Цепи

      Пробор по середине, волосы строго убраны, пуговицы жакета и манжеты застегнуты без исключения. Поднятый воротник немного сдавливал горло, но Амелию не беспокоил. Напротив, девушке нравился этот "футлярный" образ. Он полностью ей соответствовал.       — Кажется, ничего не забыла.       Она очертила последний на сегодня разворот перед зеркалом, и, не заметив явных изъянов, поспешила к лестнице в зал. Пунктуальность должна была послужить ей пропуском во внешний мир, даже незначительное опоздание могло расстроить все планы.        Был воскресный день. Один из таких, когда людей охватывает хандра и апатия. Вампирши провожали ее суетливую фигуру ленивым взглядами. Обращенная кометой пронеслась по коридору, и, махнув им на прощание рукой, выскочила во двор.       Айко уже сидела в карете с сердитым видом и буравила перстни на своих узловатых пальцах. Камни на кольцах поблескивали, отражая преломления света.       Бледно-зеленый хризолит, сиреневый аметист. Заходя на подножку, девушка невольно залюбовалась. Она впервые видела на женщине столько украшений. В уединенном поместье блистать драгоценностями было также вычурно и неуместно, как надеть бальное платье на обедню.       Перехватив взгляд служанки, женщина довольно прищурилась, сверкнув подведенными глазами. Она умела носить украшения и прекрасно об этом знала. Польщенная произведенным впечатлением, Айко лукаво спросила:       — Красиво, не правда ли?       — Глаз не отвести, — запальчиво провозгласила Харелл, обратив внимание на платье женщины: приглушенный синий, плотное качественное сукно, оторочки на уровне декольте. Скромно, как полагалось возрасту почтенной матроны. Одновременно, с претензией, как добавили бы вампирши, застань они случай полюбоваться воскресным капотом госпожи Айко.       Женщине не часто удавалось покинуть поместье. Ежемесячный выезд ей, привыкшей к свету, был жизненно необходим. Каждую поездку она стремилась приурочить к ярмарке или празднику. Наблюдение за шумным столпотворением служило отрадой для ее глаз. Важность управительница придавала всякой детали: от выбора туалета до выбора спутницы. К последнему относилась с особым вниманием. Девушку неопрятную не взяла бы ни за какие уговоры. Потому Амелия и постаралась вписать свой образ в ее золотой стандарт.       — Должно быть, ты рада возможности вырваться в город, — слегка укорительно, с долей насмешки отметила Айко. Слой пудры на ее щеках, к несчастью, с треском выдавал подлинного торжествующего.       Амелия улыбнулась, решив подыграть ее приподнятому настроению.       — И не говорите. Я места себе не находила — как хотелось скорее к людям.       — Что же взять с Вас, молодых. Вечно рветесь к жизни, к суете, — Амелия вновь оглядела свое графитовое платье, метнувшись взглядом к аквамариновой бархотке на гусиной шее женщины. Улыбка служанки стала еще шире и искренней. — Дня не можете прожить без страстей. Как мотыльки, все норовите налететь на пламя. Но доживете до моих лет, поймете, что ничего нет прекрасней скромности, благоразумия, — висячие серьги покачивались в такт движениям ее головы. — Тогда вы поймете, как важны уединение и аскеза. Поистине, девушку красят не безделушки, а умная голова и доброе сердце. Умеренность. Да, во всем следует соблюдать меру!       На коленях ее покоился расшитый разноцветными камнями ридикюль.       Одухотворенная собственным красноречием, женщина становилась уступчива на уговоры.       Лучшего момента уличить было нельзя.       — А Вы позволите мне немного пройтись? Мне необходимо докупить пару вещей.       — Пройтись? Знаю я ваше пройтись. Пусти только, а потом днем с огнем не сыщешь! Ты ведь ни разу не была в городе, точно потеряешься. Мне не хотелось бы провести полдня в твоих поисках. К тому же, девочки должны были тебя предупредить, это не поездка за шляпками да шиньонами, — деловито озвучила вампирша, поправляя выпавшую от тряски шпильку. — Мы едем пополнить запасы продовольствия, а не слоняться без дела.       — Пожалуйста! Обещаю, я не доставлю Вам проблем. Я никуда не уйду с рыночной площади, все время буду держаться поблизости.       Долго убеждать управляющую не пришлось. Выдержав небольшую заминку, женщина охотно сдалась. Она сама отчаянно нуждалась в новой сорочке и комбинации, платки также не появлялись в ее гардеробной магическим образом. Таскаться же по всем заведениям с девушкой было бы слишком обременительно.       — Что же поделать, я всегда иду вам на уступки! Само провидение спустило меня на эту грешную землю, чтобы протягивать руку помощи. Против природы не пойдешь. Тогда в начале покажу тебе ряд, где мы обычно берем все необходимое, а потом выберем время и место для встречи. К нему нужно будет прийти заблаговременно!       — Конечно.       — Вот и чудесно! Моя доброта — моя погибель. ***       На рынке в самом деле легко было заблудиться, в этом женщина ничуть не слукавила. От многообразия разбегались глаза: сыпавшиеся со всех сторон предложения десятикратно превышали спрос. Выйти с пустыми руками не представлялось возможности. Товары стекались со всех уголков мира Демонов. Даже самый взыскательный покупатель нашел бы здесь нечто по вкусу. Но как широк был ассортимент товаров, такой же разношерстной была и публика.       На прилавках громоздились вязаные корзинки, наполненные до краев лоснящимися от блеска овощами и фруктами. Свежая рыба поблескивала отливающей радугой чешуей. В глубоких чанах щелкали клешни крабов, выплывали наружу плавники и хвосты. Вместо гирлянд стенды украшали перевязанные снопы ягод, виноградные лозы. Позади продовольственного отдела располагались ряды с тканями: развешенные вдоль стен, раскинутые по песку, "перекрикивающие" друг друга ковры с пестрым восточным узором, алебастровые платки, шелк настолько легкий и тонкий, что пропускал через себя свет, словно стекло, окрашивая тень под собой в струящиеся цветные полосы. Граненный фарфор отдавал жемчужным блеском, от полированных ножей и клинков расходились слепящие блики. Общее сияние ошеломляло.       За тканями простирался обширный ряд прилавков с предметами гардероба, за ним — драгоценности и бижутерия. Яркие, поражающие воображение фасоны и окрасы. Сама толпа напоминала братию африканских попугаев.       Амелия слонялась от прилавка к прилавку, умело лавируя меж тесными скоплениями прохожих. Время от времени оглядывала их, если чей-то высокий силуэт тенью загораживал солнце или задерживался над ней дольше положенного.       Нужно было искать Руки, но чутье подсказывало, что вампир куда скорее отыщет ее сам. Оставалось лишь не мешать естественному ходу событий.       Муками не дал ей конкретных ориентиров на случай, если в план придется вносить коррективы. Ей приходилось слоняться попусту.       Меж тем, многие вещи привлекали внимание обращенной, вид одних был ей в диковинку и вызывал неподдельное любопытство, вид других пробуждал желание оставить большую часть жалования. Харелл понимала, что деньги тратить было не осмотрительно, да и не стоили разложенные здесь товары намалеванных на ценниках сумм. Ни один уважающий себя человек, знающий, к тому же, цену деньгам, не будет покупать вещи втридорога в праздничный день, ведь всегда можно было заскочить на рынок в обычный, будничный день, когда торговцы, раздосадованные затишьем, становятся сговорчивее на торг.       Однако, не только это побуждало служанку временить с покупками.       Приобретение вещи означало определенность. Купить вещь может тот, кому есть, где ее разместить, кто знает, что задержится на этом месте надолго, кто уверен, что сможет ее сохранить, кто не боится к ней привязаться. Ради вещи ты сохраняешь полку, карман, с ней связываешь надежды, воспоминания. Она хранит частичку тебя, наполняется твоей энергетикой.       "Вещи... В комнате Карлы не так много вещей, но те, что он привез с собой из самой столицы, однозначно, многое для него значат. Он не оставил бы то, что ему дорого. Покопавшись, я могла бы что-то найти. Кто знает, может, то, что он держит под сердцем, прольет свет на то, что лежит у него на уме".       Незаметно для себя она добрела до ряда игрушек. Фарфоровые куклы смотрели на нее своими холодными стеклянными глазками из-под лопухов черных ресниц. Ладонь обращенной рябью прошлась по кудрям одной из них. Серебристые локоны куклы были мягкими и пушистыми, как настоящие волосы. То могло быть правдой — в изготовке дорогих кукол нередко использовались настоящие волосы. К примеру, в создании куклы на заказ нередко использовались локоны будущей счастливой владелицы. Так ребенок получал свою точную копию.       Повинуясь порыву, рука девушки инстинктивно опустилась за гребешком, размещенным на дне сумке. Гребешка не оказалось, она оставила его в комнате. Спутавшиеся кольца волос просили хорошего гребня, но хозяин лавки будто пренебрегал куклой в пользу ее более выигрышно смотрящихся товарок.       Кто еще позаботится об этом печальном создании? Из-за белых, почти седых волос и мраморной кожи она казалась призраком на фоне златовласых подруг. Тельце такое хрупкое, шарнирные ручки и ножки беспомощно свисают с прилавка, словно сброшенные с борта якоря.       — Амелия, — зазвучал за спиной мужской голос.       — А... — выдавила Харелл, поспешно оборачиваясь.       Хотя человек, одернувший ее, и являлся тем, кого она должна была ожидать, обращенная все равно смутилась от его появления. Муками прервал нечто важное, важность чего она еще не успела осознать.       — Игрушки. Самое место для женщины. Я повернул сюда скорее из любопытства, представь мое удивление, когда я и вправду застал тебя здесь.       — Я искала тебя.       — И места лучше для поисков найти не смогла. В следующий раз поищи в отделе с чулками.       — Тебе бы пошли, — добавила она шепотом, но Руки уже не слушал. "Высокие, с подтяжками у бедер, чтобы не был таким вредным".       — Идем, я проходил за тобой слишком долго. У нас нет целого дня, — с такими словами вампир потянул ее на себя и элегантно взял под руку, принимая вид истинного джентльмена, идущего бок о бок с возлюбленной. В темном, подогнанном по фигуре костюме выглядел он бесподобно. Словно денди, сошедший со страниц английского романа. Или байронический герой. Вместе они производили самое благоприятное впечатление и вполне могли бы сойти за вышедшую на обеденный променад пару. Харелл, хорошо владевшая этой ролью, склонил голову ему на плечо. Легонько, чтобы не испортить идиллическую картину мазком наигранной нежности. Руки ненавидел плохую игру, как и лжецов. За исключением тех моментов, когда ложь шла на пользу ему.       Муками не закидывал ее вопросами, взгляд его мечтательно пробегался по стендам. Если прохожие и заинтересовались бы, о чем думает этот собранный юноша, то непременно пришли бы к выводу, что он поглощен планированием предстоящей помолвки или устройством их совместного быта, не меньше.       Харелл справлялась не так хорошо, но причина крылась не в отсутствии практики. Для хорошей игры обращенной не хватало цинизма, разочарованности. Она не умела обходиться с любовью играючи, легкомысленно. Придавала невинным жестам слишком много значения.       Не видь она, как вампир и прежде брал девушек под руку, одаривал преданным голубиным взглядом, а затем, расставаясь, менялся в лице. Не видь она этого, ни за что бы не догадалась, как в душе они ему все одинаково безразличны. Не только женщины, но и мужчины — весь род человеческий.       "Скольких людей он так легко одурачивал? Дюжину, если не больше. Руки нравится людям, только ему никто не нравится. Что я должна чувствовать в это мгновение? Радость от того, что иду с ним? Как радоваться, если знаю, что все это ничего не стоит. А, впрочем, неважно, пусть будет, как будет. В отличие от прочих, мне хотя бы не придется за это расплачиваться. Не придется ведь?"       Вместе они вступили в прохладную, защищенную густыми зарослями аллею. По тому, как Муками ослабил хватку, Харелл поняла, что представление кончилось. Занавес опустился. Вампир ожидал, когда она начнет говорить.       — Карла все время предоставлен себе. Он нелюдим, немногословен. Ни с кем не поддерживает тесных контактов. Честно говоря, сам вид его не располагает к особо... тесному общению.       — Это твои догадки?       — Нет, это мои наблюдения, — защитилась шатенка. — В замке его не навещают. За все время он не покидал его ни на день.       — Не покидал через дверь? Амелия, когда я просил тебя ходить за ним, как собака, я говорил фигурально. Это фигура речи. Ты ведь не караулила у его дверей, сидя на коврике?       — Кто постелил бы мне коврик? — насупилась девушка, не улавливая иронии.       — Для прародителя, расстояние — это формальность. Перемещение — ничего не стоящий фокус. Он может совершить целую эскападу, не выходя из покоев.       «Предупреди меня об этом заранее, вопроса бы не возникло! Какой прок давать поручение, умолчав о стольких подробностях. Сколько тузов у него еще в рукаве? А какими преимуществами обладаю я? Руки словно совсем не заинтересован мне помогать. Я иду наощупь и получаю информацию из-под палки. Он не воспринимает меня всерьез или ожидает, что такие вещи знают по умолчанию?»       — Комната Карлы расположена на отдельном этаже, — продолжила она, успокоившись. — Весь этаж в его полном распоряжении, туда редко кто-то заходит, только по приказанию. Он может свободно ходить по этажу.       — Да, туда и обратно, взад и вперед, взад и вперед. Амелия. Это смешно. Могло быть смешно, будь мы в цирке.       — Он пишет и получает письма!       — Корреспонденция? Уже интереснее.       — Но доступа к ним не получить.       — И здесь промах, — цокнул языком вампир, массируя переносицу.       — Их доставляют прямо в его покои, как бы то ни было, здесь точно работает магия. Чтобы узнать больше, мне нужно там очутиться и все осмотреть. Но слоняться у дверей — не шибко-то осмотрительно… Если бы он куда-нибудь выехал…       — Как же, он ведь ходит по целому этажу! Неужели ты не уличила возможность?       «Смеется. Почему он смеется? Получает от этого удовольствие? Удовольствие от того, что поставил задачу, выполнить которую попросту нереально?»       — Не было у меня возможностей.       — Возможностей было предостаточно, твоя вина, раз не умеешь их извлекать.       — Я сделала все, что могла.       — Значит, ты не многое можешь. Всегда найдется тот, кто сделает больше.       Вампир неодобрительно покачал головой. Искоса, Муками наблюдал за ее реакцией. Девушка поддавалась насмешкам, как воск свечки. Щеки надуты, надбровные дуги выпячены, губы поджаты вовнутрь. Уморительное выражение, с лихвой окупавшее время, что он затратил, добираясь сюда. Но самое занимательное выражение должно выйти следом.       — Возможно, он уже нашелся.       — О чем ты? — по телу девушке пробежал холодок.       — О том, что я поступил опрометчиво, доверив тебе такое задание.       Пузырь щек лопнул. Амелия до боли сцепила пальцы.       — С Карлой что-то не так, — выдохнула она вместе с последними силами.       Дальнейшие слова нечем было подкрепить, они являлись лишь плодом ее догадок. Девушка намеревалась опустить этот эпизод из истории, он требовал более глубокого погружения. К тому же, описывая его, ей пришлось бы пуститься в подробные объяснения. Из них наружу непременно вышло то, что рассказывать не хотелось. Однако, Муками не оставил ей выбора. Руки не предоставит ей нового случая, не удовлетвори она его интерес прямо сейчас.       