***
Хосок стоит перед агентством, упираясь спиной в красную кирпичную стенку, за которой ещё неделю назад его нашёл Чимин, упрятав от посторонних глаз. Вокруг темно, и даже фонари не освещают маленький переулок, в котором сейчас нет ни единой души, помимо Чона. В одной руке тлеет сигарета, другая тянется за телефоном в карман свободных тёмных брюк, скрывающих мускулистые бедра, а чёрная рубашка, расстегнутая на первые три пуговицы, наоборот, облепляет крепкую грудь Хосока. Взглянув на время, он подносит к губам сигарету и затягивается, заполняя лёгкие горьким крепким дымом, после которого глаза сами закрываются, а тело расслабляется. Хосок часто начал приходить сюда после насыщенных дней, чтобы выкуривать несколько сигарет подряд. Такой образ жизни стал для него обычным в последнее время. Мотоцикл, выехавший из-за угла, молниеносно разогнал темноту, ослепляя всё вокруг белым светом. Хосок невольно зажмурился, прикрываясь тыльной стороной ладони, и медленно подошёл к мотоциклисту, который принялся снимать шлем. Светлые кудрявые волосы скрывали глаза под чёлкой, а выбритые виски оголяли уши, полностью забитые пирсингом. — Сколько? — равнодушно спросил парень, потянувшись к карману синей кожанки и доставая оттуда прозрачную упаковку с непривычно широкими сигаретами. — Один, — ответил Хосок, протянув тому большую купюру взамен на мешочек. — Будь аккуратнее, штырит не по-детски, — ухмыльнулся тот и, забрав плату, надел шлем, заводя мотор. Через минуту от него и след простыл. — То, что надо, — прошептал Хосок низким голосом, разглядывая в руках мешочек с сигаретами. Усмешка не смогла пройти мимо губ, и Хосок глубоко затянулся, очерняя свои лёгкие грязным кислородом. — Опробуем вас в другом месте, а то одним увольнением не отделаюсь. Хосок в последний раз зажимает в зубах фильтр сигареты и прикуривает, бросая окурок на землю, сразу же затаптывая его ногой. На языке сладкий привкус ядовитого дыма, а в душе чувствуется одна лишь пустошь, которую, видимо, даже сигаретой не заполнить. За последнюю неделю всё слишком резко поменялось, стало другим, чуждым. В голове Хосока уже не те приоритеты, а в душе — не тот покой. Словно по щелчку он осознал, для чего нужно жить и за чем гнаться. И теперь, будучи правильным, он постарается мыслить так же: правильно и безошибочно. И кто бы мог подумать, что виной тому стала одна ошибка, которая, казалось, настолько незначительная, маленькая и безобидная, что почти и не заметишь. Но именно для Хосока она оказалась равноценна жизни. Именно для него она и стала переломным моментом. Просунув новые сигареты в карман чёрных брюк, Хосок выглянул за стенку и, убедившись в отсутствии посторонних глаз, вышел из-под укрытия, направившись к главному входу. Хосок планировал провести в зале ещё как минимум часа два, чтобы повторить собственно придуманную хореографию, которую он собирался давать недавно пришедшим трейни, но не судьба. Чимин, спускавшийся по лестницам здания, вычеркнул все его планы. Уставившись в экран смартфона, Чимин даже не заметил Хосока, идущего прямо на него, и, не успев быстро среагировать, впечатался в тёплую грудь. На свежую голову думается легче, правильнее, вот только сейчас она у Хосока забита никотином, и в мыслях что-то совсем не правильное. И лишь бы это неправильное не коснулось Чимина. Чимин медленно поднимает голову, встречаясь с призрачным взглядом. Эти пустые глаза, не выражающие ни одной эмоции, Чимин узнает всегда. Именно они так наплевательски смотрят на него ежедневно, заставляя сжаться от переизбытка чувств, именно они заставляют забыть былое и постараться не вмешиваться в чужие проблемы, а сейчас они снова тут, прямо перед ним. — Ты снова курил? — спросил тот, внюхиваясь в неприятный аромат, исходящий от