Эпитафия Эдэль

      Время медленно близилось к ужину. Погода начинала портиться — на небе быстро собирались тяжёлые тучи, превращая алый закат в грязно-серое месиво. Благо члены ордена Света успели закончить первый этап установки печати до того, как на землю упали бы первые капли дождя. Магия Шамы окончательно растаяла, позволяя природе взять своё.       Отвратительная погода очень быстро вгоняла в тоску, а тут надо отметить, что работа над защитным заклинанием тоже отнимала много сил, а потому, когда у Милисы наконец появилось свободное время, которое молодая женщина хотела провести с леди Айнжел и Акеаном, ибо было что обсудить, она вдруг осознала, что это последнее чем ей хочется заниматься. Девушка чувствовала себя полностью выжатой, от чего, ещё совсем недавно зажившая рана в груди вновь начала ныть. И если усталость Милиса ещё могла прятать, то боль — нет. Она меняла её лицо, придавая ему нездоровый фарфорово-белый оттенок, мутнила глаза, окрашивая их в сероватый цвет. Ровно так же усталость Милиса ещё могла стерпеть, а вот боль — она сводила её сума. Впрочем, когда на пороге отведенной ей комнаты появились девочки, Милиса чувствовала себя более менее неплохо, благо лекарства имеющиеся у доктора Сапфира действуют достаточно быстро и эффективно.       — Шамара не с вами? — со спокойным любопытством поинтересовалась Милиса, приглашая гостей присесть за небольшой кофейный столик и при этом внимательно, но осторожно, разглядывая незнакомую ей девочку.       — Прошу, давайте не будем об этом. — ясно давая понять, что произошло что-то плохое, и они не намерены это обсуждать, произнесла Саломея, Милиса в ответ легонько кивнула. — И, пока мы здесь одни, я бы хотел обсудить с вам одну весьма интересную тему. — с этими словами Саломея указала рукой на сидящую рядом и дрожащую от страха Викторику.       Да, девочка не знала, что именно сделало существо живущее в ней, но отчётливо понимала, оно помогло Мари, и последняя сполна воспользовалась этим, ибо не просто так Милиса не смогла помочь им в её поимке, и девочкам пришлось делать всё самим. Это было первым, что пугало Викторику, что же до второго — Викторика знала — миледи такой же ангел, но её айву она совершенно не чувствовала. Невозможность оценить силу сидящего пред ней человека в купе с тем, что она возможно успела перейти ему дорогу не в том месте, рождало в девочке самый сильный и стойкий страх. Впрочем, он исчез, погружая сознание Викторики в прекрасное небытие, как только Саломея указала на неё. В этот момент волосы Викторики побелели, а глаза приобрели серый цвет и тонкий вертикальный зрачок. Секунду она сидела тихо, будто соображая, что происходит, и где она, а после, вздрогнув от страха, буквально вцепилась в Саломею, совершенно не скрывая того ужаса, что испытывала к сидящей напротив девушке. По Милисе тоже было видно, она не больно рада видеть существо, что пряталось под личиной Викторики, но лицо её в большей степени выражало замешательство, нежели другие негативные чувства. Айва этого существа пахла примерно так же как и айва заклятого врага, более того, почти идентично, но тот небольшой процент, что был Милисе неизвестен, не позволял ей с уверенностью сказать, что пред ней находится именно Богиня.       — Чего ты в меня вцепилась? — несколько рассерженно произнесла Саломея.       Существо молчало, продолжая крепко сжимать руку Саломеи и неотрывно смотреть в холодные льдисто-голубые глаза Милисы. Оно чувствовало айву сидящей напротив девушки, оно ясно понимало пред ним такое же чудовище, как и оно само. Оно не то что не хотело находиться в этой комнате рядом с ним, более того, где-то на подсознательном уровне, оно хотело исчезнуть, дабы сидящий напротив него ангел, пусть и явно слабее, больше не мог чувствовать его.       — Чем я могу помочь? — осторожно-ласковым тоном поинтересовалась Милиса, изучая поведение девочки, при этом поза её заметно изменилась.       Если изначально гостей она встретила делая всё возможное дабы скрыть, по возможности, ту слабость, что осталась после изнурительного обряда, то сейчас Милиса медленно вытаскивала своё бессилие наружу. Делала она это, впрочем, как и всегда, весьма умело, подавая не как недостаток, а напротив, как положительную черту — мягкость. Её голос, её движения, её взгляд — всё это стало более плавным и нежным, преподнося молодую женщину не как опасного незнакомца, а как родную душу, близкого человека, возможно даже милую старушку, с которой нестрашно поделится самым сокровенным, и при этом можно быть совершенно уверенным, что в ответ ты не получишь осуждения.       Перемена эта произвела на девочку должный эффект, она ослабила хватку, взгляд её стал менее затравленный. Да, существо всё ещё боялось, но оно уже проглотило наживку, что растворяла страх пред Милисой внутри него без остатка.       Саломея, разумеется, не могла не заметить происходящих изменений, её, вернее его, до дрожи в коленях пугала данная способность миледи. Инквизитор чётко знал, Милиса невероятно тонкий психолог, способный за доли секунды расположить к себе почти любого человека, и очень трудно не попасться на её крючок. Почти так же как и с Богом. При мысли о последнем Акеана слегка передёрнуло, он был пленником точно такого же наводнения долгие века совершенно не понимая, не видя очевидного, до тех пор пока отраву веры в его сердце и душе не растворила Милиса. Впрочем, Акеан всё ещё не до конца понимал, действительно ли он благодарен миледи за то, что она открыла ему глаза, позволив лопнуть мыльный пузырь. Но в одном, он точно был признателен ей — в том, что происходит сейчас. Как бы то отвратительно не звучало, было видно невооружённым глазом, как тает страх на лице Викторики, а в комнате воцаряется доверительная атмосфера, и вот девочка говорит уже сама, без дрожи в тонком голоске:       — Господин великий инквизитор сказал, что вы можете помочь, — начало существо. — Я не помню кто я, а то что помню — это не правда. Мне очень важно знать истину, только так я могу быть хоть сколько-то полезна в том ужасе, что грядёт.       — Вы же можете помочь ей вспомнить, кто она? — с надеждой спросила Саломея.       — Я не могу ничего обещать, скажу лишь одно, пока человек жив его память жива вместе с ним. Подлинные воспоминания, даже если они были искажены со временем, остаются неизменны на задворках разума, и если мне позволят заглянуть так глубоко, то возможно я смогу помочь. — ответила Милиса.       — Вы хотите исповедать её? — с ноткой ужаса спросила Саломея.       — Если она позволит. — кивнув ответила Милиса.       Её взгляд стал ещё более тёплым и ласковым, настолько, что ежели бы в этот момент инквизитор не был в этой комнате и не видел это своими глазами, то ни за что бы не поверил, что леденящий душу взор Милисы может быть настолько согревающим и нежным. Но ещё более его поразило то, что девочка отпустила его руку. Лёд страха, что сковывал существо, растаял и оно, совершенно не боясь, кивнуло. Ужас. Вот, что в этот момент испытал Акеан. Милисе была не нужна ни какая магия и сила, яд её айвы, дабы подчинить себе существо, что морально слабее её. Но, что более всего пугало инквизитор, так это то, что существо согласилось явно по собственной воле, хотя казалось, в начале разговора такой исход, добровольно, даже и рассматриваться не мог.       — Хорошо, тогда подойди ко мне. — показывая на место подле себя произнесла Милиса.       