Эпитафия Эдэль

      Этот день пролетел невероятно быстро. С утра до обеда и с обеда до ужина сестра Дроздопетра, доктор Сапфир, профессор Ария и леди Айнжел лечили оставшихся студентов. Ближе к десяти вечера поспела целебная настойка, тогда-то и приключилось самое неприятное, разумеется для только что выздоровевших детей. Начали с тех, что получили свою дозу лекарства ещё ночью. Им давали не крепкий чай из роз, на редкость кислющая гадость, после которой начинала зудеть кожа и слезится глаза, редкие дети и вовсе начинали задыхаться. После проявления признаков аллергии всем давали целебную настойку на основе философского камня, тоже далеко не самый вкусный напиток, зато спустя считанные секунды избавлявший детей от последствий перенесенного заболевания.       Спустя час, как бы то странно не звучало, дети, у которых появлялась аллергия закончились, поэтому продолжить экзекуцию решили уже утром, а всех оставшихся отправили спать. Впрочем, с наступлением темноты не только лазарет, вся академия, погрузилась в тишину. Слышно было лишь как дождь барабанит по окнам, да как на улице свистит ветер, пригибая могучие ели к земле, тревожа замёрзших, промокших ворон. Их безумные крики сопровождали раскаты грома, от которых дрожало не только стекло в окнах, но и, казалось, стены замка. Изредка чёрное небо рассекали белые вспышки молнии, наполняя светом тёмные коридоры здания.       Перед боем Акеан всегда молился Богу, особенно в столь скверную погоду, но сейчас он чувствовал, что рука не поднимается сделать заветный крест, а язык не поворачивается сказать спасительное «аминь». Он не знал кому должен молится, если сейчас идёт против самой великой матери.       Слова Милисы сильно пошатнули его веру, во многом лишь потому, что он верил миледи, и ясно знал, у девушки нет причин врать. Поэтому, сейчас инквизитору некому было молиться… Он запутался в конец. Но что-то внутри подсказывало ему, что он делает всё правильно: «Насколько велик будет этот грех? Как скоро о нём узнают? Но разве спасение жизней невинных людей это грех? Я просто делаю то, что должен. Я исполняю данный ещё много веков назад обет. И если после этого Господь накажет и отречётся от меня, я забуду все молитвы и отдам свой меч ведьме», — с этими мыслями инквизитор крепче сжал рукоять Сонктора, что ещё покоился в ножнах. «Судьба играет с нами злые шутки. Судьба? Да нет, госпожа удача просто прокляла меня», — криво ухмыльнувшись и бросив взгляд на Шаму, что шла впереди, рядом с Милисой, подумал он.       В самую высокую башню академии они шли темными, нехожеными коридорами, по узким лестницам, воздух которых наполняла вековая пыль. Казалось, логово врага и вовсе находилось в другом замке — старом и необитаемом. Но вот, все трое поднялись на знакомую Шаме площадку — небольшую и будто тупиковую, ибо ни дверей ни окно тут не было. Ведьма подошла к одной из стен и опустила незримую ручку. Дверь поддалась, почти бесшумно распахнувшись пред гостями, впуская их в большой зал, залитый теплым светом пламени свечей. Шама осторожно вошла внутрь, за ней последовали остальные.       Их окружала тишина и великое множество книг, а также котелков с непонятной жижей. Комната казалась стерильной, похожей на лабораторию алхимика, и немного пахла спиртом. Лишь шум дождя и раскаты грома за окном нарушали её покой.       — Кто вы такие? Как попали сюда? — выходя из коморки, спускаясь по небольшой лестнице на пять ступеней, с нотками тихого гнева, но всё же больше тревоги, в голосе, спросила девушка.       Она была среднего роста, в чёрном платье с белым передником. Её светлые, немного вьющиеся волосы были заплетены в две пышные косы, что покоились на печах. За ней вышли ещё двое. Они также были в форме медсестёр. Их кожа тоже, точно сияла, настолько она была светлой. Их платиновые вьющиеся волосы были собраны в лёгкие причёски. Но довершением всего, что было необходимо, чтобы точно понять, что и эти двое, и сама Веста принадлежат к ангелам, были их серо-голубые глаза с вертикальным зрачком.       — Черная кошка ассоциации магов. — продолжая изучать девушек представилась Шама.       — Цепной пёс святого отца. — с несколько неприятной ухмылкой, всё ещё крепко сжимая рукоять меча произнес Акеан.       Изречения обоих заставили троицу профессоров в ужасе содрогнуться. По нежным губкам Весты скользнула ироническая полуулыбка, будто кричащая: «всё кончено». Её взгляд быстро скользнул сначала по ведьме, изучая её лицо, глаза, полные презрения и злости; потом по инквизитору, он казался не менее суровым, но при этом будто томимым некой неизвестной и непонятной Весе думой. Следом молодая женщина обратила свой взор на девушку, что не представилась. Она была похожа на ангела, но Веста не чувствовала её айвы, впрочем, как и её коллеги.       — А вы? — сдавленным, но таким тонким и нежным голоском спросила Веста, продолжая осторожно изучать третью гостью.       — Сегодня ваш судья и палач. — спокойно ответила Милиса.       Веста вновь дрогнула. Она совершенно не понимала, почему эта девушка вызывала у неё такой дикий страх, от которого даже в животе похолодало, при этом именно эта гостья выглядела так, будто она глубоко сожалеет о том, что произойдет здесь в следующие минуты, будто у неё можно вымолить пощаду.       — Вы правда намерены сдаться? — спокойно спросила коллегу Элли.       — Сдаться? — в ужасе переспросила Веста, переводя взор на высокую стройную девушку, что смотрела на неё с явным неодобрением.       — Вы разочаровываете меня. — продолжила Элли, обращая свой взгляд на незваных гостей. — Ведьма, инквизитор и бракованная особь. — выделив последнее кривой усмешкой начала в слух размышлять она. — Нас трое и их не больше. Неужто вы думаете, что мы не сможем их убить? — окончив своё предложение улыбкой, показывающей острые клыки, сказала девушка.       Её высказывание мягко говоря негативно отразилось на лицах Шамы и Акеана. Драться ни ведьме, ни инквизитору не хотелось, но они знали на что идут, знали, что так или иначе руки всё равно придется испачкать. Правда, реакция Весты вселяла им надежду на лёгкую победу. Милиса, напротив, на предложение Элли отреагировала совершенно спокойно, лишь мягко улыбнулась молодой женщине, только было в этой улыбке столько холодной жёсткости и власти, что Элли сразу как-то боязливо подалась назад.       — Дурочка. — пркосившись в сторону коллеги беспечно заметила третья из профессоров — невысокая и немного полненькая Шерил. — Айву младшей принцессы тоже никто не чувствовал. — а после переведя взгляд обратно на Милису, девушка добавила. — Если пред нами то же существо, коми была младшая принцесса, мы с нашей айвой, не более чем букашки.       Слова её будто окончательно отрезвили Элли, а Весту вогнали в ещё большее состояние ужаса.       — Что случилось? — послышался вдруг из коморки по-детски тонкий и испуганный голосок.       В дверях показалась миниатюрная девушка в инвалидной коляске. От медсестер её отличала болезненно-бледная кожа с едва заметным румянцем, чуть приоткрытые мутно-голубые глаза, будто затянутые пленкой и длинные кроваво-красные волосы, что стекали по её плечам мелкими кудрями.       Её вопрос на долго повис в тишине. Никто из профессоров не решался дать точный ответ, а гости просто молчали. Девушка сильно напрягла глаза, её тонкие хрупкие пальчики нервно впились в подлокотники кресла. Она понимала, что происходить что-то плохое, но будучи почти слепой с большим трудом могла различить даже силуэты своих подчинённых. Мелея понимала, что они здесь лишь по тому, что ясно чувствовала их айву.       — Элли, спусти меня, — мягко, несколько дрожащим голосом попросила девушка.       Элли поспешно поднялась наверх и осторожно спустила инвалидную коляску принцессы в зал. Оказавшись внизу Мелея, пусть и с большим трудом, но смогла увидеть очертания гостей. Девушка тут же в досаде поджала сухие губки, её пальцы ещё сильнее впились в подлокотники.       — Если принцесса пожелает, мы будем сражаться до последнего вздоха. — всё с той же уверенностью заверила Элли.       — Не надо. — дрожащим от страха голоском пролепетала девушка, а после собравшись с силами обратилась к гостям. — Вы пришли дабы убить нас, так сделайте же это как подобает. Раздавите, растопчите наши грёзы и мечты так, чтобы у нас больше не осталось смысла жить. А если не сможете, пеняйте на себя. У вас есть полчаса времени, после я с превеликим удовольствием отведаю вашего мяса. — последнее Мелея сказала небрежно, будто уверенная в том, что если им и придется драться, то они уж точно не проиграют.       — Вашему желанию не суждено было сбыться с самого начала. — произнесла Шама. — Существо, коим вы решили воспользоваться — одно из верховных божеств, и той жертвы, что вы ему хотели принести ничтожно мало. Богиня надежды способна создать чудо если в дар ей принести что-то что равноценное желанию просящего — самое дорогое, что у него есть. Но, чтобы обратить время вспять, даже этого не хватит покуда жив мастер, которого избрала Бэтта. Дабы осуществить вашу мечту, вы должны были убить жрицу храма богини надежды, а это смертному не под силу.       — На каких основаниях мы можем верить вам? — с невероятным скептицизмом спросила Мелея, при этом голос её так и сочился предвкушением скорого ужина.       Шама некоторое время молчала, взвешивая все за и против. Больные дети уже без пяти минут здоровы, они больше не нуждаются в её чарах, грандиозной битвы этот разговор не предвещал, да и перед казню у осуждённого, что принял своё наказание как должное, по всем правилам было последнее желание.       — Как ведьма чудес я дам вам абсолютную правду. — начала Шама, в ответ на что, по губкам Мелеи скользнула презрительная ухмылка. — Чуда не произойдет, вы не вернётесь в прошлое. — произнесла Шама.       Слова эти прозвучали точно гром, и будто вторя им в зале зазвенели стекла от раскатистого грохота в вышине неба. На миг помещение залил ослепительно яркий, белый свет молнии, что подобно лезвию ножа обрубила нить всякой надежды, убив веру в душах и профессоров и принцессы.       Все четверо сразу как-то осунулась, будто слова Шамы сняли с них розовые очки, позволив увидеть реальный, серый мир, мир в котором нет места надежде, вере, чудесам… Мир в котором институт «Нерв» мертв. Мир в котором Эллада пала под ослепительным блеском ядерного взрыва, что оставил на теле планеты глубокий, почти до ядра, шрам.       Мелея опустила голову, её пальцы больше не сжимали подлокотники кресла, внутри девушки точно сломался стержень, что позволял ей контролировать слабое тело. Она больше не пыталась что-либо разглядеть сквозь пелену, застилающую её глаза. Она была мертва. Нет, физически её душа и тело были живы, но морально — она была сломана, втоптана в грязь. Именно так действует правда в руках вечной ведьмы. Она абсолютна. Ей не нужны доказательства. Она просто есть. Она жестка и беспощадна.       — А теперь, окончите наши страдания, развейте по ветру наши заблудшие души. — делая последнее усилие, пробормотал девушка.       Стоящие подле неё профессора молчали, но по их лицам было видно — сейчас они жаждут смерти не меньше. Изменение это было столь резким и значительным, что повергало инквизитора в ужас. Слова ведьмы всё ещё отдавались у него в ушах, ровно, как и рокот грома, вспышка молнии, подобная золотому мечу. Всё это буквально перенесло его на несколько веков в прошлое, когда он впервые воочию узрел силу ведьмы правды, слова которой обратились в острый клинок, что с невероятной лёгкостью рассек плоть обвиняемого, оборвав нить его жизни.       Акеан, всеми силами пытаясь предать своему неприлично шокированному лицу подобающий вид, повернулся к Шаме, что стояла совершенно спокойно, будто не сделала совершенно ничего особенного.       — Слышь, мать, с какого момента ты начала разбрасываться правдой? — несколько подавленно спросил инквизитор.       — Каждая вечная ведьма может дать абсолютную правду относительно того, что знает, но только ведьма правды способна сделать правдой то, о чём по определению не способна ведать. — весьма расплывчато пояснила Шама.       Вот только эти слова вогнали Акеана в ещё больший ступор. Он вновь обратил свой взор на покорно ждущих казни профессоров и принцессу. Их состояние внушало ему неподдельный страх. Они ещё были живы, золотой меч не оставил на их плоти даже царапины, но он бил глубже, убивая их волю к жизни. Только в этот момент инквизитор окончательно понял насколько страшна, опасна и сильна магия правды, а ведь Шама, по сути, не сказала ничего особенного, она просто подтвердила правдой то, что говорила до этого. Цепной пёс церкви тут же подумал на себя, что было бы с ним, с его душой, если бы слова Милисы, сказанные утром, были абсолютной правдой, он тоже бы не погрузился в раздумья, а просто морально умер? Да, вероятнее всего именно это и произошло, ибо вера в Бога была его землёй, которую бы просто выбили из-под ног, позволив провалится в бездну отчаяния…       Тем временем Милиса сделала шаг вперёд, снимая с правой руки перчатку. На миг молодая женщина едва повернулась к Шаме и Саломее, подарив им самый холодный и жестокий взгляд. Он был подобен отрезвляющему шлепку по щеке, но в то же время вводил в немой ступор.       — Вынь меч из ножен. — самым тихим шёпотом, с какой-то горечью и возможно даже страхом в голосе, произнесла Милиса.       Инквизитор, казалось, даже не понял, как исполнил сказанное, сжимая в правой руке уже не меч, а незримый сгусток смертоносной энергии. В запоздалой реакции откровенного ступора, но в то же время отчётливого предвкушения чего-то ужасного, Акеан подался вперёд, пытаясь успеть остановить девушку, схватить её за руку. Милиса же, отвернувшись, сделала несколько быстрых шагов, хватая Мелею за горло. В этот же миг принцесса безумно широко распахнула глаза, а её губы растянулись самой ядовитой улыбке.       В этот момент дыхание инквизитора перехватила резкая боль, будто сжимающая в тески его лёгкие и живот, прижимающая его руки к туловищу, точно плотный кокон. Он опустил глаза, лишь для того, чтобы понять, что тело его опутали тонкие, но прочные как сталь паутинки — айва.       Ужас и невозможность сделать вдох накатывали стремительной волной, вызывая муть и потемнение в глазах, Акеан лишь с трудом смог различить, как Милиса, согнувшись, точно сломанная кукла, упала на колени, пред сидящей в инвалидной коляске девушкой, волосы которой, подобно клейкой паутине опутали всё вокруг, превратив лабораторию в паучье логово, а всех кто находился в нем — в будущий обед для охотника.       Мелея меж тем резко ударила носком туфли, задыхающуюся от потери сил, Милису в грудь. Девушка, издав тонкий вскрик упала на пол. Область около сердца была её главным слабым местом, а потому сильный удар туда, вызвал такую острую боль, что она моментально лишилась чувств.       В комнате повисла звенящая тишина. Сердце инквизитора всё ещё бешено стучало в тесной от давления кокона груди. Сила, с которой его сжимали нити, кажется стала чуть слабее, теперь Акеан мог делать жалкие, но вдохи, поддерживая сознание, не боясь провалится в беспамятство.       Тем временем Мелея неуверенно попыталась подняться с коляски, ноги едва держали её. Раздражённо цокнув девушка упала на место, бессилие тела бесило её. Но уже что-то не то было в ней. Её глаза, до этого мутные будто затянутые плёнкой, смотрели на мир совершенно ясно. Мелея подняла голову вверх, изучая своих подопечных голодным взглядом. Резко схватив безвольную Весту за одну из кос, она притянула её к себе, впиваясь длинными клыками в глотку, жадно глотая кровь. Это зрелище заставило Акеана судорожно сглотнуть, а Шаму поджать губы, стараясь подавить давший о себе знать голод.       