Эпитафия Эдэль

      Минуло совсем немного времени после просьбы профессора Семпронии, а в актовый зал, к поджидающим детей завучу, Милисе, Акеану и Ханни, уже начали стягиваться студенты. Первой в большое сумрачное помещение, нерешительно открыв дверь и украдкой заглянув, вошла невысокая девчушка с кудрявыми русыми волосами. За ней зашмыгнули и тут же попятились назад, при виде инквизитора, два паренька. В зал их буквально втолкнул другой мальчишка — высокий с шевелюрой цвета чистейшего золота, при этом что-то язвительно заметив, и несколько гневным взглядом окинув присутствующих взрослых. В большинстве своём дети заходили в помещение спокойно, без страха, разве что при виде Акеана невольно отступали на пол шага, подсознательно всё же опасаясь юношу.       Прошло как раз минут пять прежде чем в актовом зале были все 16 человек, при этом большинство из студентов чисто интуитивно жались ближе, нет, не к своему старосте, тому самому светловолосому парню, а к Ру и Никки. Как ни как стояние за спинами членов студсовета вызывало некое ощущение защищённости, и дети даже позволяли себе перешёптываться. От всей этой массы в небольшом отдаление стояли разве что Ирис да Гилберт, и двое его дружков, больше похожих на личных телохранителей. К слову первый чувствовал себя наиболее неприятно. Парень совершенно не понимал зачем он тут. Он никого не знал, а потому пытался найти среди студентов параллельного класса Шаму. Ирис буквально судорожно вглядывался в лица детей, пытаясь найти среди них единственного человека, которого он мог назвать другом, и чьё присутствие вселило бы в него какую-никакую уверенность. Только Шамы в актовом зале не было.       — Полно, не трусись. — добродушно усмехнувшись и легонько хлопнув Ириса по плечу произнес обходивший студентов Акеан, от чего колени мальчишки буквально прогнулись, и он почти присел.       Бледное лицо его стало пурпурно-красным от стыда, ибо и дети из параллельного класса, почти как один заулыбались. И если девочки просто хихикали, прикрывая очаровательные ротики ладошками с аристократично тонкими пальчиками и лукаво щурили блестящие глазки, то парни, пусть и очень тихо, но начали отпускать саркастические шутейки в сторону бедного Ириса и, откровенного говоря, почти ржать.       — Молчать! — топнув ногой, от чего по большому, но фактически пустому залу прокатилась волна эхо, воскликнул Акеан. — Ещё посмотрим как вы будите себя вести, когда выйдите из-за вашей импровизированной стены. — смотря на спокойно и ровно стоящих Нанакару и Никки, закончил он.       После этих слов в помещении стало тихо. Лица детей вновь приняли на себя маски чего-то среднего между безразличием и страхом. Разве что Ру, слегка приподняв бровь, обвела взглядом раздражающих второкурсников, а Никки едва-едва, тем не менее очень колко, ухмыльнулась.       — Скажу сразу, наше собрание может закончиться быстро. — стальным голосом начал Акеан, и дети окончательно притихли, прекратив всякую возню, внимая каждое слово и движение инквизитора. — Среди вас есть трое мастеров. Во благо всех собравшихся тут, я прошу вас выйдите вперёд и отдайте мне печати апостолов смерти. — протягивая студентам руку сказал он.       — И ничего за это не будет? — чуть нахмурившись, внимательно глядя в лицо Акеана спросила Ру.       — Моя бесконечная признательность и искреннее спасибо за сэкономленное время и не потрёпанные нервы. — мягко усмехнувшись ответил Акеан.       В ответ на это бледные губки девушки искривились в подобии улыбки, на миг она чуть опустила голову, прикрыла алые глаза густыми белыми ресницами и будто фыркнув, вышла вперёд. Студенты стоящие за ней дрогнули, прижимаясь почти в плотную друг к другу, им всем явно было мало место за спиной Никки. На прежнем месте остался разве что Ирис, мысли парня сейчас занимала лишь Шама и странное чувство тревоги. Конечно, он слышал, что вчера на арене сказала Ханни, но юноша просто не мог поверить, что это произошло. Шама просто не могла умереть, она должна была найти выход! Тем временем Нанакару подошла к Акеану, и не разрывая зрительного контакта с ним, пожала инквизитору руку, передавая печать Кси.       — Молодец. — уже уважительно произнес Акеан, а после кивнув на выход, добавил. — Можешь идти.       