Хосока. Чимин всё понять не может: зачем он лезет на рожон? Ему ведь чётко сказали не совать нос в чужые дела, показав, что волнению и заботе тут не место, а он всё на что-то надеется, чего-то добивается. — Курил. — Уголки губ поднимаются, растворяясь в безумной улыбке, а взгляд тяжелеет, придавливая Чимина к земле. — Хосок?.. Чимин не успевает и слова сказать, как Хосок резко уменьшает расстояние между ними и, наклоняясь, обдаёт чужое ухо своим горячим дыханием. Чимин чувствует, как всё его тело мгновенно облепляется мурашками, бросаясь в мелкую дрожь, а внутри, кажется, становится только жарче из-за резких колебаний сердца. Перед глазами всё расплывается, будто в тумане, а сознание старательно пытается выпутаться из этой жуткой ситуации, карабкаясь ввысь. Не проходит и минуты, как Чимин приходит в чувства, отталкивая психа подальше. — Совсем двинутый?! — закричал Чимин, сжав кулаки в порыве злости. Его лицо слегка побледнело от такой выходки, а во рту пересохло. Чимин в последний раз бросает на психопата озлобленный взгляд и отталкивает того подальше, срываясь на быстрый шаг: вдруг этот ненормальный пойдёт за ним?! Хосок начинает дико смеяться, поворачиваясь в сторону Пака, а после его смех превращается в истерический. Страшно становится даже самому себе. То, чего боялся Хосок, свершилось. Неправильное коснулось Чимина. И из этого Хосоку самостоятельно не выбраться.***
Удары дождевых капель об оконное стекло автобуса не вызывают никаких мыслей, оставляя в голове странную пустоту, но от этого гораздо легче, чем от грызущих, не дающих покоя воспоминаний. Свинцово-серые тучи сгустились над землёй, окутывая её во мрак, лишённый любого солнечного света. Юнги себя чувствует также: мрачный и одинокий, живущий только во тьме и лишённый каких-либо надежд. Ещё немного, и Юнги окажется в самом одиноком месте на свете, где живут только призраки умерших. Там и призрак Соён, блуждающий на просторах кладбища. Наверное, ей там одиноко. Юнги не раз корил себя за содеянное, не раз приезжал к Соён, бесконечно извиняясь перед ней на коленях, но этого всё равно недостаточно. Он готов ездить туда до конца своей жизни, лишь бы ей не было грустно. Ведь только Юнги виновен в её смерти. Никто другой. Старые скрипучие дверцы открываются, расстилая красную дорожку к мёртвым душам. Юнги надевает капюшон чёрной толстовки и, спустившись со ступенек, проходит вглубь кладбища, в сотый раз оглядывая глухую местность. Всё вокруг серое, тусклое и безжизненное. Однако только нежные воспоминания о ней вселяют в эту гнетущую атмосферу немного тепла и уюта. Найти нужное надгробие не составляет никакого труда. Юнги настолько часто посещает могилу Соён, что спокойно может дойти до неё с закрытыми глазами. Подойдя к ней, он опускает букет цветов на её могилу и склоняет голову, моля о прощении. — Прости… Тихий хриплый голос пробивается наружу вместе с горячими слезами, смешанными с проливным дождём. Он и сам не заметил, как оказался на земле, скользя тонкими пальцами по мраморной плитке. Сколько бы раз Юнги не приходил к ней и не извинялся, он всё равно будет продолжать лить горькие слёзы, переносясь в прошлое. Так сильно он сожалеет о своём проступке, погубившем жизнь любимого человека. Оплакав умершего, Юнги всё же подымается с оледенелой земли, содрогаясь от холода. Всё его тело, лицо и одежда промокли насквозь, а поддувающий ветер выбивал из него даже малейшие частички тепла, кое-как сохранившиеся глубоко в сердце. Юнги в последний раз всматривается в дату смерти Соён и, протянув тихое «прости», покидает кладбище. Только добравшись до автобусной остановки, Юнги начал жалеть о том, что не поехал на своей машине, ведь сейчас бы он не дрожал от холода, а ехал домой в тепле и уюте (которые он явно