Цепи

      — Чуть правее, пожалуйста!       — Так хорошо?       — Нет, поверни чуть вбок!       — Но ведь разницы нет…       — Он должен стоять под таким углом, чтобы через вазу, которую я размещу посередине, проходил солнечный свет. Свет отразится через стекло, и по скатерти будут бегать красивые водяные блики. Для цветов это тоже будет очень полезно!       — Для мёртвых цветов-то?       — Цветы, сорванные моими руками, всегда живые! А ты лучше двигай, а не пререкайся!       Амелия устало закатила глаза, но стол всё же продвинула; теперь он расположился прямо напротив окна, и полоса солнечного света в самом деле делила его пополам чётким перпендикуляром. Хрустальную вазу, как и было заявлено, разместили по середине стола. Кремовые тюльпаны выглядывали из неё пышными, распустившимися бутонами. Комната таяла в нежном чарующем аромате.       — Почему из всех цветов ты выбрала именно тюльпаны?       — Ты хотела спросить, почему именно белые? — поправила её Хидеко, деловито вскидывая подбородок.       — Да, да, — отмахнулась обращённая, для которой все эти детали не имели большого значения.       Вампирши избирательно относились к соблюдению правил и этикета: порой сложно было угадать, какую деталь они молчаливо упустят, а какую помпезно возведут на пьедестал. Но среди всех традиций, которым служанки уделяли особое внимание, больше всего Амелию раздражала традиция украшать стол цветами. Даже допуская мысль, что цветы на столе были исключительно важным атрибутом, совсем необязательно было выращивать для подобных целей прихотливые сорта. Полевые цветы — ромашки, лютики, васильки, тысячелистник, пижма — росли в местном лесу, и при желании из них можно было собрать неплохой букет.       Хидеко, как и остальные девушки, пренебрегала основной работой в пользу работы, носящей декоративный характер. Поэтому, хотя в холодные вечера по коридорам гулял ветер, потому что некому было следить за целостностью стен и окон в отдельных корпусах замка, зато драпировки на занавесках фалдили безукоризненно, а фарфор в шкафах отливал слоновой костью, точно его вот-вот должны были подать ко столу.       — Тюльпаны — это о любви, — ответила вампирша печально, уводя свои глубокие карие глаза вдаль. — А белые тюльпаны — это о чистой любви.       Напрасно Амелия ждала дальнейших разъяснений. Больше Хидеко ничего не добавила.       Жизнь в замке протекала своим чередом, временные рамки совершенно размылись. Порой Харелл начинало казаться, будто она жила в этом месте с момента его основания, хотя в действительности с её последней встречи с Руки прошло не больше трёх недель. В скором времени им вновь предстояло встретиться, но ей нечем было с ним поделиться. Дни её протекали в нескончаемых хлопотах. К счастью девушки, вампирши, будучи опытными в дворцовых делах, в хозяйстве распылялись, начинали одно дело и, не закончив его, принимались за новое. В совершенстве владея цветочным этикетом, они были скорее теоретиками, нежели практиками, чересчур увлекались формой и пренебрегали качеством. Для Амелии же форма не имела значения, поэтому она легко справлялась с тяжёлой монотонной работой. Служанки часто обращались к ней за помощью, и это позволило ей занять особую нишу в коллективе.       — Ами, ты уже думала о будущем? — как бы невзначай спросила вампирша, любуясь результатом их труда.       — С чего бы вдруг? — брови обращённой недоверчиво свелись к переносице.       — Мне не хотелось бы нагнетать обстановку, поэтому я попрошу тебя сохранить в тайне наш разговор.       «Это ещё что за номер?» — удивилась Амелия внезапно брошенной просьбе. Несмотря на заявленное Хидеко желание сохранить спокойную атмосферу, температура в комнате, будто бы по велению термометра, опустилась ниже нуля.       — Не пойми меня неправильно, я тебе полностью доверяю. Более того, ты мне глубоко симпатична и при других обстоятельствах ни о каких условиях не шло бы и речи. Но мы живём в неспокойные времена, и это вынужденная предосторожность. Девушки у нас впечатлительные. Из любой сплетни могут высосать целый заговор, а мне их разговоры доставили бы большие-пребольшие неприятности. Понимаешь?       — Если эта информация такая секретная, разве стоит тебе рисковать и делиться ею со мной?       — Возможно, мне и следовало бы её попридержать, но это бы стало предательством по отношению к нашей дружбе.       «Сколько друзей я здесь приобрела! Руки бы расплакался от умиления!» — с издёвкой подумала Амелия, сохранив при этом озадаченный, немного напуганный вид.       Довольная произведённым эффектом, Хидеко продолжила:       — По правде говоря, меня не столько тревожат все девушки, сколько Риоко. Как ты успела заметить, она держится особняком от нашего костяка, должно быть, горда, что её дед когда-то провожал королеву в столицу. Было бы чем гордиться, но, когда гордиться как раз таки нечем, только и остаётся, что держаться за прошлое. Я прошу тебя ни о чём не рассказывать ей.       — Всего-то? Мы не такие подружки, чтобы обо всем друг другу докладывать.       — Она часто вокруг тебя крутится, и кто знает, что творится у неё на уме. Порой мне кажется, она ведёт какую-то свою игру, в которую никого не приглашает… Лучше держись от неё в стороне, тесное общение с ней рано или поздно доведёт тебя до беды.       — Я и слова ей не передам, но о чём ты хотела мне рассказать?       — Для начала ответь, знаешь ли ты о том, что происходит сейчас в столице?       — Знаю то же, что и все, что там неспокойно и нашего господина не жалуют.       На миг в глазах вампирши отразился внутренний конфликт, природа которого от девушки не ускользнула — слишком часто она наблюдала его в глазах окружающих: утаить или выложить всю информацию подчистую, а может, преподнести её порционно, частично упуская фрагменты повествования. Так смотрел на неё Руки, когда она спрашивала его о причинах, которые их свели, и о будущем, которое ждало её после выполнения задания. Теперь так смотрела на неё Хидеко, и, судя по ухмылке, тронувшей её тонкие губы, она всё же решила придерживаться укороченной версии.       — В столице и вправду сейчас беспорядки, масштаб которых можно оценить, только побывав там. Как бы ситуацию ни замалчивали, а напряжение в обществе нарастает. Во дворце к приёму прислуги стали относиться особенно щепетильно, многие девушки, чьё происхождение сочли недостаточно высоким, потеряли места. Важную роль, к тому же, играет лояльность. Но и этих качеств недостаточно, чтобы удержаться наплаву.       — К чему ты клонишь?       — Мне пришла весточка от родственницы из столицы. Судя по всему, наш господин скоро вернётся домой, и этот унылый замок придётся оставить, — призналась вампирша не без радости. — Велика вероятность, что работу мы продолжим неполным составом, ведь от твоих услуг, как не печально мне это признавать, могут отказаться.       — С чего бы это? Я знаю свою работу и хорошо её выполняю, и к моей лояльности, как вы это называете, до сих пор вопросов не было.       — Госпожа Айко оценивает людей по их труду, но в замке прародителей не всё придерживается подобного настроя. И не мне говорить о расовых предрассудках, царящих в нашем мире. Столичные вампиров, разумеется, тоже недолюбливают, но считаться с нами обязаны. Благо, аристократ, представляющий на данный момент интересы нашей фракции, в фаворе у Гисбаха, так что в сравнении с теми же вибора, нам будут отдавать приоритет.       — А я человек, обращённый в вампира, не настоящий вампир. Никто не представит мои интересы. Это ты хотела донести?       — Неужели я прозвучало настолько грубо? — театрально выдохнула Хидеко, всплёскивая руками.       — Нет, ты говорила предельно мягко.       «Про таких говорят, мягко стелет да жёстко спать».       — В последнее время все избегают говорить о политике, ни к чему было поднимать этот разговор при всех… К тому же, ты девушка гордая и могла бы оскорбиться потоку наших сочувственных слов. Как друга, я прошу тебя подумать о путях отступления. Есть ли у тебя родственники или друзья, готовые тебя приютить? Если же ты намерена продолжать работать, есть люди, готовые принять тебя во служение? Хранишь ли ты какие-либо накопления? Хватит ли их на дорогу?       — Я вижу своё место здесь.       — Ами, не будь ребёнком, отъезд господина в столицу произойдёт вне зависимости от твоего желания, и что же ты будешь делать, когда останешься без средств к существованию? Подумай, госпоже Айко ты нравишься, она напишет тебе хорошую рекомендацию. Мы тоже замолвим словечко, где нужно. Какие бы неприятности ни произошли у тебя на прежнем месте, мир демонов незлопамятный, особенно для тех, кто может похвастаться хорошими связями.       — Спасибо за лестное предложение, — уклончиво поблагодарила её Амелия, оглядываясь на выход из комнаты. Присутствие вампирши давило на неё, и девушке безумно хотелось очутиться одной в каком-нибудь уединённом оазисе.       — И больше ты ничего мне не скажешь? — Хидеко обиженно выпятила нижнюю губу.       — Какого ответа ты от меня ожидаешь?       — Пока никакого, — протянула вампирша, будто одумавшись. — Моё дело тебя предупредить, а твоё — не пустить ситуацию на самотёк. Сегодня госпожа Айко с нами, а завтра срочно несётся в столицу с приготовлениями… Попроси её написать тебе сопроводительное письмо, она сегодня настроена благодушно, ни следа от вчерашней ворчливости! На худой конец, моим дальним родственникам как раз была нужна девушка. Позиция пусть и не столь доходная, но они порядочная семья, и ты всегда будешь под защитой. Хорошая фамилия, прочная крыша, никто и пальцем тебя не тронет. Договорились? Я могу незамедлительно им написать.       — Как-то быстро всё происходит, я так скоро принять решение не могу. Мне нужно над всем хорошенько подумать.       — Лучше поздно, чем никогда, — выдохнула брюнетка, поправляя тюльпаны в графине.       Тюльпаны лежали красиво, не было необходимости их поправлять, но, занимаясь ими, она могла обернуться спиной к собеседнице, тем самым проводя черту в разговоре. Хидеко осталась недовольна собой и тем безучастием, которое вызвало её предупреждение в девушке. Однако, она лишь улыбнулась и сказала ей вдогонку:       — Не витай в облаках и помни, что в таких делах каждый день на счету!

***

      «Как же так могло получиться?» — недоумевала Харелл, наконец оставленная наедине со своими мыслями.       Решение отправить её к Карле никоим образом не было взбалмошными. Руки тщательно подошёл к её подготовке: получение практических знаний и навыков, сбор удостоверительных документов, рекомендательные письма от «прежних господ», сфабрикованная биография — всё это было делом не одного дня и даже результатом усилий не одного человека. Неужели он отправил её, не беря во внимание, что в любой момент Карла мог сдвинуться с места и оставить её, как ненужный груз? Или Муками надеялся, что к моменту переезда услуги обращённой станут столь необходимы, что от них не смогут отказаться, даже учитывая туманность её происхождения?       Почему же он был так уверен в успехе своей задумки?       «Может, я попросту исчерпала свой временной лимит? Никто не говорил, что на сбор информации мне дадут год или полтора, но кто справился бы с этой задачей быстрее? В конце концов, где гарантии, что прогнозы Хидеко верны? Наверняка она задумала в будущем попросить меня о какой-нибудь услуге, а чтобы я уж точно не смогла отмазаться, поделилась своей информацией. Теперь я вроде как в долгу перед ней, а эта информация, может, и яйца-то выеденного не стоит… И всё же почему меня неотступно преследует чувство, будто все вокруг водят меня за нос? На этом борту постоянно плетутся интриги, а я словно матрос, которому велено следить за кормчим, когда его даже на борт не пускают».       — Ами, пожалуйста, Ами! Сюда! — окликнул её кто-то из кухни.       Обращённая незамедлительно пошла на голос.       На кухне, где обычно хозяйничала Риоко, оказалась другая девушка. Она возилась с разными травами, параллельно оглядываясь на стоящие на газу кастрюли. Казалось, ей не хватало сноровки, и предметы буквально валились у неё из рук: звенели ложки, вилки, пена из кастрюль рвалась наружу пузырями, жалобно завывал чайник. В комнате царили суматоха и какофония.       — Ами, будь другом, приготовь чай, я здесь разрываюсь, — не дожидаясь ответа, вампирша оставила на столе заготовленный для чая сервиз и поспешила убавить газ.       — А где Риоко? Разве не она обычно готовит?       — Забудь о ней, — отмахнулась вампирша, повиснув над кастрюлями. И снова к Харелл обращалась одна спина. — Госпожа Айко дала ей на сегодня другое задание. Так ты меня выручишь?       — Но куда убежали все остальные? Я шла из столовой по коридору, но ни с кем не столкнулась.       — Ами, ты долго думаешь!       — Это просто немного необычно, вы ведь всегда стараетесь держаться где-то поблизости…       — Разбежались куда-то, кто их там знает. Не бери в голову, наверное, засели где-нибудь за шитьём, прошлый раз вы привезли такие ткани.       — Шить днём, когда в замке полно работы? Разве не логичнее заниматься этим вечером?       — Ами, — не выдержала вампирша и обернулась, вперяя в обращённую обсидианы чёрных глаз. — С тобой всё в порядке? Почему ты обо всём этом думаешь? Бог знает, куда они запропастились, а я очень нуждаюсь в помощи. Карла приказал принести ему чай, но у меня нет лишних пар рук, чтобы заварить его и отнести. Отвлекусь, и прощай ужин! Отдувайся потом за остальных. Ты вроде бы слонялась без дела, так почему бы мне не помочь?       — Ладно, ладно, — сдалась обращённая, поднимая руки в знак признания поражения. — Может, мне лучше подсобить с готовкой, а чай отнесёшь ты сама? Господин меня вроде как не особо жалует, из всех девушек отправлять меня… Хорошо, сейчас сделаю и отнесу, — оборвалась она, заметив, как вампирша раздражённо сжала половник. — Прости, я сегодня немного рассеянная, нужно о многом подумать.       — Нужные листья справа на третьей полке. Чёрный чай. Первую заварку слей, подавать нужно вторую. С процедурой ведь ты знакома?       — Знакома.       Харелл молча приготовила напиток, поставила чайник и чашку с блюдцем на поднос.       — Удачи! — хлопнула её по плечу служанка у самого выхода.

***

      Стук. Стук. Стук.       Дуб глушил удары. Амелии казалось, словно она тарабанила костяшками в пустоту, когда за дверьми раздалось едва различимое «войдите».       Карла встретил её, лёжа на софе. Правая его рука свисала до пола, а левая расслабленно лежала на груди. Глаза его были открыты, и он смотрел в потолок невидящим пустым взором. На полу и под софой валялись мятые скомканные листы: часть была разорвана, другая — запачкана росчерками чернил. Сама чернильница валялась неподалёку — под столом, опрокинутая, от неё, как от трупа, расходились чёрные продолговатые борозды. Полки шкафа были полностью опустошены. От шкафов до стола проходила дорожка из сброшенных книг. Груда книг покоилась и на столе, сваленная в пирамиду. Окна были задёрнуты, но одна из занавесей болталась, сорванная с крепления.       В комнате будто прошёл ураган, но Карла лежал в его эпицентре, ничуть не смущённый. Пролети рядом комета — он бы не оглянулся, а продолжил лежать, бессмысленно уставившись в потолок. Он не был похож на человека, способного устроить такой беспорядок, но кроме него в комнате не было никого. Беспорядок почему-то не доставлял ему беспокойства.       — Чай готов, — невозмутимо произнесла Харелл, вкатив в комнату аккуратную тележку с сервизом.       — Оставь его.       — Где мне его расположить?       — На столе.       — Но стол занят книгами…       — Сбрось их.       — Разве они Вам не дороги?       На мгновение мужчина призадумался и чуть погодя добавил:       — Тогда сложи их обратно в шкаф.       Рассматривать его дольше было уже неприлично.       Девушка оставила тележку и принялась за уборку книг. Невольно глаза её зацепились за их названья: на нескольких толстых томах золотом были выгравированы иероглифы и ниже подписи «Троецарствие» том первый и том второй, подпись на нескольких других гласила «Повесть о Гэндзи», под ней прятались «Записки у изголовья», рядом — «Повесть о доме Тайра», «Сон в красном тереме», «Мэн цзы», «Путешествие на Запад». На обложках изображались сюжеты, нарисованные в традиционном восточном стиле: у героев — узкие-щёлки глаза, сливовидные лица и бесформенные расписные одежды, у пейзажей — сглаженность линий, простота первого плана, кусты и деревья, плывущие по линии горизонта.       — «Ши цзин» положи рядом с «Шу цзином», — внезапно оживился Карла.       — Что?       — «Ши цзин» с «Шу цзином».       «Понимать бы ещё, о чём идёт речь…»       — Не расслышала, что ли?       — Простите, как-как?       — Они же все подписаны.       Харелл переворачивала книгу за книгой, но ничего похожего на произнесённые прародителем слова не находила.       — Я не понимаю, таких слов на обложках нет…       — Их и не будет, это чтение иероглифов. Ты их не знаешь?       Обращённая отрицательно замотала головой, и Карла выдохнул — протяжно и с чувством, хлопнув себя по лбу.       — «Ши цзин» — это «Книга стихов», в ней собраны песни разных народов, а «Шу цзин» — «Книга заметок», древний философский трактат. Первая чёрная, та, что валяется у тебя под ногой, вторая — красная, лежит на краю стола.       — И мне нужно положить их вместе?       — Разумеется, — усмехнулся мужчина, будто более дикого вопроса в жизни своей не слышал. — Обе их составлял Конфуций, поэтому я не хочу, чтобы полки их разделяли. Они должны лежать вместе.       Девушка вновь оглядела бардак, наведённый им в комнате, и мысленно удивилась принципиальности в вопросе уборки книг, которые Цукинами сам недавно предлагал скинуть на пол.       — Рядом с ними поставь «Ли цзи» и «Чунь цю», первая — это «Книга церемоний», а вторая — военная летопись периода Вёсен и Осеней. И «И Цзин» пусть будет рядом.       — «И Цзин»? — неуверенно проговорила Амелия, боясь совершить ошибку. Все эти трактаты были для неё незнакомы, объяснения Карлы ни о чём ей не говорили.       — «Книга перемен», там перечислены древние гадательные практики. Все вместе эти труды образуют конфуцианское «Пятикнижие». Его изучение лежит в основе образования любого аристократа. Что-то наподобие человеческой младшей школы. В культурах Японии и Китая при успешной сдаче экзамена на знание «Пятикнижия» человек мог получить учёную степень и место чиновника. Хорошее владение его содержанием для простых людей становилось одной из редких возможностей подняться вверх по социальной иерархии. Умение же их трактовать и сейчас считается признаком хорошего вкуса. Неужели никогда не слышала?       — Нет, — честно призналась Амелия, расставляя названные талмуды в одном углу.       — Когда-то образованным человеком считался тот, кто мог ловко использовать изречения из «Пятикнижия» в разговоре. Тогда аристократы соревновались в искусстве вести беседы. Каждое слово ценилось на вес золота.       Обращённую удивила разговорчивость прародителя, который раньше не удосуживался лишний раз к ней обратиться. Однако словоохотливость его она списала на попытку отвлечься.       Вероятно, все эти книги являлись для него способом убежать от реальности.       Неудивительно, что между ним и этими толстыми фолиантами пролегала такая крепкая связь. Говоря о «Пятикнижии», он обращался не столько к ней, сколько к себе, и осознание, что эти книги реальны, насколько реален и мир вокруг, возвращали его к действительности.       — Хорошо, что ты ни о чём из этого не слышала, иначе бы тебе сложно жилось.       Ей искренне хотелось попросить Цукинами закончить свою мысль, но она не стала ничего спрашивать, боясь исчерпать свою удачу и вывести его из себя. К счастью, Карла сам оказался в настроении говорить:       — После Конфуция обычно изучают труды Мэн-цзы, он продолжил линию конфуцианства, но расширил её и ввёл принципиально новые понятия. Этот философ жил в период тяжёлой междоусобицы, когда различные царства ожесточённо воевали друг против друга. Чтобы остановить ванов от бессмысленных распрей, он много писал о том, каким должен был быть настоящий правитель. Так, у Мэн-цзы было «учение о сердце» или «Синь Сюэ». Согласно ему, человек способен познать окружающий мир только в том случае, если сначала познает себя, потому что «знание» идёт изнутри. Достойный правитель должен принимать решения, слушая сердце. Здесь и таится изъян.       — Какой?       — Чтобы сердце подсказывало правильно, оно должно быть чистым. Задача правителя, нет, человека, — сберечь своё сердце. Но разве у каждого из нас оно доброе и справедливое? Однако Мэн-цзы учил нас, что так и есть. В сердце каждого заложены добродетели, — и он усмехнулся. — К примеру, гуманность и сострадание. Нарушать эти принципы, значит, идти против природы. Уподобляться животному. Любое насилие противно сердцу и природе человеческой души. Следуя данному принципу, раз всякое сердце чистое от рождения, само желание навредить ближнему противоестественно.       — Мне нравится это учение.       — Оно не действует в реалиях нашего мира. С тем же успехом он мог бы придумать сказку, — рассудил Цукинами, приподнявшись с софы. — Оставь Мэн-цзы валяться. Он не заслужил места на полке.       Харелл с трудом подавила смешок. Карла рассуждал о нём, как о наказанном за проступок ребёнке, будто книга была не обычной бумагой в толстом переплёте, а разгневавшим принца просителем.       — Мэн-цзы не виноват, что люди здесь оказались недобрыми.       Мужчина посмотрел на неё скептически. В руках его повисли чашка и блюдце. По его застывшей позе Амелии показалось, что он вот-вот запульнёт в неё ими, но ничего подобного не произошло. Он отпил небольшой глоток и спокойно произнёс:       — Писать ложь — напрасно портить бумагу.       «Может, он надеялся, что, прочитав это, люди задумаются».       Цукинами усмехнулся, ничего не сказав. С его бледного лица сошли последние следы меланхолии, глаза приняли осознанное, сосредоточенное выражение. Он снова оказался не с ней, но уже в положительном смысле, так как мысли его переместились от чего-то далёкого и печального к насущным делам.       Как-то раз, ещё живя в поместье Муками, Амелия обожгла руку, зажигая камин. Пришедший вскоре в комнату Юма вместо того, чтобы тоже поддаться охватившей её панике, спросил, под всеми ли деревьями она собрала яблоки и не забыла ли намазать отпиленные от веток места садовым варом. Сначала его вопрос она посчитала верхом цинизма. В голове не укладывалось, что первым, что всплыло в его голове при виде её обожжённых пальцев, стал этот несчастный сад. Тогда она разозлилась и даже бросила в него кочергой — таким неуместным обращённая посчитала этот вопрос. До конца дня девушка рассуждала о том, насколько же подлым и неприятным оказался этот погрязший в своих нескончаемых грядках увалень. Обрабатывая пальцы, она думала о том, какую бы пакость ему учинить в отместку за столь циничное отношение. Руки, услышав эту историю, рассмеялся и объяснил, что тем самым его «брат» отвлёк её от ожога, и с его стороны это как раз и являлось самым гуманным и логичным поступком.       Возможно, для Карлы разговор о единственном, что представляло для него какой-либо значимый интерес, тоже являлось своеобразной разрядкой. Терапией, направленной на лечение себя.       — Передай, чтобы ужин не накрывали, — приказал Цукинами, допивая чай и ставя чашку с блюдцем на освободившийся стол.       Девушка как раз закончила расставлять книги и принялась собирать бумагу. Раскидывать её было легче, чем собирать. Но вряд ли кто-то, кому не приходилось таким заниматься, об этом задумывался.       По крайней мере, Карла не подгонял её и выглядел умиротворённо.       В эпицентре урагана всегда безопасней и тише всего.       Они больше не разговаривали, но девушка чувствовала на себе его пристальный взгляд.       Ей следовало бы внимательней отнестись к собранным здесь листкам, на части из них могла встретиться полезная информация, но рассматривать их в комнате времени не было. Оставалась надеяться, что она сможет разобраться в этих каракулях и обрывках в коридоре. Что бы ни было там написано, могло пролить свет на постигший мужчину приступ. Хотя и сложно было поверить, что какая-либо потрёпанная записка могла пошатнуть его окостенелое равновесие.       Бардак на полу и порядок в образе Карлы девушка не могла сопоставить и воспринимать, как единое целое, они не вязались друг с другом. Только взбалмошный человек мог так поступить, неужели он вправду взбалмошный, а внешнее хладнокровие — только фасад?       — Как закончишь, приготовь ванну.       Кивок. Никаких вопросов. Комки бумаги таяли под подушками пальцев.