Ру, ничего не ответив, развернулась на каблуках, направившись к двери. В это же время Ирис, возвращаясь в реальность, начал нервно мяться, лицо его стало совсем белым, а ботинки точно приросли к полу. Он с трудом смотрел на инквизитора, пытаясь найти в себе силы побороть страх, повторяя про себя, что с вице-президентом ничего не случилось. Хотя, сравнивать себя с Ру ему было сложно. Он тихий, неловкий мальчишка, а она почти железная леди, которой порой достаточно только бросить взгляд в сторону неприятностей, как они тут же стремятся заткнуться. Ирис так не мог. Он вообще не понимал, как так вышло, что он стал старостой, его даже в классе-то никто и не уважает. В общем, чем больше парнишка пытался сподвигнуть себя к решительным действиям, тем яснее убеждался, что к полу он приклеен.       Тем не менее парень прекрасно понимал — инквизитор человек суровый, долго ждать не будет. Дядя всегда говорил, с такими опасными людьми проблемы нужно решать, да, аккуратно, но быстро, пока они не вскипели, сменяя просьбу на принуждение. Вообще вспоминая о дяде Ирис начинал чувствовать себя ещё более ничтожным, ибо он своей мягкотелостью буквально позорит весь род Ветае. Собственно говоря, с этой мыслью, что он все-таки уже не запуганная зверюшка в клетке, а юный граф, Ирис поднял, точно одеревеневшую, ногу, сделав небольшой шаг вперёд. С него тут же градом покатился холодный пот, тело пробрала мелкая дрожь, а ко рту поступило стойкое ощущение тошноты.       — Ладно, — нарушил тишину зала Акеан, и Ирис в тот же миг заметно содрогнулся. — Ты этак сто лет идти ко мне будешь. — уверенно подходя к парнишке, почти смеясь произнес инквизитор.       Ирис на несколько секунд вновь замер точно пришибленный, голова его совсем опустела, мысли в ней хоть и пытались оформиться, требуя взять себя в руки, но всё ж таки как-то не очень удачно. А вид приближающегося инквизитора отнюдь не добавлял мальчишке уверенности в себе. Тем не менее, когда Акеан почти поравнялся с ним, парню хватило сил поднять руку, пожав ему ладонь и передав печать Ню.       Актовый зал Ирис покинул быстрее, чем шёл навстречу инквизитору, более того, быстрее чем это сделала Ру! Правильнее будет сказать, что мальчишка просто пулей вылетел. К этому моменту было уже непонятно, что он чувствовал — страх или стыд, ибо лицо его стало нормального цвета. Акеан, некоторое время глядя в след удаляющейся фигуре и мысленно причитая, едва ухмыльнулся, а после повернувшись к оставшимся детям, уже строго произнес:       — Не вижу, чтобы кто-то из вас сделал хоть малейшее телодвижение мне навстречу. Я не люблю ждать долго, поэтому решайтесь быстрее, в противном случае я буду рассматривать это как пассивную агрессию, а следовательно — потенциальную опасность, а потому все в этом зале будут исповеданы. — уже пригрозил он, более чем ясно давая понять, терпение его не вечно, и ещё одного такого труса он не вынесет.       Последние слова инквизитора здорово напугали детей. Они перестали кучковаться, начали переглядываться, пытаясь понять кто из них подвергает всех столь унизительной процедуре.       — Вы не имеете никакого права исповедовать нас. — несколько нерешительно, но очень стараясь не выказывать этого произнес Гилберт. — Мы не преступники. Никто из нас не совершал противоправных действий. Это, во-первых. А во-вторых, вы, — тут парень будто чуть больше осмелел и вышел вперёд, покидая своих телохранителей, указал пальцем в Акеана. — вообще не имеете права находится здесь. Место цепного пса церкви — в церкви, на цепи, а не здесь. Если хотите проворачивать тут свои делишки, то хотя бы не собственными руками это делайте. Мой отец с удовольствием поможет вам, а за одно напомнит ваше место.       — Эрагона это не касается. — ещё спокойно произнес Акеан, но с явным намеком на раздражение, что заставило Гилберта отступить.       — Если вам так угодно, то вместо вашего отца здесь я. — мягко произнесла Милиса. — Более того, господин великий инквизитор уже сказал, что исповеди можно избежать, если третий мастер выйдет к нам и передаст свою печать. — на последнем слове она обращалась уже не только к Гилу, но и ко всем детям, обводя их буквально с отчаянной надеждой во взгляде.       