***
Мягкий, золотистый свет на несколько мгновений озарил укрытую ночной тьмой улицу. Пространство вокруг него стало вязким и тягучим, неспешно закручиваясь спиралью вокруг кротовой норы, из которой вышла Мари. Как только обе ноги девы оказались на твердой земле, портал закрылся. На улице было тепло и несколько душно, воздух стоял совершенно недвижимый и пах зеленью. Ночная Столица была прекрасна в своей тишине и, особенно, мерцающих в черном небе звёздах. Дева шла осторожно, но стук её каблуков всё равно отдавался глухим ударами по белокаменной дороге, что в темноте приобрела серовато-зелёный цвет. Она остановилась у калитки заросшей плющом и слегка толкнула дверь, небрежно и даже несколько грубо, зацепив и чуть не порвав одну из лоз. От этого движения, растение, что мирно покоилось наверху калитки, сорвалось и провисло. Мари лишь отпихнула мешавшую лиану и вошла во двор. Ночью, этот сад выглядел особенно волшебно, но в то же время пугающе. Внутренний двор был полон цветущих роз, источающих приятный аромат. Но сад явно был в запущенном состоянии, за ним будто никто особо не ухаживал и потому, среди нежных бутонов виднелись иссохшие трупы цветов. Идя к белому особняку, что в ночи ещё больше походил на домик лесной волшебницы, заросший плющом, Мари чувствовала себя несколько более уверенно. Каменная дорожка поросла мягким мхом, который глушил стук её каблуков. Поднявшись по небольшой лестнице Мари приложила ладонь к двери, но немного подумав, решила просто постучать. Прошло несколько секунд в прекрасной тишине, и дверь тихонько отворили. Мари тут же забежала за угол. Дверь открылась чуть шире, при этом на ней осталась висеть цепочка. На улицу высунулась несколько удивлённая мордашка Изабеллы, девушка всё ещё была в своём пыльно-розовом платьице с белым передником. Она быстро оглядела доступную ей часть сада, но выходить явно не собиралась. Мари, с досады скрипнув зубами, щёлкнула пальцами, и Изабелла замерла. Выходя из своего небольшого укрытия, дева попутно достала револьвер из набедренной кобуры. Подойдя к двери, она подставила дуло ко лбу девушки и спустила курок, в тот же миг чуть ослабив лёд сковавший время. Изабелла с глухим шлепком упала на пол, по которому, пенясь, начала расползаться лужица белоснежной крови, медленно приобретающей алый цвет. Мари осторожно просунула руку в прихожую, и с небольшим трудом сбросила защитную цепочку. Та с лязгом упала в низ, дверь открылась. Перешагнув бездыханное тело и немного прикрыв дверь Мари прошла в дом. Внутри стоял мягкий зеленоватый сумрак и всё тот же лёгкий аромат роз. Дева на некоторое время замерла пред небольшим белым комодом с изогнутыми ножками, на котором стояли маленькие серебряные часики. Их стрелки застыли на без двадцати минутах десятого от полудня. Ещё несколько потупив взгляд в стоящие часы Мари отправилась на кухню. Она была небольшой, но светлой. Даже зеленоватый мрак внутри этой комнаты был не таким густым. Быстро оглядев столешницы дева поспешила найти подходящий нож. Ей нужен был большой и тяжёлой, такой, каким обычно режут мясо, чтобы без особого труда можно было отрубить хозяйке дома руки. Мари заглянула во все шкафчики, коих тут было не мало и успела вдоволь нанюхаться разных специй и пряностей, от чего у неё начало зудеть в носу. В конце концов, открыв один из верхних ящичков она нашла его — большой полностью стальной нож. В руке он лежал удобно, хоть и был достаточно увесистым. Дальнейший путь Мари пролегал на второй этаж, в спальню Милисы. Дева поднималась по лестнице тихо и неспешно, будто боясь, что под ней скрипнет ступень. Но дом был