Цепи

      — Отношения между королём и королевой тогда переживали не лучшие свои времена, — без вступлений и предисловий начала Риоко свой рассказ. Амелия не успела задать и вопроса, как новая информация посыпалась на неё, словно новогоднее конфетти. — Или лучше будет сказать, что отношения между королём и будущей королевой изначально были натянутыми?       — Погоди, не так быстро! — вспыхнула обращённая, надувая щёки, как делала всегда, когда не поспевала за ходом мыслей своего собеседника. — Речь ведь идёт о Гисбахе и Кроне? Об их отношениях до замужества? Я всё правильно понимаю?       Риоко на замечание лишь виновато опустила глаза, растягивая губы в блаженной улыбке.       — Прости, каюсь. Порой мне кажется, словно мы знакомы тысячу лет и понимаем друг друга с полуслова. Наша дружба мне, верно, приснилась, — заметив недоумение на лице Амелии, брюнетка вернулась к теме. — Брак Гисбаха и Кроне был событием политического характера. О взаимных чувствах там и речи быть не могло, да и откуда взяться любви, если сердца обоих были давно кем-то заняты? До обручения они могли видеться лишь несколько раз, и то лишь мимолётно, на торжествах. Когда Гисбаху выбирали жену, ни для кого уже не составлял тайны его дурной, бесноватый нрав, неразборчивость в женщинах, связях. Человек, что в итоге смог успешно объединить под своим началом все четыре подвластных клана, мог бы угаснуть ещё в годы своей беспорядочной молодости. Нескончаемые пиры, гулянки, попойки, а как помпезно праздновали каждую победу. Говорят, дощатые полы его татами были покрыты таким слоем крови и грязи, что их даже не отмывали, а сразу сжигали и заменяли новыми! Представляешь?       — Это вряд ли, по слухам, он устраивает торжества каждую неделю, а в Пандемониуме попросту нет столько древесины, чтобы обделывать всё по новой, — холодно отметила обращённая, скрещивая руки на груди. Она не помнила, чтобы вампирша когда-либо вела себя настолько прямолинейно и откровенно. И, хотя, по сути, Харелл не знала её от слова совсем, даже такой маленький всплеск эмоций казался ей выбивающимся из колеи. Уже по тому, что тема, на которую рассуждала брюнетка, её будоражила.       Амелии после обращения не раз приходилось замечать тихие насмешки, адресованные королю. Слишком тихие, чтобы сам Гисбах обратил на них какое-либо внимание, но достаточно частые, чтобы стать притчами во языцех. Смешной в своей узколобости, жестокий в прихотях, распущенный в желаниях. Карикатурный герой, лишённый положительных черт, кроме разве что широкой души, с которой он одаривал ненаглядных наложниц.       Краски сгущались над ним, сгущались немилостиво, словно всё это было частью большей многопартийной игры, где кто-то старательно чернил спину своего конкурента. Возможно, то — лишь заблуждение, а плохая репутация была делом рук самого Гисбаха, рывшего таким своеобразным способом собственную могилу.       В целом, Харелл не испытывала интереса к его судьбе. Очередная заоблачная персона. Для неё все эти личности были слишком высокого полёта, история не сведёт их в одном зале. Однако брюнетка невольно вручила ей нити, за которые можно было тянуть. Узнать, каких взглядов придерживается таинственная знакомая. Чистого интереса ради.       — Разве простой пьяница и сумасброд достиг бы такого высокого положения? Я могу ошибаться, но не при нём ли прародители достигли расцвета правления?       — Наивно возлагать все заслуги на одного человека, — мягко поправила вампирша, заправляя кудрявую прядку за ухо. — Все те ступени, что возвысили род прародителей над остальными, не могли быть проделаны одной персоной, какой бы значительной она ни казалась. Его предшественники правили мудрее, держали себя степеннее...       — Получается, все эти мудрейшие и наиболее степенные прародители на поверку оказались не слишком мудры и степенны, ведь они избрали его на трон. Почему-то они в него поверили. Такое не случается с бухты-барахты. И не в правилах ли прародителей — правление достойнейшего над достойными?       