Впрочем, положительного результата это не дало, несмотря на то, что студенты поняли — миледи и сама не горит желанием проводить эту процедуру. Зато вот Гилберта её слова разозлили, парень, нахмурившись и стиснув зубы, сказал:       — Вы претендуете на место моего отца? — уже возмущённо подняв брови произнес он. — Да вас в ордене держат лишь из-за того, что вы взяли себе имя великой волшебницы, самозванка!       — Не смейте оскорблять человека по чьей милости вы всё ещё живы! — голосом полным ужаса и гнева, воскликнула профессор Семпрония.       И в то время как парню было в принципе плевать, какие слова срываются с его языка, то завуч явно испытывала испанский стыд и за себя и за нерадивого студента. Казалось она хотела сказать что-то ещё, но Милиса, чуть подняла руку, как бы показывая, что всё в порядке и это не стоит лишних разговоров.       — Я не претендую на его место. — Всё ещё спокойно начала она. — Мы с вашим отцом имеем равные полномочия. Если бы я была тем, кем вы меня назвали, меня бы не было в ордене. У вас нет причин сомневаться в подлинности моей личности.       Голос Милисы с каждым словом становился всё мягче, но взгляд оставался всё таким же холодным и беспристрастным, будто она и вовсе не хотела расположить студента к себе, но и откровенной неприязни не выказывала.       Гилберт, недовольно поджав губы, впился в Милису гневливым взглядом, совершенно не видя в ней угрозы, а после резко перевел его на Ханни, от чего девушка слегка дрогнула. Милиса, заметив движение Гила, и опережая ход его мыслей, а главное шевеление языка студента, произнесла:       — Мы тратим время в пустую. Если вы так не хотите быть исповеданы, вам стоит давить не на нас, а на них. — переведя взор с парня на детей уже несколько раздражённо, но всё ещё мягко, сказала она.       Но Гилберт будто пропустив её слова мимо ушей, а может просто беря пример с отца и не желая считаться с молодой женщиной, продолжая смотреть на Ханни, произнес:       — Пусть она скажет, что вы настоящая. — самодовольно заявил он. — Тогда все поверят и никто, даже я. — подчёркнуто заметил Гилберт. — не станут сопротивляться, и мой отец не узнает о случившемся. — чуть скалясь, как бы намекая, что добром для Милисы это всё равно не кончится, но он может смягчить последствия, закончил Гил.       По спокойному лицу миледи скользнуло выражение лёгкого гнева и, возможно, немного страха. Что не могло не укрыться от взора Ханни, от чего девушка и сама начала нервничать, хотя и не понимала из-за чего тут можно переживать.       — Миледи, если это вы, и вы настоящая, вам не о чем волноваться. — ядовито улыбаясь добавил Гилберт.       — Да будет так. — почти не выражая раздражения произнесла Милиса.       — Милая Ханни, — поворачиваясь лицом к девушке начал Гил. — будь добра, повтори — человека, что стоит пред нами от рождения зовут Милиса Пхонерис. — точно играясь попросил он.       Ханни попыталась открыть рот, и сказать, то, что хотел юноша, но язык её точно окаменел. На щеках девушки проявился стыдливый румянец, и она ни то смущённо ни, то испуганно, но в большей степени всё же совершенно растерянно взглянула на Милису, и совсем, глядя уже на Акеана, лицо которого было странно спокойно, пропищала:       — Я не могу.       После этих слов губы Гила растянулись в довольной ухмылке.       — Мой отец был прав, вы лишь жалкая фальшивка. — почти насмехаясь произнес он, глядя в глаза Милисы.       — Верно, я лишь жалкая фальшивка. — очаровательно улыбнувшись и прищурив глаза почти промурлыкала Милиса.       Вот только улыбка её была столь же обворожительна, сколь ужасна, а в купе с пронзающим, ледяным взглядом, повергала в ужас любого смотрящего. Девушка совершенно не пыталась скрыть своей злости. Гил по началу ничего не понял, продолжая растерянно смотреть в глаза миледи, но менее чем через секунду по его телу забегали мурашки, а волосы встали дыбом. Он попятился назад, ноги его почти подгибались. Ему было уже совершенно всё равно кто пред ним — фальшивка или настоящая Милиса Пхонерис, ибо существо это было настолько ужасно, что юноша просто хотел никогда боле не видеть его.       — Что случилось? — ласково продолжила Милиса. — Вы боитесь меня?       Произнесла это она откровенно наигранно непонимающим тоном, и вместе с тем сделала едва заметный знак рукой инквизитору, как бы прося его, во что бы то ни стало оставаться на месте и не мешать ей, ничего не делать. Акеан в ответ кивнул.       — Мой отец узнает об этом. — затравленно пятясь назад промямлил Гил.       — Обязательно узнает, если я ошиблась. — тут девушка повернулась к Акеану, подарив ему самую ужасающе прекрасную улыбку на какую только была способна.       Этот жест стал последней каплей для инквизитора. Он отчётливо понял, что снова лишь пешка в игре этого человека, которой крайне редко ошибается, а если ошибается даже совсем чуть-чуть — это стоит жизней многих людей. За всю свою жизнь миледи совершила не одну ошибку, и все они без исключения имели печальные последствия, но лишь об одной из них Акаеан знал наверняка. Это была совсем маленькая оплошность, что привела к гибели Востока — миледи пустила за порог своего дома тринадцатилетнюю девочку с глазами цвета волн и волосами, подобными морской пене. С виду ангельское дитя на деле было дьяволом во плоти, впрочем, как и все члены рода Наутиш. Но эта маленькая девочка переплюнула всех своих предков вместе взятых, ибо одним росчерком пера напрочь сломала судьбы, тысяч людей.       Сложившаяся сейчас ситуация сильно напрягала Акеана, ибо он не понимал каковы ставки в сегодняшней парии: что получит победитель и чего лишится проигравший. Но ещё больше Акеан насторожился, когда заметил, что лицо Гила буквально побагровело от злости. Инквизитор совершенно ясно понимал, парень собирается сделать то, что не вписывается в рамки достойного провидения.       — Это не займет много времени. — снимая с правой руки перчатку, начала Милиса, и голос её такой мягкий, такой сладкий откровенно пьянил разум. — Просто расслабьте сознание и позвольте мне посмотреть, больно не будет.       — Не прикасайтесь ко мне! — весьма грубо оттолкнув девушку, с нескрываемым отвращением и тонким ужасом в голосе, почти в отчаянии прокричал Гил.       Сердце его колотилось так сильно, а по жилам, с неимоверной болью растекался обжигающе холодный яд страха. Сейчас юноша более чем ясно понимал — тварь стоящая пред ним просто издевается. Он чувствовал себя загнанной в угол мышью, которая может только пищать от ужаса, разрывая глотку, и бессмысленно бросаться на кошку, в глупой попытке укусить, причинить боль, дабы охотник отвлекся на рану, давая добыче призрачный шанс сбежать.       Но в тот миг, когда Гил оттолкнул Милису, его сознание отчетливо пронзила мысль — он совершил ужасную ошибку. В этот момент мир казалось замер. Гилберт сделал шаг назад. Милиса, опустив голову, чуть отступила, прикрывая левой рукой область около сердца. Острая, обжигающая грудную клетку боль стремительной волной обдала её тело, от чего миледи на некоторое время перестала дышать. Зрачки её глаз сузились до размеров крохотных чёрных щелчок.       Акеан резко схватил Ханни, заводя девушку за спину, про себя буквально материя несносного мальчишку. Да, в этот момент зажавшаяся Милиса выглядела ещё более слабой и даже жалкой. Только инквизитор чувствовал всем телом и нутром, как в тот миг, когда парень, ударил девушку, в ней проснулось нечто с чем Акеан пожелал бы никогда в жизни не сталкиваться. Похожее чувство он испытал в башне, когда увидел безумный оскал Богини, услышал её омерзительный, полный довольства смех. Сейчас же в зале стояла гробовая, на редкость пронзительная тишина, но от того не менее липкая и удушливая.       Секунды между тем как Гилберт оттолкнул Милису и от безысходности снова начал что-то затирать про своего отца, и тем как тонкие пальчики миледи резко сжали горло парня, заставляя заткнувшись, просто хрипеть от боли и нехватки кислорода, тянулись отчего-то невероятно медленно, подобно густой смоле. Всё происходило точно в замедленной съёмке, хоть и было молниеносным. Девушка подняла голову, пустым взглядом смотря на побелевшего от ужаса Гилберта, сделала быстрый шаг вперёд, разрывая тишину зала звонким ударом каблука о мраморный пол. Её изящная ручка, подобно пасти нападающей змеи, молниеносно сомкнулась на горле парня, а острые когти, точно клыки, вонзились в плоть, заставляя юношу издать тонкий стон. Милиса сделала ещё один шаг, вместе с тем, подтягивая Гила к себе.       — Уж не знаю, что вы так отчаянно хотите скрыть, но Фифи подошла бы вам больше. — совершенно чужим, незнакомым голосом прошипела Милиса, заглядывая в стремительно чернеющие глаза парня.       Гилберт тщетно пытался противиться, судорожно хотя поднять руки и высвободить свою шею из мертвой хватки чудовища, что смотрело на него сквозь всё ещё прекрасное в своей нежности и совершенном спокойствии лицо Милисы. Только тело Гила стремительно, точно обращалось в камень, совершенно не двигаясь. При этом ощущения были схожи ни то с судорогами, ни то с онемением. Внутри всё горело и болезненно кололось, будто тело набито сотней крохотных острых игл. Ещё миг, Милиса резко отпустила, почти выбросив, Гилберта. Парень, жадно втягивая воздух, вместе с тем отчаянно пытаясь подавить тошноту и всё ещё сотрясаясь мелкой дрожью, упал к ногам девушки, в конце концов заблевывая мрамор пола немногим содержимым желудка. Глаза его, полные боли, блестели бесконечным гневом и ненавистью.       Акеан сделал ещё шаг назад, тем самым заставляя стоящих за ним Ханни и завуча двигаться к стене. Инквизитор прекрасно понимал откровенную гадость сложившегося положения, но что самое страшное, он трезво отдавал себе отчёт в том, что победить вот это, просто не сможет не только в силу того, что защищать папенькиного сыночка-идиота ему не хотелось, а просто потому что этот зал насквозь пропитал страх, от которого буквально деревенело тело.       По помещению пронёсся лёгкий перезвон, пространство вдруг наполнилось сладким ароматом меда, а после душераздирающим воплем. Гил, вытирая мокрые губы о рукав блузки, поднял взгляд. Ледяной взор Милисы всё ещё впивался в него, но теперь с откровенной усмешкой. Девушка ядовито улыбнулась, на краткий миг обнажая длинные белые клыки, и чуть отошла в сторону, позволяя Гиду увидеть Пи. По телу парня забегали мурашки, желудок свело очередным приступом тошноты, а со лба градом покатился холодный пот. Он едва мог смотреть на то, что он считал великим, всесильным существом, уж наверняка способным расправится с миледи. Но, взгляду его предстала отнюдь не Милиса, пронзенная когтями демона алчности, а сама Пи растерзанная цветком, что пророс сквозь её плоть.       — Вы правда думали, что это способно меня убить? — оборачиваясь и смотря на истекающую кровью, полностью обессиленную бабочку удивлённо-надменно произнесла Милиса.       Гилберт низко опустил голову, полными ужаса и слез глазами смотря на серый, влажный от рвоты, мрамор. Он не мог, да и не хотел видеть то, что с Пи сделал этот монстр — проткнутая насквозь и оплетенная айвой, что обвивалась вокруг её ног, рук и туловища, бабочка походила на тряпичное пугало, которое перетянули проволокой настолько сильно, что она разорвала ткань, сквозь которую на свет виднелась солома, только в случае с Пи это были сломанные кости, куски мяса и сочащаяся кровь.       — Мой отец узнает об этом, и вы пожелаете о том, что сделали. — почти в бреду шептал Гил.       — Вы правда думаете, что меня пугает имя вашего отца? — склонив голову на бок игриво спросила Милиса. — Нет. — вновь необычайно ласково начала она. — Каким бы сильным и великим магом не был ваш отец, его здесь нет. И я сомневаюсь, что он вступится за человека, что позорит его репутацию. — с этими словами Милиса отошла в сторону и добавила. — Акеан, можете забрать его печать.       Инквизитора вновь чуть передёрнуло, голос девушки, несмотря на мягкость, пропитывала какая-то уж очень холодная жестокость, совершенно ей не свойственная. Он быстро скользнул взглядом по молодой женщине, отступивший назад ещё на пару шагов; обвел внимательным взором сидящего на полу паря; и задержал полный недоверия взгляд на Пи. Бабочка была жива и при очень большом желании могла вырваться, ибо стебли айвы, настолько удачно оплели её плоть, что совершенно не касались шеи, а значит боль и возможно яд были единственным, что удерживало демона. Акеан крепче сжал рукоять меча, он прекрасно понимал, Пи не позволит ему забрать печать у Гилберта, а значит