тих, лишь её лёгкие шаги и тяжёлое дыхание нарушали его покой. Медленно опустив серебристую ручку Мари потянула её на себя, дверь тихонько отворилась. Деве было с непривычки неприятно, за два года, проведенных в академии, она усвоила урок — всё что открывается должно скрипеть — тихо, громко, резко, неспешно, протяжно или кратко. Но в этом доме всё было так бесшумно, что невольно повергало в страх. Осторожно войдя в комнату Мари первым делом направилась к спящей у ног хозяйки белой кошке. Она, свернувшись в пушистый комочек, положила аккуратную мордочку на свои лапки. Мари старалась идти как можно тише, попутно занося над головой тяжёлый нож. Глубоко вдохнув и затаив дыхание, дева резко опустила тесак. Послышался глухой удар и хруст костей. Белый мех кошки и одеяло под ней стремительно окрасились в тошнотворно-алый цвет. Облегчённо выдохнув, Мари подняла взгляд выше. Милиса мирно спала, чуть повернув голову набок. Её руки покоились на груди, что слегка вздымались от ровного дыхания, теперь единственного звука в этой комнате. В зеленоватой мгле спальни вьющиеся волосы хозяйки уже были подобны пролившейся на белые подушки крови. Дева обогнула кровать, подойдя ближе. Милиса и правда дышала — тихо и спокойно. Мари скрипнула зубами, Боженька был прав, она ослабла. Её сил больше не достаточно, чтобы они могли равняться с айвой. Да, Милиса была несколько слабее того существа, что Мари встретила под личиной той девочки, но тем хуже. Настанет миг и Мари и вовсе не сможет противостоять ангелам, самым обычным, тем чья айва намного слабее. Зубы девы скрипели всё сильнее, пальцы крепче сжимали тяжёлый нож. Она сама была в этом виновата. Не надо было разрывать свою душу, надо было успокоиться и подумать, подумать как ещё можно было спастись, ну или на худой конец подождать, когда действие магии само собой иссякнет. Что ж, жалеть о сделанном уже поздно. Неспешно скинув туфли, сейчас они будут мешать, Мари осторожно забралась на кровать и аккуратно, перенесла одну ногу через Милису. Колени девы немного провалились в мягкую перину, она села сверху, почти прижимая жертву к кровати. Милиса чуть дернувшись мягко оттолкнула Мари, должно быть решив, что ей на живот легла кошка. Данный жест несколько раззадорил деву, и она слегка ухмыльнулась занося тесак над рукой ещё ни о чем не подозревающей молодой женщины. Губы Мари разъехались в злобном оскале, обнажая острые клыки, и она тут же опустила руки. Тесак рассек воздух с лёгким свистом. В тот же миг послышался пронзительный хруст. Милиса, резко распахнув глаза сдавленно вскрикнула от острой, обжигающе-холодной боли в плече. Мари тут же села на неё, придавив к постели и сжимая бедрами её ноги. Но это явно было лишним Милиса совершенно не сопротивлялась, её хрупкое тело лишь содрогались в мелкой дрожи от невыносимой боли. Её глаза, ещё не успевшие привыкнуть к мраку, не могли различить абсолютно ничего, и с них катились крупные слёзы. Мари вновь подняла тесак и быстро, пока жертва не отошла от шока, пока не проснулась окончательно, придя в ясное сознание, резко опустила его только уже над другим плечом. Тишину дома вновь разорвал пронзительный, полный боли и ужаса крик, сменившийся надрывным всхлипами. Мари отложила тесак и небрежно скинула на пол сначала правую руку, потом левую, с которой пришлось ещё несколько помучаться, разрывая тонкую полоску кожи, что всё ещё связывала её с телом. — Вот и всё. Теперь мы можем спокойно поговорить. — утерев окровавленной ладонью пот со лба самым невинным тоном произнесла Мари. Сознание Милисы медленно начинало яснеть. Её глаза больше не смотрели в