Риоко посмотрела на неё удивлённо, не моргая пару секунд. Затем её монотонный голос вновь прервал тишину:       — Полководческий талант Гисбаха сложно отрицать. Этот человек словно родился на поле боя, меч как бы являлся продолжением его руки. Военные победы прославили его, вписали имя на страницы нашей истории и многочисленных баллад, выделили среди других претендентов. Но воспринимай это, как единичный случай, эксперимент. Прародители всегда придерживались политики мирного урегулирования конфликтов, концепции мягкой силы, при которой победа над соперником одерживается не за счёт грубой силы и завоевательных действий, а благодаря грамотной социальной политике, ряду реформ, оказанию гуманитарной помощи...       — Раз спустя года прародителям, пускай и в качестве «эксперимента», понадобился Гисбах, а не какой-нибудь умный и мягкий король, значит, их политика мягкой силы себя исчерпала. Это даже мне очевидно.       — Можно прийти к людям с миром, но нельзя впустить мир в души людей. Часть подвластных прародителям сюзеренов, — с нажимом убеждала Риоко. — Бессмысленно злиться на дурную кровь — воспользовались их нейтральной позицией и начали сепаратистское движение. Приход к власти человека с характером Гисбаха был неизбежен.       — Значит, он был прекрасным стратегом, раз удержал весь Пандемониум от неминуемых войны и распада.       — Возможно, он им когда-то был, — нехотя согласилась брюнетка. — Прекрасным, неуправляемым стратегом, который взял от этой земли больше, чем сможет когда-либо возместить. Стратегом, образ жизни которого неминуемо свёл бы его в могилу, если бы не удачная женитьба на строго воспитанной и честной девушке из благородной семьи. Своим благотворным влияниям она должна была вывести его из состояния боя, нескончаемой череды сражений, которые он проигрывал в голове даже перед самым сном. Вопреки чаяниям, союз Гисбаха и Кроне не оправдал всеобщих надежды. Её влияния не хватило, чтобы унять его бурлящую кровь, привнести покой в его мятежную душу. Когда все подлинные враги оказались разбиты, пришёл черед крушить врагов воображаемых. С того момента начали говорить, будто король не здоров рассудком.       — Риоко, ты ведь не можешь этого точно знать, — недоверчиво отмахнулась обращённая, вздёрнув подбородок. — Откуда тебе известно, что творится в его голове? Ты постарше меня и учила историю, но судишь поверхностно, опираясь на всякие «если бы» да «кабы». Что уж говорить об их взаимоотношениях с женой, ведь ты никого из них ни разу не видела. Не родилась ещё, когда они поженились. Сыпешь на меня гипотезы, когда мне интересны факты. А факты говорят об обратном — никаких войн сейчас не ведётся, король с королевой мирно живут в столице, у них двое детей. Да, наследник отбыл сюда, чего не случалось ранее. А вдруг сам Гисбах таким образом хочет уберечь сына от дворцовых интриг? Младший принц ведь в зените своего фавора, не люби Гисбах жены, разве он получил бы столько внимания? Накрылась твоя теория медным тазом, — закончила Харелл с неописуемым удовольствием, словно словами она, наконец, нанесла ей осязаемое поражение.       — Посмотри на часы, — вместо тысячи слов вымолвила Риоко.       Взгляд Амелии впервые упал на часы, солнечным диском висевшие у самого входа. Как она могла их не заметить? Восемь вечера, они провели здесь более часа.       — Нам пора, девочки тебя заждались и скоро начнут волноваться.       — Стой, и ты ничего мне не возразишь? Мы ведь только начали.       — Я поведала тебе всё, что хотела. Больше мне нечего добавить. Часть из этого правда, а часть, кто знает, возможно, всего лишь сны. Я вижу их так часто, что перестаю проводить грани между ними и нашей реальностью. Не принимай мои слова близко к сердцу.       — Не буду, не переживай, — наигранно по-дружески успокоила её Амелия, но в голосе так и сквозило негодование. — Очень жаль, что наш диалог так быстро закончился.       — Жаль? — удивлённо переспросила брюнетка. — Почему?       — Потому что едва ли ты вновь когда-нибудь уделишь мне столько внимания, — высокопарно, подражая манере речи вампирши, протянула девушка.       — Чувство подсказывает мне, мы ещё вернемся к этому разговору.       — Чувство? А оно не называет конкретных чисел? В прошлый раз ты обращалась ко мне две недели назад.       — Оно говорит, что долго ждать тебе не придётся, — приободрила её вампирша, пропуская вперёд.       — К тому времени тема разговора может потерять для меня интерес.       — Обещаю, я всегда отыщу что-нибудь, что будет тебе интересно.       — Ты не идёшь? — к удивлению Харелл, Риоко не торопилась составлять ей компанию.       — Мне нужно немного за нами убраться. Увидимся позже. Желаю хороших снов. ***       Жемчужная луна сиротливо возвышалась над затянутым ночным туманом небом. Холодный свет её серебрил острые верхушки деревьев. Кромешно чёрное, как дно океана, небо было украшено россыпью искрящихся звёзд. Здесь, вдалеке от огней столицы, они, заменяя блеск фонарей, горели особенно ярко. Переливчатым сиянием, едва уловимым глазу, переливался магический купол, возвышающийся над замком.       Амелия сидела у окна, положив голову на подоконник. Прохлада, исходившая от окна, остужала её лоб и щёки. Вампиры не болеют, но любой, кто увидел бы её, сгорбившуюся на пуфе, поджавшую под себя колени, принял бы за болеющую.       Отбой наступил давно. Она видела, как девушки расшнуровывали ботинки, расторопно стягивали шерстяные чулки, развязывали аккуратные фартучки, убирали в сторону перчатки и отстёгнутые манжеты, которые завтра предстояло сменить на новые. Слышала, как тихо разъезжались молнии и шелестели по полу платья. Сама по инерции повторила всю процедуру. Оказавшись в лёгкой ночной рубашке, как и другие, шмыгнула под одеяло, натянув его до самого подбородка.       «Спокойной ночи», — раздался дружный неразборчивый хор голосов. Ежедневный ритуал, без которого не обходился ни один отход ко сну.       После окончания пожеланий Харрел сомкнула веки, полежала, не двигаясь, пару минут, но не провалилась в сон, как это случалось с нею обычно. Налаженный, отточенный до автоматизма механизм дал сбой. Что-то томило её — незаконченная ли мысль, недовершённое ли дело мешали уснуть?       Тихо, как мышка, она поднялась с кровати и, крадучись, добралась до окна. Доски полов слегка поскрипывали в тон её быстрых прыгучих шажков, но в ответ не раздалось ни упрёка. Все спали.       Если бы она призналась, что иногда её нечто гложет, воспринял бы кто-то эти слова всерьёз? Руки бы ни за что не поверил, а больше ей не перед кем изливать душу. Он недоверчиво вскинул бы бровь, сардонически, как лишь он умел, усмехнулся бы, опаляя холодом застывших глаз.       «Сколько раз тебе повторять, это самовнушение, ты не в состоянии по-настоящему чувствовать. То, что тревожит тебя, лишь обрывки воспоминаний, преследовавших тебя в прежней жизни».       Ей в самом деле хотелось, чтобы его наставления оказались правдой, но человек, так неистово веривший, что прошлое навсегда запечатывается в прошлом, сам мучился от ночных кошмаров. В отличие от старшего Муками, она ничего не помнила о своей жизни до обращения, призраки прошлого не преследовали её, не гнались по пятам, будто спущенные с поводка овчарки. Однако иногда, особенно когда рядом никого не было, её сердце сжималось от тянущей томительной боли, словно кто-то немилосердно тщательно высверливал в нём дыру.       «Всё эта глупая Риоко», — ругалась Амелия про себя, пробуждая в памяти события минувшего дня. «У самой не все дома, хочет и меня на пару свести с ума. Ничего удивительного, ведь с нею никто не водится, приходится цепляться за каждого встречного, давить ему на мозги. А, точно! Она сегодня пожелала мне доброй ночи, видно, сглазила, ведьма этакая. Перебьётся, на меня её чары не действуют. Я скоро уеду отсюда и буду дома, далеко-далеко от этого странного места. Только бы поскорее выполнить свою миссию — и всё кончится».       — Ами, ты чего тут сидишь? — шёпотом позвала её одна из служанок. Хэруко или Харуко, вылетело из памяти, она сможет повторить её имя под утро, когда кто-нибудь из девушек вновь его назовёт. Саму её после первого же дня перестали звать Амелией. «Ами» среди череды японских имен смотрелось естественней и, со слов девушек, шло ей безумно. К тому же, Харрел вскоре заметила, что таким ненавязчивым образом они демонстрировали, сколь мало между ними осталось различий. Добрые души.       — Не спится.       — Ты лучше ложись, не то утром не встанешь, — пробормотала девушка, широко зевая.       — Я боюсь, что начну ворочаться и всех вас перебужу.       — Не раздувай из мухи слона. И ворочайся на здоровье.       — Нет, дело не только в этом, я как будто что-то забыла сделать. Что-то беспокоит меня, — выдохнув, призналась Амелия. Призналась и пожалела о своей откровенности. С каких пор она приобрела эти чуткость и впечатлительность? Размеренная ли жизнь в замке её настолько изнежила?       — Ну, пройдись немного тогда, — сквозь очередной зевок посоветовала служанка, звездой распластываясь на кровати. — Авось вспомнишь.       Разговор изрядно её утомил. В беспокойной тревоге обращённой чувствовалось слишком много не выветрившейся человечности. Они того и гляди пустятся в философию, чего придавленной веками жизни вампирше никак не хотелось.       — Точно, — Харелл легко спрыгнула с пуфа и тихонько побрела к выходу, стараясь не задеть бортов ничьей кровати. — Спасибо.       Днём это казалось пустой небылицей, ребусом, не стоившим внимания. При солнечном свете все страхи затухают. Ночью же, оказавшись одна в пустынном коридоре, где лишь гуляющий ветер составлял ей компанию, Амелия ощутила себя недостаточной, половинкой целого человека, словно одна часть её была где-то спрятана и отчаянно взывала о помощи.       «Нельзя разделить человека на части, я ведь не кусок свинины, в конце концов», — рационально заключила обращённая, проводя босой ступнёй по шахматной плитке паркета. «В моей груди небьющееся, но целое сердце. Ни одна часть тела не отсутствует, с этим тоже поспорить нельзя. Может, Риоко имела в виду это... как его... аллегорически? Я сейчас не там, где мне хотелось бы быть. Вполне очевидно, одна часть меня бунтует против такого порядка, а другая покоряется чувству долга. Как результат, они начинают махаться друг с другом, создавать помехи в моей душе. Какой смысл в этом копаться? Любому неглупому человеку заметно, что я не очень-то довольна жизнью. Да и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, как существует обычный обращённый человек на побегушках. Подай. Принеси. Где тут гармония и душевное равновесие? Я сама обнажила перед ней мозоль, на которую легко надавить. Пускай, пускай лучше давит на это, чем копает глубже, потому мне самой это сильно не нравится. А когда она дотронулась до меня, я почувствовала, будто стальные щипцы вцепились мне в сердце и пытались вытащить его наружу... Какая же чушь! Нужно меньше об этом думать, но почему именно сейчас все эти противоречия пробудились и мучают меня сильнее, чем раньше? Это место словно пробуждает во мне... силы? Или смятение? Кроне тоже была здесь одна. Интересно, о чём она думала, живя в этой одинокой махине? Королева, наверное, мечтала о счастливой и беззаботной жизни, чтобы Гисбах её не колотил и не смеялся над ней... саркастически. О красивых платьях и украшениях, о чём же еще мечтать им, королевам? Пряла она себе гобелены, устраивала чаепития, душила письма — и всё в этом сказочном зале. Сколько же там картин, бесчисленное количество. Жаль, я не знаю названия ни одной», — продолжала размышлять девушка, петляя по коридорам.       «Их собирали не одно столетие, это не просто картины. Это наследие целой семьи... никогда такого не видела, хотя, что я видела? Серые стены собственной комнаты? Зашпаклёванный штукатуркой потолок? Моё место не здесь, только...» — Амелия затаила дыхание. Пальцы ощутили приятную гладкость ручки.       «Только почему же так хочется»?       Те самые двери, у которых она стояла сегодня. Двери, скрывавшие за собой целый мир, манившей изысканной лепниной. Зачем она забрела сюда вновь?       Ручка звонко щёлкнула под тяжестью её ладони. Открыто? Невозможно.       Прежде, чем замок предательски впустил её внутрь, за дверью раздался приглушённый кашель.       «Боже», — небьющееся сердце пробило пару ударов и бухнуло в ноги. «Боже, беги, замок открыт, но дверь ещё не распахнута. Ты можешь убежать, а завтра уже не будет играть значения, кто шатался ночью по коридорам. Боже, это ведь мужской кашель. Если я не узнаю точно, то мне не жить. Столько времени прошло впустую, а мне необходимо отчитываться. Но если останусь, каковы шансы, что меня не заметят? Может, меня не услышали? Может, не поздно ещё повернуть назад?»       — Прекрати эти прятки, — хрипло, гулко прокатилось по залу. Амелию бросило в дрожь от этого мощного, басистого голоса. Она застыла на месте, задержав сбившееся дыхание. Как котёнок, пойманный за шкирку требовательной хваткой владельца.       Недели, за которые ей так и не встретился хозяин замка, лишили девушку осторожности. Харрел согласилась бы быть застигнутой за работой, в поту и с усталым вздохом, но не такой, праздно шляющейся у него под носом. Отчасти служанка надеялась, он обращался к кому-то другому.       — Бестолковая, — выдохнул мужчина едва различимо. — Я услышал твои шарканья задолго до того, как ты подошла к двери. Прятаться не имело смысла.       — Простите, я... — заходя, Амелия инстинктивно зажмурилась.       Ей говорили, что Карла очарователен. В это легко было поверить, прародители отличались особенной, свойственной только им породистой красотой. В мужчине же, облокотившемся спиной о колонну, сидящем на холодном паркете, не было ни капли хвалёного очарования.       Ни одна пудра не сравнилась бы с болезненной бледностью его светлой, полупрозрачной, лишённой и тени румяна кожи. Лишь белая пряжа могла бы соперничать с его прямыми, раскинутыми по плечам, локонами. Острый, слишком крупный для его лица нос, тонкие, скривлённые в раздражении губы. Блёклые, в них не было крови. И если бы не щерившиеся клыки, она бы их не заметила. Глаза — вот, что действительно держало девушку в оцепенении. Свирепые, горящие в сумраке янтари. Они пылали на бескоровном лице. Словно мрамор, которому придали форму, но не покрыли краской. Белоснежный, как призрак, в такой же белой, сияющей в лунном свете рубахе. Прикоснуться бы, проверить происходящее на реальность.       Пальцы его судорожно сжимали горло, стараясь силой подавить сотрясающий плечи кашель. По напряжённой руке струились тонкие ручейки вен.       Карла прожигал в ней дыру, и Амелия ужаснулась — сколько слепой ярости и жгучей ненависти таилось в этом странном, пронизывающем взгляде.       Карла не был очаровательным, она почувствовала это с первых секунд.       — Объяснишься потом, а сейчас подойди, — прошипел он, поддаваясь новой волне кашля, сухого, грубого, рвущего лёгкие. Амелии стало не по себе.       «Что мне делать? Он болен? Он рассержен, это важнее, мне лучше не делать ни шага».       — Ты глухая или слепая? От ответа зависит, что я первым буду тебе вправлять, если ты сейчас же не приползёшь сюда.       — Мне... мне запрещено к Вам прикасаться...       — Посмотреть бы для начала на смельчака, кто выписал тебе пропуск в мои покои, — с вызовом бросил прародитель, чуть не сплёвывая на паркет. Харрел чувствовала, что плевок предназначался бы ей, но паркет мужчине было попросту жалко. — Как же смердит, конечно, — произнёс он, когда она сделала пару шагов навстречу. — Следовало догадаться, этим вертихвосткам хватило бы ума здесь не шататься. Значит, это кто-то, кого я ещё не знаю.       — Ещё раз изви...       — Кончай сотрясать воздух пустыми извинениями, до которых мне нет дела. Я знаю твой монолог наперёд, так сохрани моё время и подойти сюда. Хоть чем-то уже оправдай своё присутствие здесь.       — Вам плохо? Мне позвать на помощь? Госпожу Айко? Или кого-то из девушек? — в панике обращённая подходила ближе. Их встреча должна было состояться не так, при других обстоятельствах, ей следовало оставаться в кровати. Всё шло не плану, глупо, смешно, нелепо. Ей не хватало такта, спокойствия, рассудительности. Несколько лет упорных тренировок — и один неудобный случай обратил все старания в прах.       