не заслуживает). Но раз он не сообразил раньше, пусть мучается. Ему положено. На остановке Юнги простоял в порядке двадцати минут, затем, увидев нужный автобус, сел на него и отправился домой. Всю дорогу он пытался согреться, однако только тёплый душ и горячий чай с лимоном помогут ему прийти в норму. Доехав до своей остановки, он сразу же побежал до дома, сжавшись от холода, а добравшись до квартиры, молниеносно отправился в душ, не успевая прихватить даже сменной одежды. Горячие капли стекали по ледяному телу, окутывая его теплом, в котором так сильно нуждался Юнги. Он стоял под душем около часа, наслаждаясь большим градусом, а когда всё-таки вылез, сразу закутался в полотенце и побежал в кровать. Дойти до кухни у Юнги не получилось: он сразу же заснул, жмурясь от снова подступившего холода и еле заметного озноба, а наутро Юнги проснулся с температурой. Всё-таки заболел. Снова.***
— Сомбэ, может, возьмём перерыв? — спрашивает Тэхён с надеждой в голосе. — Ты устал? — Чонгук приподнял брови, показывая лёгкое удивление. Они занимаются всего два часа, а стажёр уже устал? — Ага, ещё я есть хочу, — пожаловался тот. Лёгкая усмешка не смогла обойти Чонгука стороной. В его голове сейчас был не Тэхён, а его детский образ, умоляющий отдохнуть, сходить покушать, может, ещё и поиграть. И если ребёнка бы Чонгук отпустил, то взрослого — ни за что. Однако Тэхён для Чонгука был маленьким взрослым, которому хотелось сказать: «Иди, отдохни, не перенапрягайся». Чонгук не знает, почему у него такое особое отношение к стажёру. Они занимаются только вторую неделю, но для Чонгука всё кардинально изменилось: Тэхён стал ему более привычен, более близок, рядом с ним было уютно и комфортно. Рядом с ним было хорошо. — Полчаса хватит? — О, конечно! — Лицо парня мгновенно просияло в довольной улыбке, и тот сорвался с места, покидая студию. — Ребёнок, — посмеялся Чонгук, когда тот скрылся за дверьми. В отсутствие Тэхёна Чонгук решил немного отдохнуть. Он лёг на диван и прикрыл глаза, представляя, как стажёр бежит в столовую, чтобы перекусить. Вот только Тэхён пошёл далеко не в столовую. Он даже ни капли не устал. Он отпросился ради одного. — Мама?.. — обеспокоенным голосом проговорил Тэхён, стоя на крыше здания. К счастью, она была пуста, и Тэхёну не нужно было переживать о том, что его кто-то увидит. — Привет, сынок, — хрипловатый голос женщины тихо раздался в трубке телефона, — ты разве не стажируешься? — Мама… — Услышав её чуть ли не безжизненный голос, Тэхён не сумел сдержать слезу, скатившуюся по щеке. — Что делаешь? — спросил он обыденным голосом, будто всё в порядке и ничего не случилось. — Я… я поливаю цветы, родной. Они какие-то завядшие в последнее время. — Тэхён отчетливо слышал усталость в её голосе, но продолжал улыбаться, лишь бы не дать своей матери признаков для беспокойства. — Мам, всё же в порядке? — Слёзы начали литься одна за другой, заставляя Тэхёна зажмуриться и тихо вздрогнуть. — Конечно, Тэхён-и, всё хорошо. Ложь, ложь, ложь!.. Ни черта всё не хорошо. Сейчас его мать лежит в больничной палате, сгибаясь от неимоверной боли в животе, а вчера её, вероятнее всего, мучили тошнота и рвота. И как она может держаться при таких обстоятельствах? Его мать, конечно, всегда умела скрывать усталость и боль так, чтобы никто ничего не замечал, но в этот раз даже через телефонный звонок можно было прочувствовать, насколько ей плохо. — Мам, звони, если тебе будет плохо, ладно? — Тэхён прижал ко рту ладонь, чтобы не разрыдаться во весь голос. — Хорошо, сынок. — Очередная ложь. — Хорошего дня, Тэхён-и. — И тебе. Повесив трубку, Тэхён наконец дал волю тяжёлым всхлипам. Дрожащее тело медленно опустилось на бетонную плитку, содрогаясь то ли от холода, то ли от страха. Потеряв отца