В этот момент Викторика поднялась с дивана, а инквизитора обдала новая волна страха. Кукла, не понимающая, что она всего лишь марионетка и, которой никогда не дано это понять, — вот, что по-настоящему ужасно. Мыльный пузырь, который создавала Милиса, был куда более тонкий и искусный, чем та скорлупа, которую возвела Богиня вокруг своих последователей. Отличие было ясным, если верующие делали всё во имя Бога, то существо, что сидело в теле Викторики, думало, что идёт на эту сделку добровольно и раде себя. Более того, грань мыльного пузыря была настолько размыта, что наверняка не каждая ведьма правды могла бы с четкостью сказать, что существо это действует не по своей воле, что воля эта ему навязана. Впрочем, инквизитор сам не совсем понимал, насколько правильно, а главное трезво он рассуждает видя происходящее. Ему казалось, что он во всём видит обман, второе дно. Ему казалось, что после прозрения, он стал слишком мнительным.       Тем временем Викторика села напротив Милисы. Молодая женщина сняла с рук перчатки и осторожно коснулась шеи девочки, мягко, чуть сжав её. Саломея могла ясно видеть, как зрачки Викторики стремительно расширялись, пока глаза её не стали полностью чёрными. В этот же момент она поняла, почему миледи, в обличии леди Мяты, всегда носила маску, что полностью прятала лицо. Глаза Милисы тоже были совершенно чёрными.       Погрузиться в неизвестные глубины чужого разума всегда проще, когда человек добровольно предоставляет эту возможность, открывая путь к нужным осколкам памяти. Именно для этого, чтобы не плутать в терниях сознания, Милисе было необходимо полное согласие и доверие существа. Достичь этого за пару секунд при этом не ломая воли — невозможно. Нет в этом мире столь безнадёжных, наивных дураков, а если и есть, то их молодой женщине встречать ещё не доводилось, не здесь, не в Столице — городе грехов, где каждый живёт лишь для себя и удовлетворения своих низменных желаний, где каждый врёт как дышит, где каждое слово — лживый елей и давно перевелись бескорыстные, добрые и невинные дураки.       Самые дальние и глубокие воспоминания существа были смутными и смазанными — неясные крики, запах крови, бесконечное чувство страха и сотни обезображенных тел молодых юношей и дев с переломанными рёбрами и вырванными из грудной клетки сердцами. Но Милисе от чего-то казалось, что она уже видела нечто похожее. Но где? А самое главное когда? Давно, это точно.       Звуки становились яснее, картинка ярче и чётче, и вот в бесконечном шёпоте отчаянных молитв Милиса услышала совершенно ясный девичий голос, а взору её предстал большой зал главного храма. Сквозь витражный потолок, выложенный серебряным, алым, и нежно-розовым стеклом, струились лучи тёплого закатного солнца, наполняя белый зал таинственным багрянцем. Мрамор дорожек пола и бассейн со святой водой были усыпаны кроваво-красными лепестками цветов древа жизни, а у его могучих корней сложив руки в молитве и сжимая серебряный крест сидела она — дева из самой древней и страшной сказки Столицы. Кожа её белая как фарфор, на руках — тонкое кружево чёрных перчаток. Волосы длинные, цвета болотной тины, а в свете последнего солнца отливают свежей кровью разлившейся в трясине. Из-под струящихся прядей ясно видны изящные заострённые ушки. Зелёные, как два изумруда, глаза девы открыты, она смотрела на дерево жизни бесстрашно, но с явной мольбой.       — Я молилась всем старым богам. — начала дева. — Они не вняли мольбам моим, и я молюсь вам — новым богам, услышите меня если жизни вашего народа не безразличны вам. Рагнорёк не в состоянии погубить чудовище, что породил Золотой алхимик, оно будет живо до тех пор, пока душа его сокрыта в философском камне. Оно будет убивать, жажда заполнить пустоту внутри себя чистой любовью молодых. Оно будет убивать, покуда душа его не вернётся к нему. Ни я, ни мои люди не в силах совладать с демоном и вырвать душу Эбигейл из его коварных лап, дабы раз и навсегда прекратить страдания прекрасного монстра и жителей Столицы. Всё, что я могу сделать, я собираюсь сделать завтра на закате дня. Я отдам свою жизнь, дабы жили другие. Я заточу прекрасного монстра в каменную тюрьму, но Столица пропитана чистой любовью, а любовь открывают любые врата, любовь исцеляет. Чары мои не продержатся долго, моя жертва будет напрасна, покуда город дышит и живёт любовью. Если вы слышите меня, если вам не безразличны жизни вашего народа, обратите любовь в похоть, оскверните это чистое и искреннее чувство, извратите его, сделайте его постыдным, и тогда чары мои простоят века, и тогда прекрасный монстр будет побеждён раз и навсегда. Этого времени с лихвой хватит ордену Света, дабы покончить с Золотым алхимиком, вырвать душу Эбигейл из его лап и спасти Столицу.       С этими словами дева поднялась с колен, всё ещё не сводя взгляда с великого древа жизни. Она будто ожидала ответа, но боги молчали, лишь кроваво-красные лепестки продолжали осыпать пол. Дева сделала шаг назад, развернулась на каблуках и покинула зал. Её мольбы не услышал никто, а может ей лишь так показалось? Да, боги молчали. Старые по той причине, что дали всё что могли — древний меч из зачарованного жемчуга, покрытый алмазной крошкой — Рагнарёк. Новые — они были напуганы и отчаянны не меньше, чем жители самой Столицы, что захлебнулась в крови, слезах и страхе.       Но дева не собиралась сдаваться, она принесла клятву, она исполнит её ценою своей жизни и коли старые боги даровали ей Рагнарёк, она использует его по назначению — после победы над прекрасным монстром она убьёт себя, дабы не переродиться дьявольским цветком, дабы не сеять страх, дабы не проливать кровь и слёзы.       Буквально на миг ворох воспоминаний отпустил разум Милисы, она смогла вдохнуть, закончив то, что видела: «Медуза принесла себя в жертву, подарив Столице мир и покой на следующие пятьдесят лет, время которого было достаточно, чтобы победить Золотого алхимика, вот только философский камень, созданный из души Эбигейл так и не был найден, а потому полвека спустя чудовище вернулось, ибо в Столице возродилась любовь».       Собственные мысли Милисы вновь прервались воспоминанием. Из совершенной темноты её сознание перенеслось во всё тот же белый зал, но его больше не освещал закат — тёплое золотистое пламя свечей разрезало мрак вокруг древа жизни, его огоньки отражались в пруду, на прозрачной воде которого покачивались алые лепестки.       — Скажи, ты доверяешь мне? — очень серьезно, но в то же время несвойственно осторожно, произнес до ужаса знакомый Милисе голос.       Существо, чьими глазами молодая женщина смотрела на мир резко повернуло голову. У высокой колонны стояла девочка лет двенадцати с длинными прямыми волосами цвета первого снега, глазами ясными как алмаз, и алыми губками, головку её венчал венок из красных роз — Айва. По лицу Богини было ясно — она погружена в глубокую задумчивую тоску, полную боли, грусти и страха. Девочка сложила руки на груди, при этом её ногти настолько сильно и глубоко впивались в кожу, что от них отчётливо виднелись царапины, сочащиеся небольшими капельками крови.       — Я верю тебе. Я всегда верила тебе. — поспешно произнесло то, чьи воспоминания видела Милиса.       — И ты не будешь отговаривать меня от того, что я собираюсь сделать? — чуть нахмурив тонкие бровки начала Айва. — Не воспротивишься моим словам сколь жёсткими они бы ни были?       — Если это может помочь, и у нас нет иного выхода, я не стану мешать. — спокойно ответило существо.       Айва на миг прикрыла глаза и вымученно улыбнулась. Девочка опустила руки, направившись к той с кем говорила. Она остановилась напротив, смотря прямо в глаза и положив ладони на плечи собеседницы.       — Тогда слушай меня, Май, я исполню желание Медузы, её жертва не будет напрасной. Я изничтожу всю чистую любовь в этом городе. Я разобью надвое свою душу, рассеяв остатки над Столицей, и стану тем, чем была, стану чистым злом. Я спрячу тебя там, где не подумаю искать — рядом с собой. — с этими словами Богиня коснулась лбом лба собеседницы, теперь их глаза были совсем близко и разорвать контакт было невозможно. — Мы забудем всё покуда на землю Эллады не ступит истинный Бог, что сможет положить конец этому ужасу. Я опущу этот город на самое дно, отдам его на растерзание греху. Ты будешь якорем, чье слово не даст мне уничтожить мир. — закончила Айва.       В этот момент девочка, в чьем теле сейчас находилась Милиса, подняла руку и, все ещё неотрывно смотря в глаза Богини, сжала тонкие пальцы на её шее.       — Я приказываю тебе. — начала она, и зрачки Айвы стали стремительно расширятся, пока глаза её полностью не почернели. — Погрузи этот мир во грехи, опусти его на самое дно, но не смей убивать.       — Да забудем мы всё, до того дня, когда придёт истинный Бог. — произнесла Айва, и в этот момент уже её рука стремительно коснулась шеи Май.       Мир тут же погрузился во мрак, но лишь на краткий миг. Милиса мягко отняла ладонь от горла Викторики, и чернота тут же покинула её глаза. Девочка вопросительно смотрела на Милису, ожидая ответа.       — Что вы видели? — напряжённо спросила Саломея, поняв, что всё кончилось.       Милиса тяжко вздохнув перевела взор с девочки на инквизитора и совсем тихо произнесла:       — Эбигейл. — А после вновь повернувшись к Викторике добавила. — Я не смогу вернуть тебе память. Айва сильнее меня, я не в состоянии тягаться с её чарами, даже если очень того захочу. Ты вспомнишь всё как только явится истинный Бог. Но я могу сказать тебе твое имя.       — Хотя бы так. — несколько расстроенно произнесло существо. — Как меня зовут?       — Май. — мягко ответила Милиса.       Викторика в ответ улыбнулась, было видно, существо внутри неё радо и тому, что услышало.       — А кто такой этот истинный Бог? — несколько подумав спросила Май.       — Я не могу знать, о ком именно говорила Айва, но вполне возможно — это кто-то из тех, кого мы сейчас зовём бабочками. — ответила Милиса.       — У муртов только три истинных бога: вера, надежда и любовь — Бэтта, Сигма и Вена. Если речь идёт об Эбигейл — твари, что питалась любовью, то я даже не знаю кто из них лучше. — явно с сарказмом произнесла Саломея.       — Не обязательно. Эти трое являются лишь верховными богами. — с некой укоризной заметила Милиса. — Мы можем лишь гадать, чьего прихода ждала Айва.       — Хорошо. Пусть ждёт дальше, сейчас, Эбигейл не более чем страшная сказка. — хоть и с язвительной усмешкой, но от того не менее серьёзным тоном согласился инквизитор. — Так зачем вы позвали меня? — уже более спокойно полюбопытствовала Саломея.       — На то были разные причины. Но основная, судя по всему, связана с тем, что произошло с Май. — тут голос Милисы приобрел, несвойственное ей, искреннее сомнение. — Сейчас я ничего не буду говорить об этом, мне самой необходимо понять то, что я видела в воспоминаниях Май. Это то, ошибка в чем может стоить слишком дорого.       После этих слов в комнате стало тихо. То, что Милиса видела, сильно, нет, правильнее сказать, кардинально переворачивало мир. И если всё так, как это поняла молодая женщина, то её самые смелые догадки были правдой.       Ранее, много-много веков назад Айва и правда была добрым и справедливым божеством, покуда на свет не появилось то, с чем она не могла совладать, и тогда, дабы спасти свой народ она сама стала злом. В этом случае, что значит победа? Возвращение Богини её воспоминаний? Это значит, что память вернётся и к Май — существу, что дарило людям чистую любовь, существу, что было второй половинкой Богини. Пробуждение её из забвения значит пробуждение Эбигейл, но не имея философского камня, что был сделан из её души — победа невозможна. Она равносильна поражению, в котором победившие не берут пленных.       Размышления Милисы прервал стук в дверь, лёгкий скрип петель. Молодая женщина, чуть вздрогнув, перевела взор сначала на вошедших, потом на настенные часы, было полшестого.       — Прошу, проходите, присаживайтесь. — показывая на диван напротив произнесла Милиса.       Никки, кивнув, опустилась на предложенное место. Профессор Ария, явно чувствуя себя неуютно, присела на самый край. И тут надо сказать, что ей было крайне не удобно находится здесь от того, что она не помнила зачем её позвали. Доктор Сапфир, встретившийся с девушками в коридоре академии и сопроводивший их до комнаты, сел рядом с Милисой.       — Я так полагаю мне стоило прийти в форме? — почесав затылок и смеря взглядом профессора, протянула Саломея.       Тот голос и взгляд, который уловила на себе Мелисса, был ей знаком, но ей совершенно точно казалось, что принадлежат они другому человеку. С ним она тоже раньше встречалась, но где и когда?       — Да, наверно можно было догадаться, что миледи хочет видеть здесь не студентку, а инквизитора. — чуть съязвила Никки, подарив Саломее снисходительный взгляд фиалковых глаз.       После этих слов профессора Арию как током ударило, ну конечно, вот кому принадлежал этот, явно не совсем девичий, голос. И от осознания этого молодой женщине стало ещё более неуютно. Лицо Саломеи, в ответ на замечание Никки, прямо так и скривилось, но не надолго, очень скоро она, сначала игриво ухмыльнулась, а после уже с явной тревогой и озабоченностью посмотрела на девушку.       — Всё в порядке. — спокойно ответила Никки.       — Хорошо. — несколько недоверчиво произнесла Саломея.— Ну что ж, давайте начнем. — обратив свой взор на Милису, добавила она.       — Для начала, я бы хотела знать, могу ли я доверять вам и полагаться на вас? — внимательно смотря на сидящих напротив людей спросила Милиса.       — Миледи, мой меч ваш, покуда у нас есть общий враг. — опустив голову и обратив взор на пол, но при этом колко ухмыляясь ответила Саломея.       — Я бы не стала столь быстро отвечать. — спокойно начала Никки. — Меня больше интересует, что вы подразумеваете под доверием? — прямо спросила она.       — Я хочу быть уверена, что мои слова дальше вас троих не уйдут никуда. То есть не достигнут ни главы ассоциации магов, ни святого отца. — без утайки пояснила Милиса.       — В этом можете быть уверены. — всё так же отозвалась Никки.       — Полагаю, я тоже могу задать встречный вопрос. — осторожно начала Мелисса. — Почему я?       — Действительно. — мягко улыбнувшись произнесла Милиса и оглядела присутствующих: инквизитора и директрису. — Вы сильно отличается от остальных приглашенных, хотя бы отсутствием власти в ваших руках. — тут улыбка её стала более колкой, от чего профессор слегка поёжилась. — Но есть вещь куда более ценная чем власть, в моем понимании, и это знания. Вы ими владеете, при чём замечу, что ваши знания, вероятнее всего уникальные, а я питаю особую любовь к неизведанному. — улыбка Милисы вновь стала мягкой, но вместе с тем в ней появилось что-то совершенно пугающее.       