Напившись, Мелея утерла рот, размазав кровь по щекам и вновь подняла голову, теперь разглядывая крепко связанных у дверей инквизитора и ведьму. Выдавив из себя почти добрую, лукавую улыбку, Мелея прикрыла глаза. Воздух в помещении пропитал сладковатый аромат мёда. Мелея поднесла руки к груди и резко отвела их вперёд, будто вытаскивая из себя что-то инородное. В это же время комнату наполнили сотни полупрозрачных паутинок, вырвавшихся из её тела и слившихся в единое целое — хрупкое, прелестное, на первый взгляд, создание. Но стоило только ему полностью отделится от девушки, как Мелея тут же бессильно упала на спинку кресла.       Появившееся и оформившейся существо напоминало безобразную, страшненькую девочку лет двенадцати. Она была нескладной и тощей настолько, что сероватая кожа точно обтягивала её скелет. Её лицо было не менее отвратным — острое, со впалыми щеками и сухими губами, большими безумными глазами цвета грозовых туч. Её седые волосы — тонкие и растрёпанные, но при этом невероятно длинные, — слегка прикрывали ещё не сформировавшуюся грудь.       Пошатнувшись на кривых, неуклюжих ногах, что едва держали её, девочка сделала несколько неуверенных шагов и, размяла непривычное тело, оно всё ещё ощущало бессилие и голод. Безразлично оглядев двух оставшихся профессоров девочка осторожно, боясь упасть подошла к той, что была ближе. Всё так же вцепившись ей в волосы, притянула к себе и с жадностью впилась в шею. То же самое она проделала и со второй.       Каждый глоток превращал маленькую уродку в наиприкраснейшее существо, коим она показалась на первый взгляд. Кожа девочки приобретала приятный, фарфоровый оттенок и лёгкий румянец во круг глаз и на кончиках пальцев. Волосы её посветлели приняв снежно-белый цвет. Её стан всё ещё оставался хрупким, но уже не походил на тело мумии. Она резко обернулась, выразительно смотря на связанных гостей.       В этот момент лицо инквизитора исказил истинный ужас. В этот зал, будто с церковной фрески, сошла сама великая мать. Но Боже, она была ужасна. Голодный взгляд, безумная улыбка и кровь стекающая с губ, всё это отдаляло её от образа милосердной Богини.       Айва подошла к лежащей на полу Милисе и грубо пихнула её ногой, переворачивая на спину. Девочку всё ещё мучил страшный голод. Она присела на колени и несвойственно бережно взяла в руку ладонь Милисы, приложила её к своей щеке, и довольно прикрыла глаза, будто наслаждаясь моментом.       — Не серчайте на меня, — поворачиваясь к Шаме и строя невинные глазки начала девочка. — Я очень голодна, а потому сейчас не могу разделить с вами её плоть и кровь. Но уверяю вас, как только я наемся, то предложу вам лучшие остатки её тела. — нетерпеливо облизнувшись, ласково пролепетала девочка и опустила взор на Милису.       Что же Шама? У неё от столь заманчивого предложения скрутило живот, будто в тугой узел, а к горлу подкатил горько-кислый рвотный комок, но при этом, где-то глубоко внутри она чувствовала, что готова с большим удовольствием принять приглашение к столу. От этого ведьме вновь стала противна она сама.       Айва тем временем разорвала платье Милисы, провела тонким острым коготком по коже её живота, проткнув чуть ниже пупка, выпуская горячую кровь, аромат которой буквально дурманил разум. Нагнувшись, девочка слизала тонкую струйку, а после, приложив чуть больше усилий принялась разрывать живот девушки, засовывая руку в рану, нащупывая и медленно вытягивая внутренности.       Вкусы Айвы были весьма специфичны. Она ела то, от чего прочие брезгливо отворачиваются. Ей боле всего нравились потроха, а именно киши. Девочка с жадностью впивалаь в ещё горячие и влажные от крови внутренности, разрывая тягучую структуру острыми зубами, и проглатываля оторванные куски. Кровь стекала с её рук и губ по подбородку и шее, пачкая беленькое тельце. Она походила на то самое чудовище из страшной сказки. Настоящего ангела, нет не того, что стоит у нас за правым плечом, а того что пожирает людей.       