Эпитафия Эдэль

      На часах было чуть больше часа ночи, при этом за окном во всю пекло солнце, а небо было такое чистое и имело такой прелестный лазурно-голубой цвет, что вот так с ходу и не скажешь, что ещё вечером на нем висели тяжёлые тучи. Колдовство, не иначе.       В кабинете профессора Семпронии было тихо и спокойно, а что самое главное, прекрасный витраж, состоящий из крупных цветков алых роз, был снова в большой раме, слегка прикрытой тёмно-красными шторами по обеим сторонам от окна. Тут надо заметить, что ни темнота цветного стекла, ни наличие штор ни сколько не теснили комнату, напротив в ней было очень светло. Солнечные лучи стремились залезть буквально в каждую щель, наполняя всё теплом.       Старушка Семпрония сидела на своём месте, спиной к окну. По другую сторону стола разместилась Ханни. Девушка явно ещё ничего не знала, ибо лицо её хоть и было встревоженное, но глазки всё ещё поблёскивали живым огоньком. Инквизитор же ходил по комнате, меряя её шагами, и уже совершенно не обращая внимания на немного больную пятку левой ноги. Он понятия не имел как будет выдавать Ханни всю ту информацию, что ей необходимо знать. А тут надо заметить, Акеан был начисто лишён чувства деликатности в предоставлении фактов, и как бы он не пытался играть с тональностью голоса, смягчая его, подбирать подходящие выражения не получалось, и выходило ещё хуже, чем могло быть. Возможно поэтому, подумав с полминуты инквизитор всё же решил постепенно, но без утайки и кривляний вывалить на Ханни всё.       — Начнем с самого противного, — начал инквизитор, подходя к девушке. — чтобы ты заранее начинала морально готовится к тому, что будешь делать. А задача пред тобой будет стоять не самая приятная как с физической, так и с моральной точки зрения. Будучи ведьмой правды, ты наделена силой обращать эту самую правду в мечи. Таких мечей у тебя будет четыре, пройдемся по ним позже. Ими ты должна будешь распять мастера Роа, затем, подытожив всё, вынести приговор, который исполню я, отрубив ему голову.       После этих слов Ханни слегка передёрнуло, а её личико искривилось в гримасе истинного ужаса. Акеан в ответ неодобрительно покачал головой, как бы говоря, что тут уже ничего не изменишь. После этого лицо Ханни приняло самый жалкий и в то же время испуганный вид, девушка явно не была готова к подобному использованию своей магии, а уж тем более созерцать казнь, буквально в первом ряду.       — Теперь поговорим о твоём оружии. — начал Акеан, Ханни в ответ тяжко вздохнула. — Первый и второй мечи — обвинения в убийстве первой и второй девушек соответственно. — после этих слов инквизитор резко замолчал.       Ханни, до этого вжавшаяся в стул и внимательно слушавшая, начала нервно ёрзать, будто понимая, что Саломея не спроста оборвала свою речь. Девушка бросила быстрый взгляд на встревоженное лицо инквизитора, перевела взор на не менее обеспокоенную старушку и устроилась на стуле с таким видом, что прямо так и кричал, о её нетерпении узнать, что будет дальше. Выражение готовности принять всё как есть не могло не радовать инквизитора, но в то же время, на душе у него скребли кошки. Одно дело говорить о безликих студентках, которых он не знал, и на которых ему было, в общем то, плевать, особенно сейчас, когда им уже ничем нельзя было помочь, другое дело, сообщить о смерти друга.       От самой этой мысли у Акеана во рту всё пересыхало, и язык отказывался выдавать хоть какие-то внятные звуки. Тем не менее инквизитор спокойно перевел взгляд на завуча, что медленно бледнела, тоже все цело осознавая ужас того, что сейчас будет произнесено. Старушке было до боли в сердце жало сидящую пред ней и ничего неподозревающую Ханни.       — Профессор, — начал инквизитор. — Я в прошлый раз совсем забыл спросить, глава знает о том, что произошло с кошкой? — почти безразлично поинтересовался он.       — Нет, не знает. Леди Айнжел просила не доводить до неё эту информацию, по крайней мере пока. — чуть дрогнув, скомканно произнесла старушка.       Ханни, до этого нашедшая удобное положение на стуле, вновь заерзала, а на личике её появилась лёгкая, но более чем заметная тень тревоги. Девушка осторожно подняла руку, потянув инквизитора за край рукава белой блузы и сдавленным, почти севшим голосом спросила:       — Что случилось?       Акеан опустил взор на девушку, что смотрела на него уже почти слезящимися глазами, присел, оказавшись с Ханни на одном уровне и, взяв её похолодевшие ладони в руки, тихо произнес:       — Она мертва.       Первые пару секунд в кабинете стояла пронзительная тишина. Глазки Ханни несколько округлились, при этом было ясно видно, что её круглые зрачки сузились до размеров крохотных щёлок. Девушка сидела смирно не шевелясь, не дыша, просто смотря в лицо инквизитора. Её губки вдруг дрогнули, личико искривилось и девушка вырвав свои ладони из рук инквизитора полным отчаяния и боли голосом закричала:       — Нет, ты врешь! Врешь! Она не могла умереть!       Девушка согнулась так низко, что её лоб касался колен. Запустив дрожащие пальцы в волосы Ханни, буквально впившись ногтями в кожу, издала самый душераздирающий стон, похожий на лезвие раскалённого клинка, которым режут кожу, полный осознания того, что Саломея говорит правду, что она не врёт.       Инквизитор чуть приблизился к девушке, осторожно приобняв её, и мягкими, успокаивающими движениями начал гладить по макушке. Ханни ещё долго всхлипывала, только теперь утыкаясь носом и мокрым от слёз лицом в плечё Акеана.       — Это будет твой третий меч. — спокойно произнес инквизитор.       — Я не смогу. — тихим, дрожащим голоском начала Ханни. — Я не смогу этого сказать! Если я это скажу, она точно никогда не вернётся. — вновь срываясь на болезненный крик, ответила Ханни.       Инквизитор, будто не слыша её нежелания даже пытаться воспользоваться третьим мечом, а если быть точнее, то просто не желая слышать, продолжил:       — Песню Роа обычно слышит только тот человек, которого эта тварь заманивает в ловушку и желает съесть, а также те немногие существа, что сильнее её. Кошка не была изначальной целью Роа, демон хотел выпить душу Никки.       — Нет! — ещё сильнее утыкаясь в плече инквизитора протянула Ханни.       — Это будет твой четвертый меч. А сейчас необходимо найти её мастера. — продолжая гладить девушку по волосам подытожил Акеан.       Инквизитор не торопил девушку, конечно, с одной стороны это было неправильно, ибо они позволяли гулять преступнику на свободе, но с другой, Акеану было просто по-человечески жаль Ханни, и он не мог просто сказать ей: «хватит ныть», в конце то концов, она была ещё почти ребенком, к тому же весьма эмоциональным. Если честно, самому инквизитору тоже хотелось выть волком, а как иначе? Он не добился прощения ведьмы, он не убил её, а значит его капкан захлопнулся навсегда. Он никогда не снимет те кандалы проклятья, в которые его заточила кошка, он обречён вечность умирать в страшных муках и воскресать в новом теле лишь для того, чтобы снова пройти через ад. Последнюю тысячу лет он жил надеждой, что не давала ему окончательно опустить руки и сойти сума, надеждой, что однажды он найдет ведьму и, отрубив ей голову, вырвется из западни. Но сейчас, вместе с Шамой умерла и эта надежда на спасение. А ведь казалось, что победа над злой судьбой уже у инквизитора в руках!       Ханни, ещё немного поёрзав на стуле, при этом всё ещё прижимаясь к инквизитору, совсем тихо, но более чем уверенно произнесла:       — Аноним отправлявший мне письма и мастер Роа — один человек.       После этих слов голосок девушки вновь дрогнул, на глазах Ханни навернулись ещё более крупные слезы. Надо же, она и не могла подумать, что аноним оставивший ей новогоднюю открытку и признававшийся в любви будет убивать. На миг губки Ханни искривила ироническая улыбка, а с глаз по щекам, оставляя мокрые дорожки, скатились слёзы.       — Этот человек девушка, имя которой начинается на «Анн». — дрожащим голосом дополнила Ханни.       — Хорошо. — ответил Акеан, продолжая успокаивающе гладить Ханни по голове. — Бабочки обычно выбирают своих мастеров среди детей, их эмоции более сильные, следовательно, ими легче насытится. Что у нас, что у муртов детьми считают людей до шестнадцати лет. Поэтому искать мастера стоит среди первокурсников, хотя второй курс тоже может подойти. Также бабочки предпочитают брать в мастера представителей муртской расы либо тех, в чих жилах течет муртская кровь.       — Но разве я не должна буду просто читать подходящие имена и проверять могу ли я назвать этого человека мастером Роа? — подавленно спросила Ханни, попутно отстраняясь от инквизитора и смотря, красными от слез глазами, на него.       — Верно. Но тебе стоит обращать больше внимания на муртов, даже если они старше шестнадцати лет. — ответил Акеан. — Профессор Семпрония тебе поможет. — Ханни, шмыгнув носом и протерев мокрые глаза рукавом ночнушки, кивнула.       Было около трёх часов ночи. Солнце стояло уже совсем высоко. В академии не спал никто. Дети были слишком возбуждены и, откровенно говоря, напуганы произошедшим, а потому разбрелись кто куда. Первокурсники набились в гостиные, усевшись у каминов, просто смотря как трещит огонь. Часть детей сидела в лазарете, ожидая, когда им обработают полученные от осколков стекла раны. Те что по старше спустились в столовую и, заварив себе чай, тихонько обсуждали произошедшее. Внезапно эту умиротворённую тишину прервало оповещение профессора Семпронии, требующей, чтобы все без исключения собрались на арене.       На улице стояла страшная духота и жара почти как в начале лета, а самое главное, совершенное безветрие. На редкость чудная погода, тем более для конца фовоса, когда обычно льют нескончаемые дожди и даже кусочка голубого неба увидеть не возможно, а тут небесная лазурь показывала себя во всей красе.       Трибуны заполнялись относительно быстро. Студенты, преподаватели и просто рабочий персонал с большим трудом помещались на ступенях уходящего вниз амфитеатра. Что же касается самой арены, на ней красовалась большая печать, начерченная смесью соли и золы, а в самом её центре одиноко стояла ведьма, цветом волос напоминавшая большинству присутствующих Ханни, ибо да, внешность у этой студентки была необычная. Так и эта девушка, была весьма примечательна. Но, увы, лишь дети, сидевшие на первых рядах могли хорошо её разглядеть. Длинные волосы ведьмы — с права медово-золотые, с лева угольно чёрные — были собраны в два хвостика, украшенных тонкой жемчужной нитью и маленькими бутончиками алых роз. Её платье, относительно простое по фасону и покрою — с права белое, с лева чёрное — открыто говорило, что девушка была далеко не вечной ведьмой, а возможно ещё даже и ученицей. На её руках, также в цвет платья были не длинные перчатки, подвязанные черными лентами с аккуратными розовыми бутонами. Колготки и туфельки тоже разнились по цвету с разных сторон. Вообще, весь образ этой девушки, так и кричал, что в ней сокрыт далеко не один человек, а два, совершенно разных, отличающихся не только во вкусах и предпочтениях, но и по взгляду на мир, и вполне возможно, магии.       Девушка, повернувшись на каблуках, оглядела трибуны и взгляд её замер где-то на третьем ряду, буквально впившись в сидящую на ступеньке девчушку. Она казалась маленькой и хрупкой, на вид ей было лет тринадцать, а может и того меньше. У неё были короткие, стриженные под каре золотистые волосы. Её хорошенькую головку украшал алый бантик. Лицо девчушки было худеньким и каким-то немного неприятным, со слегка прищуренными изумрудно-залёными глазами. Вообще, в целом она имела совершенно обыденную для ши внешность.       