Эпитафия Эдэль

      11 эгригорхаса. Понедельник.       Время неумолимо близилось к середине лета. Поэтому, несмотря на столь раннюю пору, а было около восьми утра, на улице уже во всю пекло жаркое солнце. Воздух в центре Столицы пах по-особенному, не просто духотой, а тошнотворной сладостью, отдававщей гнилыми нотками. Впрочем, если вы родились, выросли и готовитесь умереть здесь, этот аромат покажется вам совершенно непримечательной обыденностью. Поэтому, в большинстве случаев, столичное общество боролось только с жарой. Особенно преуспевали в этом дамы. Длинные волосы они собирали в изысканные прически, дабы не потела шея. Не меньшего внимания заслуживала и одежда, которая менялась кардинально. Сложные платья изобилующее множество складок, оборок и кружев сменялись на простые из тонкого, полупрозрачного муслина. Завершал летний образ, в обязательном порядке, веер, а если дама не хотела загореть, то ещё и зонтик. Мужчины же не могли позволить себе столь обширной смены гардероба, разве что снять кафтан.       Впрочем, в столь ранний час любителей развлечь себя зрелищной казнью нашлось немного. А учитывая внезапность события, большинство просто не могло его посетить из-за невозможности отменить утренние процедуры. Если честно, то утро понедельника, для большей части высшего общества Столицы, наступало ближе к часу от полудня, так как ночь воскресенья зачастую могла быть крайне бурной и весёлой. Так что сегодня в амфитеатре было не много людей, буквально! Старый император сидел в своей ложе, парясь в янтарной мантии, обшитой мехом горностая и вытирая пот, скапливающийся на лобных складках и под тяжёлой золотой короной. Его внучка, одетая по последней моде, старательно обмахивала себя веером, попутно о чём-то мило воркуя со своей фрейлиной. Бедная имперская свита, тоже чахла о жары. Пара министров, пришедших сюда лишь по долгу работы, старалась сохранять невозмутимость относительно погоды. Святой отец — дряхлый старик в красной мантии и шапочке, обтирал свою лысую макушку платком, который уже можно было выжимать. Его верные псы, в составе четырех инквизиторов, были ещё пуще не готовы к утренней жаре. Их черная кожаная униформа явно доставляла им дискомфорт. Одни из мужчин, за неимением веера, обмахивал себя и товарищей шляпой. Глава ассоциации магов, будучи уже дамой в возрасте, не могла себе позволить появиться на людях в платье из муслина, а потому она и несколько её кошек жарились в форменных платьях. Одну из ведьм жара и вовсе настолько вымотала, что она клевала носом, прилагая неимоверные усилия дабы не уснуть. Примечательно, что несмотря на столь небольшой зрительский состав, места были заняты довольно плотно. Служители господа ютились в одной части, ведьмы в другой, максимально далеко друг от друга и лишь императорская свита, разместилась максимально свободно.       Когда часы пробили ровно восемь, ждать уже кого-то не было смысла, ибо все кто хотел, мог и должен был прийти, собрались. Двое инквизиторов, крепких мужчин лет сорока, вывели на арену молоденькую девушку. Её белокурые волосы, собранные в косы, сильно растрепались. Она была связана так крепко, что с трудом могла передвигать немевшие от нехватки крови ноги. Она шла босиком, морщась от боли, которую приносили мелкие камешки и прочий мусор, которым был покрыт пол амфитеатра. Она не чувствовала своих рук, заломленных за спину и связанных жёсткой верёвкой. Впрочем, она хорошо ощущала как её ладони жгли ещё незажившие раны, нанесенные крест на крест ритуальным клинком.       Мужчины довольно грубо отпустили деву, как только оказались на середине арены. Мари тут же рухнула на колени, ибо ослабевшие ноги не могли вынести груз её тела. Она с большим трудом сдержала крик, прикусывая губу. Её колени, ударившись о твердый камень, громко хрустнули, будто сломавшись. По серому полу начала растекаться лужица крови, сочившаяся из разодранной кожи ног.       — Маримьяна Наутиш, вы обвиняетесь в четырех убийствах, двух покушениях на убийство и нарушении первой главы третьего раздела Вето.       После последних слов судьи амфитеатр замер. Побелел даже император, до этого беззаботно наблюдавший за представлением. Служители церкви тоже, судорожно сглотнув, в полном ужасе пялились на сцену. Святой отец даже обронил свой платок. Ведьмы, в нервном молчании опустили взор, лишь та, что отчаянно боролась со сном, округлив глаза смотрела на деву. О третьем разделе Вето даже думать страшно, ибо в него внесены смертельно опасные заклинания и обряды, а первая глава, так и вовсе посвящена времени.       — Если вы знаете хоть одну молитву, произнесите её, ибо вы осуждены и умрёте.       В отличие от зрителей, обвиняемая уже ничего не боялась. Что там третий раздел, первая глава… Деву не пугал даже смертный приговор. Разве что её прелестное лицо искажала гримаса боли. Плотно сжимая зубы, она подняла голову, солнце слепило ей глаза, но не мешало, в общих чертах, видеть своего судью и палача. Голос казался ей знакомым: строгий, но в то же время такой нежный. Она узнает его всегда. По её губам скользнула тень кривой улыбки, ну вот, они снова встретились. Не имеет значения какую маску сегодня одела Милиса, Мари всё равно будет видеть её, настоящую её, а не эту фальшивую леди Мяту.       — Вы правда думаете, что я могу знать хоть одну молитву? — с издёвкой, щуря от яркого солнца глаза, спросила Мари.       Ответа от леди Мяты не последовало. Она выждала минуту, данную на то, чтоб осужденная могла помолиться и сняла с правой руки перчатку. С ночи седьмого числа прошло не так много времени. Её руки, сейчас хоть и были на месте, но слушались плохо. Хотя стоит отдать должное, мелкая дрожь пронизывающая их была едва заметна. Мари непроизвольно ухмыльнулась, поняв что травма, которую она нанесла тогда, ещё надолго останется с Милисой. Вот только, когда ледяные пальцы девушки коснулась её шеи, Мари в ужасе содрогнулась. Нет, не от холода, что пронзил её тело, от осознания, что айва вряд ли сможет пройти сквозь руку Милисы. «Она задушит меня?!», — в полном ужасе подумала Мари, смотря на своего палача безумно широко распахнутыми глазами. Лицо Милисы пряталось под неизменно улыбающейся театральной маской леди Мяты, Мари не могла даже заглянуть в её глаза, дабы понять какие эмоции испытывает молодая женщина.       Тонкие пальцы леди Мяты сильнее сжали горло девы. Пред глазами Мари начали распускаться чёрные цветы, смешивающиеся со слепящим лучами солнца. Она больше ничего не видела. Жгучая боль в коленях начала отступать. Дева больше не чувствовала веревок, что крепко связывают её руки. Также она перестала ощущать жар палящего солнца, напротив, она будто оказалась в приятно прохладном месте. Её нос больше не улавливал знакомой духоты, Мари чувствовала странный запах старой бумаги и пыли, будто она очутилась в библиотеке. Дева нерешительно открыла один глаз. В этот миг мир вокруг неё здорово повернулся и вновь встал на место, вернее стояла она. Мари смотрела в пол из белого мрамора. Её босые ноги ощущали его пронизывающий холод. Дева оглядела свои по-детски миниатюрные ручки, на них не было ни только ран на ладонях, но и синяков от верёвки. По её спине пробежали мурашки, ни то от холода, что пропитывал это место, ни то от страха, что обволакивал всё вокруг. Мари резко подняла голову, и тут же встретились с Милисой. У Мари свело рот, её язык онемел, она не могла произнести и слова. Дева просто смотрела, не в силах оторвать взгляд.       — Тебе нечего боятся. — спокойно произнесла Милиса, подходя ближе.       На ней не было маски, что ранее скрывала светлое лицо, мягкую улыбку и холодные голубые глаза.       — Где я? — всё ещё испуганно спросила Мари.       В этот момент деве показалось, что голос её звучит странно, как-то уж больно по-детски.       — В месте откуда не возвращаются, в Белой башне. — всё тем же тоном произнесла Милиса.       В этот момент Мари, окончательно вышедшая из ступора смогла оглядеться. Она стояла посреди обширного округлого зала, высокие стены которого были составлены из множества книг: больших и маленьких, ветхих и ещё совсем новых. В этом месте не было окон, но было очень светло. Мари попыталась разглядеть потолок, но видела лишь полки с книгами, уходящие в далёкую сияющую высь.       — Позволь я расскажу тебе правду.       Начала говорить Милиса. В этот момент Мари вновь перевела взор на неё.       — Да, Омега дала тебе власть над временем, но она была иллюзорна. Да, Великая мать дала тебе ларец, и даже ключ, но правда в том, что в дневниках моих нет и никогда не было чуда, что ты так отчаянно искала. Айва врала тебе. Она использовала тебя, не более. — с едва уловимой печалью и даже сожалением произнесла Милиса.       Мари не могла не заметить этого. Она знала, Милиса врать не будет, ей это ни к чему. От осознания произошедшего глаза Мари начали наполняться слезами, а губы задрожали. Дева опустила взор, поникала головой. По её щекам потекли тонкие струйки горячих слёз. Всё что она делала было напрасно. Боже! Она убила столько людей, всякий раз говоря, что создаст для них лучший мир, но Боже! Она лгала им! Она бы ничего не смогла сделать!       — Ты правда раскаиваешься? — мягко спросила Милиса.       