нашей встречи я уже знала, что не ошиблась. Ты здесь не случайно. Провидение привело тебя для чего-то большего, чем выметать пыль с кладовой. Во время нашего разговора я наделялась это уловить, найти решение, которые мы вместе должны были привнести, чтобы всё исправить. Но с тобой ничего не было. Ни в первый день, ни в последующие. Пустота. Пустота в улыбках, пустота в разговорах, словно мне отвечает лишь половина человека, фантом. Вторая его часть куда-то запряталась!       «О чём она говорит? Какие ещё предзнаменования? Что мы должны исправить? Фантомы, пустоты. И кто выражается такими словечками? Кажись, она и вправду не в порядке. Не зря ли я ей нагрубила? В конце концов, быть чудачкой — не преступление. Ну и несёт какую-то себе глупость, пусть и несёт. Свет на том клином не сошёлся. С другой стороны, я ведь даже толком её не знаю, мало ли куда её занесут эти бредни и во что они затем выльются. Понятно, почему остальные с ней не водятся — себе дороже обойдётся. Пожалеешь таких, а потом сядут на шею, будут приходить постоянно, капать со своими откровениями. Героиня нашлась… В довесок аристократка, они все набалованные и немного повернутые. Лучше осадить её сразу, не хочу во всё это ввязываться».       — Риоко, из твоего потока слов я не поняла ни единого, но мне и не нужно их понимать. Что бы ты ни искала во мне, ты ничего не найдёшь. Я понимаю, ты была одинока, никто не прислушивался к твоим историям, а пришёл новый слушатель, и ты сразу в него вцепилась. Но это не повод за меня держаться. И все эти мысли о моей неполноценности… Лишь отражение твоих сомнений на свой собственный счёт. Мы никак не связаны. Забудь. Не удивлюсь, что эта история с пустотами и воспоминаниями — твоя любимая байка... Хочешь, чтобы я была откровенной? Ты последний человек на этом свете, с которым бы я связалась. Нам, проще говоря, не по пути. Без обид, я хотя бы честна.       — Амелия, — не сдавалась Риоко, хмуря домиком брови. — Люди видят в тебе столько хорошего. Почему ты сама боишься открыть глаза? Неужели смотреть чужими на себя лучше?       — Как же бесит, — выругалась обращённая, меняясь в лице. — Я объясняю ей одно, а она всё равно талдычит по-своему! Ты ведёшь монологи на птичьем для меня языке и хочешь, чтобы я пред тобою за них оправдывалась? Говоришь, что со мною что-то не так, что в памяти у меня провалы, но память моя достаточно хороша, чтобы напомнить: я дала тебе согласие на помощь, а не на зондирование моего мозга! Что бы ты там ни делала, прекрати.       — Извини, мне следовало бы догадаться, что такие разговоры не ведут сгоряча. Просто знай, что наш разговор начинался не ради того, чтобы тебе навредить.       «Мне навредить? Ты на полголовы ниже меня, уже в плечах, руки-верёвки. Того гляди, возьмёшь — и переломятся».       — Ради чего бы он ни начинался, давай как можно скорее его закончим. Помощь больше не нужна? Всё, что хотела, выболтала? — раздражённо цокнула девушка, вскинув подбородок. Свинец недобро переливался в прищуренных глазах. Боль до сих пор напоминала о себе неприятной тяжестью в висках.       — Мне не хотелось бы оканчивать наш разговор на подобной ноте. Вина целиком и полностью лежит на мне, — упрямо продолжила вампирша, игнорируя враждебный настрой.       — Даже переубеждать не стану.       — Для таких разговоров между людьми должно образоваться хотя бы подобие дружеской связи, доверительных отношений…       — Предлагаешь нам подружиться? — обращённая скептически повела бровью.       — Предлагаю узнать друг друга получше. Прочные связи не образуются на пустом месте. Чтобы что-то приобрести, нужно прежде что-то равноценное отдать. Принцип равновесия. Чтобы загладить свою вину, первый шаг совершу я!       — Только прошу, пожалуйста, пусть это будут не очередные разговоры. У меня голова от твоих объяснений кругом. Ещё раз вернёмся к этой теме, и я разворачиваюсь.       — Обещаю, тебе очень понравится! — улыбка бесцветных губ воодушевляла. Амелия, не высоко оценившая брюнетку при первой встрече, не могла того не признать.       «Неужели ей есть, что предложить мне? Глупая девушка. Знай она, с какой целью я здесь оказалась, не стала бы с таким рвением добиваться моей дружбы. Никто не стал бы вокруг меня бегать… А в чём-то она права: они все видят во мне то хорошее, чем я должна казаться. Пускай всё так и останется, незачем нам сближаться, но на её сюрприз посмотрю, а дальше, как пойдёт. Назову её другом, зато быстрее отвяжется. Руки сам говорил, что ложь бывает во спасение».       Они шли в молчании. Не потому, что слов не находилось. Харелл впервые очутилась в этой части замка и с едва скрываемым любопытством осматривала незнакомые коридоры.       