Эпитафия Эдэль

      За окнами уже стояла почти ночная мгла, и гудел ветер. Мелкий, противный дождь барабанил по запотевшем стёклам. В столовой было светло и жарко, а ещё пахло овсянкой и сладковатым ароматом теплого эля. Стоял лёгкий гул сотканный переплетением множества голосов, что тихонько смеялись, шутили или спорили. В этом привычном шуме так мило и успокаивающе соединялись с речью студентов звяканье серебряных ложек о фарфоровые тарелки, почти хрустальный звон стаканов, наполненных янтарно-алой жидкостью, источающей восхитительный ягодный аромат малины и вишни с тонкой, едва уловимой ноткой спирта во вкусе и запахе. Возможно это был не совсем обычный, но всё такой же тихий и спокойный ужин.       Девочки, сегодня все, сидели всё за тем же самым столиком. Но не смотря на это Ханни всё равно, не чувствовала себя хорошо. Ей было больно и страшно. Её глаза всё ещё застилала пелена слез, что горячими струйками текли по щекам до подбородка, капали на стол или скатывались дальше, вниз по шее, моча воротник платья. Её руки всё ещё дрожали так, что она едва могла держать вилку, а сердце стучало так быстро и громко, что было больно дышать и почти невозможно слышать другие звуки. Но Ханни не понимала почему именно сейчас ей так плохо, ведь вроде бы всё хорошо. Её друзья сидят рядом, все, пытаясь хоть как-то приободрить её. Но Ханни будто совершенно не понимала их слов, она слышала лишь только их голоса. Никки говорила всё так же спокойно и даже несколько безжизненно, Ханни привыкла к этому, это успокаивает. Голос Шамы был не громкий, кажется будто немного раздраженный, но Ханни отчётливо слышала в нём искреннее беспокойство, желание помочь и некое бессилие, верно от того, что ведьма всё же не совсем понимала как можно облегчить боль девушки. Саломея сказала совсем немного, её голос был совершенно другой, в нем больше не было стальной твердости, но была некая доля досады, ибо кто-кто, но она явно не тот человек, что может унять слезы словами, но Ханни всё равно была безмерно счастлива слышать её. Викторика не говорила, но сидела рядом, Ханни чувствовала, как хрупкие теплые пальчики девочки с нежностью и заботой гладят её по рукам. Голос Авы сам по себе обладал невероятной цепляющей мягкостью, но Ханни от чего-то показалось, что ещё ни разу ничего подобного не сходило с уст её сестры, возможно именно это заставило девочку прислушаться лучше.       — Прошу, тебе не стоит так волноваться.       Ава произнесла это, особенно тонко и нежно, от чего Ханни буквально почувствовала некое давление на себя, будто сестра пыталась навязать ей спокойствие, но эта мысль скользнула в сознании девушки так легко, что она почти не обратила на неё внимания, поддаваясь чарующему голосу. Ханни хотела найти успокоение, унять свои слезы и дрожь, а потому ей было не так важно как именно это произойдет.       — Пожалуйста, простите меня. — всё ещё шмыгая носом и вытирая с глаз слёзы начала Ханни. — Я просто глупая плакса, я не должна плакать, я обещала быть сильной, но я не могу. — тщетно пытаясь подавить дрожь в голосе прошептала она.       — В слезах нет ничего плохого. — проговорила Шама. — Слезы это не признак слабости или глупости. — Уже с неким недовольством произнесла она. — Пока ты можешь плакать — ты человек, у тебя есть душа и сердце. Как только слезы высыхают навсегда, пропадают и другие чувства. То что ты не видишь наших слёз не значит, что мы не плачем. Просто нам, в отличие от тебя, не хватит смелости показать их другим. — вздохнув призналась Шама. — Собственные слёзы мы воспринимаем как слабость, хотя это таковым не является. Сила заключается не в том, чтобы не проливать слез, сила в понимании, что слезы не являются слабостью. Человек отрицающий это, утративший эту способность и потерявший чувства — не человек, а зачастую и вовсе чудовище. Большинство вечных являются монстрами — это и бесконечная скука их плата за силу. Я не хочу, чтобы ты стала такой даже близко, я хочу видеть в твоих глазах жизнь, а в ней есть и боль и счастье, без этого она не будет полной.       Ханни, вновь шмыгнула носом, и почти перестала плакать, хотя нижняя губка её, всё ещё была чуть надута и дрожала. Но в конечном итоге, слова Шамы немного успокоили девушку. Хотя, в корне не правильно говорить, что только это помогло Ханни. Совокупность факторов, не иначе, смогла пусть хоть и чуть-чуть, но унять расшатавшиеся нервы. Но наверное главным из них было принятие девушкой реальности в которой она живёт. Быть ведьмой правды сложно, ибо создать вокруг себя мыльный пузырь, иллюзорный кокон, и абстрагироваться очень трудно, но Ханни это умела. На протяжении всего времени девушка старательно упускала из виду важные детали, а когда они всплывали наружу, показываясь во всей своей красе и гадости, то приносили страшную душевную боль. И Милиса была права, когда говорила, что Ханни пора повзрослеть, девушка хорошо запомнила это. Но, что значит повзрослеть?       