Брюнет выжидающе стрельнул льдистыми глазами.       — Подробнее.       — Он чем-то болен. Или ему не здоровится временами. Я не сильна в медицине, в конце концов... Только натолкнулась на него как-то нечаянно. В коридоре. Он был бледным, как смерть. Совсем нездоровый вид. И кашлял. Если он вправду болен, это и могло послужить причиной отъезда. Не каждый захочет, чтобы его таким видели.       — Ты хочешь сказать, что Карла сложил обязанности принца ради поездки на оздоровление? — издевка в голосе брюнета резала острее ножа.       — Почему бы и нет? Что он, лучше других, что ли? Не удивлюсь, если Карле даже удовольствие доставляет, как все строят свои гипотезы, думают, что за игру он ведет... А игры никакой и не было. В таком случае, все заговоры и интриги — лишь пустые домыслы. Я понимаю, это не то, что ты ожидал услышать.       В начале у нее и не было таких мыслей, недомогание Карлы шатенка не связывала ни с чем, но, развертывая свою гипотезу, она успела в нее поверить.       Муками, кончено, ни за что не признает, что отправил ее гоняться за химерами, отголосками собственных подозрений. По тому, как помрачнело его лицо, было не ясно, раздосадован ли вампир вероятностью ее заключения или отсутствием результата. Не ждал ведь он вправду развернутых планов действия?       — Это все, что тебе удалось узнать? — спокойно, даже слишком спокойно переспросил он. Странный, не поддающийся определению тон.       — Все, — ответила девушка, вглядываясь исподлобья. — Я буду стараться, я узнаю, чтобы он ни скрывал, я найду это...       Вампир не вслушивался в ее обещания.       От обращенной не скрылось, он размышлял о чем-то своем, будто результаты ее работы не имели никакого значения.       "Глупость".       Разумеется, Руки знал больше нее. В его интересы не входило просвещать ее больше необходимого.       Неудивительно, что, получив новую информацию, он потерял к ней всякий интерес. Не стал бы он раскрывать свои собственные карты. Да и помогли бы они ей? Имена, события? Только еще сильнее запутали бы.       Так девушка успокаивала тревогу.       — У тебя появится больше времени. Новый шанс. Считай это знаком моего расположения. А теперь уходи.       — Уходить? — переспросила она.       — Полтора месяца. Это сорок пять дней. Секунды для демонов, они быстро пройдут. Постарайся использовать их с умом. В городе устроят праздник по случаю полнолуния, ты должна будешь вырваться. А теперь уходи, я выйду следом.       Харелл не заставила себя просить трижды. ***       Цукинами скучающе перелистывал домовую книгу. Листы в колонках, на полях которых широким размашистым почерком были расписаны все совершенные за месяц расходы. Расписаны в мельчайших деталях.       Крючкотворство человека, избалованного бездельем. Айко гордо взирала на детище своего труда.       Строчки повторялись одна за другой, просматривать их было пустотой тратой времени. Не впервые в окружении принца бессмысленным вещам придавали слишком большое значение.       Деньги не интересовали его. Человеку, с детства окруженному достатком, не свойственно копошиться в расчетах. Он не был тем, кто пускался в расходы по поводу и без оного, как и не был тем, кто привык держать кошелек туго затянутым. При необходимости Цукинами с легкостью обошелся бы самым малым. Лишь роль принца вынуждала его периодически совершать дополнительные траты, которые недолго держались в памяти.       По-своему, принца можно было назвать расточительным, но расточительность его была совершенно особенного характера. Отрадой ему служило приобретение предметов искусств. Искусство его притягивало интуитивно. Карла относился к нему с особенным, привитым матерью трепетом. Лицезреть любимые полотна доставляло ему удовольствие. Проводить в галерее часами он бы не стал, в конце концов, не пристало наследнику витать в облаках. Карла и не был мечтателем. Мечтать могут женщины, мечтать могут дети, его же душа не может стать пленницей бесплотных фантазий.       