ещё в детстве, Тэхён пообещал себе, что будет оберегать мать и ни за что не даст ей умереть раньше времени. А сейчас она лежит в больнице из-за смертельной болезни. Тэхён был уверен, что его мать проживёт долгую и счастливую жизнь, но с каждым разом ему всё труднее в это верится. Накопить на операцию оказалось тяжелее, чем он думал. Лишь бы успеть вовремя. Просидев в тишине несколько минут, Тэхён глянул на время и поднялся с холодных плиток. Пора идти на занятия. Спустившись на нужный этаж, Тэхён заглянул в уборную, чтобы привести себя в порядок, и пошёл к тринадцатой студии. Нацепив на лицо маску, скрывавшую все настоящие эмоции, Тэхён открыл дверь и зашёл внутрь, уже готовясь извиняться за то, что опоздал, но, обратив своё внимание на стол, за которым обычно сидит продюсер, Тэхён удивился. Чонгука там не было. Вместо своего привычного кресла продюсер предпочёл узкий диванчик, на котором он сумел уместиться, сложив руки на груди и тихонько посапывая. Тэхён аккуратно закрыл двери, дабы не разбудить наставника, и прошёл к дивану. Присев на корточки, Тэхён начал разглядывать его лицо, словно изучая. — Сомбэ, — зачем-то прошептал Тэхён. Возможно, он хотел, чтобы наставник проснулся, но шёпот точно не разбудит человека. А вместо привычного «проснитесь» Тэхён предпочёл молча разглядывать спящего продюсера. Его взгляд скользил по слегка дрожащим ресницам, опускаясь к ровному красивому носу, а затем натыкался на аккуратные пухлые губы. Он то и дело изучал каждую черту лица наставника, выпалив на одном дыхании: — Вы красивый. Рука Тэхёна потянулась к волосам продюсера, но он сразу же одумался, не успев совершить глупой ошибки. Собравшись с мыслями, Тэхён хотел было его разбудить, но продюсер начал тяжело дышать, хмурясь во сне. Его лицо побледнело, а на лбу появилась испарина. Тэхён сразу понял: тому снился кошмар. — Нет… — Тэхён вопросительно посмотрел на бормочущего во сне наставника. — Не уходи, прошу… нет… Тэхён немедля начал его будить. Ему и самому частенько снились кошмары, поэтому он знал, каково это. Но, в отличие от Чонгука, Тэхёна будила его мать, а вот Чонгука, видимо, никто не будил. Как же, наверное, трудно ему приходилось. — Сомбэ, — Тэхён дотронулся до чужого плеча, пытаясь разбудить касанием, однако тот не просыпался. — Сомбэ, просыпайтесь, — сказал он чуть громче, тормоша наставника за плечо. Но, когда и в этот раз продюсер не очнулся, Тэхён прокричал: — Чонгук! Глаза продюсера мгновенно открылись и посмотрели на будившего. Чонгук немного вздрогнул и поднялся с дивана, всматриваясь в пол — лишь бы не наткнуться на изучающие глаза Тэхёна, внимательно и обеспокоенно смотрящие на Чона. — Вы в порядке? — Да. Со мной всё хорошо. — Спустя секунды Чонгук всё же осмелился поднять голову и посмотреть на Тэхёна. — Ты плакал? — спросил Чонгук, наткнувшись на опухшие глаза. — Неважно, — сказал Тэхён, опуская голову и отводя взгляд, чтобы Чонгук не видел последствий разговора с матерью. — Что бы там ни было, всё будет хорошо. — Могу сказать вам то же самое. Неловкость куда-то сразу улетучилась, стоило им сказать эти слова. «Всё будет хорошо», «Не переживай», — от этого даже на душе как-то легче становится, будто от груды камней избавились. А если они ещё и посмотрят друг другу в глаза, то точно не смогут сдержать тёплой дружеской улыбки, хотя они и вовсе не друзья. Они лишь коллеги по работе, не более, но сегодня каждый из них нашёл для себя новую тайну, которую рассказать кому-то кажется чем-то запретным. Тэхён теперь будет задумываться над тем, как часто Чонгука мучают кошмары и есть ли этому какая-то веская причина. Если есть, то жизнь у продюсера не такая сладкая, как казалось на первый взгляд. А для Чонгука Тэхён открылся с новой стороны, где он не такой