Профессора Арию вновь слегка передёрнуло. Она буквально чувствовала себя книгой запертой на хитроумный замок, как тот совершенно непонятный шифр на дневнике из её прошлого, что открыл свои тайны лишь тому, кого посчитал достойным. По сей день профессор не могла понять, почему именно она? Над расшифровкой текста бились лучшие лингвисты, но всё было безуспешно, они не могли прочесть ни слова, а она лишь взглянув поняла о чем говорится в книге. Вот только Мелисса не владела той же способностью и защитить свой разум от принудительного изъятия информации просто не могла. А потому, её буквально до тошноты напугала та голодная улыбка и жадный взгляд сидящей напротив волшебницы. Она буквально хотела вскрыть голову профессора и достать от туда всё что можно и нельзя. Осознание этого, клопами, буквально щипало за зад, мешая сидеть на диване. Молодая женщина хотела как можно быстрее вскочить с места и сбежать, скрыться так далеко и глубоко, дабы это чудовище не нашло её ни по запаху, ни по следам.       — Профессор, помните вы хотели встретиться с человеком, что написал тот мемуар? — медленно повернув голову и смотря прямо на Мелиссу начала Никки, и не дожидаясь ответа, отвернулась, теперь смотря на Милису. — Он перед вам. Обычно вы давали мне советы, но сейчас его дам я. — все ещё не сводя взора с волшебницы продолжала она. — Мы не в том положении, чтобы отказывать ей. Близится война, но условно она началась ещё две недели назад, когда умер император, мы все должны решить на чьей стороне сражаемся, держать нейтралитет будет невозможно. Нужно выбрать сторону. Выбор не велик и очевиден из двух зол — церкви и ассоциации магов, — лучше всего выбрать третье, то о чём все обычно забывают, но что является самым главным — империю. — тут Никки улыбнулась той улыбкой, что как бы говорила, что она поняла всё с первых слов, Милиса, в ответ, едва кивнула.       — Что это значит? — несколько нахмурившись спросила Саломея.       — Леди Айнжел во всём права. Империя, а если быть точнее, то её высочество, в этой игре — трофей, что достанется победителю. Она молода, наивна и неопытна и буду честна, ещё глупа. Ни Селена, ни Вергилий не рассматривают её как человека, что может сопротивляться и серьёзно отстаивать свою точку зрения. Для них она ребенок. В их глазах, Империей сейчас правят князь Аргентум и леди Мята. Наиболее вероятное и относительно бескровное развитие событий — это медленное уничтожение обоих и мягкое склонение Императрицы на свою сторону. Она ещё дитя, это будет несложно. Но есть более неприятный и простой вариант. На трон, вполне обоснованно, претендуют наследники трёх главных домов Столицы: Ветае, Дарк и Пхонерис. Первый и так стоит достаточно близко, но не питает теплых чувств ни к церкви ни к ассоциации магов. Вторую, напротив, обе стороны на дух не переносят. А Трети пользуются уважением и Селены и Вергилия, при чём если намерения Святого отца исходят из происхождения семьи Пхонерис, то Селены — из собственной выгоды. Да и Маргарита больше симпатизирует главе, нежели Святому отцу. Как только чаша весов склонится в пользу одной из сторон, начнется полноценная война между волшебниками и детьми церкви, и победят те на чьей стороне Империя. Возможно победа ассоциации магов и имеет больше плюсов, и можно было бы ничего не делать, если бы не одно «но» — во главе стоит самозванец, и никто не знает, что он предпримет, когда получит в свои руки полную власть.       — Что значит, самозванец? — почти шепотом, спросила Саломея.       — Это значит, что Селена Авэриян и человек сейчас стоящий во главе ассоциации магов разные люди. — спокойно пояснила Милиса, после добавив. — Я, конечно, могу допустить, что эта женщина действует строго по указке Селены, но поверьте, Акеан, настоящая Селена никогда бы не пошла на уступки церкви и не запретила магию. Ей свойственна жестокость, смелость и сила, но что самое главное, она всегда прислушивалась к ордену Света, ранее он выполнял функции полноценного совещательного органа, а не мальчика на побегушках.       — Если ваши догадки верны, — по истечению непродолжительной, но очень тяжёлой паузы, начал инквизитор. — тогда вы ввязались в действительно опасную игру. Я могу допустить, что у власти сейчас стоит фальшивка, хотя бы из знания того, что сделали с орденом золотой бабочки. Селена бы не оставила без внимания убийства ведьм правды. Орден золотой бабочки выступал естественным мостом меж ассоциаций магов и церковью — инквизицией, его полное исчезновение и систематическое убийство всех ведьм правды сейчас можно оправдать лишь тем, что мы живём в мыльном пузыре и его основатель — человек в высшей степени влиятельный.       — Что произошло с орденом золотой бабочки? — неосторожно спросила Мелисса, и тут же слегка дёрнулась, понимая, что из её уст это более чем глупый вопрос, ибо она, как человек преподающий историю должна это знать, но что поделать, ведь в мире, в котором она жила до этого, орден золотой бабочки существовал и по сей день.       — В учебниках об этом не напишут. — криво усмехнувшись начал инквизитор. — Всё началось с исчезновения Стеллы Везарус. Она не состояла в ордене, о ней вообще мало кто знал. Девушка жила отшельницей в библиотеке своего отца, а на Столицу прослыла как золотая фея — великий детектив, лица которого никто не видел. Она сбросилась с Малиновых гор в Мёртвое море. Следующей стала глава ордена золотой бабочки — Джэзабель Леон. Ей вырвали язык, а полностью обескровленные тело нашли в болоте. — при этих слова было видно, как Саломея поёжилась. — остальных убили похожим образом, с разницей в несколько недель. Я знаю все детали дела, я помню, я должен был найти убийцу, но не успел. А двадцать лет спустя, все те улики, что я успел собрать бесследно исчезли. Город будто забыл, что орден вообще когда-то был…       — А та девочка, что сегодня утром помогала вам, вы не боитесь за неё? — с тревогой спросила Мелисса.       — Ханни? — переведя затуманенный взгляд на профессора уточнила Саломея. — Нет, не боюсь. Я верю, что копьё судьбы пробьет череп её несостоявшегося убийцы ещё до того, как он подумает взять в руки нож. Уж не знаю о каком таком истинном Боге говорила Айва, но человек, которой хотел избавить мир от Бога смерти, времени и пространства малость просчитался. Бэтта здесь, среди нас. — после этих слов Саломея перевела взор на Никки. — И я верю, то что случилось с Шамой — не конец, а начало. Она вернётся, кто бы что ни говорил. Если это произошло, значит так было нужно. Ни Бэтта, ни её мастер не могли не знать о том, что произойдет этой ночью, и если допустили, значит на то были свои причины. — тут Саломея вновь опустила взгляд в пол.       При её словах Никки лишь слегка дрогнула, но на деле по её телу, мелкой дрожью, вновь пробежал страх. Она сделала едва заметный, но глубокий вдох, свежий воздух от которого, наполнил горячее нутро машины спасительной прохладой.       — А сейчас, я хочу знать, зачем на самом деле мы сидим здесь. Не из-за грядущей войны меж церковью и ассоциацией магов уж точно, вы могли выбрать для этого более подходящее время и место. — произнес инквизитор, поднимая взор на Милису.       — Вы правы, но лишь отчасти. — загадочно зловещим тоном начала молодая женщина. — Мы здесь как раз таки из-за грядущей войны, но только нас ждёт бой с тенями, что живут в этом замке, а Столицу, в которую, увы, входит и академия «Свет Надежды», бой с армией тьмы. Да, возможно я поторопилась, это произойдет не сегодня, но удобней ночи не будет. Сейчас это место ничем не защищено, а все три орудия страстей, необходимые для призыва Грааля, находятся в стенах замка. Тау придет за ними и возьмёт если не хитростью, то силой и кровью. И я уверяю вас, нам неслыханно повезло, что все трое их обладателя связаны крепкими узами, и как вы выразились ранее, копьё судьбы пробьет череп несостоявшегося убийцы ещё до того, как он подумает взять в руки нож. Но от этого бой не станет легче.       — И вы говорите об этом лишь сейчас? — в гневе, немного повышая голос, воскликнул инквизитор.       — А мы могли что-то сделать? — спокойно спросила Милиса, смотря в горящие злостью, зелёные глаза Саломеи.       — У нас было время, чтобы найти мастера Тау и убить! — вскакивая с места прорычал инквизитор. — В этом замке две ведьмы правды, в этом нет ничего сложного!       — Ну убьёте вы Тау и её мастера, что дальше? — всё так же спокойно спросила Милиса. — Вы же не думайте, что убив Тау, вы остановите пришествие всадников апокалипсиса? Бой с армией тьмы или не менее кровавая война церкви с ассоциацией магов — всё одно, и убив Тау, вы лишь отсрочите появление второго всадника. Если вы думайте тем самым выиграть время, то ошибаетесь, армии тьмы будут противостоять все жители Столицы, да, погибнет много, а после, возможно, даже будет голод, но уверяю вас всё это будет не в таких масштабах. Войны людей, куда страшнее, ибо дабы победить они истребляют не только друг друга, но и то что дарует жизнь: жгут зерно, режут скот, а между тем близится зима. Война церкви и ассоциации магов просто втопчет в грязь город Белых Башен и его жителей, выжившие будут завидовать мертвым, победители будут страдать не меньше, а может и больше проигравших, ибо последние будут мертвы. Вот что будет если пришествие второго всадника совпадет с грядущей войной. Голод и смерть в этом случае будут куда более масштабными и страшными.       — Есть варианты как бороться с этой сранью? — обречённо спросила Саломея.       — Убить армию тьмы могут три вещи: животворящий огонь, Рагнарёк и святой Грааль. — начала пояснять Милиса. — я не знаю сколько из жителей замка владеют первым, но в ордене Света таких двое: Эрагон и Лаудэн. Но втроем вы точно не сможете отстоять академию, разумеется в длительной перспективе.       — Значит план отступления — это призыв святого Грааля. — подумав, произнес инквизитор. — Вы же сможете его призвать? — подняв взгляд на Милису, спросила Саломея.       — Смогу, но последствия будут серьезнее, чем я предполагала изначально.       — Почему?       — Граалем движет чистая любовь к всему сущему, и это же является антизаклинанием, к чарам, что сковывают прекрасного монстра. Призыв Грааля освободит Эбигейл.       — В таком случае, если мы не победим своими силами, то я не вижу ни грамма смысла в том, чтобы сражаться. Пусть возраждение Эбигейл станет нашей платой за войну, выигранную без капли пролитой крови. — произнес инквизитор.       — Это звучит вполне здраво, при условии, что мы знаем как победить Эбигейл. — повернувшись к Саломее, заметила Никки.       — Эбигейл убьет столько же людей за годы, сколько темная армия за одну ночь. — возразил инквизитор.       После этих слов в комнате на некоторое время повисла тишина, ответом Саломее послужили молчаливые кивки присутствующих.       — Что ж, если это всё. — тут Саломея встала с места. — Мне всё же следует переодеться и подготовить главного советника главы ассоциации магов к неизбежному нарушению Вето. Встретимся во дворе академии с первыми каплями дождя. — подарив Милисе холодную полуулыбку, инквизитор поспешил удалиться.       Май, до этого сидевшая рядом с молодой женщиной, подскочила с места, порываясь догнать спутницу, что остановилась в дверях, но тут же, буквально на пару секунд, склонилась пред милели в глубоком реверансе. Милиса в ответ, ласково улыбнувшись, легонько кивнула. Закончив с благодарностями и прощанием девочка тут же подбежала к Саломее, вновь ухватив ту за руку, и они скрылись в коридоре.       — Вы всегда можете рассчитывать на поддержку от академии, это место всегда будет безопасным для вас. — произнесла Никки.       — Я очень благодарна вам, леди Айнжел. — ответила Милиса.       Никки поднявшись с места, едва кивнула, в знак прощания. Профессор Ария, уже было собралась сделать то же самое и поспешить вслед за ИИ, но совершенно внезапно была остановлена.       — Вас я попрошу остаться ещё на немного. — мягко, но в то же время настойчиво попросила Милиса, а после повернувшись к доктору Сапфиру добавила, — а вас я прошу оставить нас.       Мужчина, незаметно кивнув, поднялся с места, направившись к двери. В это же время лицо профессор Арии окончательно побелело, будто предстоящее было страшнее расстрела за измену институту. Никки, догадывающаяся, что миледи решит переговорить с профессором наедине, но явно не ожидавшая, от последней столь острой реакции, замерла на месте, будто сама боясь оставлять её с Милисой.       — Уверяю вас, вам не о чем волноваться. — придавая своему голосу самую мягкую тональность какую только вообще было можно, начала Милиса.       Было видно, она не хочет применять недавно опробованные на Май чары к профессору, но в то же время, было совершенно ясно, если так пойдёт и дальше, то разговору не бывать. Так или иначе чарующий голос Милисы дал всё тот же эффект, оцепенение немного спало с профессора, и ей вернулся здоровый цвет лица.       — Леди Айнежел, пойдёмте. — придерживая дверь, совершенно спокойно произнес доктор Сапфир.       Никки, бросив последний взгляд на, несколько успокоившуюся Мелиссу, покинула комнату. Как только дверь закрылась профессор Ария вновь ощутила тот липкий холод на коже и тошноту, что подкатывала к горлу — животный страх пред тем, с кем наедине она осталась. Она буквально чувствовала себя лабораторной белой мышью, которую кинули, а после заперли в клетке с опасным хищником, которому ничего не стоит за один укус убить беззащитного грызуна.       — Я хочу знать чего вы боитесь? — совершенно безэмоционально спросила Милиса в то же время с нескрываемым любопытством изучая реакцию сидящей напротив девушки.       Профессор Ария молчала, страх напрочь лишил её дара речи. Она ясно понимала, если сейчас откроет рот из него посыплется лишь невнятное шипенье. И от того её мертвенная бледность сменилась откровенным стыдом. По правде говоря профессор не совсем понимала почему именно, она боится свою собеседницу, но было в миледи что-то знакомое, ужасающее. Она определенно ранее уже сталкивалась с подобным монстром, что буквально взламывал сознание, за доли секунды руша всё мысленные барьеры, буквально насилуя мозг если противиться этому. Тут же профессор вспомнила замечание ИИ, насчёт крови Милисы и свои собственные слова, в которых она разъясняла миледи ужасающую силу, которой та владеет. Тогда профессор была смелой. Но что случилось сейчас? Почему её трясёт от страха, почему она онемела? Быть может тогда, в лазарете, профессор ещё не до конца осознала с кем говорит? Да, тогда её голова была забита совершенно другим, она была слепа ко всем тем, пусть и не многим, тревожным звоночкам. Но, что самое главное, она была не одна. В помещении были другие люди, и почему-то это вселяло некое спокойствие.       — Я спрошу ещё раз, почему вы боитесь меня? — уже более настойчиво спросила Милиса. — Я не собираюсь вас пытать, даже не лезу в голову, хотя очень хочу. Я совершенно искренна с вами, поверьте, подобное я себе позволяю крайне редко и только с теми, кому хочу доверять и кого вижу рядом с собой. — понимая, что игра в молчанку продлится ещё очень долго, начала рассуждать она. — Да, друзьями мы стать не сможем, но хотя бы партнёрами. Я очень ценю людей вроде вас. Я буду благодарна, если вы мне хоть что-нибудь скажете. Озвучьте мне свой страх, вам за это ничего не будет. Поверьте, какие только нелестные слова в свой адрес я не слышала, меня трудно чем-то удивить, а уж тем более оскорбить.       