Ханни, сглотнув и пытаясь придать своему лицу менее суровый, а в большей степени даже милый вид, обратилась к ней, при этом голос её, благодаря особому заклинанию могли хорошо слышать все зрители амфитеатра.       — Игра окончена, я нашла тебя. — тут ведьма несколько ядовито улыбнулась, делая шаг назад, как бы приглашая девчушку спустится к ней на сцену. — Аннабель Савильен, я жду тебя. — хитро прищурив глазки добавила она.       Нет, то были голос и эмоции отнюдь не Ханни. Девушка, запертая в клетке из плоти, просто не имевшая сил и желания говорить с Аннабель, предоставила эту возможность младшей сестре, что была несказанно рада пусть и недолго, но побыть владелицей всего тела.       Поведение Лунны сильно отличалось от мягкой, пусть и немного язвочки, Ханни. Будучи ведьмой лжи младшая из сестер умело прятала не только свои эмоции, но и эмоции Ханни под маской изящества и высокомерия. На её светлом личике сияла та, немного гаденькая, но всё ещё ослепительно прекрасная улыбочка, свойственная в основном злодеям.       Девочка, сидящая на ступеньке, явно мешкала, видя пред собой не ту Ханни, которую она любила, а гордую и самодовольную ведьму, что манила её вниз, облизываясь, точно кошка объевшаяся сметаны.       — Ну же, ты обещала вернуть всё, как только я тебя найду, я жду. — почти ласково проворковала Лунна.       Лицо её приняло самое милое и доброе выражение, выражение, которому просто невозможно противится. Аннабель осторожно, нерешительно поднялась со ступеньки и, протискиваясь в узком проходе меж других студентов, выбралась к небольшой лестнице ведущей вниз. В этот момент, Лунна сделала ещё пару шагов назад, при этом глазки её совершенно ясно блестели предвкушением долгожданной расправы. Но, как только Аннабель ступила на арену, лицо ведьмы изменилось, приняв совершенно нечитаемую маску, смеси бури эмоций, начиная от боли и горечи и кончая бесконечным презрением, отвращением, к человеку стоящему пред ней. Аннабель ещё больше смутившись, совершенно не узнавая в этой девушке своей возлюбленной, вознамерилась было отступить назад, но в этот миг Ханни, уже своим, пусть и совершенно не бодрым голосом произнесла:       — Я, Ханимун Маракс, ведьма правды, объявляю о начале суда над Аннабель Савильен!       В этот момент, печать из сажи и соли вспыхнула холодным белым светом, замыкаясь прочным куполом над сценой амфитеатра. Аннабель, сделавшая шаг назад, буквально упёрлась спиной в незримую стену. Так, прижавшись к барьеру, девочка слегка нахмурилась, сощурив блестящие глазки. Она резко вытянула вперёд руку, явно намереваясь призвать свою помощницу, но в этот миг, пространство точно рассекла золотая молния.       — Аннабель Савильен, вы обвиняетесь в нарушении Вето, а именно: заключении контракта с демоном зависти и последующих убийствах: Адель, совершенном в ночь на 24 фовоса этого года. — совершенно спокойно и, достаточно четко произнесла Ханни.       В то же мгновенье амфитеатр содрогнулся от пронзительного, полного боли крика. Золотая молния, свет которой ненадолго озарил всё вокруг обернулась сияющим копьём, что пронзило руку Аннабель, приковав девочку к земле. Её очаровательные зелёные глазки наполнились горькими слезами, а губки дрожали, от едва сдерживаемого желания расплакаться, в то время как лицо ведьмы, на которое девочка бросала испуганные взгляды, оставалось всё так же спокойно.       — Немуруру, совершенном в ночь на 25 фовоса этого года. — продолжила Ханни, и Аннабель содрогнулась во второй раз.       Эти слова так же обратились разящим копьём, в этот раз аккуратно вошедшим через левое плечё и вышедшим рядом с копчиком, почти полностью обездвижив девчонку, личико которой было залито слезами, а с чуть приоткрытого ротика, по краешку нижней губки, на подбородок, текла струйка слюны? Возможно, ибо на кровь, в нашем представлении эта белёсая, переливающаяся жидкость была не похожа.       