Карла не отвечал, лишь молча её дожидался. Когда девушка подошла, звонкий хлопок проехался по её щеке.       — Это за нерасторопность, — неохотно пояснил мужчина. — Будешь медлить, следующий не заставит себя ждать. Я не привык повторять приказы дважды, поэтому слушай внимательно. Возьми себя в руки. О том, что ты здесь увидела, никто не должен узнать. Как ты успела догадаться, я могу поднять на тебя руку, поэтому мои слова — приказ, а не просьба. Теперь помоги мне встать.       — Хорошо, — по истомному вздоху мужчины обращённая поняла, что ответа не требовалось.       Весь его гордый вид кричал, что ему ничего не стоило подняться на ноги самому, а от девушки пользы не больше, чем от декорации.       Амелия неуверенно потянулась к его плечам, но Карла сразу отряхнул её руки.       — Так ты будешь поднимать мешок риса в погребе, а не меня, — воспользовавшись оцепенением девушки, мужчина подхватил её рукой под локоть и потянул на себя. Вместо того, чтобы вытянуть его, не ожидавшая манипуляции служанка пошатнулась и сама плюхнулась ему в ноги, проехавшись носом по колену. Словно лебедь, рак и щука они не могли объединить общих усилий.       Муками не раз пинал девушку за несообразительность, но она не сомневалась — застань вампир эту сцену, то без сомнения заключил бы, что служанка с принцем друг друга стоят.       — У тебя.. кхах вместо ног ходули? — прошипел он, скидывав её с себя. Амелия инстинктивно одёрнулась от его холодной, как колодезная вода, руки. Нового хлопка не последовало. Словно прочитав её мысли, мужчина устало выдохнул. — Первый для профилактики, но если ты проявишь себя кхах... смышленой, то мы обойдёмся без этого. Поднимайся, кхах, и протяни мне руку. Я обопрусь на неё и встану. Затем мы дойдём до моей спальни, не лупи глаза, ты в неё не войдешь. Нагреешь три ведра воды и оставишь у двери.       «Почему он прожигает во мне дыру?»       — Ты речь мою понимаешь?       — Понимаю, — запоздало подтвердила девушка, дёргано завертев головой. Спокойный, обволакивающий голос Карлы действовал на неё гипнотически.       — Тогда хоть кивай, мне нужно видеть, что ты реагируешь.       Со второй попытки у них получилось. Карла нетвёрдо стоял на ногах, но шагал широко, слишком широко для неё, и амплитуда его движений была резкой и рваной. Амелия ненамного ниже его, всё равно едва поспевала, придерживая его под локоть и балансируя их совместное шествие. Карла был тяжёл, потому что тело его не слушалось, но старался не налегать на её плечо и отталкиваться свободной рукой о стену. От него приятно пахло, а рука почти таяла в её собственной. Его дыхание, почему-то горячее, сбивчивое обжигало ей шею, и от этой странной, непривычной близости в ней пробуждалось внутреннее беспокойство. Харрел душила неловкость, а его — усилившийся приступ кашля. Мужчина больше не говорил, и девушка мысленно благодарила этот удушливый недуг. Он, скорее всего, тоже благодарил. Если бы не кашель, что прерывал эту зловещую тишину, им было бы слишком сложно скрыть неудобство.       «Его не должно было быть в галерее посреди ночи. Ещё и в таком состоянии. Почему он сидел на полу? Чего-то ждал? Или не нашёл сил, чтобы подняться? Если так, не слишком-то правдивы слухи об их исключительной силе…»       Карла будто ощутил на себе град этих вопросов; лицо его ожесточилось и приняло враждебное выражение. Заметив неожиданную перемену, обращённая прекратила. Она сама очутилась там, куда не следовало заходить, стала свидетельницей того, чего не должна была застать. Что бы ни приключилось в той галерее, ей этого уже не узнать. Вместо гордости — ведь она застала нечто важное — девушка прочувствовала сожаление за свои глупость и поспешность. Утром её, скорее всего, с чемоданом вышвырнут за дверь. А возможно, утро для неё уже не наступит. Чем ближе они подходили к заветной комнате, тем ровней и уверенней становился шаг Карлы и тем дальше от себя он удерживал её руку.       — Извините, — пролепетала она, отворачиваясь, когда их пальцы разъединились. Карла не слушал, растворившись в дверном проходе.       Ей нужно идти за водой.