Цепи

      Когда рабочий день подходил к концу, служанки собирались в приемной госпожи Айко. После краткого отчета о проделанной работе они освобождались от обязанностей до следующего утра. В зависимости от того, была ли женщина довольно результатами их труда или нет, служанки впоследствии получали чуть больше или чуть меньше заданий.       Вся территория замка делилась на локальные площади. Та часть, которая находилась в постоянном использовании, называлась жилой. Та же часть, которой не пользовались, считалась нежилой и пребывала в запустении. В нежилую часть входили: многочисленные подсобные хранилища, подвал, гостевые комнаты, пустовавшие в отсутствие гостей. Комнаты замка были рассчитаны на многочисленное семейство, в то время как в реальности использовал их лишь один человек.       Пусть Карла не оглашал приблизительного срока своего здесь пребывания, никто не опасался внезапного приезда с дюжины гостей или широкого банкета на полсотни приглашенных. Делать многочисленные запасы тоже ни к чему, еда готовилась и подавалась сразу. Поэтому все внимание слуг было сосредоточено именно на «жилых» помещениях.       В число жилых комнат входили: прихожая, гостиная, кухня, столовая, гардеробная, картинная галерея, коридор, ведущий к ней, спальня господина с ванной и его кабинет, библиотека, малая комната отдыха, комната и приемная самой Айко, ее туалетная комната, смежная с ними, а также общая спальня девушек и их общая ванная, больше похожая на смесь бани с хаммамом.       Рабочий день строился приблизительно так: «жилые» комнаты делились между служанками. Каждая обеспечивала порядок на вверенной ей территории. На незапущенных участках поддержание порядка подразумевало под собой следующее: мытье полов и окон, уборка пыли со всех поверхностей и проветривание помещений. В комнатах на подсвечниках всегда должны стоять свежие свечи на случай, если господин захочет прогуляться. Шторы, при условии, что в покоях никого нет, плотно задернуты. Обивка мебели — безупречна и без потертостей. На лакированной мебели не должно быть сколов и трещин.       Учитывая, что данная последовательность действий соблюдалась неукоснительно и повсеместно, много времени уборка не занимала. Все, чем девушки занимались, это поддержание порядка. Свободное время уходило на разнообразные хобби.       Шитье и вязание, оригами и ферментация чая, живопись и икебана, чтение книг и музыка. Жизнь в уединенном замке способствовала разностороннему развитию личности.       Вот и сейчас, стоя в линии и ожидая расчета, девушки уже строили планы о том, как провести оставшийся вечер.       — Надо бы закончить шитье. Ты ведь тогда докупила мне голубых и сиреневых ниток?       — Голубые нашла, а вместо сиреневых пришлось взять пурпурные…       — Нет, это совсем не пойдет! Никуда не годится!       — Сиреневые, пурпурные! Нашли, из-за чего ссорится…       — Там во дворе распустились такие чудесные чайные розы… Я выпросила парочку у садовника, да только не знаю, куда их употребить.       — Засуши! Потом используем для чайной церемонии.       — Тебе бы все в чай, там всего три бутона! Лучше добавлю их в икебану! Будут долго стоять и радовать глаз. А чай что? Чай выпил и его нет. Твоя ромашка, к тому же, весь вкус перебьет. Зачем понадобилось везде ее добавлять?       — И вовсе не везде… А икебана — тоже себе оригинальность! Ваши икебаны из роз уже моветон. Ами, у вас в столице делали икебаны из чайных роз? Нет? А это неудивительно! Ведь все знают, что чайные розы используют только девушки из провинции. А все почему? Да потому что у них кроме роз ничего и не садят! Когда кого-то из них везут в центр, знаешь, что барышни говорят? Ой, чайные розы подъехали!       — А ромашка? Ромашка у нас, конечно, сама оригинальность! Ами, у вас пили чай из ромашек? Нет? А потому, что ромашки в чай добавляют только…       — Тихо! — пресекла их разговоры вошедшая Айко. Она деловито поправила упавшее на кончик носа пенсне и уселась на стул.       Служанки поочередно выступали вперед и, отчитавшись, выходили из условного строя.       