Она вспоминала слова миледи, прокручивала в голове то, что недавно сказала Шама и, успокоенная словами сестры и лаской Викторики, вдруг оглядела своих подруг под другим углом, отбросив призму беззаботности, что создавало окружение: красивый старинный замок с богатой историей, а они — просто студентки, ещё почти дети. Нет! Одно слово, один взгляд с правильной, трезвой стороны и уютный мир рушится как карточный домик. Замок и правда восхитительный — изящное здание с устремлёнными ввысь остроконечными башнями, на вид очень хрупкое из-за невероятной тонкости и лёгкости камня, как бы это странно не звучало; тёмные стены — покрытые многовековой копотью и сажей, они всё ещё пахнут дымом; внутри высокие потолки и невесомое полуарки; заострённые кверху, узкие оконные проёмы с витражами из роз; холодный мраморный пол по которому скользит морозный сквозняк; люстры с сотней свечей, по которым стекает оплавленный воск; коридоры пропахшие чесноком и луком — запахами настолько привычными, что на них уже не обращаешь внимания, запахами, что перебивают тонкий, едва уловимый человеческим носом, сладковатый аромат палёной айвы — крови и смерти; вокруг замка туманный густой лес, а каждое утро начинается с переклички ворон; совсем недалеко старое кладбище с обилием каменных статуй ангелов, оплетённых лозой и разрушенная церквушка, в которой живут совы — для студентов и преподавателей академии «Свет Надежды» — это школьная романтика, но для здравого ума — пусть и местами прекрасная, но давящая атмосфера, эхо прошлого ужаса. Не менее интересна и школьная форма — на студентов академии «Свет Надежды» многие смотрят косо. Нет, вовсе не от того, что они носят черный — цвет вечной скорби, а от того что их одежда сочетает в себе как элементы присущие церкви — распятие вышитое на левом можете платья, так и ассоциации магов — в основу формы было положено платье другой волшебной школы — академии «Бесконечность». Это буквально плевок в душу и тем и другим, говорящий, что студенты уважают всех, а значит не чтут никого. Думая об этом Ханни ясно поняла — люди находящиеся в этом месте не причисляют себя ни к черным и ни к белым, они где-то посередине, на грани добра и зла, церкви и волшебников. Говоря совсем просто, академия и её обитатели — отражение самой Столицы, её истинной сути. Осознав эту, такую простую истину Ханни уже по другому увидела это место, она больше не узнавала знакомый ей замок и детей, ровно, как и не узнавала своих подруг. В начале года за этим столом сидело шестеро девочек-студенток: она сама; Викторика — Ханни всегда считала её странной и глупой трусихой; Саломея — Ханни видела в ней смелую и немного колкую на язык девушку; Шама — для Ханни она была неоспоримым авторитетом, девушка пугала её, но в то же время вызывала неподдельное уважение; Никки — Ханни не совсем понимала, что испытывала по отношению к президенту, но всегда знала, Никки, как и она, видит и подмечает все мелкие детали; Ава — Ханни было больно и неприятно это признавать, но она просто воспользовалась ею и её болью, чтобы самой выбраться из топи одиночества, да, конечно девушке было очень жаль её, она хотела помочь, но в месте с тем, Ханни просто развлекалась. От осознания этой правды Ханни вновь захотелось плакать. Девушка буквально чувствовала как к её горлу подбирается давящий ком, а на глазах вновь наворачиваются слезы. Но в этот раз проглотить отвратительное чувство оказалось намного проще, достаточно было лишь раз взглянуть на сестру, дабы, ужаснувшись, понять — пред ней уже далеко не та девочка утонувшая в собственном отчаянии и претворяющаяся, что всё хорошо. Если раньше Ханни видела в глазах Авы то, что Шама назвала «жизнь», то сейчас они были пустые и холодные как лёд, совершенно неподходящие её милому лицу с теплой улыбкой. За эти полтора месяца девушка точно окончательно умерла внутри, сломавшись и откинув всё, что присуще человеку. Это очень напугало Ханни. Настолько, что её слёзы окончательно высохли, а на душе перестали скрести кошки. Она настолько сильно нырнула в омут собственной боли, что просто не заметила, в какой момент её сестра окончательно стала монстром.       — Ханни, если тебя тревожит что-то ещё ты можешь просто рассказать нам. — аккуратно сжав холодные ладони девушки, произнесла Викторика.       