Её трапеза продлилась минут десять, по истечению которых девочка поняла, что больше в неё просто не влезет. Закончив, Айва облизнула губы, утерла рукой рот, размазав по лицу остатки крови и слюны. Она осторожно потянулась к бледному лицу Милисы, коснулась могкыми пальцами её тёплой щеки, а после, чуть приподняла её голову, явно намереваясь разбить череп.       — Полно, хватит! — с явным раздражением и потаённым страхом бросила Шама.       Айва осторожно опустила голову Милисы обратно на пол, удивлённо повернувшись к ведьме.       — Я думала вам придутся по вкусу её мозги. Вы не хотите? — несколько озадаченно спросила девочка.       — Нет, не хочу. — ещё более резко, со злостью в голосе ответила Шама.       — Тогда я могу предложить вам её глаза или язык… О придумала! — с этими словами девочка опустила руку на грудь Милисы. — я вырву её ребра, обгладывать будет одно удовольствие, хотя, — тут девочка бросила быстрый взгляд на руки девушки. — пальцы будут куда как вкуснее.       То с какой любовью и упоением девочка перечисляла то, что лучше съесть, приводило Шаму в бешенство, но наверно лишь потому, что сладкий запах крови будил в ней животное нутро, которое бы с привеликим удовольствием, без долгих раздумий, приняло приглашение Богини.       Но самой Шаме не только не нравится запах крови, он будто выворачивал её наизнанку, вызывал желание извергнуть содержимое желудка. Девушка затаила дыхание, пытаясь совладать со рвотными позывами. Горло першило и хотелось кашлять, но Шама ясно знала, что её может просто вырвать, и не могла позволить этому произойти.       — Зря вы кривитесь. — снисходительно бросила девочка, заметя отвращение в глазах ведьмы.       Нагнувшись к Милисе Айва впилась ей в шею, наполняя рот горячей кровью. Поднявшись девочка направилась прямиком к Шаме, обхватила липкими пальцами её щёки. В этот момент девушка отчётливо поняла, что сейчас произойдет. На ведьму нахлынула волна беспомощности. Шама лишь сильнее стиснула зубы, на её глазах блеснули едва заметные слёзы. За полтора года девушка успела забыть вкус сырого мяса и крови, болезненный шрам затянулся. Но кто бы мог подумать, что швы могут разойтись в мгновенье ока? Она снова была связана и беспомощна. Её раздирал голод, но она не могла есть. Разве что тогда это были полудохлые крысы. А сейчас? Сладкий запах свежей плоти будил в ней истинную сущность и воспоминания об ужасной неделе, проведенной в чулане академии. Сейчас, даже при большом желании она бы не смогла колдовать. Страх, отвращение и боль полностью заполнили её разум.       Влажные губки Айвы властно накрыли плотно сжатые уста Шамы. В этот миг плотный кокон из айвы, что обездвиживал ведьму стянулся с такой силой, что девушка непроизвольно разомкнула зубы, Богиня воспользовавшись этой секундной слабостью пропихнула в рот девушки терпкую, сладкую кровь, буквально заставляя проглотить.       Плотный кокон начал рассыпаться, выпуская ведьму из своего плена, заставляя её упасть на колени пред девочкой, что с любопытством разглядывала те метаморфозы, которым подвергся образ Шамы.       Девушка чувствовала, что её живот крутит, что его сводят дикие спазмы, а её разум сдаётся голодному монстру, что спит внутри. Её лазурные волосы почернели, а ведьминское платье рассыпалось в прах, обножая хрупкое тело, что содрогались в мелкой дрожи. Её пальцы приобрели глубокий чёрно-красный оттенок, а аккуратные ноготки превратились в длинные острые когти. Шама стала дышать чаще и глубже, тчетно пытаясь не потерять рассудок. С её глаз покатились слезы бессилия. Согнувшись, девушка обняла себя, царапая когтями спину, разрывая кожу из-под которой уже проглядывали слипшиеся в крови перья.       — Убейте меня! — подняв совершенно черные слезящиеся глаза к потолку и глубоко вогнав когти под кожу, в последней попытке не лишится разума прокричала Шама.       В этот момент прослышался отчётливый мокрый звук рвущейся кожи, хруст суставов, и за её спиной раскрылись черные крылья, разбрызгивая излишки крови с пертев по залу.       Айва сделала шаг назад. На несколько секунд её детское личико изуродовала злая, торжествующая ухмылка, а в следующий миг неуместно радостный, ядовитый хохот раскатился по всему залу.       