Замок устрашал новоприбывших своей мрачной, пугающей атмосферой. Холодные мраморные парапеты, чёрные мраморные полы, испещрённые тонкими, как паутинки, разводами; затейливые резные арки с цветочными узорами, заменявшие двери; витражные, искрящиеся на солнце окна, отбрасывающие радужные блики на стены; возвышающиеся на потолке балки конусообразных нервюр, создававшие эффект упирающегося в небо потолка.       Всё в замке будоражило обращённую, но коридор, в котором они очутились, был совершенного другого порядка.       Высокие потолки, скрытые полумраком, были лишены каркасов и арок. Их не украшали тортообразные, полные искрящихся свеч люстры, многослойные тюльпаны-торшеры. Напротив, чем дальше девушки проходили, тем скромнее становился дизайн и тем менее он гармонировал с пышущей на другой стороне роскошью и фанфарами. Коридор освещался аккуратными, прикреплёнными к стенам светильниками. Из их стеклянных причудливых прорезей проскакивали слабые языки пламени. Окна-бойницы пропускали полосы яркого персикового цвета. Закат. Панели, выкрашенные в нежный ваниль, создавали впечатление тоннеля, ведущего в спальные комнаты. В воздухе витал ощутимый запах сырой тряпки и моющих средств. Место поддерживали в порядке.       — Эта часть замка реставрировалась несколько веков назад. Её обставляли по вкусу самой королевы, — неожиданно вставила Риоко, заметив интерес обращённой. — Перед самой свадьбой госпожа Кроне провела здесь своё девичество. Здесь же, временем позже ждала появления на свет первенца. К его рождению и была приурочена вся реставрация. Из замка её с пышным картежом провожали в столицу. Говорят, зрелище устроили невероятное, а по красоте королеве не было равных: жемчужная кожа, золотые очи, с головы до ног в украшениях, одна диадема — сплошные камни. А когда она вместе с новорождённым сыном появилась у столичных ворот, лицо её светилось, как алмаз на солнце.       — После такого заточения всему будешь радоваться, — про себя прошептала обращённая. — Ты хоть её видела?       — Её? — оторопела брюнетка, прерывая шаг. — Обо всём мне рассказывал дедушка, он участвовал во встрече, был одним из дворян, которого удостоили данной чести… Положение королевы слишком высокое, чтобы ей прислуживал кто-то зелёный вроде меня… При выборе девушек госпожа Кроне руководствуется не одними симпатиями. Есть вампирши намного старше, из более почтенных семей. Одного происхождения недостаточно. Чтобы войти в придворный штат её дам, нужно сильно выделиться, как минимум, быть рекомендованной кем-то из высшего общества.       — Аристократы скупы на рекомендации.       — Не то чтобы скупы…       Они внимательно посмотрели друг на друга. Девушки впервые оказались в одной лодке. Риоко формально была абсолютно свободной, по положению стояла выше рядового вампира, в жилах её текла голубая кровь, а родословная насчитывала не одно поколение. При всех очевидных преимуществах она являлась такой же бесправной, как и Амелия.       — А ты сама-то хотела бы стать придворной дамой?       Вопрос не требовал ответа. Девушек для того и отдавали из семей в надежде на лучшую долю. Не трудом, так ловкостью, хитростью, очарованием; каждая отвоёвывала своё место под солнцем. Двор прародителей исключением не являлся. Служить первой крови считалась почётно. Особенно, если других достоинств, кроме происхождения, у девушки не наблюдалось, и родители не видели шанса удачно её сосватать самостоятельно.       — Вряд ли из меня вышла бы хорошая. Родословная, послужной список, высокие рекомендации и прочные связи... Даже этого недостаточно. Ни для кого не секрет, что камеристка королевы должна быть выдающейся красоты. Такой, чтобы глаз не отвести. Как бы много я ни трудилась, место во дворце мне не светит. Меня не возьмут.       Разубедить брюнетку было легко. Амелии, привыкшей подстраиваться под ситуацию, не составляло труда разыграть сочувствие, вежливо напомнить, что каждая девушка обладает собственной красотой. Обращённая промолчала. Она в это не верила. У неё не было ни мечты, ни будущего. Человек, у которого нет ничего, ни с кем не обязан делиться. Риоко от увещаний милее не стала бы, а место камеристки было ей не по плечу.       — А Карла красивый? — неожиданно задумалась Харелл и ужаснулась, озвучив свою мысль вслух. — Хотя что я несу, разве бывают некрасивые прародители, — она неумело выкрутилась, стиснув зубы в негодовании. Не потому, что сболтнула лишнего, а потому, что обнажила своё наивное, чисто женское любопытство, идущее вразрез с тем образом отточенного профессионала, каким она успела себя вообразить.       — Тебя вправду только это интересует? Красивый ли он? — с нажимом, почти обиженно переспросила Риоко. — Он мудрый, начитанный и рассудительный. Целиком и полностью предан семье. Любит живопись, талантлив во всём, к чему прикладывает руку… Уф, если это действительно важно, он безупречно красив!       