произвольную точку пространства. Взгляд молодой женщины был устремлен на Мари, буквально пожирая деву немой яростью. — Ну, ну, не плачь, у нас впереди веселая ночь. — ласково пролепетала Мари смахнув горячие слёзы с холодных щёк Милисы. Её слова девушка слышала плохо. В ушах всё ещё стоял громкий стук собственного сердца. И боль. Милиса не могла думать ни о чем кроме боли, от которой дрожало всё её тело. — Хорошо. Давай начнем. И так, где твой дневник? — нагнувшись к уху Милисы, так чтобы она точно могла её слышать, раздельно произнесла Мари. В этот миг лицо Милисы искривила притворная, пропитанная болью улыбка. Молодая женщина чуть прищурила голубые глаза, смотря на Мари с надменной насмешкой. Она вновь слегка вздрогнула, и собрав все оставшиеся силы и волю, ответила тихим, но самым спокойным и приятно-нежным голосом: — Там, где ты его не найдёшь. Этот ответ привел Мари в бешенство. Она схватила Милису за ворот ночнушки, несколько раз весьма грубо встряхнула и бросила обратно на холодную, пропитанную липкой кровью простыню. — Что мне сделать, чтобы ты начала говорить?! — полным злости и дрожащим от ярости голосом воскликнула Мари. Милиса не ответила. Она лишь отвернула голову и закрыла глаза, как бы стараясь сбежать от страшной реальности, ужасной пытки, которую ей предстояло пережить. И совершенно не важно скажет она сейчас правду или будет упорно молчать, исход будет один. Ибо её ответ не понравится Мари. Мари вновь потянулась к тесаку с секундной мыслью, что было бы неплохо помимо него захватить ещё и обычный, маленький ножик: «но ничего, и так пойдёт». Дева осторожно опустила лезвие на шею Милисы, потом чуть ниже, будто выбирая наиболее удобное место. Немного подумав, и решив, что совершенно не важно откуда начинать, она надавила сильнее. Милиса, стиснув зубы, ещё крепче зажмурила глаза. От давления и холода напрягался каждый мускул её тела. Острое лезвие легко протыкнуло и разрезало кожу, выпуская наружу кипящую кровь. От боли Милиса тонко заскулила. Мари, напротив, от удовольствия и напряжения, чуть высунув язык, продолжила вести лезвие вниз, до самого живота. Отложив нож, дева распахнула разрезанную, пропитанную кровью ткань ночнушки, обнажая аккуратную грудь Милисы и довольно глубокий разрез от ключиц до пупка. — Ну вот, сейчас будет больно. У тебя всё ещё есть шанс рассказать мне, где ты спрятала дневник, и я прекращу всё в ту же секунду. — ласково промурлыкала Мари, заводя ногти под кожу Милисы. Молодая женщина, медленно выдохнув, издала пропитанный болью стон, сглотнула и вновь зажмурила глаза. Ей не хотелось чувствовать боль. Она сводила её сума, медленно лишая рассудка, ломая и без того хрупкое сознание. Но всё что ждало её в ближайший час, если Мари не кончит раньше или ни дай бог позже — это слепая боль. Конечно, была ещё небольшая надежда на то, что нервы Милисы сдадут раньше, чем кончится пытка, и она сбежит от боли в бескрайнее небытие, но это было бы слишком просто. Она быстрее сойдёт сума, чем погрузится в беспробудный сон. Мари тем временем начала сдирать кожу, медленно, но не аккуратно. Она всё ещё жалела, что не взяла с собой маленький ножичек им было бы намного удобнее делать это. Спустя несколько минут безуспешных попыток воплотить задуманное у неё страшно устали пальцы, и заболели ногти. Тогда, подумав, что терять ей особо нечего и можно попробовать сделать что-нибудь необычное, дева щёлкнула пальцами. В нескольких сантиметрах от её руки открылась небольшая кротовая нора, вокруг которой спиралью закручивался мягкий золотистый свет, несколько резавший привыкшие к мраку глаза. Просунув