Цепи

      За окном царила пасмурная неопределенность. Привычная пустота вместо неба. Серый фон однообразен настолько, что тут же поспешишь похоронить за бархатом штор.       Непогода продолжалась со дня приезда девушки, а, возможно, она никогда не заканчивалась. Будто бы и проблески солнечного света были оскорбительны для этого холодного, скрытого от людей царства.       В мире демонов солнце редко всходило на небосклон. Природа здесь играла по своим, изощренным законам, не балуя жителей ни ослепительным светом, ни кромешною тьмой, играя контрастами, полутонами.       В конце концов, угрюмый свинец стал настолько привычен, что, поднимая глаза, никто и не рассчитывал упереться взглядом в ласковую лазурь.       Для Амелии такие мелочи и вовсе не имели значения. Светило бы солнце, гремел бы гром, сверкали бы тучи — ее маленький мирок был благополучно спасен. В нем воцарилось спокойствие. Задача ее не была провалена, дни продолжались по накатанной колее.       Вставая, она не обернулась к окну. Окна — для впечатлительных, для тех, кто хочет лишь найти подтверждение своей печали, для тех, кто рад лелеять свою тоску. Человек со спокойной совестью нечувствителен к изменениям в атмосфере. Не человек — тем сильнее. Окружающая обстановка вновь стала для Харелл не более чем амфитеатром, трамплином к собственной камерной сцене. Ничьи слова и замечания не могли погнуть той решимости, которую выковали несколько бессонных ночей и вполне реальных угроз. Впервые за долгое время она почувствовала себя в безопасности.       «Прошла неделя с нашего разговора. Еще неделя — и я смогу увидеть Руки. Едва ли я успею узнать что-то новое, но и этого немало. Пришло время подводить итоги. Карла —грубый и черствый. С этого можно начать? Нет, этим лучше закончить, иначе Руки подумает, что весь мой анализ только и заключается, что на полученной от принца оплеухе. О ней можно не говорить. Заново. Карла совсем не такой, каким его описывают. Мне даже кажется, что принцы не должны такими быть от природы. В нем все противоречит природе! Он белый, как призрак…»       — Нет, это ужасно. Заново. Заново, — выдохнув, девушка продолжила ход своих мыслей, невольно потряхивая рукой в такт ударениям.       «Он белый, он бледный, он болен? В нем все неправильно, Карла выглядит как неживой даже при том, что мы все неживые. И за жизнь этого человека я беспокоилась? Его успела пожалеть? Как хорошо, что он оказался таким, каким оказался. Человека другого мне непременно стало бы жаль, а его — не жаль».       Цукинами не было рядом, но обращенная изо всей силы стиснула руки на груди.       Напряглась, чтобы казаться сильнее, весомее. Только бы вернуть ускользающее, как песок, чувство защищенности. Он нарушил ее границы, «трогал» так, что воспоминания об этих бестелесных касаниях до сих пор будили в ней нервную дрожь. Обращенная вздрагивала, чтобы стряхнуть с себя касание невидимых рук.       «Зачем я столько о нем рассуждала? Руки неважно, черствый он или мягкий. Хоть грубый, хоть нет — это не имеет значения. Мне ведь не полюбить его нужно, восторгаются пусть другие. Мне нужно его понять, докопаться до сути. Что скрывают конверты на его столе, что таится в отражении его задернутого тюлем зеркала, кому он пишет, о чем думает перед сном.»       Когда заходится кашлем, то предчувствует ли, как сгорают один за одним мосты?       Муками ни о чем ей не говорил. Много чести. Но, поддаваясь инстинктивной догадке, обращенная знала, что происходящее являлось лишь пирамидой, где она по стечению обстоятельств играла одну из нижайших ступеней.       Послышался одинокий зевок.       Харелл обернулась, перекинув через плечо волну струящихся до лопаток каштановых волос.       Черная макушка лениво выглянула из-под одеяла.       — Доброе утро, — поприветствовала Амелия одну из проснувшихся вампирш, тут же принявшись заправлять постель. Вампирша ответила ей невнятным бормотанием. Из-под вороха чернявых кудрей показалось белоснежное личико, показалось, чтобы вновь потонуть в облаке одеяла.       — Ну, раз так, буду собираться одна, — спокойно заключила девушка, закончив с кроватью. Ей искренне хотелось разбудить служанок какой-нибудь дерзкой выходкой. Свести негласные счеты. Но разбудить их означало разворошить пчелиный улей, обречь себя на десяток нелестных эпитетов, летящие со всех сторон подушки, чулки — все, что окажется под рукой. И счет нагнать станет труднее.       Обращенная решила воспользоваться выкроенным временем себе на пользу. Она припала к борту кровати и выудила оттуда свой чемодан. Поочередно расстегнула все тесемочки и замки, приоткрыла отсек, где хранились скромный ридикюль и туалетная вода.       Вампирши не привередничали: в их женском царстве все, начиная с расчесок, заканчивая чулками с подвязками, считалось общим. Отчасти, причина крылась в том, что предметы их повседневной жизни не отличались особой оригинальностью. Они были равноценны. Тюбики, флакончики, баночки, кисточки и лосьоны — они ничего не брали поштучно. Пускай наборы и не пестрели разнообразием, зато в количестве и качестве никто бы их не упрекнул. Все принадлежности хранились на столе. Бери и пользуйся.       Самое ценное, разумеется, вампирши хранили при себе, но по просьбе одалживали без пререканий. В том крылось и преимущество, и недостаток их кучной жизни.       Харелл не было жалко гольфов с кружевными ставками, только отглаженный фартук она тоже отдала бы без лишних упреков, но содержимое ридикюля — абсолютно точно подобранное Руки, непременно с учетом ее предпочтений — она отдать не могла. Легче было бы вырвать сердце.       Натирая до блеска пол шершавыми, размякшими от половой тряпки пальцами, девушка фантазировала, с каким, должно быть, сосредоточенным лицом он совершал покупки, как пробегали его васильковые глаза от прилавка к прилавку. Как мало в его выражении было враждебности, как много невольной озабоченности.       Меж тем, предназначение большинства вещей из этого довольно любительского набора представляли для нее тайну.       Муками, наверное, предположил, что умение наносить макияж заложено в женщинах генетически. Наблюдая, как ловко справляются с этим другие вампирши, Амелия и сама готова была в это поверить, только в ее руках и самый благородный оттенок помады превращался в большое недоразумение. Если кому-то умение краситься и пришло от рождения, то она определенно проиграла в эту генетическую лотерею. Проиграла с треском. Обращенную приводило в недоумение, как вампирши путем недолгого колдовства заставляли свою бесцветно-молочную кожу сиять, а безмолвные губы — посылать красноречивые перламутровые поцелуи.       До сегодняшнего момента она вежливо отклоняла все их участливые предложения подкраситься, придать себе «собранный вид». Не потому, что выглядеть ухоженной ей не хотелось, а потому что зависеть от них в еще одной мелочи было неприятно. Конечно, будь ее внешность подчеркнута правильно, это значительно возвысило бы девушку в глазах окружающих, относившихся к ее простоте с прохладной пренебрежительностью.       «Может, накрась я губы красным, со мной не говорили бы, как с нашкодившим ребенком».       Муками упустил это из виду. Не учел, что впредь девушке предстоит не только работать, но и нести себя в общество, пусть ограниченное. То, что в его представлении, пришло бы само по себе, стоило ей влиться в коллектив, к Харелл не приходило. Привыкшая к тому, что в мельчайших деталях ее контролировали, она, оставшись наедине с выбором, замирала растерянная. Ее жизнь четко делилась на до и после обращения, в ней не было промежутка, который люди обычно заполняют поисками себя.       Если с подбором одежды легко выручала форма, то с макияжем дела обстояли запутаннее. Инструкции к баночкам не прилагались, словно каждая уважающая себя девушка с пеленок знала, как и в какой последовательности что наносить…       Два года назад Амелия впервые открыла глаза и увидела себя в зеркале. Впервые — после пробуждения. Что следовало до него, она не помнила.       Два года назад она стала вампиром. Но это не точно. Что было точно, так это то, что два года назад она проснулась и узнала, что заключила договор. С условиями. По своей воле. Это, разумеется, передал Руки, не забыв заметить, что хорошего в ее прошлой жизни было немного.       