Право на любовь...

Резкие вдохи и медленные выдохи давали мне подобие отсрочки, чтобы не кануть в омут кульминации финала этой лунной ночи. Машина подо мной приятно рокочет, проходясь вибрацией сквозь тело, вызывает покалывание на загривке, то ли от пережитых недавно ощущений, то ли от предвкушения скорости, ветра в ушах, ровной трассы и свободы… Той свободы, когда ты принадлежишь самому себе, когда наконец можешь управлять своим телом: задействовать голосовые связки, слышать, осязать и вкушать эти окрыляющие возможности, как можно больше, вот только… Мысли… Где они? Они у девушки, что со слезами на глазах просила не уходить… Не смог бы остаться и совладать с беспорядком, творящимся внутри, мне нужно подумать, отдалиться и прийти к одному решению, оно выскальзывает из общей массы других очертаниями надвигающегося хаоса, сносит разумением опоры моей привязанности… Темнота дорог, обтянутый дорогой кожей руль под пальцами, ветер с характерным запахом города, с мельканием теснившихся друг к другу домов и пёстрых витрин, постепенно угасающих и сменяющимся безлюдной свежестью… Моя жизнь стала похожа на потрёпанный временем шкаф, где можно было встретить разношёрстные экземпляры произведений: пожелтевших, старых, с оборванными страницами книг и новых, в свежем переплете, с хрустящей бумагой внутри, с запахом ванили… Фары, проезжающих с интервалом машин, на секунду слепили глаза, словно вспышки фотоаппарата, фиксирующего эпизоды пройденных недель, миниатюры, полюбовно складываемые мною в воображаемый альбом небольшого эмпиризма. Долго их «рассматривал». Преобладающая половина мне ненавистна, пройтись бы по ним ржавым гвоздём, оставляя рваные отметины… Я не избавился от своих опасений, не получилось, напротив, — отдался им, засасывая себя в воронку самобичевания. То, что я проживаю, оставляет послевкусие неправильности, какого-то отклонения, являя брешь в общепринятых межличностных нормах цивилизованного общества. Люди по природе не должны привязываться к объектам боли, но иногда, по-видимому, исправные механизмы дают сбой. Наверняка и под дулом пистолета я не смогу себе в этом признаться. Трудно, но оно сидит во мне и лезет всё выше, сбивая и стирая пальцы в кровь, карабкается вверх к вершине, на дне которой свалка якобы забытых мной «подарков» сраной судьбы… Джерен… Опасная петарда. Танцующая в жарких тропиках нимфа с зазывающим взглядом и заразительным смехом, благоухающая раем… Воспоминание, подорвавшее мой плоский покой невообразимым количеством эмоций… Я так привык к ней рядом, что уже не представлял день без её голоса, называющего меня любимым. Она не сыпала им надоедая, а произносила в моменты просьбы, поддержки, заботы, нежности, страсти… Каждый раз намертво вколачиваясь гвоздями в гроб моего скулящего внутри демона. Демона, который радовал своим отсутствием в моей голове, но иногда подавал голос, шлейфом оставляя чувство гадливости, которое натягивалось тяжёлой тканью выматывая. Я всё помню — день ещё не проходил без ныряния в персональный ад прошлого, — но вот и настало время, когда оно реже начало меня волновать, не приносило той реакции жгучей ярости, не удивляло новизной, а просто растянулось ровной линией равнодушия. Не имею прихоти лукавить, знание того, что прожитое не забудется, — это принятый мною факт, с которым предстоит свыкнуться и продолжить лодкой плыть дальше по бескрайнему каналу жизни… И мне нравилось, да, не всё всегда идёт по задуманному плану, но ты познаёшь, в расхождениях своих учишься, возлагая надежды на свой спутник, на яркий луч, что я хотел 24/7. Я сдерживал дикие порывы, наступая себе на горло, нарекая помешательство слабостью, убеждая не провозглашать и обречь себя на поражение. Признать слабость в женщине… Не каждая эгоистичная душа на это способна. Стоя когда-то, сжимая ладони на гладкой поверхности в кулак, вслушиваясь в рыдания, в запоминающиеся крики боли, в