руку в портал Мари попыталась нащупать нож, но пока её липкие пальцы перебирали только столовые приборы: ложки, вилки, ещё ложки… Вдруг пальцы девушки скользнули по чему-то гладкому, немного более толстому, чем другие приборы. Схватив эту вещь Мари высунула руку и закрыла портал. В ладони у неё и правда лежал небольшой нож. — Теперь дело пойдет быстрее. — уже со злорадной улыбкой прошептала дева. — Скажи, — тихо начала говорить Милиса, Мари замерла, внимательно уставившись на молодую женщину. — зачем ты делаешь это? — Зачем? — удивлённо переспросила Мари. — Я же сказала, мне нужен твой дневник. Если ты не планируешь говорить, где он, тогда заткнись и не трать силы, они тебе ещё пригодятся. С этими словами Мари запустила лезвие под кожу. Милиса, глубоко вдохнув, струдом сдержала рвущийся наружу крик. С ножом дело и правда пошло быстрее. Но дева всё так же была не аккуратна, впрочем это её особо не заботило. Сладковатый запах крови уже пропитал всю спальню. Милиса, кажется, уже привыкла к боли. Её глаза бессмысленно смотрели куда-то в стену, она больше не задыхалась и не дрожала. Комната вновь наполнилась тишиной. Раздражающей тишиной. Мари бросила нож и резко сломала одно из ребер, вырвав из горла Милисы пронзительный крик. С её глаз вновь потекли слезы, и она начала слегка извиваться предпринимая жалкие, бесполезные попытки высвободиться. Мари это явно раззадорило. Ломать ребра оказалось куда интереснее чем срывать кожу. Дева нагнулась над раной, неспешно просунув в неё руки. Послушался негромкий хруст и Милиса вновь вскрикнула, дернувшись от жутко-острой боли. Мари чуть хихикнула, раздвигая ребра. Милиса ощущала это куда более ярко, чувствуя как напрягаются кости, как они, похрустывая, расходятся в стороны, открывая перед Мари всё содержимое грудной клетки. — Ладно, раз уж ты, всё равно решила молчать до победного, тогда, я тебя поздравляю. С этими словами Мари маниакально улыбнулась, обнажив длинные белые клыки. — Прошу, — всё так же тихо начала Милиса, но Мари её уже не слушала. — Прошу, скажи чего ты хочешь! Рука девы скользнула по лёгкому вверх и немного сжала трепыхающееся сердце. Она продолжала сжимать его всё сильнее и сильнее, до тех пор пока её пальцы полностью не сомкнулись на нем. В этот момент Мари сжала его с такой силой, что её ногти пронзили орган, и она вырвала его из груди, в тот же миг раздался последний самый громкий и болезненный из всех криков Милисы. Её тело мгновенно обмякло, глаза покрылись мутной пеленой. Мари меж тем продолжила вытягивать из тела молодой женщины остатки души. Её основная часть покоилась в сердце, что ещё слегка сокращалось в руке девы. Но как только все белые нити покинули тело Милисы, Мари поняла, что совершила страшную ошибку. Нити впились в её руку с такой силой, что казалось высвободиться из них невозможно. Они разделялись на более тонкие и совершенно свободно входили под кожу. Перед глазами Мари начали распускаться черные цветы, стремительно погружая сознание в мрак. В это же время в голове послышался знакомый голос отца: «Мари, ты у меня такая умница. Ты добьешься больших успехов в зельеварении». Мари прикусила губу, пытаясь при помощи боли вернуться в реальность. Но её тело уже ярко ощущало нежное тепло маминых рук. Она чувствовала легкий запах воды, такой приятный и родной. Чувствовала, что сидит на коленях, обнимая матушку. В этот момент пред девой ярко предстало её лицо — изящное и светлое, точно как у мраморной статуи, с чуть прикрытыми, глубоко-синими, но отдававшими лёгкой зеленью глазами, подобными морской пучине. Мари потрясла головой, тщетно пытаясь прогнать