Тело Мари вновь вздрогнуло. Дева упала на колени. От слёз её глаза и лицо были мокрыми. Они нескончаемой рекой текли по её щекам, капая с подбородка на мрамор пола.       — Знаешь почему ты здесь? — присев и осторожно приподняв лицо Мари спросило Милиса, дева в ответ помотал головой. — Я хочу дать тебе шанс исполнить твою мечту. Ты вернёшься в прошлое и сможешь всё исправить. Только не в нашем мире. Здесь уже ничего исправить нельзя, это невозможно. Поэтому ты создашь свой собственный мир. — с этими словами Милиса поднялась, и указав на одну из полок добавила. — выбери любую из книг.       Мари вновь вздрогнула, подняв взор сначала на Милису, потом на книги. Дева совершенно не понимала, что происходит, тем не менее, она поднялась с холодного пола, сделала нерешительный шаг, будто боясь, что ей не позволено. Потом ещё один и ещё. Она подошла совсем близко к книгам и могла хорошо рассмотреть их древние переплёты. По ощущениям всем им было далеко за сотню лет, и пахли они так же, а о том что их уже давно никто не трогал, говорил толстый слой пыли. Дева внимательно осматривала их, впрочем, на вид, книги были совершенно одинаковые. Тем не менее среди них всё же нашлась одна единственная за которую зацепился взгляд Мари. Она была очень высоко, так что дева просто не могла до неё дотянутся. Только в этот момент Мари окончательно поняла, она стала меньше ростом. Нет, не просто меньше, здесь в стенах Белой башни она была той самой маленькой тринадцатилетней девочкой. Дева обернулась вопрошающе смотря на Милису.       — Ты выбрала? — мягко спросила Милиса.       — Да, вот эту. — показав на одну из книг, что стояла на верхней полке, ответила Мари.       — Хорошо. — с этими словами Милиса подошла к полке и взяла с неё нужную книгу. — Ты вернёшься в день своего рождения. Первые шесть лет ты будешь помнить свою прошлую жизнь, потом она сотрётся из памяти, но воспоминания останутся с тобой в виде чувства дежавю. — с этими словами Милиса протянула книгу Мари.       Дева осторожно взяла её в руки. Книга была тяжёлой, хотя чисто визуально выглядела вполне обычно.       — И ещё, мир, в который ты попадешь, может несколько отличаться от нашего. — предупредила Милиса, Мари кивнула. — Хорошо. Ты можешь открыть её.       Мари осторожно подцепила обложку ноготками и плавно открыла её. Деву тут же встретил приятный аромат старины и облако пыли, которой книга была пропитана насквозь. Страницы её были старыми с почти выцветшими чернилами и имели желтоватый цвет. Мари хотела перевернуть лист, дабы посмотреть, что находится дальше, но вдруг поняла, что не может оторвать от книги рук, более того, она и сама не могла пошевелиться. Тем не менее Мари ясно чувствовала, что её ноги оторвались от холодного мраморного пола. Её тело объял мягкий золотой свет. Мари будто была частью его, растворялась в нём, постепенно превращаясь в сияющее бесформенное нечто. Страницы книги перелистывались сами собой, утягивая Мари в своё нутро. Пред глазами девы распустились чёрные цветы, погружающие её сознание в кромешный мрак. Она всё ещё не ощущала своего тела, но ясно чувствовала давящую боль и удушье. Ей не хватало воздуха. Она не могла сделать даже вдох! В нос вдруг ударил знакомый запах свежести, воды и ромашек. Глаза вдруг ослепил яркий свет. Боль стремительно отступила, а Мари сделала жадный вдох!       — Почему, почему он не плачет! — послышался торопливый, ослабленный голос, а после в ужасе добавил. — Он мертв?       — Жив! Жив! Только это девочка. — с некоторым раздражением, но всё же успокаивающе произнесла повитуха ,обмывая ребенка в теплой воде.       — Дайте! Ну же, дайте её мне! — протягивая дрожащие руки в сторону пожилой женщины, оживлённо взмолилась молодая мать.       Повитуха, не обращая особого внимания на неё, укутала прелестного младенца в мягкое одеяльце и уже после осторожно подала матери. То была ещё молодая женщина, на вид лет двадцати пяти с кожей цвета снега и румяными, от натуги щеками. На её прекрасных сапаирово-синих глазах блестели слезинки минувшей боли и теперешней радости. Её длинные медово-золотые волосы мелким кудрями покоились на белой наволочке и плечах. Она нежно прижала ребенка к себе, поцеловала в белокурую макушку и сладко прошептала: «Маримьяна, её будут звать Маримьяна».

***

      В амфитеатре всё ещё царила тишина, да такая пугающая, будто сейчас на сцене казнили не ведьму, а истинное чудище. Леди Мята отняла руку от шеи Мари, сделала шаг назад. В этот момент тело осуждённый чуть качнулось и безвольно упало на пол. Она была мертва. Её смерть заставила наблюдателей испустить облегченный выдох.