пронзительное отчаяние, я чувствовал, что проваливаюсь в рыхлую породу, откуда уже не вытянусь. Тогда вместе с Джерен, закрывшейся в ванной, меня душили невыплаканные слёзы, а на второй день я залил это бетоном. И так каждый грёбаный раз я запрещал себе и убивал эти дающие начало мизерные побеги, вырывал с корнями. Думал о постыдности права на такую роскошь как любовь, и гаже всего от того, что чувства зарождались к бывшему мучителю. Но бывшему ли? По-моему, она продолжала это делать, но уже морально заставляя страдать. Парадокс, но я сейчас согласен и на физические увечья, лишь бы эту боль в груди не ощущать… С ней я начал ценить мелочи, даже простой черничный торт стал чём-то особенным и запоминающимся. Когда горечь «праздника» была заедена сладким, этот день мне запомнился не нанесённой мною «раной», а её улыбкой в свечении пугливо трясущегося огонька на торте. А что касается до остальных, то я пустил всё на самотёк, оставил на милость судьбы: преподнесёт ли мне она очередной сюрприз или же, каприза ради, пощадит… Как в случае с переездом Госпожи Сехер, волей-неволей, приложившей руку к неизбежной расстановке. На маленькой кухне уютной квартиры состоялся разговор, который дался легко, да, с вяжущим привкусом неосуществившихся когда-то мечт, недействительных ожиданий. Но милая Джемре была единственной, кто внёс ясность в моё существование, она была верой в становление меня теперешнего, была надеждой, открывшей начало на тропу моего перерождения, и благодарность ей я буду носить до конца своего века. Всматриваясь в мягкие черты её лица, я больше не ощущал тот нетерпеливый трепет, сродни детскому празднику, который наступал с её появлением. Я не думаю о ней, не мечтаю, не ищу встреч, просто не хочу… Слишком другое, слишком не моё, чужое. Так какого я за неё цепляюсь, словно пёс, привязанный на цепь хозяином, в тоске, что он почешет за холку, а потом снова уйдёт. «Поздравляю с малышом, пусть Всевышний наградит его здоровьем и крепким духом», — произнёс я запоздалые слова, заходя внутрь. От неожиданности Джемре удивлённо подскочила. «Спасибо, — она приятно улыбнулась, продолжая убирать вымытую посуду в шкаф, но остановилась опуская руки. — Как ты?» «Совру, если скажу прекрасно», — криво ухмыльнулся, решив ей помочь. «Ты так внезапно отдалился… Меня сильно это печалит, Недим» «Мне жаль. Я не могу вернуть тебе это время, но отныне ты можешь связаться со мной, когда захочешь, поскольку я всегда рад тебе, Джемре», — выложил ей убежденную правду. «Тогда я этим воспользуюсь, так и знай. Послушай, ваши отношения с Дженком…» «Я тебя ещё не благодарил… — не дал договорить. Я не хотел, чтобы в наших отношениях с братом фигурировали третьи лица. — Ты дала мне тот старт, вследствие которого я понял, что способен на большие открытии. Мы преодолели такой путь… Спасибо, за разрушенные вместе преграды, за неоценимую поддержку… Просто за то, что появилась в моей жизни, Джемре. Спасибо». «Пожалуйста… — её улыбка вышла вымученной из-за слез, что она вытирала кухонным полотенцем, невольно сжимаемым ею в тугой жгут. — Поверь, и я тебе благодарна, за всё… Можно тебя обнять?..» Не мешкая я тогда притянул ее к себе. Обоюдные объятия веяли теплотой, как и прежде, сохранившей в себе родственный свет. Вернувшись обратно за стол, я не заметил напряженной атмосферы. Все были увлечены рассказами госпожи Сехер о работе, да и байки Дживана пробирали на смех… Но мои глаза были прикованы к жене, которая соблазнительно ела маленькими кусками пирог, рассасывая испачкавший ложку сироп. Вот капля осталась около рта… Лисьи глаза с хитринкой поймала мои, мгновение — и на общем фоне нас забросило в обоюдный мирок крышесносной похоти. Я уставился на эту каплю, практически видя наяву дальнейшие действия маленькой язвы… И вот розовый язычок намеренно проходится по губам и прячется в сладкой мякоти рта, а мне будто дали кувалдой по