по-хорошему для начала необходимо обезглавить её. Вместе с этим инквизитор точно знал, миледи не настолько глупа, чтобы не понимать этого, более того она явно специально оставила твари возможность выбраться из пут айвы, не перетягивая колючими стеблями её шею. Милиса точно что-то задумала и снова не поведала о своих планах. Вопросы без ответов — они раздражали Акеана, но он в какой-то степени привык к тому, что миледи никого не посвещает в свои планы, а потому просто доверился ей. Он, отпустив Ханни, а если быть точнее, то уже аккуратно вытянув свою руку из цепких пальчиков напуганной девочки, уверенным шагом направился к парню.       В этот момент Пи судорожно дёрнулась, и с воплем полным ярости, вновь обнажая длинные когти, с трудом разрывая стебли растения, что оплело её, вполне ожидаемо, бросилась на инквизитора. У Акеана было не так много времени, дабы среагировать на ситуацию и действовать так, как нужно. Его тело само, на чистых инстинктах было готово в один момент отделить голову от тела демона, но инквизитор помнил, тот жест, что ранее сделала Милиса, прося ничего не делать. Верно, сейчас он просто марионетка в странном спектакле, а кукловод не велел ему защищать свою жизнь. Потому, прилагая неимоверные усилия, Акеан заставил себя промахнуться. Лезвие Санктора даже не поцарапало Пи, в то время как острые когти бабочки разорвали живот инквизитора. Вырвавшаяся из нутра кровь тут же окрасила одежду в алый. Тело бросило сначала в жар, потом в холод, пред глазами стремительно потемнело, а в ушах раздавался звон — предвестники скорого поцелуя с холодным мрамором. Тяжело дыша, схватившись за живот, из которого вываливались внутренности, Акеан осел скачала на колени, опираясь на вогнанный в камень меч. Впрочем, его ослабевшие пальцы довольно быстро соскользнули с рукояти Санктора, и инквизитор упал на пол. В его голове больше не было никаких мыслей, он слушал лишь шум в ушах, сквозь который до его разума едва ли могли дозваться голоса внешнего мира. Это был второй раз, когда он не пытался бороться с темнотой, подступавшей к сознанию. Он просто ждал, когда всё исчезнет.       В актовом зале было тихо. Пи стряхнула с руки излишки крови, озлобленно щурясь, оглядывая замерших в оцепенении детей. Белые как мел, с широко распахнутыми глазами, жмущиеся друг к дружке они едва могли дышать от страха. Если бы не потребность человеческих тел в кислороде, они бы не сделали ни вдоха.       В то время как студенты в ужасе смотрели на мертвое тело, будто ожидая, что вот сейчас инквизитор поднимется на ноги, победив саму смерть, дабы убить демона, Никки одним глазом внимательно следила за каждым движением Пи, другим за Милисой. ИИ пыталась понять чего ждать дальше, но на всякий случай привела систему в полную боевую готовность, благо теперь её тело это более чем позволяло. Буквально, сейчас машина была готова к любому развитию событий: активировать силовое поле дабы защитить одногруппников — без проблем; ликвидировать потенциально опасный объект — у лучшей разработки института Нерв и на этот случай найдется оружие.       Вот только самой Пи было совершенно плевать на всех, кроме стоящей в некотором отдалении Милисы. Бабочка, выровняв осанку повернулась к неожиданно совершенно спокойной молодой женщине. Миледи и правда выглядела так, словно ничего неожиданного не произошло, словно случилось ровно то, чего она ожидала и пока всё шло по одному лишь ей ведомому плану.       Во всей этой суматохе никому, за исключением пожалуй только профессора Семпронии, не было совершенно никакого дела до сидящей на полу Ханни. Обе ведьмы были достаточно далеко от эпицентра событий, чтобы они кого-то заботили. И возможно на них бы обратили внимание, о них бы вспомнили, если бы Ханни подала голос. Но девушка просто и тихо, чуть пошатнувшись, упала на колени, влажными глазами, полными ужаса и боли смотря как по полу растекается кровь её горячо любимого друга. Произошедшее настолько сильно шокировало её, что она не могла выплеснуть переполняющие её эмоции, сидя совершенно безмолвно и неподвижно, пока по её щекам текли соленые ручьи слез.       