Слушая их, женщина периодически кивала и хмурила подведенные брови, будто голова ее была занята сложными умственными вычислениями. В журнале ее появлялись небольшие заметки, о природе которых девушки любили строить гипотезы. Часть была уверена, что это список закупок на ближайший выход, часть — что перечень недостающих чулок и рюшек. Она могла и вправду отмечать их работу, но, если бы ставкой в их спорах послужили деньги, на этот вариант ни одна из девушек не поставила бы и йены.       «Может, и мне подыскать себе хобби?» — задумалась Харелл. — «Работы никто не отменял, но нужно ведь изредка коротать время. Будет странно, если я продолжу стоять в стороне или молча лежать в кровати, дожидаясь утра, пока все заняты делом. И для общения это полезно. К тому же, моя работа здесь рано или поздно закончится, чем же мне тогда заниматься? Только работать я и могу, но нельзя же всю жизнь пробыть служанкой? Я хочу нечто большее. Хочу быть, как они. Мало уметь служить, нужно делать что-то и для себя. Рисовать акварелью, к примеру. Или писать маслом. Звучит диковинно, но почему бы и нет? В мире столько занятий, мне бы хоть в чем-нибудь преуспеть!»       — Амелия, твоя очередь.       — По вашему распоряжению в гардеробной прибрано. Все вещи разложены, коробки разобраны. Лаванда на случай появления моли размещена.       — Замечательно, — согласилась женщина, внося очередную пометку. — Для тебя будет еще одно поручение.       «Еще одно поручение?» — девушка не без волнения навострила уши.       — Да, господину Карле требуется помощь, и он просил прислать тебя.       Из уст девушки раздался удивленный вздох. Она постаралась скрыть свое удивление, и все же приказ Айко застал ее врасплох.       — Конечно, я сейчас же к нему поднимусь.       Их последняя встреча наедине состоялась чуть ли не три недели назад, и за прошедшее время девушка успела позабыть, каково это — стоять с ним в одиночку лицом к лицу.       — Как думаешь, что ему от тебя понадобилось? — с лету спросила ее Хидеко, стоило им выйти из комнаты.       — А что, в этом есть что-то странное?       — Не то чтобы, — отмахнулась вампирша. — Обычно ему помогает кто-то из нас, а сегодня ты. Но все равно любопытно!       «А мне-то как любопытно. Нет, в этом решительно нет ничего странного и подозрительного. Я мучу бурю в простом стакане, а Хидеко просто накручивает меня, потому что хочет утолить свой собственный интерес. Карла часто просит кого-то к себе в покои. Они выполняют всякие мелкие поручения и на этом конец истории. Просто мне, как новенькой, эти поручения не доверяли. Теперь, раз уж я вошла в штат, то могу рассчитывать на равную нагрузку».       — Расскажешь потом, что было? У кого какие предположения? Есть тут какой интерес?       — Да, кто знает, что там за первое задание!       — Нет, это точно проверка!       — Или в чернильнице закончились чернила. Или бумага! Что вы там себе напридумывали. Меньше нужно читать романов. Воображение разыгралось…       — Кому-то бы их хоть начать читать! Пока поздно не стало…       Амелия отмахнулась от их споров и поспешила наверх. Карла научил ее бережно обращаться со временем. Кроме того, разговоры девушек только подхлестывали ее беспокойство.       В отличие от других, ей было, что скрывать. Потому во внезапных вечерних вызовах она не видела ничего таинственного и романтичного. Они предвещали ей только проблемы, поиск решений к которым еще ни разу не лежал на поверхности.       Прародитель, в конце концов, мог изменить своему решению и отправить ее восвояси.       Нет гарантии, что темперамент его не горяч и порывист; у таких людей слова, как правило, расходятся с делом. В его голову могли залечь смутные подозрения. Подкинуть их могли и ее неосторожные действия. Не только те, которые она знала, что совершила, но и те, о которых и не догадывалась. Вдумчиво и с пристрастием он вновь мог выслушать ее путанные, придуманные на дурака объяснения. Тогда скорлупа ее лжи под напором могла бы треснуть, и всему бы пришел конец.       Был вариант, что ему в самом деле понадобилась ее помощь, но любая из вампирш могла бы ассистировать не хуже нее. Опытность и знание его предпочтений добавляла им пару плюсов в копилку.       