затылку. Острое возбуждение змёй ползет по позвоночнику, приятно холодя и покалывая, тянется вниз, где отдаётся болезненной необходимостью этой кокетливой бестии. Ну что ж, счёт сравнялся, маленькая шалость удалась… Мне нравилась эта дерзость, её самовыражение без капли лицемерия. Эта жизнь насмехалась надо мной: прежний Недим ужаснулся бы такому раскладу, и тем не менее эта женщина проникла мне под кожу томлением, просочилась в мозг постоянством мыслей. Меня много чего в ней влекло, первое и, пожалуй, основное — это милые родимые пятна, ставшие фетишем. Я мог облизывать и втягивать их в рот часами, не давая покоя упругой коже… Так же я тащился от её криков, от её дрожащего в экстазе тела. У неё была привычка: на пике кусать уголок нижней губы и с надрывом стонать. Моим обязательством было вытащить этот уголок и протереть большим пальцем, а после целовать. Джерен не замечала, но поцелуй всегда носил знак благодарности за подаренное, данное действие само как-то установилось. После нескольких раз я понял, что не смогу без этого своего рода ритуала уснуть, и этот пропуск будет сверлить напоминанием. Сидя здесь и выжимая из машины максимум, я выныривал за глотком воздуха из воспоминаний и погружался обратно извлекать замурованные тайны, словно из сундука Пандоры, только придав значение тому, что уже держу курс к дому, в тепло рук и бархат тела… Вяло поприветствовав двух охранников, мои глаза остановились на лужайке под деревом. Точно наяву я стал свидетелем того, как голыми руками раскапываю влажную после дождя землю, заклятием проговаривая слова об отсутствии совести и закапываю окровавленную рубашку Дженка. Сколько раз я проходил мимо этого места, не раз останавливался созерцая местность, но только сейчас сделанное ударило мне в голову своей дикостью. Знание, что одежда до сих под покоится там, прошлось мандражом, вызывая колкие мурашки, помогая волосам на теле становится дыбом. С этой рубашкой, сам того не зная, мозгами находясь совсем в другом, я будто заведомо похоронил брата живьём… Воображение бежало впереди, уже рисуя сцены трагедии, они ударили в грудь, замедляя процесс респирации. В эту секунду я задумался о том, а что если бы мой брат испустил тогда дух… »…Да бл*ть! Тебе нравится жить в этом, нравится восхваляться и считать себя лучше всех, но знаешь что, Недим? Ты такой же приземлённый червь, как все мы, который ищет свою лазейку в этой жизни, ищет то, от чего будет лучше, легче. Если ты думаешь, что я жил в счастье все эти годы, то чёрта с два это было так, Недим! Них*я подобного! Каждый день я просыпался с мыслями, что я чудовище, с желанием забыть нажирался до дна и падал вместе с тобой с того балкона раз за разом, выковыривая себя с мясом после! Это как рану зашить, ты пытаешься абстрагироваться, но она кровоточит и болит, не хочет заживать! — орал он на залитой светом луны поляне, сплевывая кровь с разбитых губ. — Спустя всё это время, я понял, что дышу, брат, потому что ты живешь, тоже дышишь… Ты отказываешься от этого дара? Отворачиваешься от людей, которые любят тебя? Может стоит притормозить и подумать, не то может наступить день, когда ты увидишь себя совсем одного, как отражение прошлого одиночества». «Не я стал причиной этого одиночества, а ты!» — заорал я, от злости резким движением отрывая бабочку и прикладывая к ноющей рассеченной брови. «Я не отрицаю, мать твою! Я сожалею! Всю жизнь жалею! Пойми ты это… Но посмотри на себя, где ты сейчас, пару минут назад выбивал из меня дурь заслуженными ударами, это ли не жизнь… — облокотился он на колени кашляя и тяжело дыша. — Хочешь верь, хочешь нет, но выговорись…потому что я за*бался скрывать в себе это, кузен… Но проблемы между нами так и остались нерешёнными. Моя суть всячески сопротивляется, отрицая толику правды в его словах, я околел в ненависти бесстрастной, в удобстве отрешения. Неустанно гоняясь за призраками прошлого, я возможно