Вот только после этих слов арена погрузилась в удушливую тишину. Произнести следующее Ханни просто не могла. И нет, не потому, что это не являлось правдой, а потому, что уж слишком больно от этих слов было самой Ханни. Аннабель будто чувствуя это, криво улыбнулась, и осторожно произнесла:       — Тебе больше не в чем обвинить меня? — тут девочка сощурила глазки и самым льстивым голоском пролепетала. — Любимая.       От этих слов Ханни буквально пробила гневная дрожь, в то же время на её глазах готовы были вот-вот выступить слезы. Только и в этот раз, контроль над внешними эмоциями взяла Лунна, исказив лицо в очаровательной улыбке мстительного удовольствия. Ведьма подняла руку, казалось, что меж её пальцев сияет слабый золотистый свет, готовый в мгновенье Ока принять форму копья, вонзившись в тело Аннабель, от чего последняя несколько съёжилась. Тем не менее в лице её не было ни грамма раскаяния, и казалось, что даже та боль, от копий, что пронзали её тело, приносила Аннабель удовольствие, будто она мечтала умереть от рук свой возлюбленной, ясно понимая, что им никогда не быть вместе.       Впрочем, закончить начатое Ханни было сложно, она медлила, всё ещё не решаясь произнести столь ужасные слова. Девушка совершенно ясно понимала, если сейчас она скажет, что Шама мертва, то ведьма уже никогда к ним не вернётся. Так помолчав ещё с полминуты Ханни всё-таки произнесла:       — Чёрной кошки, совершенном сегодня, в ночь на 26 фовоса этого года.       Не успела Ханни закончить, как губки Аннабель искривились в самой мерзкой улыбке, она явно хотела что-то сказать, но из её горла вырвался лишь полный боли крик, ибо золотое копьё, пронзило её тело насквозь. Тем не менее стоны быстро сменились смешками. Девочка сплюнув кровь, что наполняла её рот, выдала:       — Кошек здесь всегда убивали, только обычно не студенты, а преподаватели. — будто смеясь над нелепым обвинением произнесла Аннабель.       И сказано это было так, будто уж в этом то Аннабель не видела совсем ничего позорного, напротив, будто убив кошку, она сделала большое одолжение всей академии и за это ей полагается награда.       Подобный тон настолько возмутил, взбесил Ханни, что девушка, находясь во власти лишь эмоций, выпалила:       — Да если бы не кошка, ты давно была бы мертва!       От этих, с виду, совершенно пустых слов, никто не ждал боли, а главным образом сама Ханни. Вот только в сознание Аннабель будто кто-то вогнал раскалённую иглу, что буквально выжигала мозг принося адские муки. Девочка вдруг почувствовала, что ей стало невыносимо жарко, пот буквально градом стекал с её лба и спины. А раны от копий, теперь ощущались совершенно явственно, будто то было и не магическое оружие вовсе, а каленое железо, которым пронзили плоть. Девочка стиснула зубы, дабы не взвыть от боли, а с её крепко зажмуренных глаз, покатились горячие слезы.       — Аннабель Савильен, — вновь произнесла Ханни, и в этот раз, девочка буквально задрожала от страха. — вы обвиняетесь в покушении на убийство Никки, что должно было произойти сегодня!       Слова Ханни вновь оформились в, сияющее мягким золотистым светом, копьё, что резко, но в то же время аккуратно вошло в тело Аннабель. В этот же момент трибуны огласил резкий вскрик девочки, вызванный обжигающей болью, что пронзила её грудную клетку.       — За содеянные грехи суд приговаривает Аннабель Савильен к смертной казни! — со стальной твердостью в голосе подытожила Ханни.       В то же мгновенье, мерное постанывание Аннабель и тишину зрителей на трибуне разрезал звон металла. Студенты и преподаватели обратили взоры в противоположную сторону арены. Девочка тоже резко повернула голову к источнику звука, и глаза её наполнились ужасом. Казалось, стоящий в полуметре юноша возник из ниоткуда. В лучах палящего солнца, тонкой, едва заметной полоской, точно льдинка, в руках инквизитора блестел почти незримый меч.       — От имени ордена святой инквизиции, я Акеан Дэ Адамер, исполню приговор. — изящный длинный меч, занесённый над головой Аннабель, вновь сверкнул точно призрачный хрусталь.       Девочка даже не успела понять, как скоро смертоносное оружие приблизилось к её горлу, и как легко, одним уверенным ударом, лезвие Санктора вошло в плоть, скользя по шее, отделяя голову от плеч. Вот только кровь, отнюдь не красная, хлынула из перерезанной глотки. Белая искрящаяся жидкость обильно залила всё вокруг.       По губам инквизитора скользнула тонкая ухмылка, стряхнув с меча излишки крови и спрятов оружие в ножны, он опустился на колени, касаясь отрубленной головы девочки. Внешне Аннабель походила на коренных обитателей Эллады: светлые волосы, зелёные глаза, небольшой рост. Вот только во лбу у девчонки, под аккуратно уложенной чёлкой, блестел серебряный полумесяц, обращённый вверх.       — Я же говорил, эти твари выбираю мастеров из своих. — с кривой усмешкой произнес Акеан, поднимая голову девчонки. — Пусть эта казнь будет напутствием для всех собравшихся здесь! — показывая зрителям отрубленную голову, достаточно громко, чтобы его слышали даже окраины трибун, начал инквизитор. — Мне плевать сколько законов Вето вы нарушите, на всё ваша воля, но ваша свобода кончается там, где начинается свобода другого человека! Убийство, вот, единственное, за что я приду по ваши души! И не думайте, что указ Её Высочества, спасет вас от смертной казни, ибо я волен убить любого, во благо Империи!       Голос его внушал животный страх. На трибунах стало ещё тише, казалось зрители перестали дышать, настолько ужасающе и дико было это зрелище. Всё это время Ханни, стоявшая в отдаление, молча наблюдала за действиями инквизитора. Девушку била дрожь, по спине тёк холодный пот. Она не знала, что её испугало больше: само убийство и вид безжизненного тела, висящего на золотых копьях, или тот факт, что она была непосредственным участником.       После показательной казни настроение в академии ещё больше ухудшилось, дети ходили точно пришибленные, но куда больший страх поселился в сердцах профессоров. Они не показывали этого, сохраняя спокойствие, но всех без исключения повергало в ужас осознание того, что церкви даже Императрица не указ, что им не нужен настоящий суд, что они могут просто на глазах у всех казнить человека. Да, золотые мечи подделать нельзя, преступление Аннабель — правда, но это не оправдывало действий инквизитора.       Отвратительнее всех в этой ситуации себя чувствовала профессор Семпрония. Эта казнь — была показателем не только вседозволенности церкви и инквизиции в частности, но и слабости самой старушки. Она сидела за своим столом совершенно бледная, судорожно сглатывая слюну и тупо пялясь в стол. В это же время, Акеан, стоял на коленях, придерживая чашку ромашкового чая, что пила Ханни. Девушку буквально трясло, она не то что не могла держать чашку сама, она пила с трудом. По правде говоря состояние инквизитора было немногим лучше. Он уже совсем забыл о больней пятке, его тревожила только Ханни и то, что ему пришлось сделать с ней. Буквально! Она его друг, если не ближе… А он? А он воспользовался ей, её силой, как какой-то вещью дабы свершить… Правосудие? Возможно.       Об убийстве Аннабель Акеан вообще не жалел, таких, как она нужно нещадно вырезать, они отравляют не только свою жизнь, но жизнь общества! Акеан сожалел лишь о том, что это пришлось сделать так. В этом его мысли были схожи с думами завуча. Профессор Семпрония корила себя и свою старость за то, что не могла выйти на сцену амфитеатра сама, в своем истинном обличии и провести суд. Да, она не молода, и сейчас даже самые простые чары давались ей с трудом, тратя несоразмерно много маны.