Ханни, судорожно сглотнув, перевела взор на девочку. Нет, пред ней была уже не та Викторика, что и в начале года. Эта девочка больше не носила бумажный пакет на голове, пряча свое лицо и волосы, она больше не заикалась на каждом слове. Да, Викторика всё так же осталась тихоней, но она совершенно точно стала более уверенной в себе. В её очаровательных, по-детски больших карих глазах больше не было вселенской печали и страха. Её глаза всё ещё были немного грустными, но в них была искра, присущая живому человеку, довольному своей жизнью.       — Нет, всё хорошо. — смотря на Викторику ответила Ханни, а потом, вновь опустив голову, тихо добавила. — Просто я поняла, что имела в виду миледи, когда сказала, что я должна повзрослеть.       Скорлупа дивного мира окончательно рухнула, обнажая правду, которую Ханни старалась не замечать — за этим столом сидят вовсе не студенты, а монстры, и весь тот ужас, что творится сейчас, для них лишь обыденность, а может и того хуже — просто развлечение, азартная игра единственное предназначение которой — развеять скуку высших мира сего. А она - Ханни, её сестра и Викторика, просто-напросто обычные люди, втянутые в эту игру волей случая. В этот момент Ханни основательно задумалась, а так ли она важна этим людям? Она считает их своими друзьями, она любит их, и ей уже сложно представить свою жизнь без них, но относятся ли они к ней также? Ханни знала, девочки искренне поддерживали её, но эти слова являются правдой конкретного времени и действия, но что происходило до, и произойдет после, девушка знать не могла. И почему-то сейчас, Ханни начала сомневаться даже в чувствах своей сестры, не говоря уже о Викторике…       Ханни ощущала себя полностью разбитой и опустошенной. Ей очень хотелось раскрыть всем свои чувства, но говорить с Шамой, Никки и Саломеей ей не хотелось. Между ними словно образовалась бесконечно длинная и глубокая пропасть. Девушка резко осознала, она совсем, совсем ничего о них не знает, а ещё даже не может представить о чем они думают и как к ней относятся. Это отдаляло. О свой сестре Ханни тоже знала не всё, но Ава чисто ввиду того же возраста, казалась ей ближе и говорить с ней было проще. Ханни знала, сестра, несмотря на мертвые глаза, всё ещё обладает теми же чувствами и эмоциями, что и она. Аве будет проще понять её, ибо в её голосе Ханни не слышала растерянности. А ещё Ханни точно была уверена, что бы не произошло, от Авы она всегда получит теплые объятия. Девушка хорошо помнила, как Ава впервые обняла её — крепко, будто не желая отпускать, и в то же время очень нежно, будто боясь причинить боль. Ханни ещё никто так не обнимал, потому этот момент навсегда отпечатался в её памяти. Да, прошло время, Ханни больше не узнавала в своей сестре, ту что так бережно прижимала её к себе, но была уверена, она всё так же дорога Аве. Но несмотря на всё это, Ава была не в состоянии удовлетворить все вопросы Ханни, ибо не знала, и не могла знать на них ответа.       — Скажите, что для вас значит происходящее. — смотря в стол, совсем тихо произнесла Ханни, а после подняла полный боли взор на Шаму, Никки и Саломею.       — Происходящее? — задумчиво протянула Саломея опустив взгляд в стакан с элем. — Увы, но просто обыденность. — тяжко вздохнув произнесла она. — Я привык, к тому что в этом мире постоянно происходит несусветная чушь, хотя, это наверно мягко сказано. Это моя работа, разбираться с ересью, вне зависимости какие извращённые и жестокие формы она принимает… Но, если подвести всё-то, что произошло за эти полтора месяца под одну черту, то скажу сразу, с таким дерьмом мне ещё не доводилось сталкиваться. Возможно я преувеличиваю, но Фортуна точно повернулась к нам задницей. — иронически усмехнувшись прошептала Саломея.       — Почему? — осторожно спросила Ханни.       — Видишь ли, я ровно, как и ты, совершенно запутался в том, что вообще происходит. Раньше я чётко знал за что, раде чего и за кого я сражаюсь, а ещё у меня была цель, но теперь я совершенно сам по себе, а моя цель стала ещё более недостижима, хотя я ближе к ней, чем когда-либо. — задумчиво-опустошенным тоном ответила Саломея.       — Мне очень жаль. — без тени сарказма произнесла Шама.       — За что? — чуть усмехнувшись произнесла Саломея. — Ты вообще последний человек, который должен жалеть меня.       — Тем не менее, с мой стороны было крайне жестоко сближаться с тобой и дорогими нам людьми, настолько, чтобы моё убийство превратилось в ещё большую проблему, чем было до этого. — спокойно заметила Шама.       — Да уж, раньше твое лицо не мозолило мне глаза каждый день. — опустошив стакан с элем процедила Саломея. — И, мне вот тоже, очень интересно, какие цели двигали тобой в тот момент, когда ты решила, что нам было бы неплохо встать на одну сторону игровой доски. — несколько по-хищнечески ухмыльнувшись, явно требуя ответа, добавила она.       — Честный ответ? — иронически усмехнувшись и, несколько надменно оглядев девочек, спросила Шама.       — Если можно. — отчего-то испуганно попросила Ханни.       — Я просто хотела выполнить условия сделки имея минимальные потери. — неожиданно легко и просто ответила Шама.       — Условия сделки… Минимальные потери… — почти зло прошипела Саломея, а после, звонко рассмеялась. — Ну чего ещё ждать от ведьмы.       — Выходит, мы для тебя не более чем пешки? — в ужасе спросила Ханни.       — Нет. — твердо ответила Шама. — Хотя я понимаю, почему ты так думаешь. — уже мягче добавила она.       — А я могу знать, что это была за сделка? — осторожно поинтересовалась Ханни.       — Я пообещала одному человеку, счастливо окончить одну историю, в обмен на мою жизнь. — ответила Шама.       — И у тебя получилось? — ещё более осторожно спросила Ханни.       — Увы, в этой сказке ещё далеко до точки. Я не хочу пугать ни тебя, ни других за этим столом, но боюсь, что самое страшное ещё впереди. — ответила Шама.       — Что ты имеешь в виду? — по-обыденному спокойно спросила Никки.       — Наша страшная сказка ещё не начиналась. По крайней мере я сомневаюсь что, то с чем мы столкнулись, имеет к ней хоть какое-то отношение. Зови это хоть предисловием, хоть прологом, но факт в том, что та марионетка, тело которой мы нашли в библиотеке, ещё не фигурировала в наших историях очевиден. Мы вляпались в её сказку, а значит её имя должно было хоть раз встретится нам на пути. — пояснила Шама.       — Но мы даже не знаем как её зовут. — заметила Никки.       — Эдэльрита Шедоу. Эдэль — вечная ведьма правды. — почти шёпотом произнесла Шама.       — Я конечно не разбираюсь во всём этом. — осторожно начала Саломея. — Но что-то подсказывает мне, что нам придётся тыкать палкой в труп. — поежившись закончила она.       — Почему? — встревоженно спросила Ханни.       — Потому что Эдэль связана с одним крайне неприятным делом. — вздохнув начала Саломея. — И, что самое гадкое, документов по нему просто нет. То ли их потеряли, то ли намеренно уничтожили, в общем, кто-то сделал всё возможное, дабы следующее поколение уже ничего не знало об «охоте на ведьм». Нам тоже не стоит забивать этим головы, по крайней мере до тех пор, пока это не станет необходимостью. — твердо заверила она.       — Это звучит крайне беспечно. — с ноткой некой укоризны заметила Никки.       — Сейчас нам лишние проблемы не нужны. — резко отрезала Саломея.       — Лишние проблемы? — переводя взгляд с Никки обратно на Саломею, прошептала Ханни.       — Сначала мы должны найти мастера Фифи и разобраться с Эбигейл. — сложив руки в замок пояснила Саломея.       — Мастери Фифи пред вами, господин великий инквизитор. — с некой издёвкой прошептала Шама. — А вот про Эбигейл, я была бы не прочь послушать. — уже с любопытством добавила она.       — О ней поговорим в присутствии миледи, сейчас. — поднимаясь из-за стола и не сводя взгляда с удаляющейся из столовой фигуры Милисы произнесла Саломея, а после, вздохнув, добавила. — Ханни, я просто хочу, чтобы ты знала и понимала. Порой мы трое отдаляемся от вас, что-то скрываем и недоговаривает не потому что не доверяем, а потому что хотим уберечь от последствий этих знаний. Возможно это в корне неправильно, но мы делаем так, лишь потому что дорожим вами, ведь если вы пострадаете, это будет только наша вина: это мы дали повод, не доглядели, не уберегли. Возможно это крайне эгоистично, но вероятнее всего в этом со мной будут солидарны все: все ваши раны, даже не значительные, мы будем переносить как свои собственные, ибо это наша оплошность. Да, это действительно эгоистично, уберегая вас от ссадин и синяков, мы стараемся уберечь себя от боли переживаний за вас. Я также понимаю, мои слова ничего не изменят, но, мне очень жаль, что наша забота заставляет вас думать, что мы совсем не считается с вами и вашими чувствами. Просто осознание того, что дорогие тебе люди не знают ужаса войн, греет душу. — объяснилась Саломея.       Эти слова вновь заставили Ханни плакать, но только теперь она не давилась слезами, они просто текли по щекам, оставляя на коже мокрые дорожки. На светлом личике девушки появилась теплая улыбка — счастливое осознание того, что она ошиблась в своих думах.