Бессмертные способны ценить прекрасное, просто они с ранних лет смиряются с его быстротечностью. Изучая живописные полотна, Карла с долей скептицизма осознавал, что все живое на них, вероятней всего, уже безжизненно. Но даже это горькое осознание не лишало его легкой радости от самой возможности прикоснуться к той быстротечной красоте, что успел запечатлеть автор.       Айко выжидала, наблюдая, как принц перелистывал страницы.       Карла мог бы не пролистывать их до конца. Сделать вид, что со всем ознакомился. Он мог бы и не открывать этот многотомник. Предельная честность женщины была знакома ему не понаслышке. Но и возьми она для себя, то были бы крупицы в сравнении с бюджетом всего королевства.       Прародитель листал талмуд с той же бессмысленностью, с которой она вела его. Дань традиции — бесполезная и неэффективная. Цукинами не любил тратить время впустую, как и идти на поводу у изживших себя обычаев. Многое он хотел бы улучшить, ускорить, многое, вышедшее из-под его легкой руки, могло бы принести пользу. Только на каждый его шаг вперед отец отступил бы на два назад, обращая в пепел все затраченные им усилия, доводя до апогея и без того вспыхивающие конфликты.       Невмешательство было лучшим, что Карла мог предложить народу.       — Вы достаточно бережливы, — похвалил он старания управляющей, захлопывая книгу. Слова давались ему легко, а на людей производили неизгладимый эффект. В ответ на похвалу они удивительным образом начинали работать лучше, польщенные проявленным вниманием.       Айко вправду ощутила бы себя польщенной, но ее взволновала озабоченность на лице принца. Едва ли причиной его беспокойства были месячные расходы.       Мужчина переживал. Айко была бы рада, поделись он с ней своими заботами. Карла говорил мало, на откровенность рассчитывать не стоило.       Молчание он прерывал изредка, как бы снисходя на ответ. То были короткие, подчеркнуто сдержанные замечания. Еще чаще он лишь смотрел, будто оценивая действия и слова собеседника. «Говорил» не словами, а взглядом.       За это Гисбах особенно недолюбливал сына. За это значительное, придающее словам принца особый вес, молчание. В нем таилась насмешка над всеми присутствующими в комнате. Он молчал, как будто знал больше других, как будто наслаждался доступным лишь ему одному откровением. Карла словно возвышался над остальными, смотрел свысока, хотя во взгляде его на людях никогда не сквозило прямой насмешки или вызова. Он не возражал и не спорил, не ставил авторитет короля под сомнение.       Карла молчал, защищенный своим безмолвием, как броней. И когда бледные губы его сотрясала филигранная, едва уловимая усмешка, Гисбах задыхался от ярости. Король не мог понять этой усмешки, не мог уловить, чем она вызвана, но она преследовала его везде. Никаким едким словам не удалось бы разбередить его злости сильнее, чем нарочитой покорности, манерности сына.       Айко задавалась вопросом, догадывался ли сам Карла, какой эффект производил на отца? Если догадывался, не сводил ли его с ума целенаправленно, подливая по капле в чашу безумия?       Как женщине, любившей его, ей не пристало сомневаться в непорочности его помыслов. Но выписывая трактат о сыновьей почтительности, неужели Цукинами не понимал, что именно сыновью почтительность отец больше всего в нем не признает? Разумеется, Карла преследовал лишь благие намерения. Его преданность своему клану, наследию, подданным не подвергалась никакому упреку.       