Тем временем Пи расправила крылья, разрывая тишину зала лёгким звоном, точно бубенчиков, осторожно приближаясь к Милисе. Девушка неохотно перевела взор с тела Акеана на бабочку, что замерла буквально на расстоянии вытянутой руки, закрывая собой Гилберта, впиваясь озлобленным взглядом в неё.       — Ты же понимаешь, ты проиграла убив его. — совершенно незаинтересованным в разговоре тоном произнесла Милиса, намекая, что Пи сделала то, чего бы её мастер не совершил никогда, тем самым ослабив контракт.       — Я оставлю тебя в живых, если ты дашь мне ключ от лунных врат. — высокомерным тоном заявила Пи.       Милиса повернулась к ней, откровенно насмешливым взглядом смотря в перекошенное гневом лицо демона.       — Я не вижу ни единой причины для веселья! — резко подаваясь вперёд, намереваясь схватить Милису, воскликнула Пи.       В ответ на что, молодая женщина лишь ловко и плавно увернулась, вновь давая демону понять, что она не считает её врагом, достойным внимания. Подобное ещё сильнее разозлило демона, на миг Пи тоже обернулась, дабы посмотреть, что столь интересного в трупе, и в этот момент, увидя как кровь инквизитора замкнула под телом призывной круг, бабочка дрогнула, от чего актовый зал вновь наполнился звоном её крыльев.       — Ты съела наживку. — цинично заметила Милиса, резко поворачиваясь к Пи.       Бабочка моментально отпрянула в сторону, но прочные стебли айвы, выросшие точно из мрамора намертво впились острыми шипами в её ноги, стремительно оплетая тело, разрывая плоть и тонкие перламутровые крылья, ломая кости, точно хрупкие, сухие ветви, наполняя тишину помещения дрожащим звоном и отчаянными, полными боли воплями демона, что очень скоро превратились в глухие, сдавленные хрипы, стихнувшие когда в перетянутой лианой шее Пи хрустнули сломавшиеся позвонки. Её голова, легко отделенная от тела крепкими шипами, похожими на когти, глухо ударилась об пол, тут же рассыпаясь пеплом, а тело — залой, оставляя после себя лишь сажу, замершую на прекрасных стеблях смертоносного цветка.       Милиса уверенно подошла к сидящему на полу Гилберту, присела на колени и аккуратно взяла его за руку, забирая печать алчности, а после, так же приподняв голову парня тонкими пальчиками за подбородок, вновь заглянула в глаза, на миг стремительно заполнившиеся чернотой. Юноша, точно марионетка, которую за нити поднял с земли кукловод, встал, направившись к выходу. Милиса, и сама поднявшись, обвела оставшихся детей взглядом, совершенно черных глаз, произнесла:       — Будет лучше, если вы никогда не вспомните, о том, что видели здесь. — голос её был обыденно мягким, но в этот раз точно извиняющимся, будто она искренне сожалела о случившемся и просила прощения, за то, что студентам пришлось видеть весь этот ужас, а так же за то, что она изменяет их память, стирая всё ненужное, всё, что травмирует разум.       Дети, покорно, как один, кивнули и почти идеально ровным строем, покинули актовый зал, теперь в помещении остались лишь сама Милиса, Никки, Ханни, профессор Семпрония и Акеан. Кровь под инквизитором уже сформировала идеально ровный и полный призывной круг, дописывая конечные штрихи в виде последних муртских букв внешнего ряда, что в переводе на язык ши можно было прочесть как: «Гамма. Врата Нави закрыты. Да прибудет с нами истинный Бог. Спаси и сохрани мир Яви». Как только печать была закончена, алый вспыхнул белым светом, превращаясь в языки синего пламени, что поднимаясь ввысь сплетались, образовывая некое подобие кокона бабочки, сначала сияющего точно жемчужина, потом полностью оформившегося черного, поверхность которого на краткий миг покрылась сотней тысяч крохотных хищных глаз, что оглядев зал и проморгавшись закрылись. Кокон точно ожил, зашевелился, принимая черты человеческого тела. Из него, с лёгким шуршанием и будто хрустальным звоном прорезались тонкие переливающиеся перламутром крылья, а после, темная пыльца, вдруг засверкавшая точно звёзды в ночном небе, осыпалась с тела призванного существа, являя присутствующим светлый лик прекрасной ведьмы с длинными синими волосами, уложенными в форме аккуратных демонических рогов; одетой в длинное платье цвета ультрамарина. Девушка медленно открыла тёмные, глубокие глаза, изучая место в котором оказалась.       