упущу единственного человека, с кем смогу построить счастливое будущее. Отворачивался я к дому с чувством незаконченности, с возникшей идеей фикс: выкопать вещь обратно… Несмотря на поздний час, в гостиной горел свет. Я покачал головой, сетуя на рассеянность сестры Нуртен, но быстро понял, что заблуждался. — Привет, — заметив меня, Джерен мило улыбнулась. — Привет… Почему не спишь? — Не спалось. Вот фильм решила посмотреть в кои-то веке, — не сводя глаз с экрана с быстро сменяющими кадрами, она продолжила есть, кажется, мороженое. — Будешь? — Мороженое? — Да, если хочешь промотаем фильм на начало. — Нет, и так сойдёт, — взяв ложку с лакомство, отправил в рот, падая с ней рядом на диван. — Уладил дела на фирме? — Ага… — соврал, смотря на неё домашнюю без всякой косметики, в обычной хлопковой пижаме. В последнее время её часто можно было увидеть в неформальном стиле, чего нельзя было сказать раньше. Это подкупало и заставляло ощущать в ней что-то уютное и родное… Своё…

***

Скрип гладкого паркета играл зловещую мелодию на натянутых струнах опасения. Поднимаясь по лестнице, я ощущала тревогу, чувство липкого страха и угнетения гирями тянули меня к полу, что хотелось припасть к нему в облегчении. Каждый шаг требовал больших усилий, и краски кругом всё тускнели, грязными разводами мешая видеть. Наконец моя нога тяжело вступила в знакомые мне стены, прикованный в никуда взгляд поднялся и передо мной предстал парень с кучерявым вихрем на голове и с запущенной бородой, сидящий в коляске. Он безразлично разглядывал серое небо за окном, временами его посещали нервные тики, его тело замерло в одном положении, словно нарисованный холост — застывшая, угнетающая собою картина… «Бедняжка… Кто он?» — задавалась вопросом. Мне вдруг подумалось, что я заблудилась и перепутала свой дом, где меня ждут родной простор и любимый…муж… Недим… Образ как мираж проскальзывает в сознание и на меня обрушивается лавина пройденных лет. Хлёсткий удар приходится на сердце, которое сдавливается с противным чавкающим звуком. Меня одолела сильная боль, до потемнения в глазах я изнемогала ею. — Недим?!. — немой крик вылетает тишиной, я нахожусь в бесцветной коробке, пытаюсь прорваться к нему, преодолеть преграду, но прилагаемые мною усилия тщетны… Господи, я всё упустила, не придала должного значения неогранённому бриллианту, спутав его с графитом. Если бы я стала для него поддержкой, если бы стала его помощью… А вместо этого за чрезмерным количество пустых «если» я вижу свой кошмар… Откуда ни возьмись к нему является рыжий Дьявол-Шениз. Ходит кругами, кидая высокомерные пафосные речи. Такая мерзкая в своём мнимом превосходстве над беззащитным… Следом к нему подходит девушка… Так похожа на меня, но я до отчаяния хочу, чтобы мои глаза ошиблись… Он сопротивляется, когда они его держат, ломают его напор, пихают в него крупинки белого яда… — Остановитесь… Хватит! Недим! Прекратите! Пожалуйста, хватит… — мои крики были безмолвны, и чем больше я пыталась сломать невидимые стены, тем сильнее меня отбрасывало назад. Воздух стремительно сходил на нет, голосовые связки надрывались, я харкала кровью вместо имени любимого… Умирала с ним в муках насилия за дымкой преграды, наблюдая остатки загубленного тлена, именуемого жизнью, жестокой судьбой, которую у него отбирали с самого детства, и по сей день он вынужден бороться за неё… Ровная поверхность подо мной трансформируется в какую-то вязкую жижу и я проваливаюсь в замурованный колодец. Оставалась там под пронзительно-исторгаемые мной крики, в чёрной тягучей субстанции, пока склизкие серые от грязи руки, опутывая всё тело, не начали душить, тянуть вниз всё глубже и глубже, пока в онемевший рот не попадает грязь, перекрывая мне воздух… С диким воплем я подрываюсь на месте, совершенно дезориентированная падаю на пол. Как не в себе начинаю ползти, натыкаясь на острые углы, но от шока боль