И это то великая мать? Милосердная и безгранично добрая, сейчас она искренне счастлива от того, что разорвав едва зажвшые раны на исколесенной душе, пробудила самое страшное чудовище, какое только мог знать свет.       Именно в этот момент все остатки слепой веры в Бога растаяли подобно миражу, навождению. Сейчас инквизитор отчётливо видел пред собой существо, улыбка которого вызывала стойкое желание никогда в жизни не встречаться с его обладателем. И это во имя этой твари он убивал еретиков? Это во имя её он вынужден нести крест проклятья, страдать в бесконечном круге перерождений? Это у него он просил прощения, стоя на коленях перед иконой в храме? Это ему он бормотал молитвы пытаясь очиститься?       — Вам что-то не нравится, мой верный слуга, господин великий инквизитор. — вновь состроив невинную рожу, наигранно непонимающе промурлыкала Богиня.       Гнев, разочарование, достала — все эти чувства четко и открыто отображались в горящих яростью глазах Акеана. Его пальцы с неистовой силой сжимали рукоять меча, он был готов хоть сейчас разрезать кокон, метнутся к девчонке и снести ей голову, но ещё рано, она слишком далеко и убьёт его раньше, чем Санктор каснется её кожи.       — Они наши враги, они предали церковь. Наш долг, во благо людей избавится от них. — подходя ближе поясняла девочка.       Но инквизитор не слушал её слов, он терпеливо выжидал, когда проклятая девчонка подойдёт ближе. Ещё чуть-чуть. Шаг, другой и расстояние меж ними уже было не больше метра. В этот же миг нити кокона, что сковывали Акеана, начали стремительно рваться, выпуская из своих объятий священный древний меч. Богиня лишь успела заметить как играя в свете свечей, точно прозрачной полоской тонкого хрусталя блеснуло лезвие, а в следующее мгновение, что-то острое, обжигающее пронзило её шею, скользя по плоти так легко и гладко, точно раскалённый нож по маслу, не встречая на своем пути даже шейных позвонков. Инквизитор снес голову Богини одним уверенным ударом. Она отлетела на несколько метров, глухо ударилась о мрамор и покатилась по полу, окрашивая его кровью, что сочилась из шеи. Тельце её плошмя упало на пол, почти в мгновенье залив всё во круг тошнотворно-алой лужей.       По окнам всё ещё барабанил дождь, нарушая тишину комнаты. Акеан стряхнул с меча излишки крови, и обратил свой взор на Шаму. Девушка всё так же сидела на полу, дрожа и царапая свое тело, прячась от света свечей под могучими чёрными крыльями.       В голове инквизитора вновь прозвучал её последний, полный боли и мольбы крик: «Убейте меня!». В животе у него всё похолодело от ужаса. Акеан крепче сжал рукоять меча и осторожно подошёл ближе. Его шаги верно встревожили Шаму, она замерла подняв голову и взор пугающе-темных глаз с вертикальным тонким зрачком на инквизитора. Акеан нервно приподнял меч, в этот момент Шама, припав к земле оскалила длинные острые клыки, издав угрожающе-жалобное, протяжное шипение. Инквизитор вновь замер, на душе у него скребли кошки, а в горле застрял горький ком. Чего он медлит? Почему мнётся, не решаясь сделать то, о чем так мечтал последнюю тысячу лет?       Руки его предательски дрожали, а рукоять меча того и гляди выскользнет из потных, намокших от волнения ладоней. Он сделал осторожный шаг, Шама, слегка расправляя крылья, попятились назад продолжая скалить клыки и уже несколько хрипло шипеть. Впрочем, это инквизитора не пугало, он не мог отвести взора от застывших в уголках глаз девушки слезинок и мокрых дорожек на щеках. Он отчётливо понимал, он должен убить её, Шама не хотела превратиться в это. Только рука Акеана не поднималась сделать замах мечом, что в одночасье прекратил бы мучения ведьмы. Он не мог убить её от части по тому, что сейчас ясно знал — это он сделал её монстром. Не приди он и его армия на восток,э Шама была бы не стршнее прочих ангелов, она бы не попала в мир людей, что сломали её, навязали свою идеологию и правила, заставив подавить истинную сущность, что с годами лишь набиралась сил и гнева. И после этого он ещё смеет жаловаться на свою судьбу? Во всём, что произошло виноват лишь он один. Он, и никто боле.       