виденье, но всё было без толку. Вот, ей тринадцать, она сидит на коленях матери обнимая её и с широкой, счастливой улыбкой, смотрит в её холодные, но такие нежные, исполненные любовью глаза. Вот изящная рука матушки осторожно касается мелких кудряшек, а потом и самой головки Мари, ласково гладя по макушке. Лицо матушки тоже меняется, на нем появляется лёгкая, тёплая улыбка и вот уже сама Мари расплывается в ответных чувствах. — Я хочу к маме! — сквозь виденье прокричала Мари. — Хочу, чтобы она снова обняла меня! Хочу к отцу! Хочу, чтобы он снова похвалил меня! Резко распахнув глаза, от собственного, неожиданно-громкого возгласа, Мари поняла, она всё так же упирается коленями в мягкую перину, слегка сжимая бедрами ноги Милисы. Молодая женщина лежала под ней совершенно неподвижно, а на её измученном болью лице застыло выражение глубокого ужаса. Мари перевела взгляд на свою руку, в которой так яростно сжимала её сердце. На глазах девы начали появляться лёгкие проблески слез, которые тонкими, мокрыми дорожками скатились по щекам. Мари опустила руку, расслабила пальцы, выронив остывший орган. Зубы девы вновь противно скрипнули, лицо исказилось в гримасе ни то слепой ярости, ни то глубокого горя. Она вновь схватила Милису, впиваясь ногтями в остывшие, липкие остатки того, что когда-то было плечами. — Верни их! Верни мою семью! Чудовище! Верни их… Казалось, она может кричать бесконечно долго. Ей хотелось кричать, кричать до тех пор пока не сядет голос. Кричать, раздирая горло, пока вместо слов из него не послышаться хрипы смешанные с болью. Но Милиса уже не слышала её истерики. Она лежала неподвижно и тихо, смотря куда-то в стену мутно-серыми глазами. А Мари продолжала кричать, впиваясь ногтями в её медленно остывающее тело. Её просьба оставалась неизменна: «Верни их! Верни мою семью!». Это было единственное желание Мари. Желание, раде исполнения которого, она была готова на всё!***
По телу всё ещё растекалась боль, в ушах стучало биение сердца, а в горле будто застыл давящий крик. Её всё ещё трясло от ужаса и боли. Она не могла спокойно сидеть, откинувшись на спинку мягкого кресла и даже чашка чая, любезно предложенная хозяйкой Белой башни, не могла унять мелкую дрожь. Безымянка ходила рядом, шаркающий стук её каблуков отдавался гулким эхом по пустой светлой библиотеке. Гостья, несомненно интересовала её, но в таком состоянии с ней было мягко говоря скучновато. Колдунья облокотилась о спинку кресла, стайка серебристых бабочек вложила в её раскрытую ладонь серебряный гребень, и Безымянка, устроившись поудобнее, принялась аккуратно причесывать вьющиеся волосы Милисы. Молодая женщина не сопротивлялась. Она вообще сидела тихо, лишь иногда вздрагивая. — Знаешь, я получила твой подарок. — устав от тишины начала Безымянка. — Твой дневник, на редкость занимательная вещь. Ежели я бы получила его на несколько веков раньше, когда ещё была жива, то… Тут колдунья замолчала, и прихрамывая, обогнула кресло, присела на колени, смотря в безразличное лицо Милисы снизу вверх. — Я слушаю вас. — неожиданно, тихо произнесла Милиса. — Правда? — склонив голову на бок спросила Безымянка. — Я уж начала волноваться, что ты и правда умерла. Ну, знаешь, некоторые книжники после смерти оказываются здесь и просто сидят молча, смотря в пол стеклянным взглядом. — поднявшись, с некой тоской произнесла Безымянка. — Я не книжник, я ангел. — всё так же тихо и холодно отозвалась Милиса. Безымянка, закатив глаза и тяжко вздохнув, вскинула руку с тростью к потолку. В тот же миг отовсюду слетелось множество серебристых бабочек, образовавших мягкое кресло, в