оставалась недосягаемой. Сродни новорожденному слепому котёнку, я беззащитно прижалась к стене и выла, взахлёб выплёскивая пережитый будто наяву ужас. Кругом мне чудились эти руки, а полумрак дышал, разворачиваясь театром теней. Каким-то образом мне удаётся найти источник света и сон пропадает со щелчком выключателя лампы, которая врывается в мой кромешный ад ярким солнцем, ослепляя. Я звала его по имени в звенящей тишине, звала «летая» над пролётами бесконечных лестниц. Обессилев, безнадежно окликнула шёпотом на веранде и к огромному облегчению заметила его очертания в саду. Боясь спугнуть, я медленно к нему приблизилась. Это был Недим и он лопатой раскапывал землю. Кожу поскребло холодом и причиной тому была совсем не прохладная погода. Стало до тошноты жутко, пересилив взявшееся из ниоткуда головокружение, я подала голос. — Недим?.. — Опять не спишь… — Что ты делаешь? — Выкапываю тебе яму. Воздух вдруг стал спёртым, а услышанное дало какую-то убеждённость в продолжении моего ненавистного кошмара: — Недим, — всхлипнула, сдерживая вырывающиеся рыдания. Муж резко повернулся, заставив меня отскочить. В своём бреду показалось, что он меня ударит. — Ты чего? — растерялся он. — Да я шучу… — натянуто засмеялся, показывая ряд ровных, выделявшихся в темноте белых зубов. Державший меня страх отступил, вместе тем я ощутила слабую боль в ладонях, на которых красными полумесяцами выделялись следы от ногтей. — Не бойся… Неудачная шутка вышла, — добавил тише. — Зачем ты это делаешь? — совладав с дрожащим голосом, неуверенно указала на лопату, все ещё держась от него на расстоянии. — Долгая история… Скажу кратко: я откапываю свою совесть… — Это все ещё выглядит ненормальноненормально. — Иди домой, я скоро, — усмехнулся и продолжил небольшими кусками отрывать почву от ровной поверхности зелёного газона. Развернулась с намерением вернуться, но приросла на месте: особняк смотрел на меня страшным монстром, величественно возвышаясь. — Любимый, пойдём вместе, пожалуйста… — прохрипела, задыхаясь. — Что с тобой? — прищурился он, скользя изучающим взглядом по моей взъерошенной фигуре. Я прикидывала, в какой красе я перед ним предстала, но это последнее, что меня заботило в непроходимом приступе паники… — Джерен?! — позвал он меня громче. Вздрогнув, я заплакала от необъяснимых эмоций, сердце стучало где-то в глотке а тело вновь потряхивало от надвигающегося нервного срыва. Бросив лопату, Недим в два шага сократил между нами расстояние и рывком обнял: — Чёрт возьми, я не хотел тебя пугать… Успокойся. Цеплялась за него скрюченными пальцами мне казалось, что он единственный спасательный круг, не дающий утонуть в дебрях надуманного морока. — Шшш, прошло… — шептал он, перебирая мои волосы. Через некоторое время, чутко уловив мое успокаивающееся сердце, обхватив за подбородок, настойчиво приподнял к себе моё лицо: — Объясни, что происходит? Почему ты в таком состоянии? — Ничего. Просто проснулась, тебя рядом не было и… — мой ответ сошёл на нет и я неловко отвела глаза в сторону. — Ты выглядишь неважно и явно недоговариваешь. Посмотри на меня. — Ты же не смотришь, когда я прошу, почему я должна? — хмыкнула в насмешке. — О, ты вернулась? Узнаю свою язву… — хмыкнул он следом, но улыбка не коснулась его глаз, они оставались в холоде подозрения. — «Свою»? — округлила я глаза в фальшивом удивлении, пытаясь свернуть его с пути настойчивых выяснений. — Разве нет? — легко продолжил он. — Ну не знаю… То ты совершенно неприступен, то настойчив, то строишь из себя строгого мужа и… — Не обязательно заговаривать мне зубы, Джерен, — как-то по-доброму подловил он меня. — Ты не хочешь говорить. Теперь моя очередь тебя понимать, да? — Ты прав, прости, — спряталась в ямке между его ключиц, согреваясь на тёплой груди. — Ночь какая-то бесконечная… — Согласен. Ладно, идём. — А как же «совесть»? — Подождёт. — сказал он, за плечи направляя меня к дому.