Ровно два года назад настоящее встретило ее бледным лицом с заостренными, вытянутыми чертами. Чертами, свойственными любому вампиру. Лицо не успело стать ей родным, они жили отдельно. Даже мимика не поддавалась. Вместо эмоций — насупленный непроницаемый вид. Между Амелией и лицом всегда пролегала незримая ось. Она не помнила, какой была прежде. Отражение казалось чужим.       Упусти из виду стеклянный взгляд и напряженно поджатые губы — лицо можно было бы назвать премилым. И, тем не менее, все еще чужим.       С любопытством девушка открыла крышку крошечной, пропитанной ароматом клубники баночки. Сладкий аромат девичества. Вампирши отдавали предпочтение более благородным, осанистым запахам, подчеркивающим их спелую зрелость. Сперва они обводили губы тонко-очерченным контуром, затем увлажняли, чтобы мягкая основа помады легла без комочков и рытвин. Они выбирали темные, чувственные тона и не боялись показаться напыщенно страстными. Благо, их тюльпанные лица и черные угли-глаза гасили своей пугающей пустотой все то, что мог выпятить насыщенный макияж. Контраст получался хороший.       У Амелии в руках был обычный блеск, от которого девушкам принято отказываться уже после первого сорванного поцелуя. Легкий и нежный, сладкий и простодушный, как брошенные в лицо хлопья первого снега. На губы он лег мерцающим перламутром.       — Красишься?       Бодрый голос принадлежал Хэруко.       Харелл выдохнула: не успела.       — Никогда не видела тебя с макияжем, покажи хоть, что делаешь!       — Обернись, дай посмотреть.       — Ну же, давай. Что здесь сложного?       Кто-то зацепил ее за плечо.       «Не трогайте меня. Я не хочу, чтобы меня трогали».       Через силу, она развернулась ко всем. Одарила их болезненной, тянущейся улыбкой.       — Ох, ну мило же получилось, — выдавила Хэруко ровным тоном, едва скрывая недоумение. Не поменялось ничего, только на губах заиграла клякса блеска. Это оказался не тот макияж, которого они ожидали. Это была сплошная неловкость.       Вампирша провела рукою по воздуху в дирижерском жесте. Кто-то из девушек протяжно хмыкнул, кто-то тихо усмехнулся, но никто не прервал согласованного молчания. На мгновение Амелии показалось, будто что-то пошло не так, будто в этом напряженном молчании таилось нечто горько-насмешливое.       Они, скорее всего, испытывали неловкость за излишне проявленное любопытство, и неловкость эту умело замяли бы воркованием, умильными заверениями о том, как хорошо она постаралась. Нашлась бы обязательно и та, кто предложил бы свою помощь. Дело было, разумеется, не в участии. Просто в их небольшой семье лучше было оставаться «сестрами». Каким бы поверхностным это «сестринство» ни было на самом деле.       Обращенная не стала ждать, подтвердятся ли ее ожидания. Она подхватила сложенные на стуле фартук, воротник, и, надевая их на ходу, бросила:       — Я обещала помочь на кухне.       — Как скажешь, — ответила Хэруко, потирая почти зажившую ссадину на виске. ***       На кухне ее помощь сегодня не требовалась. Риоко знала свое дело настолько мастерски, что едва ли ей вообще когда-либо нужна была помощь. Однако, сослаться на нее было единственной возможность улизнуть с линейки. Амелии страшно не хотелось туда идти, а вампирша точно не стала бы ее прогонять.       Харелл казалось, она успела изучить эту девушку, как пять своих пальцев. Тщедушная, неразговорчивая — про таких говорят, сама себе на уме. С того знаменательного обеда, где ей удалось «познакомиться» с Карлой, они почти не пересекались. Конечно, девушки встречались взглядами изо дня в день, попадали в пару. Работая в маленьком коллективе, сложно даже и при огромном желании избежать совместной работы. Но раз попавшись на удочку своего любопытства, обращенная начала сдерживать свой интерес, не задавать вопросов, не начинать диалог. Лишь выполнять свои прямые обязанности, неуклонно и методично.       «Если подумать, не у одной меня есть скелеты в шкафу. В прошлый раз мне удалось вырваться к Карле лишь потому, что девушки устроили потасовку. Жаль только, что я пропустила это событие… Могла бы хоть разобраться, что здесь к чему. Айко жутко отчитывала их, но все у них сложно, подковерно. Из ее замечаний я ничего не поняла. Надо бы расспросить кого-то из них, но не в лоб, а как-нибудь осторожно, наедине».       Кухня встретила ее уже ставшим привычным ароматом сладких паров свежеиспеченного хлеба, пряного кремового мусса, нежной и щекочущей нос корицы, ванили, шалфея, горьковатого имбиря.       — Вкусно пахнет!       — Доброе утро, проходи, — сипло скрипнул голосок Риоко.       Вампирша стояла к ней спиной, и плечи ее были немного согбенны. Она занималась отбивной: нарезала просушенное мясо на равные ломтики. Кончик ножа поблескивал, прежде чем вонзиться в желейное мясо. Кусочек за кусочком ложились плавно, как домино. Как только с нарезкой было покончено, меж пальцами служанки заиграл кухонный молоток. Раздалась череда уверенных стройных ударов, каждый из которых заставлял Харелл невольно сглатывать. Делала брюнетка все сноровисто, рука ее ни на минуту не прерывалась. Закончив с одним куском, она тут же принималась отбивать следующий.       Обращенную смутила та отточенная механичность, с которой хрупкая девушка выполняла свою работу. Эта техничность хорошо подошла бы Руки, холодному, непроницаемому, как глыба льда. Полный хладнокровия, даже по локоть в крови он мог часами свежевать и отбивать мясо. Можно было лишь предполагать, доставлял ли такой кропотливый процесс готовки ему удовольствие или Муками воспринимал это как часть рутины. Он просто делал это. И был собой. От первого вздоха до стекавшей к запястью струйки крови.       А кем была Риоко?       — Тебе не помочь? Мясо кажется очень жестким.       — Не беспокойся. Я привыкла работать сама.       — Знаешь, как-то неловко получилось. Мы ведь почти не общались с того дня в галерее. Между нами как будто кошка пробежала, и я столько всего тогда наговорила. В ответ на твое замечание… До сих пор стыдно.       «Не стыдно. Я совсем о ней забыла. Неудивительно, о Риоко легко забыть. Она такая маленькая, незначительная. И все же это не дает мне права принимать ее услужливость, как должное. Возможно, со временем мы и вправду сможем стать… не совсем чужими людьми».       — Ты выглядела обеспокоенной, я не подходила, потому что не хотела взбудоражить тебя еще сильнее. Как говорят люди, всему свое время и место. Нам ведь не следовало там находиться. Мое безрассудство могло дорого тебе обойтись, если бы… Если бы все вышло наружу. Потому я прошу твоего прощения.       — Моего? Нашла, у кого просить! Но хорошо, правда, забыли. Главное, что все обошлось.       Брюнетка прошипела.       — Все в порядке? Риоко, тебе точно не нужна помощь?       — Нет, не нужна. Кусок попался слишком крепкий, — как бы в подтверждении ее мысли раздался громкий удар. Тесак с треском шмякнулся о деревянную доску, разламывая неподатливый кусок мяса напополам. — Так-то лучше, другое дело. Не люблю их пилить. Иногда лучше закончить все одним точным ударом. ***       Два года назад.       Комната сияла в мерцании канделябров. Круглый стол. Скатерть из черного бархата. Два комплекта столовых приборов. Кроме нее и Муками в комнате никого, но девушка все равно оглянулась за спину. Для нее он оставил бы тарелку с рисом где-нибудь на кухонной гарнитуре. И уж точно не стал бы доставать фарфоровый сервис, подавать целый ужин. Невозможно, чтобы он подготовил все для нее. Невообразимо, что они будут сидеть так, напротив друг друга лицом к лицу, на равных.       — Некультурно стоять в дверях и заставлять себя ждать, — сказал брюнет в сторону, обращаясь скорее к палеткам обоев, чем к ней.       Амелия приняла его приглашение.       Усевшись, она не знала, куда девать руки — длинные, непослушные, они норовили соскользнуть с колен, дотронуться до шершавой скатерти.       — Не сутулься, хватит горбиться.       Плечи девушки неестественные распрямились. Чтобы зафиксировать себя в таком положении, она прижалась к спинке стула. Озвучить очередное замечание Муками не успел, обращенная быстро подняла голову и вперила в него пронзительный, изучающий взгляд.       «Голова не опущена, не поймал!»       Тарелка была пустой. Заполнить ее нужно было самой, аккуратно дотянувшись до середины стола и подхватив нужный кусок, не пролив ни капли. Для этого лучше тянуться сразу с тарелкой.       «Это точно проверка, но я справлюсь. Я ничего не уроню!»       — Ты, должно быть, немного голодна.       Амелия была чертовски голодна. И ее подсознание отказывалось верить, что он этого не понимал. Голод читался в ее бегающих глазах, в нервных жестах. Она была голодной настолько, что могла съесть это мясо сырым и холодным, одними руками, жадно дробя зубами жесткие, еще не разварившиеся кости.       Она не ела со вчерашнего вечера, и резь уже отдавала в живот. Нежданный ужин стал бы первым приемом пищи за целый день. Нехватка питательных веществ после «пробуждения» ощущалась особенно сильно. То, что Харелл не могла получить с кровью, она с лихвой забивала пищей людей. Только есть все равно хотелось часто и много. Внутренности словно прожигал желудочный сок.       Муками, как ей казалось, был плохо знаком с принципом «мы в ответе за тех, кого приручили», потому что вампир часто забывал ее покормить. Хотя, интервальные голодовки могли быть и очередным методом его дрессировки.       Перед ней лежали вилка и нож. Руки обладал специфическим чувством юмора, но столовые приборы служили здесь явно не в качестве элемента декора. Несмотря на весь голод, ей необходимо держать лицо.       — Можешь выбрать все, что пожелаешь.       «Он точно что-то задумал, но что?»       — Ты потрудилась и заслужила ужин, почему же ты не приступаешь?       «Мне все меньше и меньше это нравится, может, не стоит есть? Вдруг все это отравлено? Хотя что мне может статься? Разве мне может сделаться хуже?»       Живот предательски заурчал. Девушка начала накладывать пищу. Руки внимательно наблюдал за тем, что она выбирает, словно делая некие выводы. Дождавшись, как шатенка закончит, он также заполнил собственную тарелку.       Напряженно Амелия прожевала первый кусок. Вкус, на удивление, оказался очень приятным. За одной вилкой последовала следующая. Еда была в полном порядке.       — Вкусно? — уточнил Руки, усмехаясь одними глазами.       — Да…       — Как думаешь, что это за мясо?       Харелл еле сдержалась, чтобы не подавиться.       «Попалась! Дело было в самом мясе… Пожалуйста, только бы не человечина, только не человечина…»       — Жуй медленнее, это индюшка. Очень нежное. Я хочу, чтобы ты им насладилась.       — Спасибо, — пролепетала шатенка, выдыхая. Кусок комом стоял в горле, но теперь она точно знала, что есть безопасно.       — Если быть более точным, то это грудка индейки. В состав мяса входят множество витаминов, среди них железо и магний. К тому же, оно диетическое. Излюбленное блюдо многих кокеток, следящих за фигурой. Не то чтобы в нашем случае все это имеет значение.       — Еще раз спасибо, — вновь протянула Амелия, не зная, куда деться от его объяснений.       — А ты знаешь, как индюшку растят на убой? Обычно на это уходит от двух до двух с половиной лет. Какое забавное совпадение, если подумать. Нет, я смеюсь о своем, лучше прожевывай. Сначала индюшку целенаправленно откармливают на протяжении всего необходимого времени, однако, перед самим ю забоем их морят голодом. Как думаешь, почему? Если забить сытую птицу, то оставшаяся в ней еда начнет разлагаться, что повлияет на качество тушки. Необходимо, чтобы кишечник полностью отчистился. Их поят водой, чтобы быстрее вывести остатки пищи из организма. Ты еще не потеряла нить разговора?       Девушка отрицательно закрутила головой.       — В конце их отправляют в темное помещение, чтобы не подвергать стрессу и воздействию внешней среды. Индюшки спокойны. Как думаешь, они чувствуют, что их готовят на убой?       — Вряд ли, это ведь всего лишь животные…       — Я тоже склонен так думать. Твоя тарелка опустела, но ты почти ничего не съела. Возьми еще.       «Чего же он добивается? Не хочу об этом больше думать. Ни о чем не хочу больше думать. Лучше последую его совету и снова заполню тарелку».