Взгляд его змеиных глаз порой заволакивала такая недобрая поволока. И внезапные вспышки гнева. Цукинами держал себя, как держат в ножнах кинжалы. Нет-нет да выскочит лезвие. В ножнах обычно тесно. Клинки изначально закаляют, чтобы рубить.       Женщина безотчетно боялась, что под напускным спокойствием прародителя таится пылкий темперамент его искушенного жизнью отца. Зачаток того темперамента, но попади он на благодатную почву… Карла с отцом, без сомнения, стояли на разных сторонах полюсов. Еще в детском возрасте можно было сказать, что сын отличается от отца, как день — от ночи. Но и день, и ночь — стороны одной медали. Одной, исключительной масти. Породы.       Как высоко в свое время стоял Гисбах, так же высоко, нет, выше, значительно выше должен был подняться и сын.       Ровно эти ожидания послужили поводом для опасений.       Гисбах никогда не внушал ей доверия, буйный нрав и удаль не в меру — дурная наследственность, которую Карла, к счастью, не перенял.       Легкий и грациозный, прибегающей к тактике, а не к грубой силе. Его методы шли в разрез с идейными воззрениями отца. Выдержанная степенность ударялась о дикарскую прямолинейность отца. Целесообразно ли было их противопоставлять?       Был ли принц действительно мягок, как все полагали? Не затуманивала ли отеческая нежность матери и другим глаза? Айко и сама была свидетельницей, как угрожающе могли полыхать змеиные очи. Кровь прародителей горяча и запальчива, им не чужды мстительность и горячность.       Ведь и Гисбах был блистательным, подающим надежды красавцем с львиной гривой багряных волос. Никто не передал бы бразды правления простому безумцу. Безумство не расцветает на пустыре. Кто мог предположить, что власть сотворит с этим могущественным человеком? Сила, что возвеличила и подняла его над головами соплеменников, его же лишила рассудка. Не проблески ли этой силы, так ярко отраженные в Карле, лишают его покоя? Бередят ненасытную жажду власти, признания. Не осознание ли того, что то, что он утерял, возродилось в его наследнике в больших масштабах, снедает короля с ума?       Сила Карлы другая. Кроне неспроста опасалась за старшего сына.       Если Гисбаха можно было назвать достойным, то Карла был исключительным.       Исключительность принца выводила его на ступень выше других.       Подчеркнутые холодность и здравомыслие, перенятые от матери; поражающая мощь магического потенциала, унаследованная от потомков; неподдельное участие к судьбе клана — он представлял венец величия прародительской расы.       Но что станется в будущем? Занося гребешок над его серебристыми прядями, Кроне грустнела.       Айко перенимала ее опасения.       Говорят, гениальность идет в ногу с безумием. Чем выше процент гениальности, тем более далек ее обладатель от мира сущего.       Заслуживал ли Карла восхищения? Был ли он достоин? Прикрывая глаза, женщина с легкостью представляла золотой венец на его голове.       Был ли Карла при этом здоров? Здоров ментально, не только физически?       — Вы смотрите на меня, будто увидели призрака.       При ярком свете дня он был похож на призрак. Как видение, то исчезал, то вновь появлялся, наполненный жизнью. Как пламя свечи, колеблемое дуновением ветра.       Несмотря на крепкую физическую форму, выработанную усиленными тренировками и правильным режимом, Цукинами не обладал мускулистым, коренастым телосложением. Руки и ноги его вытянутые и изящные, движения гибкие и пластичные. Это тело, созданное для мирной жизни. Тело танцора, а не бойца. Пальцы его гармоничней бегали бы по клавишам фортепиано, переплетам старинных книг. Но, повинуясь судьбе, ему предназначено было сжимать эфес рапиры.       Какая ирония, что такой ребенок родился у такого отца.       — Всему виной время. Оно летит, а Вы так быстро меняетесь. Я боюсь, что когда-нибудь обернусь и увижу, что предо мной другой человек.       — Вы сильно присматриваетесь, — отмахнулся Карла, задергивая штору.