Говорила всё это Милиса ровно и спокойно, но с долей искреннего замешательства и даже досады. Ей не хотелось давить на профессора, входить в её голову или строить из себя тонкого психолога, дабы добиться положительного результата — не так завоёвывают крепкое доверие, по крайней мере в Столице.       — Скажите, у вас есть близнец? — почти заупокойным тоном спросила профессор Ария.       О, эти слова, пусть даже и имевшие столь странный смысл, вызвали у Милисы исключительно положительную реакцию. Её спокойное, безразличное лицо оживилось, она вновь посмотрела своей собеседнице в глаза и осторожно улыбнувшись ответила:       — Есть.       Впрочем, радость Милисы продлилась не долго, она быстро поняла, её одобрительный ответ привёл профессора в ещё больший ужас. И именно в этот момент на лицее миледи проявилось её истинное желание, она поняла — профессор Ария знает всё! Знает даже то, о чём не знали или, правильнее сказать, успели позабыть предки Милисы, а потому у неё не было и шанса заполучить ответы на терзающие душу вопросы. Именно в этот момент соблазн сделать всё быстро был как никогда велик. Для Милисы это просто — встать, подойти, схватить за горло и заглянуть в глаза. Она делала это сотни тысяч раз во время суда. Она ломала волю стольких человек, что так отчаянно хотели скрыть ото всех своё преступление, что сходили сума и умирали в страшных муках — агонии угасающего сознания, пока она изучала их память, потроша её точно тушу животного, вытаскивая все внутренности из ещё живого, дёргающегося в предсмертных конвульсиях тела. Тем не менее несмотря на великий соблазн, Милиса продолжала сидеть на месте, наблюдая за профессором Арией.       — Тогда, я спрошу иначе, он родился мертвым? — казалось на этом вопросе профессор уже смерилась со своей на редкость отвратной судьбой — вот сейчас, совсем скоро, её съедят, выпьют все соки, выжмут остатки и выбросят как мусор.       — Да. — спокойно отозвалась Милиса.       — А вам ни когда не казалось, что кто-то делил одно тело с вам? — уже почти спокойно спросила профессор Ария, и в этот момент уже самой Милисе показалось, что она сидит пред человеком, что очень хорошо разбирается в людских головах, мозгах.       Профессор Ария смотрела на неё всё тем же стеклянным взглядом, но медленно, почти незаметно он яснел, приобретая осмысленность, увы, понятную лишь его обладателю. А её голос — тихий и монотонный походил на удочку с наживкой, проглотив которую, сорваться с крючка было крайне трудно. Милиса могла это сделать, но решила подыграть, плывя по тому течению, в то русло, в которое вел этот разговор. Она не любила быть ведомой, плясать под чужую дудку, но сейчас, позволила себе невероятную роскошь — говорить то, чего от неё хотят и полностью.       — Напротив, это мне всегда казалось, что я лишняя, что тело в котором я живу, мне не принадлежит. Будто я всего лишь поразит. — честно призналась Милиса.       — Какие чувства вы испытывали к настоящему обладателю тела? — всё так же спокойно спросила профессор.       — Ничего. — несколько помедлив ответила Милиса.       — Нет. — неожиданно резко произнесла профессор Ария, будто поняв, что в этом небольшом промедлении сокрыто неосознанное желание скрыть правду. — Вы не могли ничего не чувствовать.       Этот разговор всё меньше нравился Милисе. Её уверенность в себе и любопытство по мере погружения в прошлое сходили на нет.       — Страх? — чуть склонив голову на бок, почти шепотом, будто спрашивая сама себя, ответила Милиса.       — Почему? — тут уже в голосе профессора отчётливо проявились нотки заинтересованности в диалоге.       Возможно именно потому, что её собеседница мало по малу начинала подавать признаки жизни, Милиса твердо решила продолжить, куда бы не зашёл этот разговор.       — Я не умела контролировать процесс перехода управления телом. Я всегда хотела быть на задворках сознания настоящей Милисы, дабы обо мне не знали. — ответила Милиса.       — Это следствие, а в чём причина страха? — чуть более уверенно, даже почти с нажимом спросила профессор Ария.       — Моя мать считала меня монстром. Она быстро поняла, что в её дочери живёт нечто инородное — я. Она ненавидела меня, просто за то, что я есть. Я боялась её, она говорила, что любую дрянь можно вылечить молитвами и строгим постом. Потому я часами сидела на коленях на каменном полу и в слух читала молитвы, а если сбивалась, меня били плетью. — неожиданно ровным тоном ответила Милиса.       — Вам никогда не хотелось убить её? — уже чуть более деликатным тоном спросила профессор Ария, ей казалось странным, что такие вещи говорят столь просто.       — Я пыталась. — честно призналась Милиса. — Но я была слабее, а потому в наказание она избила меня сильнее прежнего, так что от боли я не могла ни двигаться ни говорить.       — Были ли ещё попытки, как-то повлиять на происходящее? — всё так же осторожно спросила профессор, а в горле у неё снова скребся страх, полная безэмоциональность собеседницы начинала пугать её.       — Я начала откликаться на чужое имя, начала делать всё как Милиса: говорить как она, двигаться как она. Я стала ею, так что моя мать поверила, что молитвы изгнали монстра из её дочери.       — После этого жизнь стала легче? — подмечая, что в голосе Милисы появились лёгкие намеки на довольство, спросила профессор.       — Нет. — вдруг резко произнесла Милиса. — Мой страх стал лишь сильнее. Мне всегда казалось, что я делаю что-то не так. Я боялась, что мать или кто-то из родственников заметит подмену, или что ещё хуже сама Милиса ненароком выдаст меня. Она не знала, что я существую, но в детстве её мало заботили такие мелочи, как потеря из памяти некоторых важных моментов, но мне было важно, чтобы игра продолжалась гладко, а потому я начала вести дневник, куда записывала всё происходящее. Она думала, что это её записи, а потому продолжала описывать всё события случившиеся за день. Разумеется, чем старше мы становились, тем больше набились ума, а жаль. Она начала догадываться, что я — это не совсем она. Так обо мне узнали брат и прадедушка. И к удивлению для меня этим двоим я нравилась больше, чем настоящая Милиса. Брат любил шахматы, он играл хорошо, а вот его сестра не очень, в отличие от меня. Он даже дал мне имя — Мила. Прадедушка был стар и почти слеп, он любил рассказывать о своем прошлом, родственников он раздражал, меня нет. Из его рассказов я узнала много полезного и интересного, он научил меня читать и писать на языке ангелов, научил меня обращаться с айвой. Но чем сильнее становился разрыв между мной и настоящей Милисой, тем сложнее было играть, тем выше были ставки. Мне было легко строить из себя невинную дурочку, покуда я сама была глупа, но как только у меня появились знания, не доступные моей второй половинке, притворяться ею стало труднее. Я могла поддержать столько разговоров и интересных тем, но мне приходилось сидеть с выражением полной ромашки и хлопать глазками, притворяясь приличной набожной барышней, которая максимум, что может — это писать ванильные стихи из четырех строк. Думаю, Милиса начала завидовать, а потому поведала обо мне уже матери, тогда строгий пост и ежедневные молитвы возобновились. — в этот момент ровный голос Милисы вдруг дрогнул, и она замолчала, более чем ясно говоря, что больше с её уст не сорвётся ни слово.       Причина была не сколько в том, что воспоминания о прошлом даже спустя века были очень болезненными, и она не могла о них говорить. Могла, если бы слезы не начинали душить её. То, во что превратилась её жизнь на следующие два года описывалось просто — бесконечный голод, страх и боль, приправленные необходимостью с восхода до заката и с заката до восхода повторять одну и ту же молитву сидя на коленях в холодном подвале среди крыс, что щипали онемевшие ноги. Всё это медленно ломало девушку, превращая в послушную, запуганную куклу.       — Вы пытались как-то прекратить это? — подталкивая Милису к продолжению истории, осторожно спросила профессор Ария.       Молодая женщина упорно молчала, решительно не желая показывать весь тот пережитый ужас в своем голосе, она лишь едва мотнула головой, давая понять, что с её стороны не было никаких попыток вырваться из плена, а если и были, то неудачные.       В этот момент профессор Ария окончательно поняла, говорить об этом, а если точнее, продолжать пытку в прошлое не имеет смысла, она всё равно не получит внятных ответов.       — Что стало с настоящей Милисой? — спросила профессор Ария.       — Не знаю и знать не хочу. Если она мертва — хорошо, если жива — пусть будет так далеко, чтобы я могла считать её мёртвой. — с некой жестокостью ответила Милиса.       — Она может быть жива? — почти шокировано, неосторожно спросила профессор Ария.       — А почему нет? Я же её не убивала. — спокойно ответила Милиса, но в этом безразличии отчётливо прослеживалось искренне удивление вопросом собеседницы.       — Но, то что вы носите её имя, так или иначе наталкивает на мысль, что она мертва. — продолжила профессор.       — Я ношу её имя, ибо оно было знакомо Столице, да и я привыкла на него отзываться. Я не знаю, где сейчас настоящая Милиса, и знать не хочу. — повторила свой ответ Милиса.       — Если бы вы вдруг встретились… — начала профессор.       — Я бы убила её. — совершенно спокойно перебив собеседницу, ответила Милиса.       — Думаю в вашем положении — это действительно единственный выход. — подытожила профессор, а после спросила. — Вы хотите знать кто вы?       — Это единственный вопрос на который я не нашла ответ. — произнесла Милиса.       — Что ж, тогда я начну с того, что айва — это зоофит — форма жизни, имеющая характеристики одновременно и растений, и животных, она обладает зачатками нервной системы, что даёт ей разум. Айва балансирует на грани симбиота и паразита. То, чем являетесь вы — своего рода растение, управляющее мертвым телом. — тут профессор Ария показала на свою голову. — Вот здесь, находится главный орган обеспечивающий жизнь организма — мозг, у вас и других ангелов он буквально мёртв. Его роль выполняет айва. Это то, почему ангелов так сложно убить. Айва — единый организм, и память она хранит во всём своём теле равномерно. Даже если погибнет значительный кусок, пока не начнётся гниение, айва будет способна полностью восстановиться в очень короткие сроки не потеряв ни грамма своей памяти. А ещё ей не нужен кислород. Дыхание — это рудимент человеческого тела. Вы можете спокойно зажать нос или вдохнуть скажем, хлор. Да, в первом случае вы начнёте задыхаться, но не долго, во втором, совершенно не почувствуйте разницу, разве что отвратный запах. Для жизни айве нужно лишь тепло, при этом необязательно солнечное, у растения нет фотосинтеза, и кровь, мясо людей, из которых она получает все питательные элементы. Что же касается лично вас, то существ подобных вам, мы звали просто диагнозом. 70% близнецов, рождённых ангелами имеют мутацию гена Н-23 и особую формулу крови, то что ранее леди Айнжел назвала ядом. Из-за мутации происходит полное поглощение айвы одного плода, другим, реже примерно в 20% происходит частичное поглощение одного плода другим, и лишь 10% близнецов рождаются, как принято говорить, здоровыми. Но тут следует отметить, что близнецы изначально не могут родиться здоровыми, так как биология айвы не подразумевает появления двух семян в одной утробе, из-за чего родительская айва делится пополам, между близнецами. В дальнейшем, сильная айва, поглощается более слабой. Это тоже связано с биологией самой айвы, она выбирает наиболее слабого носителя, дабы его было легче контролировать. Чем слабее носитель, тем лучше регенерация и контроль особи над айвой. Иногда, во время процесса поглощения тела плодов срастаются — это свидетельствует о том, что оба тела были сильными, а айва слабой. Последний вариант столь редок, поскольку должны сложится идеальные условия: и айва и тела плодов должны быть абсолютно идентичны, это обязательно однополые близнецы и желательно девочки. Именно они наиболее жизнеспособны и могут иметь здоровое потомство, передавая ему мутацию в той малой степени, что позволяет развиваться двум плодам, либо одному, но имеющему ту же по силе айву. Во всех остальных случаях особи живут не более 11 лет, далее близнец-паразит убивает носителя, если их айва не будет разделена извне. Самостоятельный разрыв приведет к смерти обоих. Именно поэтому мне интересно, каким образом вы ещё живы? — тут профессор с чисто научным любопытством уставилась на Милису. — Вы не похожи на моих пациентов, вы не пытались убить своего носителя, по крайней мере, с ваших слов до того момента пока она не начала угрожать вам. Почему? Да, я встречала похожие случаи, но даже они не могли разделиться без посторонней помощи. Их айва просто начинала гнить.       — Я не могу ответить на этот вопрос, это произошло само и слишком быстро, чтобы я могла это осмыслить. — явно озадаченным тоном ответила Милиса.       Без сомнения, сейчас, получив желанный ответ, Милиса пребывала в, мягко говоря, шоковом состоянии, даже правильнее сказать в некой прострации. Ей определенно было необходимо время, дабы понять и принять всё услышанное.       — Жаль, мне было бы интересно узнать… — вновь обречённо опустив голову произнесла профессор Ария, и казалось на этих словах её уверенность исчерпала себя.       В ней вновь начал просыпаться страх, неприятно скребущийся где-то в горле. Профессору будто казалось, что теперь, когда она сама знает столь много, ей не позволят жить.       — Но я всё ещё не могу понять, почему вы боялись меня? — чуть более живо поинтересовалась Милиса.       Тот тон, которым она говорила, вновь удивил профессора. Казалось, Милисе всё равно, что кто-то совершенно посторонний знает столь неприятные аспекты её биографии.       — Обычно с существами вроде вас я говорила только через толстое стекло, что искривляло взгляд, мешая копаться в головах. Существа вроде вас, как правило были агрессивными. Некоторые из них в открытую пытались убить медсестер, некоторые пытались пробраться в их сознание. Только одна моя мышка была не в клетке и спокойно бегала рядом — моя младшая принцесса. — почти ласково произнесла профессор. — Её диагноз тоже был пассивно-агремивным. Характер имел скверный, но не пытался лезть в мозги при первом удобном случае. Этой девочке и существу, живущему в ней, очень нравилась ласка и любовь. Но если Май была готова отвечать взаимностью и совершенно не боялась своих чувств к другим, то Айва любила говорить как ненавидит всех и каждого, как выпотрошит всех нас и будет облизывать наши кишки, а потом шла извиняться делая какие-нибудь милые вещи. Она точно знала, что кому из медсестер нравится, но, не потому, что забиралась к ним в головы, а потому что наблюдала, слушала. Она была противной, но милой девочкой. А самое главное умной и лёгкой на обучение. Вы похожи на неё. Вы были искренни и терпеливы со мной, хотя обычно существа вроде вас берут всё и сразу, неважно какой ценой.       — Я тоже беру всё, что хочу, но мне важно не наличие, а качество. Мне не нужна собачка, что будет вылизывать мои туфли, мне нужен человек с несломленной личностью, даже если раде достижения этой цели придётся идти на риски и жертвы. — ответила Милиса. — Но не только поэтому я позвала вас к себе, есть ещё кое-что. У меня к вам тот же вопрос, почему вы ещё живы? — спросила Милиса.       — Странный вопрос, — подняв голову начала профессор. — разве я должна быть мертвой?       — Ещё при первой нашей встрече я обратила внимание на ваши руки. Вы носите перчатки, явно не для того, чтобы скрывать дефекты кожи. Также сегодня, во время обеда, я обратила внимание на то, что вы даже не притронулись к еде. Выпили голый чай и поспешили удалиться. Но что самое главное, вам стоит лучше прятать острые кончики ваших ушей. — тут Милиса легонько улыбнулась, а профессор, несколько сконфуженно поправила волосы. — Я не могу отрицать, что моя информация может оказаться для вас совершенно бесполезной, но я знаю кое-что о существах вроде вас. — добавила Милиса.       — И что же? — с любопытством поинтересовалась профессор, всем видом давая понять, что более чем заинтересована принять знания собеседницы.       — Таких, как вы звали нимфами, дочерьми рек, озёр и болот. Вы тоже своего рода мертвы, а потому единственное, что способно вас убить, это разрушение семени души. — тут Милиса показала на сердце. — Нимфы не имеют бессмертную душу, она превращается в хрустальный цветок, что медленно, но верно заполняет собою всё тело. Он очень хрупкий и питают его эмоции — положительные даруют силу и прозрачность, отрицательные делают цветок хрупким и живым, отчего он тут же начинает гнить. Когда цветок достигает определенного размера, в теле нимфы остаётся лишь малая часть всех внутренних органов, чаще всего страдают пищевод и сердце, органы брюшной полости и малого таза. Из-за этого нимфы не могут употреблять твердую пищу, только жидкость, и неспособны зачать ребенка. — произнесла Милиса.       — Вы когда-нибудь вскрывали тела нимф? Я не раз проводила вскрытие и ничего подобного не наблюдала. — несколько настороженно спросила профессор Ария.       — Судя по всему вы вскрывали тела совсем маленьких девочек, большинство нимф умирают до 12 лет, когда семя только зреет. У них крайне нестабильный эмоциональный фон и перепады в настроении убивают семя, которое отравляет их тела. Взрослые нимфы при этом процессе превращаются в дьявольский цветок, а девочки в зерна бед. Убить первых сложно, лишь Рагнарёк с первого раза справляется с этой задачей, а с последними справится даже неумелый экзорцист и ведьма ученица. Вы явно уже не девочка, но и судя по тому, насколько молодо вы выглядите, вам не больше сотни, нимфы стареют очень медленно, а зачастую умирают внешне ещё молодыми и красивыми. Я не вспомню ни одной девы, которая бы умерла имея морщины на лице и была моложе 500 лет.       — Хотите сказать, что с этим действительно можно прожить так долго? — явно удивлённо спросила профессор Ария.       Работая в институте, Мелисса изучала не только айву и её мутации, но и бессчетное множество вирусов и болезней ими вызванных. За годы работы с одним из них профессор поняла, больные СДВ — не восприимчивы ни к одному из ядов, но не живут дольше 14 лет и то, этого результата ей удалось добиться буквально чудом. Сначала профессор давала девочкам таблетки содержащие никотин, потом маковое молоко и чистый опиум… Вообще, в список так называемых лекарств входили совершенно разные наркотические и просто ядовитые вещества. Лучше всего с продлением жизни больных помогали мышьяк, ртуть и цианид. Всю документацию профессор вела лично, установив гриф особой секретности, так что ни медсестры ни кто-либо из профессоров не знали, что даёт своим мышкам профессор Ария, но так как её методы начали продлевать жизнь девочек, никто даже не думал задавать неудобных вопросов относительно лекарств. К тому времени, когда институту оставалась жить считанные месяцы, профессор начала выписывать больных СДВ из больницы, с условием, что девочки будут посещать её каждый месяц, дабы подтвердить удовлетворительное состояние и получить новую баночку спасительных таблеток, что на деле являлись поистине убийственной смесью самых различных токсинов. Сама Мелисса тоже пила эту гадость, ибо таблетки помогали лучше сильных наркотиков и сигарет. Одной такой пилюлей можно было заменить недельную дозу гераина. Примерно так профессор и слезла с иглы, а вот курить не перестала. Первое ей мягко говоря не нравилось, да и руки приходилось вечно прятать, а последнее, вернее сам процесс выкуривания сигареты, приносил ей наслаждение, так что сладковатый аромат шоколада смещенный с табаком был неизменным запахом Мелиссы.       — Да, и даже тех девочек, которым суждено умереть из-за сильных негативных эмоций можно спасти и подарить долгую жизнь. — ответила Милиса, смотря на пораженные лицо собеседницы.       Милиса неспешно провела рукой в пяти сантиметрах над поверхностью кофейного столика, будто снимая странную ткань с ранее невидимой шкатулки. Следующим движением она открыла деревянную крышку, показывая сидящей напротив девушке шесть баночек с кроваво-красной жидкостью, что стояли на чёрной бархатистой отделке шкатулки.       — Это экстракт аталеи, одной капли хватит дабы убить всех, кто находится в этом замке, а это примерно семьсот человек. — начала Милиса. — Вам, дабы жить долго достаточно пить по одной капле в неделю, разумеется если не было выплеска негативных эмоций. И ещё, вам следует лучше скрываться, возможно вы одна из последних нимф, я не хочу, чтобы вас убили. — с этими словами Милиса подвинула шкатулку к собеседнице. Профессор Ария, вновь, несколько боязливо смотря на Милису, подняла шкатулку со стола и принялась изучать редчайший яд. В глаза молодой женщины сразу бросились баночки, в которых находилась смертоносная жидкость — тонкий хрусталь по форме напоминавший каплю, но с плоским дном, сверху плотно закупоренный чем-то на подобии винной пробки, только из серебра с гравировкой «Перевернутый дом».       — Я видела похожий флакон у одного из членов ордена Света. — осторожно заметила профессор Ария.       — Верно. — чуть улыбнувшись ответила Милиса. — Нимфы пьют его, дабы не превратится в дьявольский цветок. Чем больше сил они используют, тем больше риск стать монстром.       — Но она выпила почти целый флакон. — все ещё поражённо произнесла профессор.       — Да, Лотти очень нервный и несколько неуравновешенный человек, потому ей нужно много. Она часто пьет больше чем нужно, хуже от этого не будет. Яд накапливается в организме поэтому даже если у неё не будет возможности вовремя выпить экстракт аталеи, она не станет чудовищем в ту же секунду, у неё будет время. Я не прошу вас отказаться от вашей, воистину вредной привычки, я прошу вас лишь раз в неделю пить по капле этого яда. Это значительно облегчит жизнь, навсегда убрав из вашей головы мысль о скорой смерти. Вы будите жить долго. — дополнила Милиса.       — Я правда могу их взять? — недоверчиво спросила профессор Ария. — Я боюсь представить сколько один такой флакон стоит… — начала было она.       — Уверяю вас, вы расплатились со мной сполна. Ваши знания стоят намного больше этих шести баночек. Как только они кончатся, вам стоит лишь написать мне, конверт на дне шкатулки. — ласково ответила Милиса.       Казалось она хотела сказать что-то ещё, но вдруг повернула голову к окну. Небо было почти совсем чёрное, тяжёлые тучи лишь слегка отливали алым цветом. Гудел ветер, почти прижимая деревья к земле. Но не это потревожили покой Милисы — дождь, первые капли которого коснулись цветного стекла и ещё неспешно стекали по нему.       — Кажется, пора вниз. — спокойно заметила миледи, поднимаясь с дивана.