Очень скоро её статная неторопливость сменилась оживлением, она огляделась по сторонам с явным замешательством задерживая взор сначала на застывшей в шоковом состоянии Ханни и завуче, потом на Никки и Милисе, а после резко опуская взор, сама касаясь пола.       — Что здесь произошло? — спокойным тоном, но явно растерянно спросила Шама, с нескрываемым любопытством изучая призывной круг и несколько небрежно ткнув носком туфли бок инквизитора. — Поднимайся, мои вещи не должны валятся на полу в таком виде. — уже с неким отвращением добавила она, неспешно переводя взгляд на Милису, осторожно вопрошая о случившемся.       — Неприятная история. — уклончиво произнесла Милиса.       — А если серьезно? — требовательным, но почти обессиленным голосом протянул Акеан, медленно поднимаясь на колени, используя рукоять своего меча как опору.       В ушах у него все ещё стоял лёгкий фоновый звон, пред глазами мелькали темные пятнышки, а глова и вывернутые на изнанку, пусть уже и зажившие, кишки просто выли от боли, вызывая лёгкое ощущение тошноты.       — Ваши искаженные печалью лица не могли не вызвать ответной тревоги у меня. — подходя ближе, спокойно начала Милиса. — В конечном счёте я знаю, что произошло, и буду честна, смерть кошки в мои планы не входила. — тут она посмотрела уже на Шаму. — Можете ненавидеть меня, леди Гамма, но вы нужны мене живой и желательно сохранившей трезвый рассудок. Я не стану говорить вам, кто вы и кем должны быть сейчас, я сделала всё, что могла — вернула вам все ваши воспоминания в ближайшее время, что делать с этим дальше, да и со мной тоже — это уже вам решать. Но помните, месть — это блюдо, которое подают холодным.       — А нельзя было сделать это как-то менее жестоко? — несколько раздраженно начал Акеан. — Да если бы вы сказали сразу, что всё знаете и как это можно решить, я бы сам себе живот вспорол!       — Это красная магия. — прекрасно понимая негодование Акеана, спокойно начала пояснять Милиса. — В ней очень опасно экспериментировать с методами проведения уже известного и успешно проходящего ритуала. Я не отрицаю, что суицид мог сработать, и вероятнее всего сработал бы, но связь между вами ещё недостаточно сильна и в этом случае призыв мог просто не произойти.       — Но зачем надо было делать это здесь! — поднявшись с места и уже откровенно говоря повышая голос произнес инквизитор.       — Не думаю, что кто-то из тех кого мы знаем, смог бы убить вас, глубоко внутри не сожалея об этом. Узы дружбы, любви и просто доброты или верности — всё это могло повлиять на конечный результат. В итоге ваша смерть не должна выходить за рамки обозначенного проклятия, разве что ваши чувства по отношению к гибели должны изменится. Вы должны принять её, не сожалея об упущенной жизни и не желая зла и мести убийце. Возможно после, вы сможете провести этот ритуал в одиночку, но не сейчас. На данный момент Пи была идеальным орудием. Она желала вам смерти и без раздумий подарила её вам, когда вы покусились на её мастера.       Акаен смерил миледи полным гнева взглядом, выдернул из мрамора меч, с лёгким металлическим лязгом погрузив его обратно в ножны и направился к Ханни, что всё так же сидела на полу, совершенно ни на что не реагируя.       — Её могут ждать вещи намного страшнее вашей смерти или смерти кого-либо из её друзей. — смотря на то, как инквизитор бережно взял девушку на руки, начала Милиса. — Грядёт война, мы уже говорили об этом, и Ханни в ней сокровище, которому наш враг желает ровно такой же смерти, как и всем ведьмам правды. Она намного сильнее, она понимает мир лучше, чем вы думаете, одно только, ей нужно повзрослеть. Мы живём не в детской сказке, где храбрые рыцари всегда побеждают злых драконов и спасают нежных принцесс. Мы живём в реальности, где дракон может откусить рыцарю голову и тогда принцесса должна спасать себя сама.       — Дальнейшее мы обсудим после ужина. — делая вид, что не услышал слов миледи, на выходе из зала бросил Акеан. — И вам следует подумать, куда мы денем печати апостолов смерти, у меня плохо с фантазией, а на хранение в церкви я их больше не оставлю. Меня заебало каждую новую жизнь тратить на одних и тех же бесов.       — Хорошо. — выдохнув, спокойно отозвалась Милиса.