Рука инквизитора вновь дрогнула, выпустив из пальцев рукоять меча, что с пронзительным звоном ударился о мрамор. В этот момент, испугавшись громкого звука, Шама вскочила с полу, расправив крылья.       — Я, я не могу убить тебя. — бессильно упав на колени и закрывая рукой слезящиеся глаза прошептал Акеан.       За эти жалкие два с половиной месяца он узнал ведьму, которую так ненавидел. И как бы то абсурдно и дико не звучало, инквизитор больше не видел в ней заклятого врага, напротив — близкого партнёра. Да, ещё сегодня утром он бы мог убить друга, ведомый беззаветной верой в Господа и его справедливость, но сейчас… Веры, что поддерживала бы железный стержень в душе больше не было. И, кажется, всё это уже было, много лет тому назад, когда он, девятилетний мальчишка, на берегу Чёртового озера, волшебным жемчужным мечем, что был подарен нимфой, под ещё же мольбы, как можно скорее окончить жизнь, заливаясь слезами и соплями рубил голову единственному близкому человеку — своей сестре, пока прелестное создание не обратилось в чудовище. Пройти через это снова казалось не выносимо. Он больше не мог встать с полу, не мог поднять проклятый меч.       Шама, склонив голову на бок, с лёгким страхом, но больше любопытством разглядывала инквизитора. Сидящий полу он больше не казался ей опасным. Девушка сложила крылья и осторожно, крадясь точно кошка, подошла ближе. Опустившись на колени она почти ласково коснулась его руки, что прикрывала слезящиеся глаза. Акеан, чуть дрогнув, встретился взглядом с ней. Пред ним было её лицо, но совершенно чужие, незнакомые глаза — пугающие, но будто детские и невинные. Впрочем, почему незнакомые? Этот взгляд инквизитор видел тысячу лет назад, на лице маленькой негрумской девочки, что прокляла его.       — Прошу, прости меня. — тихо прошептал инквизитор, плавно поднимая левую руку и осторожно касаясь головы девушки.       Шама подалась ближе, осторожно касаясь острым когтем груди инквизитора, опуская ладонь на мерно трепещущее сердце.       — Оно твое. — беря Шаму за руку прошептал инквизитор. — можешь вырвать его и если захочешь, съесть или растоптать…       Шама, до этого смотревшая на его пальцы, что осторожно сжимали её ладонь, подняла взгляд на Акеана, снова смотря ему в глаза. На мгновенье инквизитору даже показалось, что девушка поняла его слова. Но ответом ему было лишь молчание. Шама придвинулась ещё ближе, положив голову Акеану на грудь, слушая как стучит его сердце. Инквизитор обречённо вздохнув, запустил пальцы в волосы ведьмы, ласково гладя её голову. Так в тишине, нарушаемой лишь шумом дождя за окнами прошло около минуты, Шама чуть приподняла голову, потянулась холодной рукой к его лицу и плавно провела ноготками вниз, по щеке до шеи. Вдохнула запах кожи, легонько касаясь губами плеча инквизитора. В этот момент сердце Акеана стало стучать чаще, напоминая о том, что он заперт в теле девчонки, которая всё же хочет жить. Но этот страх был более чем мимолётным. Акеан уже четко знал, что его ждёт сейчас и даже слегка улыбнулся, понимая что эта смерть, за последнюю тысячу лет не будет позорной.       Шама осторожно ткнулась носом в его шею, прошлась тёплым языком по коже, от чего живот инквизитора стянуло в тугой комок, а по спине пробежали мурашки. Открыв рот двушка аккуратно, но в то же время с невероятной силой впилась острыми клыками ему в горло, жадно глотая тёплую кровь. Лицо Акеана на миг исказила боль, вновь быстро сменившаяся кривым подобием улыбки. Он смерился с неизбежностью смерти. Бережно обнял Шаму и закрыл глаза, покорно ожидая, когда его разум провалится в бессознательный мрак. Для него это конец, он больше никогда не вспомнит ни этого мгновенья, ни своей прошлой жизни, ничего, совершенно ничего…