Все это омрачало настрой обращенной, и поднималась она к нему, по традиции, с неспокойной душой.       «Была не была», — подумала шатенка перед тем, как постучать в дверь.       — Войдите.       Цукинами встретил служанку за столом, и весь его вид говорил о том, что она последняя из его проблем.       На левой руке Карлы она разглядела пару пятен чернил. Рукава рубашки были закатаны по-рабочему до локтей. Волосы убраны наспех в обычный хвост, и пара прядей свисали на лоб, скрывая линию глаз. Очевидно, он был поглощён неким процессом, и его завершение было делом жизненной необходимости. Мысли мужчины при этом витали далеко от суетных дел, и если что-то и прерывало лихорадочный ряд, то точно не вопрос о целях ее пребывания.       Муками стоило отдать должное. Как точно он определил своего оппонента, ни разу не сойдясь с ним с глазу на глаз. Карла мыслил своими высокими категориями, вертелся в своих гигантских масштабах, когда то, что должно было его беспокоить, происходило у самого его носа.       До простых людей ему дела не было; они не могли послужить фигурами в шахматной партии. Прародитель же по природе своей был шахматист.       Обладая поразительной проницательностью, он отличался воистину удивительной близорукостью. Фокус его интересов, направленный слишком далеко, не позволял ему разглядеть врагов в ближайшем своем окружении.       — Приготовь ванну, мне нужно пять ведер, — приступил он сразу, без предисловий.       Харелл была благодарна за эту прямолинейность. Она значительно облегчала ее работу.       Ей вовсе не нужно было его хорошее обращение. Ей необходимы его невнимательность, пренебрежение.       — Когда закончишь, приберись там. Но ничего не трогай. Все вещи должны оставаться на своих местах.       Девушка кивнула и поспешила удалиться. Ведра уже ждали ее в саду у колодца.       Что Харелл успела понять за время своей работы, так это то, что работать нужно расторопно, лишний раз не задумываясь, не задавая вопросы. В случае с физическим трудом это было самым верным решением. Пока ты работаешь, все твои мышцы сосредоточены на процессе. Нет повода беспокоиться ни о том, как ты выглядишь, ни о том, кто и что о тебе думает.       Слуг нанимают не ради того, чтобы с ними сближаться. Конечно, если их господа одинокие или семейные люди, ситуации могут разниться, но и те сближаются скорее по факту и из признательности.       На слуг смотрят редко. Их никто не рассматривает. Они статичны до тех пор, пока не получают приказов. По-своему внешнему виду они даже похожи: магию делают форма и прическа.       Амелия как-то поймала себя на мысли, что, исчезни из коллектива хоть одна девушка, Цукинами и не заметил бы исчезновения. Все они для него — одно общее бесполое «подай-принеси».       Это можно было назвать цинизмом, верхом равнодушия. Когда очередная служанка подходила к нему с поручением, он удостаивал ее взглядом не дольше, чем спинку кресла или оконную раму. Пусть во взгляде его не читалось ни презрения, ни гордыни, отсутствие интереса ранит порой сильнее самой лютой ненависти.       Заходя к нему в покои, они теряли то малое личное, что имели, становясь инструментом исполнения его воли.       Равнодушие лучше обманчивого дружелюбия и притворной ласки. Относясь к каждому, как к предмету мебели, не выделяя никого в конкретно, мужчина, по крайней мере, оставался справедлив.       Дойдя до колодца, обращенная поочередно набрала два ведра и понесла их к покоям. Монотонное, скучное занятие. За раз больше двух ведер не унесешь, а за пятью придется спускаться трижды.       Она заставляла себя проговаривать эти мысли, чтобы отвлечься от главного и ненароком не выдать своей истинной цели.       — Я закончила, — сообщила Харелл, занося в покои последнее ведро.       К ее возвращению стол уже был пуст. Мужчина использовал это время, чтобы убраться. Едва ли документы были запрятаны далеко, но Амелия и не помышляла о том, чтобы начать проверять ящики. Что бы там ни скрывалось, сейчас проверять было опасно и безнадежно.       Придет время, когда она все здесь досконально обыщет.       — Занеси их в ванную и залей.       