жизнерадостный парень, каким его привык видеть Чонгук, а где он тот, у которого вечно на лице поддельные эмоции. Как ни странно, первое впечатление всегда ошибочно. — Ты все аккорды выучил? — Молчание хоть и не было неловким, но казалось странным и неуместным. Вот Чонгук и решил разбавить тишину. — Да. Краткий ответ Чонгука не устроит. Нужно самому услышать, чтобы убедиться. — Неси гитару, показывать будешь. Стажёр не заставил себя ждать. Присаживаясь поудобнее, Тэхён взял на руки уже заранее настроенную гитару и прислонился к ней грудью, положив пальцы на струны. Постепенно инструмент начал издавать разные аккорды, которые оценивал Чонгук, иногда приказывая повторить какой-то определённый. Разобравшись с одними, Чонгук вручил ученику листок с другими аккордами, сказав: — Это ты должен выучить к следующей пятнице. Тэхён послушно кивнул и потянулся за листочком, сворачивая его пополам и убирая в чёрный рюкзак. — Тэхён, — мягко позвал его Чонгук. — У тебя точно всё в порядке? — Чонгук заметил, как тот притих. Обычно Тэхён разбавляет нудные уроки своими историями, ну или просто болтает не по делу, временами надоедая Чонгуку, а в этот раз он даже спросить ничего не пытается. Видимо, произошло что-то серьёзное. — Конечно, сомбэ. Всё хорошо, — ответил тот, немного приподняв уголки своих губ. Даже улыбкой не назовёшь. Слишком уж она мрачная и безжизненная. Чонгук не знает, почему, но смотреть на такого Тэхёна больно. Что-то внутри не даёт ему расслабиться, что-то глубоко в душе скребётся, оставляя неприятный отпечаток на сердце. И только сейчас Чонгук понимает, что, возможно, Тэхён всегда такой: тихий, скромный, таинственный, а эта фальшивая улыбка — лишь крепкая оболочка, которая сегодня крахом пала, изливаясь трещинами. — Я знаю, что это не моё дело, но ты… ты всегда можешь поделиться со мной тем, что тебя тревожит. — Почему я должен это делать? — прозвучало немного грубовато, чего Тэхён совершенно не ожидал от себя, но так даже лучше. Кто бы там ни был, он не должен вмешиваться в чужую жизнь. — Потому что тебе может быть больно, если ты этого не сделаешь. — «Мне было больно» так и осталось не озвученным. Чонгук как никто другой знает, как тяжело человеку, держащему всё внутри себя. Ещё полгода назад Чон был таким человеком: скрытым, молчаливым, почти не разговаривающим, но главное — держащим все проблемы в голове, под замком. И если бы не Чимин, давший возможность стать выслушанным, Чонгук бы, наверное, сейчас чувствовал себя гораздо хуже. Да что уж там: его наверняка бы всё ещё съедала депрессия. Поэтому он так боится, что кто-то может побывать на его месте. Особенно Тэхён. Чонгук представить не может этого улыбающегося мальчика со слезами на глазах. Нет уж, такого быть не должно. Если надо будет, Чонгук и выслушает, и поговорит с ним. Правда, Тэхён думал иначе. Он не стал ничего отвечать. Он просто принял это к сведению, не более. Но факт того, что кто-то станет слушать его (да ещё и лучший продюсер известнейшего агентства), был очень странным. В это даже не верилось! Хотя, с другой стороны, Чон Чонгук — обычный человек, ничем не отличающийся от других, ну, может, только деньгами. Но и это теперь не важно. Чонгук доказал Тэхёну, что не всегда деньги делают человека испорченным и гнилым, не всегда богатые люди — бесчеловечные, жестокие и жадные, как это показывают в сериалах. По крайней мере, Тэхён чувствует, что Чонгук не такой. Однако раскрываться Тэхён не желает. Это желание он лучше прибережет на потом. Сейчас же он просто проглотит всю боль, съедающую его изнутри, и будет идти напролом к своей мечте, деньгам и счастью. — Сомбэ, — обратился он к продюсеру, продолжая репетировать аккорды, — а какая у вас цель? Вы хотите работать продюсером до конца своей