Робкая брюнетка растеряла всю застенчивость.       Слушая, Харелл делала выводы. Её волновали не чувства безымянной, надоедливой девушки, а собственная оплошность. Бессмысленный, противоестественный интерес к человеку, жизнь которого — Руки не мог соврать — необходимо было разрушить. Для этой цели она должна задавать совсем иные вопросы, поднимать тонкие, важные темы.       — Этот замок больше похож на форт, чем на уютное гнёздышко для невесты. Расположен далеко от столицы, на возвышенности, обдуваемый всеми ветрами. Почему Гисбах поместил Кроне сюда?       — Королевам нет смысла привыкать к удобствам, здесь легче абстрагироваться от мирской суеты, подготовить себя к обязанностям королевы.       — Определённо, если королеву где-то и можно подготовить, то только в таком месте. Забор крепкий, штыки острые.       — Полная безопасность, — не замечая иронии, гордо заметила брюнетка. — Невесте не навредят.       — И сама не сбежит, — не удержалась Амелия, но продолжить мысль не успела. Риоко ввела её в огромную, залитую закатным светом залу.       Зала занимала два этажа замка, высотой метров в десять. Потолок представлял собой закруглённый каркас — свод, к которому со всех сторон прилегали рёбра. Они оплетали его, словно прутья клетки, тем самым поддерживая потолок и создавая утончённый ансамбль из арок. Каждую арку заполняла изящная, выточенная из камня лепнина. Над самым потолком громоздились величественные партеры, предназначенные для важных гостей и хозяев дома. С них они могли скучающе наблюдать публику. От людских глаз же их надёжно скрывали многочисленные перила. Партеры держались на прочных, как стволы елей, и гладких, как морские раковины, колоннах. Стены залы, выкрашенные кремовой краской, были украшены панелями, в точности повторявшими дизайн потолка. Пол из цельных древесных пород — махагони, дуб, палисандра — сверкал, обильно начищенный воском. Широкие окна, простирающиеся вдоль всей залы, были задёрнуты тяжёлыми шторами из чёрного бархата со змеиным орнаментом. Тысячи маленьких змеек, переплетаясь тугими кольцами, создавали изысканные узоры. На стенах висели картины, небольшие, очерченные строгостью чёрных рамок.       — Прежде здесь играли самые богатые балы. По легенде, именно здесь королю впервые представили госпожу Кроне. При Гисбахе ни дня не обходилось без маленького торжества. Затем он возвёл дворец лучше, чем этот, Пандемониум, и переехал со всей свитой туда. Госпожа Кроне коротала в этой зале будни. В центре стоял стол из хрусталя с тонкими ножками, ручная работа. Королева — превосходная мастерица, здесь родились большинство из её работ. Но их здесь больше нет. Господин Карла, приехав в замок, привнёс в гостиную своё увлечение. Теперь это место — картинная галерея. Часть коллекции собрана лично, а часть досталась в наследство от предков.       — Мне лучше уйти. Он наверняка здесь часто бывает. Мне не стоило приходить, — опешив, возразила Амелия, ретируясь к выходу. Зала манила, очаровывала своей таинственной красотой.       — Постой, — окликнула её Риоко, но дёргать за руку не решилась. — Не говори, что тебе совсем не любопытно, я ни за что не поверю.       — Любопытно, но, если госпожа Айко узнает, что я нарушала её запрет, мне несдобровать.       — Ты фактически ничего не нарушила, мы ведь всё ещё находимся на первом этаже.       — Мне не давали разрешения сюда заходить.       — Его дали мне, а я распространяю его на тебя.       — Не смеши, у тебя нет такого права.       — Ты ведь сама расспрашивала меня о Карле, — вампирша как будто чувствовала, куда давить. — Не лучше ли один раз увидеть, чем сто раз услышать?       «А она любит это выражение», — выдохнула обращённая, взвешивая все за и против. Риска не отменял никто, попадись они на месте — проблем не оберёшься. При этом без риска информации не собрать, она изначально на него подписывалась. Беседа же, что может состояться в галерее, представляет для неё особую ценность: прежде о Цукинами девушка слышала лишь с чужих слов. Увидеть место, где он лично проводил время, — хорошая возможность узнать прародителя лучше.       Любопытство одержало верх над рассудком.       «Руки меня убьёт».       — Ты меня убедила, — сдалась она, побеждённо вздымая руки. — А девушки при этом находят тебя скучной. С тобой-то как раз не соскучишься! Кажешься такой скрытной, скромной, ни словом не обмолвишься, а потом заливаешься, точно соловей, водишь по всяким коридорам. Неужели всё то, что было прежде, было каким-то прикрытием?       — Я уже говорила. Это первый шаг с моей стороны. Второй должна будешь сделать ты.