Принц смотрел в окно, и закат гонял всполохи багрянца по его атласной рубашке. Он выглядел не так болезненно, как при их первом столкновении, но и не так помпезно, как при второй встрече в столовой. Должно быть, это был его привычный домашний облик.       Она дала бы ему двадцать пять, может, на пару лет больше, но он явно приходился старше.       Одно за другим девушка опорожнила ведро, и горячий пар клубами взвился над ванной. Вода расплескалась в ней покатыми волнами. Кристально-прозрачная, она отражала узор с потолка. Пахло свежестью и чистотой. На отдельном столике были расставлены многочисленные баночки и масла, часть из которых были ей незнакомы, и она не могла прочесть этикетки. Для мужчины средств, пожалуй, оказалось на удивление много. Все ли они предназначались для ванны? Вряд ли.       Карла ждал в дверях, когда она закончит, внимательно следя за ее приготовлениями.       — Скорее.       Выходя, она чуть не столкнулась с ним, увлеченная изучением баночек. Чуть. Как никогда, Амелия была благодарна той секунде, за которую успела повернуть голову и отступить в сторону.       Спешка, с которой он выпроводил ее из ванной, говорила о его желании что-то скрыть. Что-то, лежавшее там, не было предназначено для чужих глаз.       — Для этой работы ты подходишь лучше других, — заключил Цукинами, но обращенная не поняла, было ли в его словах заключено одобрение или простая констатация факта, и что он имел в виду под словами «для этой работы».       В комнате воцарилось молчание.       Карла принялся осматривать воду и будто позабыл о ее присутствии. Служанка замерла в ожидании приказаний, но мужчина не торопился ее отпускать.       «Это нормально, они живут по другим временным законам и выпадают… порой из реальности. Он скоро опомнится и отпустит меня».       Такт подсказывал ей удалиться, но интуиция требовала остаться. Словно привлеченный ее внутренним монологом, прародитель заговорил:       — Закрой дверь, но держись по близости. Я позову тебя, когда потребуется. И самое главное, — добавил он с придыханием, — у меня болит голова от твоих умственных потуг. Прекрати.       — Мне удалиться в коридор?       — И мне кричать тебе отсюда? — раздраженно бросил он. — Останься здесь. Видишь полосу на ковре? Встань за нее. Вот так, замри и не заступай за линию. Ни единого шороха.       Стоило Карле выйти, как девушка выдохнула, как натянутая пружина, которую только сняли из-под напряжения. Она прижалась лопатками к стене и прикрыла глаза.       Мужчина приказал ей замереть на одной точке, и шатенка прижала себя за плечи, чтобы занимать меньше места. Чтобы не думать, все свои органы чувств она обратила в слух.       Ей и прежде приходилось сливаться с окружающей обстановкой.       Дверь за прародителем тихо скрипнула, и девушка расслышала, как звонко брякнул замок. Все равно, что первый звук, выпущенный из-под скрипки. Послышались размеренные кошачьи шаги. Так ступают кошки, мягкою осторожною поступью перенося тяжесть тела с одной ноги на другую. Ступают с такой плавной грацией, что шаги почти растворяются, оставляя за собой одно эхо.       Он обходит ванну. Она слышит, как он огибает ее продолговатую форму. Удаляется. Так слышишь, как камень, брошенный в воду, отбивает по ее поверхности несложный ритм. С каждым новым шагом все более приглушенно.       Шелест рубашки. Он расправляет рукава, и ткань шуршит под его касаниями. Шуршит, когда он выпускает пуговицы из петель. Шуршит, когда он высвобождает руки. Шуршит, когда он откладывает ее на спинку стула.       Звенит пряжка ремня, когда он оттягивает ее и совершает щелчок. Клац-клац.       Брюки застывают на бедрах, затем медленно скатываются до колен. Спадают ниже до пола. Он переступает через них, и вновь откладывает на стул.       Шурх-шурх. Белье слетает за ними в общую стопку.       Босые ступни шлепают по холодному кафелю.       Всплеск воды. Снова всплеск. Он вошел в воду?       Амелия прикрывает глаза, представляя, как вода поглощает его до пояса, груди, шеи. Станет ли он окунаться? Опустится ли под воду полностью или оставит голову на поверхности? Свесит ли руки с бортиков ванны?       Звуки рассеялись. ***

Сад поместья Муками. Полтора года назад.