жизни? — Ну, скорее всего, так и будет, — посмеялся Чонгук. Что-то слишком часто он начал улыбаться рядом с этим парнем. — А разве вы не хотите выиграть Грэмми? По-моему, это мечта каждого в мире звукозаписи, нет? — Не всё так просто, Тэхён. Для меня эта задача непосильна. — Вы слишком неуверены в себе, — Тэхён прервался и посмотрел на Чонгука. — Как же вы добьётесь того, на что боитесь смотреть и о чём не решаетесь думать? Это глупо. Если бы вы хотели, давно б всего добились. Эти слова вывели Чонгук из себя. Да кто он такой, чтобы делать такие необдуманные выводы? Кто такой, чтобы решать о чужих возможностях и поступках? Он же практически не знает Чонгука. Не знает, через что он прошёл и проходит по сей день. Так как он может такое говорить? — А ты, я смотрю, чересчур уверенный, — Чонгук недовольно хмыкнул себе по нос и наконец тоже посмотрел на Тэхёна. — Хотя таким, как ты, легко пробиться в ряды призёров. — Таким, как я? — Артистам. — То есть вы хотите сказать, что не собираетесь участвовать в Грэмми только потому, что вы продюсер и для вас это окажется сложнее? — Тэхён даже изогнул брови, не веря в происходящее. Такую чушь он никогда ещё не слышал. — Именно. — Почему?! — всё ещё не веря, интересовался стажёр. — Потому что такие, как вы, забирают награду у таких, как я!.. — не выдержал Чонгук. Злость не смогла не вырваться наружу, оседая на кончике языка. Это был первый раз, когда Чонгук повысил голос на своего ученика, потому что до этого он никогда так не вскипал от слов стажёра. Тэхён творит с ним неописуемые вещи! — Кто забрал вашу награду? — Раздражение и неверие ушли на второй план, а интерес перешёл на первый. — Разве такое возможно? — Всё возможно, — тише ответил Чонгук. Тэхён понял одно: Грэмми — больная тема для сомбэ, и он вряд ли расскажет Тэхёну об этом. Но больше всего Тэхёна ввели в заблуждение слова сомбэ о том, что артисты забирают его награды. Где такое слыхано? Чон Чонгук не простой продюсер. Он достоин большего, чем просто сидеть здесь и учить стажёров, забывая о собственном отдыхе. Да, Тэхён видел не раз, как Чонгук чуть ли не засыпает, пока что-то монтирует, да ещё и бледный, как мертвец. А сегодняшний неудавшийся сон — тому доказательство. Это может значить только одно: Чонгук работает, не покладая рук, что очень редко в наше время. И Чонгук совершенно точно заслуживает эту дурацкую Грэмми! — Знаете, какая у меня была цель? — спросил Тэхён, переводя свой взгляд с наставника на грамоты, висевшие в другой части студии. — Я хотел стать знаменитым, зарабатывать миллионы и выигрывать всякие награды, чтобы потом хвастаться целому миру, но сейчас… — Тэхён снова посмотрел на Чонгука, прожигая того то ли злым, то ли заинтересованным взглядом. — Сейчас я хочу выиграть Грэмми для вас. Чонгуку хотелось рассмеяться во весь голос. Грэмми? Чонгуку-то? Он, конечно, не раз слышал подобное от своих учеников, восхищающихся Чонгуком и его работой, но и не раз эти ученики плевали на него, стоило им выбиться в знаменитости. Но Тэхён, кажется, был настроен серьёзно. По крайней мере, его глаза, без устали смотревшие на Чонгука, были искренними. Однако это не говорило о том, что Тэхён беспрекословно последует своим словам. На такую глупую шутку (как думал Гук) грех не улыбнуться. — Я обещаю, что вернусь к вам с наградой в руках. Улыбка сразу же сползает с лица Чонгука, придавая тому серьёзный вид. — Ты в курсе, что обещание не дают просто так? — В курсе. Раз сказал, что выиграю её для вас, значит, так и будет. Я всегда сдерживаю свои обещания. Казалось бы, что такого в этих словах? Пустое обещание, сказанное незрелым мальчишкой, но почему именно из его уст оно исходит так правильно и логично? Почему именно его словам Чонгуку хочется доверять больше всего?