которое упала колдунья. Она положила трость себе на колени, взяла из воздуха чашку ароматного чая и, глубоко вдохнув приятный запах малины, сделала несколько глотков. Она всё ещё смотрела на сидящую пред ней Милису. На её бледное измученное болью лицо, уставшие глаза, которые потеряли свой пронзительный голубой цвет и сейчас были грязно-серыми. Губы молодой женщины были слегка надуты, как у обиженного ребенка, но при этом совершенно белыми. Её плечи, на которые крупными алыми кудрями стекали длинные волосы, изредка вздрагивали. Безымянка не могла сидеть на месте, ей казалось, что её саму только-что пытали, от того фарфоровая чашка с чаем в её руке слегка подрагивала, а мягкое кресло казалось жёстким и неудобным. Милиса была частым гостем и в какой-то мере близкой подругой для Безымянки, чего колдунья, конечно признавать не хотела. Но ей всё равно было мерзко на душе, тревожно и горько. Но что она могла сделать? Она здесь, в окружении мириадов книг. Она больше никогда не возьмёт в руки перо, никогда не напишет сказку, счастливую сказку, хотя бы одну. Безымянка часто думала об этом, смотря на свою подневольную гостью. Ей хотелось написать сказку для неё, первую и единственную сказку со счастливым концом. Сказку, в которой храбрый рыцарь спасает прекрасную принцессу от злого дракона, и они заживут долго и счастливо. Но этого не будет. Не будет никогда. Отпив очередной глоток чаю и с большим трудом протолкнув его в горло Безымянка вдруг криво улыбнулась. В её память врезалась странная встреча. Она была сегодня? Или быть может вчера? А может её и вовсе не было, и это просто разыгравшаяся фантазия, наконец раскаявшийся злой колдуньи? — Что-то случилось? — тихо спросила Милиса, заметя изменившееся лицо Безымянки и тем самым вырвав колдунью из её мало приятных мыслей. Безымянка вновь подняла взор на гостью, потом опустила в чашку с чаем. С губ колдуньи никак не хотела сходить эта странная, несколько счастливая улыбка. — Я встретилась с одной ведьмой. — странным, несвойственным себе голосом начала Безымянка. — Она сказала, что создаст чудо и счастливо окончит мою сказку. Я уже забыла про эту историю. Принцесса в ней давно мертва. Храбрые рыцари перевелись, а злой дракон, спрятался под личиной мудрой наставницы, любящей матери и справедливого правителя. Как думаешь, мне это просто почудилось или в этой сказке и правда могла появиться новая фигура? И эта фигура пришла по собственному хотению, сама привязала к себе нити, согласилась с правилами и решила во что бы то ни стало победить… Безымянка говорила ещё долго, упорно смотря в чашку с чаем и будто мечтая утопиться в ней ни то от тяжкого горя, ни то от небывалого счастья. Милиса слушала её внимательно не перебивая, не произнося ни слова, а на её лице тоже медленно возникала теплая улыбка. И вот, когда Безымянка замолчала, и в зале библиотеки вновь воцарилась тишина, Милиса ответила ей, своим привычным, тихим и ласковым голосом: — Вы уверены, что принцесса и правда мертва? Вы уверены, что храбрые рыцари перевелись? Вы уверены, что победа дракона окончательна и бесповоротна? Безымянка, наконец оторвав взгляд от чашки, уставилась на Милису, будто пытаясь понять, что до неё хочет донести собеседница. Милиса тем временем совсем ожила, всматриваясь в поникшее лицо колдуньи холодными, но блестящими глазами цвета ясного неба. — Вы мертвы. А ваша сказка неоконченна, так почему бы куклам не взять судьбу в собственные руки? — уже несколько пренебрежительным тоном, слегка прищурив глаза продолжила Милиса. — Любая, даже самая сильная магия с годами слабеет и в итоге рассыпается