      Летнее солнце нещадно палило. Безоблачное небо было синим, как лазурит. Желтой кляксой на нем горело дневное светило.       Харелл, укрытая тенью деревьев, собирала опавшие яблоки. Их пышная изумрудная листва отбрасывала узорчатые тени. От переспелых яблок исходил сладковатый гнилостный запах. Половина из них успела покрыться коричневыми пятнами с белыми вкраплениями. Девушка собирала их осторожно. Внутри и на поверхности ее поджидали крохотные муравьи и липкие слепни. После слепней на яблоках оставались выемки; они выедали всю мякоть.       Яблоки шатенка брала осторожно, не без тени брезгливости. Подхватывала их за палочки, стараясь не дотрагиваться до поражённых слизнями и гнилью мест. Если палочки обламывались, она отрывала лист, и поднимала яблоки через него, или подхватывала яблоко так быстро, что скользкая субстанция не успевала осесть на ее пальцах.       Сад был огромный, и под каждой яблоней лежало не меньше дюжины пораженных плодов. Обращенная ползала за ними на коленках, пачкая полы юбки в зеленой жимолости.       Не все яблоки валялись прямо под деревом. Часть она выуживала из-под кустов, половина затерялась в корнях, на кошенной жесткой траве. Въедливым взглядом она осматривала полянку на предмет затерявшихся красных и зеленых плодов.       Из-за жары волосы, упрятанные в пучок, неприятно прилипали к шее. На плечах и руках уже проявилась характерная краснота, которая на следующий день обещала стать знаменитым «огородным загаром». Трава окрасила платье в буроватый цвет.       Ведра с гнилыми яблоками она сносила в компостную яму, где собирались пищевые отходы со всего дома. В компостной яме они прели и тухли, превращая в хорошее удобрение для посадки новых культур.       Девушке предстояло обобрать еще пару деревьев, когда на площадке появился Руки. Рубашка на выпуск, приталенный жилет, брюки для конной езды со специальными уплотненными вставками, кожаные сапоги до голенищ. Одежда, предназначенная для прогулки по манежу, но он не просил распрягать лошадей. Неужели сам только что из конюшни?       Обращенная с нескрываемым интересом следила за тем, как он шел к калитке.       Опрятный внешний вид юноши внушал ей стыд к своему испачканному платью, поэтому девушка подхватила ведро и спряталась за декоративными кустами в метр высоты. Их прореженные ветки предлагали хороший обзор.       Старший Муками ступал по выложенной камнем дорожке. Ступал уверенно, и взгляд его был направлен вперед. Из чего следовало, что целью его служила не проверка ее работы. Дойдя до калитки, он остановился и поправил прическу; запустил пальцы в волосы и провел по всей длине. Иссиня-черные пряди серебрились на концах.       Минута ожидания. Две.       Колени девушки затекли, но она не намерена была сдаваться без боя.       Вскоре ее ожидание было вознаграждено: в калитке показалась чья-та фигура. Муками протянул ей руку навстречу, и на свет вышла миниатюрная девушка с пламенными волосами. Они были зачесаны в сложную замысловатую прическу, которая предлагала хороший обзор на длинную лебединую шею и налитые плечи. Платье ее было без рукавов, начиналось на сердцевинном лифе и уходило в пол.       Это была красивая женщина.       Женщина, в сторону которой принято оборачиваться. Одетая со вкусом и умеющая себя подать.       — Что ты здесь валандаешься? Неужто решила от работы отлынуть? — басисто раздалось у самого уха.       — Тихо! — цыкнула шатенка, притянув собеседника на себя.       Юма в отличие от нее был членом семьи Муками. Ребята сформировали подобие семейных отношений, построенных на взаимном доверии. Их связывало нечто большее, но ее в эти тайны не посвящали. В другой ситуации ей следовало оберечься и вести себя с ним сдержанней, но в этот раз юноша и сам поддался, привлеченный к ней любопытством.       — Кого ты здесь выгляды… Ах, понятно, — усмехнулся он, проследив за направлением ее взгляда.       Оба они полулежали в кустах, наблюдая за развернувшейся сценой.       — Тише!       Вампир склонил голову, из-под черных кудряшек на фарфоровом лице васильками горели лукавые глаза. Он выглядел моложаво, не более двадцати. Улыбка же крала у него еще несколько лет.       Девушка улыбалась ему в ответ, положив свободную руку на грудь в наигранном удивлении.       «Кичится тут своим бюстом!» — по-своему трактовала Амелия девичий жест. «Того и гляди вывалятся наружу».       — Зависть гложет? — беззлобно поддел ее Юма, прочитав между строк. Как ребенку улицы, ему слишком хорошо был знаком этот колкий взгляд.       — На ней платье… И эта прическа…       Харелл и сама не верила, что весь шарм этой женщине придавала одна лишь одежда, но признавать, что было в рыжеволосой нечто большее, казалось выше ее сил.       — Завидуешь.       — Ни капли.       — Можешь не завидовать.       — Не завидовать? Ты что-то знаешь?       — Глупая, тут и гадать нечего. Руки нет до нее никакого дела, как и до любой другой расфуфыренной клуши. От таких никакого толку. Связываться — время переводить.       — Юма, пожалуйста, ты знаешь, зачем он ее пригласил?       — Таких женщин не приглашают.       — Что это значит?       — А вот сама напряги тыкву.       Девушка делила с ним часть работы по дому, и потому юноша относился к ней сносно, лучше остальных. Оба они являлись обращенными вампирами, и оба отличались хорошей физической подготовкой. По-своему, они даже были похожи. Оба не вписывались в то окружение, частью которого стали. Юма замечал, что девушке не нравилось текущее положение дел, и ей недостаточно было просто трудиться. Амелию влекли знания, но Руки отказывался просвещать ее, потому что считал это лишним.       Им не стоило сближаться: ее нахождение в поместье загодя было определено, как временное. Но все же Юма держался с ней по-товарищески. В конце концов, девушка, по его разумению, не сделала ничего плохого и исправно выполняла все поручения.       — Юма, это не шутки!       — Много будешь знать, рано состаришься, — вампир хлопнул ее по плечу. — Там еще сливы попадали, и помидоры сами из парника не выпрыгнут.       — Все бы тебе помидоры, а жить когда?       — Так ты жить хочешь? А это тебе чем не жизнь? Ты сыта, при деле.       — Неужели ты правда веришь, что этого достаточно?       — Я знаю, как обходятся меньшим.       С работой было покончено только к закату. Муками своими методами постарался выбить из нее все то, что уже сам считал лишним. Хотя работа и не была тем, чего Амелия желала, она же служила гарантом ее благополучного существования. Если Юма и мог передать ей какие-то полезные навыки выживания, то эти были одними из первых.       Стоило юноше дать отбой, как девушка пулей помчалась в поместье. Каким бы полезным ни был физический труд, ничто бы так не исцелило ее душу, как хороший душ.       Первым делом она искупалась. Студеная вода пробудила каждую клеточку в ее теле. Кристальные струи унесли за собой всю пыль и остатки земли. Амелия бросила отмачиваться грязное платье и нырнула в согревающий хлопок домашнего наряда. Мокрые волосы она закрутила в жгут и заколола аккуратным пучком.       Приведя себя в порядок, вторым делом она поспешила в кухню: Руки почти ежедневно привлекал ее к готовке. В самом начале она лишь наблюдала за тем, как готовил он сам, впоследствии он все чаще просил ее ассистировать, а под конец, когда он убедился, что уроки пошли на пользу, ей нередко приходилось готовить самостоятельно. Блюда не всегда получались так, как следовало, но ни одного она не испортила. Постоянная практика и повторение привели к тому, что работа сладилась и вызубренная отточенность заменила ей чувства вкуса и меры.       — Дела по дому выполнены, проверим-ка дрова, — проговорив это, шатенка присела на корточки и заглянула в отвесное отверстие камина. Поленья еще оставались, но пламя было слабым и тусклым. Его было недостаточно, чтобы отопить всю комнату. Она принесла розжиг, добавила в камин новых сучьев и затем последовала на кухню.       — Готово, теперь проверим, что там.        На кухне, к ее удивлению, никого не оказалось.       Стол был пуст. Ничто не выдавало чужого присутствия.       — Руки, ты здесь? Где же он… Ох.       Воспоминания о таинственной незнакомке погасили ее энтузиазм.       — Но ведь это было днем, а сейчас вечер. Они должны были разойтись. Не начать ли готовить одной? Нет, пожалуй, не буду. Он ведь даже не сказал, что было запланировано на сегодня. Если приготовлю не то, окажется лишний расход продуктов. Ничего, дождусь.       Обращенная присела на табурет, служивший ей постоянным местом. Однако, время тянулось, и за него она успела рассчитать все цветы на фаянсовых тарелках, расставленных вряд.       — Может, пройтись? Руки долго нет, нельзя же начинать без него.       Руководствуясь следующими соображениями, она устремилась на поиски юноши. Пришлось обойти весь первый этаж, но ни в одной из комнат его не было. Цокольный этаж она решила не посещать — старший Муками пользовался им редко, да и что могло его туда занести. Оставалось только проверить верхний этаж. Он мог заговориться где-то с ребятами, зачитаться в рабочем кабинете или уснуть.       При мысли о спальне юноши по телу девушки пробежала неприятная дрожь. Не единожды брюнет предупреждал, что не потерпит нежданных визитеров на своей территории. Визитером в его доме являлась только она, так что намек был понятен. Правило не врываться к нему без приглашения неукоснительно исполняли все члены семьи Муками, но к ней, чужой, оно относилось в особенности.       «Не выгонит же он меня метелкой, даже если я и постучусь? Всего-то узнаю, что стряслось».       Переборов сомнения, Амелия все же решила нанести ему короткий визит.       Стараясь не столкнуться ни с одним из вампиров, она быстро поднялась по лестнице и направилась по известному маршруту. Коридор оказался пуст, и ковер скрадывал шум от ее шагов. Все как нельзя лучше благоприятствовало ее маленькой вылазке. Однако, еще на половине пути ее внимание привлеки странные звуки. Низкие и шипящие, такие люди испускают в пылу перебранки. Что-то нечленораздельное, непохожее на связную речь, но принадлежащее, безусловно, людям.       Тише прежнего она ступала по устланной ковром дорожке, придерживаясь рукою за стену, готовая в сию же минуту податься назад и прошмыгнуть за угол. Если бы в этот момент ее сопровождала музыка, то звучал бы напряженный, давящий на нервы мотив.       Почти дойдя до двери, она приостановилась и закрыла глаза. С закрытыми глазами было легче концентрироваться на окружающей обстановке.       Амелия замерла, затаив дыхание.       Раздалось прерывистое, томное мычание. Мычание перешло в мурлыканье. Женский голос. Не перепутаешь.       Сопение Руки она едва различила. Довольное мурчание заглушало его, перетягивая все внимание на себя.       Резкий протяжный стон.       В глазах потемнело, и Харелл без сил скатилась по стенке.       Что должен испытывать человек, ставший свидетелем чьей-то близости? Стыд? Смущение? Гнев? Любопытство?       Что испытала она?       — А ты что думала, что он вечно будет с тобой возиться? — насмешливо бросил Коу, и пурпурный глаз его недобро сверкнул из-под челки.       — Просыпайся, — требовательный голос Карлы вырвал ее из подобия транса. Девушка резко распахнула глаза, и в них задвоилось.       Мужчина был полностью собран. Она не знала, сколько времени успело пройти; багряные занавески скрывали от нее небо.       — Простите.       Ванна уже дожидалась ее, и девушка принялась усиленно черпать воду.       «Из всех воспоминаний почему мне вспомнилось именно это?»