подобно трухе. Сколько лет минуло с вашей смерти? Почти полторы тысячи! Это не малый срок, я бы даже сказала достаточный, чтобы чары, начали обращаться в пыль. Что ж, не будем о грустном. — поднимая со столика чашку ароматного чая, Милиса начала переводить тему в более позитивное русло. — Я рада, что мой дневник показался вам весьма занимательным, ибо я планирую подарить вам и оставшиеся две книги. После этих слов глаза Безымянки вспыхнули живым огоньком, она воодушевленно взглянула на Милису, нетерпеливо ожидая, что ещё она скажет. Но, кажется это было всё. Несколько помявшись и потупив взор в чашку, Безымянка спросила: — Чем я обязана такой чести? — Льстить не буду, ничем. Просто в материальном мире от них больше бед, чем проку. — небрежно ответила Милиса отпив несколько глотков чая. — Вот как… Но, ты всё равно развеиваешь этим мою скуку! — всё ещё вдохновленным тоном произнесла Безымянка. — Я отблагодарю тебя за это, ибо в метамире не осталось книг, которых бы я не прочла. — Это весьма благородно с вашей стороны. — мягко улыбнувшись ответила Милиса. — Что ж, что бы такое тебе поведать? — задумчиво подняв взор к бескрайним сводам библиотеки начала Безымянка. — О, знаю! Есть легенда об озере Богов. Ты знаешь её? — склонив голову и с любопытством уставившись на Милису спросила Безымянка. — К вашему счастью, нет. — с некой иронией заметила Милиса. — Замечательно! — радуясь подобно ребенку воскликнула Безымянка, Милиса в ответ всё так же слабо улыбнулась. Колдунья поудобнее устроилась в кресле, отдав чашку чая пустому пространству, которое любезно согласилось её подержать, и начала свой рассказ: — Это озеро сокрыто в горах. Ночью в нём спит солнце, а днём покоится луна. Его воды — слёзы феи снов по умершей сестре. И ежели омыть ими раны — они затянутся вмиг. Эта вода исцелит неизлечимо больного: немому подарит голос; глухому — слух, а слепому зрение. И эта же вода, подарит покой душе, что проклята бессмертием! — с этими словами в алых глазах колдуньи скользнул огонёк безумия, а губы растянулись в несколько злорадной ухмылке. — Теперь ты знаешь, что лекарство от твоего недуга есть! Милиса, печально улыбнувшись, опустила голову и слегка отвернулась прикрыв глаза. Казалось, она была готова услышать любой бред из уст полоумной колдуньи, но только не это. Она свыклась с мыслью, что смерь для неё подобна чуду — невозможна. Сейчас же Милиса даже не знала какое из чувств овладевает ей сильнее — небывалое счастье? Её мечта уснуть вечным сном и не проснуться наконец исполнится? Десять лет безуспешных попыток принесли свои плоды! Или всё же тоска, осознания того, что умирать больше не хочется? — Тебе пришелся не по нраву мой рассказ? — с грустным любопытством склонив голову набок спросила Безымянка. — Нет, нет… Что вы… Очень даже. — мило улыбнувшись ответила Милиса. — Что ж, в таком случаи, тебе уже пора. — резко поднявшись с уютного кресла Безымянка направилась к Милисе. — Да, тебе определенно пора уходить. — нежно поглаживая мягкие волосы молодой женщины продолжила колдунья. Милиса вновь слабо улыбнулась и закрыла глаза. Её образ начал таясь, растворяясь в светлой пустоте библиотеки. Её волосы выскользнули из тонких пальцев Безымянки, оставив колдунью стоять над пустым креслом и смотреть нежно-властным взглядом на свою ладонь. Лицо Безымянки на несколько секунд исказила усталость одиночества, быстро сменившаяся на знакомую, безумную улыбку — маску кукловода, что сидя за кулисами наблюдает за представлением и иногда дёргает за ниточки кукол, что вышли за рамки отведенной им роли. Только нитей в руках у неё уже давно не было…