***
Раз Хосок не идёт на контакт в агентстве, то, может быть, стоит попробовать найти его место жительства? Безусловно, это сделать оказалось куда проще, ведь Чонгук уже был когда-то у него дома, хотя Чимин об этом никогда не знал. — Опасный район не менее опасных предводителей, — кряхтит себе под нос Пак Чимин, вставая с нагретого кресла чонгуковой студии. — Так ты не расскажешь мне, зачем тебе понадобился адрес Хосока? — в последний раз спрашивает Чонгук. До этого он пытался, честно! Только Пак ни в какую не говорит! Молчит партизан… — Я же говорил, дело есть, — отмахивается тот, направляясь к выходу. — Как скажешь… — сдаётся Чонгук. — Только будь аккуратнее, не нравится мне тот район. В прошлый раз, когда я там был, произошло нападение… — Да знаю я, знаю, — открывает дверь. — Если что, звони, Чим! — кричит он другу. — Ага, спасибо за информацию, — машет тот напоследок стикером, на котором написан адрес Хосока.***
— Ну и зачем ты опять приперся, Чимин? — тяжело вздохнул Хосок, преграждая все попытки пройти внутрь ещё на самом пороге. — В смысле опять? Я здесь в первый раз, — повествует тот. — И в последний, — кидает Чон, попутно закрывая дверь, но та не поддается из-за чьих-то рук, которые в следующую же секунду со всей силой тянут её обратно. — Ну чего? — изнеможённо скулит парень. — Я только пришёл с тренировки, прошу, дай мне отдохнуть… — Я тоже только что закончил работу, однако пришёл к тебе, поэтому, будь добр, — Чимин протиснулся в щель между дверью и стеной, оказавшись внутри, — впусти. Хосок устало выдохнул и приказал захлопнуть дверь, прежде чем проходить в гостиную. — Вот видишь, сразу бы так, а то нет, нужно сначала повыделываться. — Чимин резко останавливается у входа в гостиную, оглядывая ту нечитаемым взглядом. — Это… что? — Добро пожаловать, дорогой, — Хосок наклоняется и берёт в руки мятую футболку, небрежно валявшуюся на одном из кресел. — Я думал, ты любишь порядок и чистоту, — Пак присаживается на «очищенное» Хосоком кресло, оценивая обстановку. — Да, это так, но мне в последнее время не до чистоты, — тихо добавляет тот, раскинувшись на чёрном бархатном диване посреди комнаты. — Почему? — Я не собираюсь с тобой ничего обсуждать, — вяло кинул он в сторону Чимина, а после повернул к нему голову, смотря прямо в глаза: — За каким чёртом ты здесь? — За тобой. Секунды молчания, а потом: — И на кой хрен я тебе нужен? Чимин снова молчит. Хосок лениво открывает сонные глаза, чтобы узнать, чем занимается Пак. Тот держит в руках какую-то бумажку, которую Хосок сначала не узнаёт, но когда до него доходит, что это такое, он молниеносно соскакивает с места, подбегая ко второму и выдергивая вещицу из чужих рук. — Кто тебе разрешил трогать мои вещи? — раздражённо крикнул он. — Она лежала здесь, — он указал пальцем на прикроватную тумбочку, — я случайно взял её, чтобы… — Чимин поднимает взгляд на разгорячённого парня напротив и видит в глазах пылкость с гневом, образ дополняли нахмуренные брови и напряжённые жилки на скулах. — Кто она? — Тебя это не касается, — всё так же грубо отвечает Хосок. — Вероятнее всего, сестра, — делает выводы Пак, прокручивая в памяти лицо молодой девушки, которую он совсем недавно видел на фотографии. — Вы очень похожи. — Заткнись, — рычит Чон, уходя обратно. — А где она? — Блять, либо ты закрываешь свой ебаный рот, либо съебываешься отсюда нахуй! И Чимин, конечно же, предпочитает первый вариант. — Словарь матов не хромает… — робко хрипит Пак, качая головой с покрасневшими щеками. Не то чтобы он никогда не слышал матов, просто… в этот раз это было как-то… круто сказано, хоть его и послали на все четыре стороны. Да уж, странно это всё и непонятно. Наверное, поэтому и покраснел, бедный. Хосок запрокидывает голову на спинку дивана и начинает дёргать ногой, сжимая в потных ладонях помятую фотографию. Проходит несколько минут, прежде чем он подаёт голос: — Она… ушла… То есть она жива, не подумай, просто я не знаю, где она. Она… просто оставила меня здесь одного, — говорит тот совсем тихо, будто не хочет, чтобы его услышали. — Давно? — Примерно пять лет назад. — Она ничего не сказала? Просто ушла? — Да. — Мне жаль, я… — Не стоит, ты тут ни при чём. — Ладно. Прости, что спросил. — Я же сказал, что всё в порядке. Прекрати извиняться, — Хосок снова начал заводиться. Заводиться из-за ничего. — Так зачем пришёл то? — спрашивает он спустя некоторое время. — На самом деле, я хотел тебе кое-что сказать…***
За стенами жилого дома бушует вьюга, разбрасывая снежные хлопья в разные стороны. На окнах зарождаются первые ледяные узоры, поднимаясь ввысь. Первый снег, как и первые морозы, говорит о том, что приходит настоящая зима, а значит, в комнате Тэхёна станет намного холоднее, и не дай Бог нельзя будет спастись одним лишь обогревателем. — Я включил обогреватель, скоро согреешься, — запрыгивает на кровать Тэхён, скорее спрятавшись под тёплым покрывалом. Они с Чонгуком решили спать на одной кровати, так как на полу довольно холодно из-за сильных сквозняков с балкона. К тому же, когда Тэхён настаивал на том, чтобы лечь самому на пол, Чонгук ругался, запрещая делать такие необдуманные вещи. Так что, считай, никто из них не против случайного телесного контакта. Хотя мысль о том, что они могут касаться друг друга во время сна, может показаться кому-то странной и неприятной, а то и вовсе омерзительной, но парней это никак не волновало. А с чего вообще должно? — Угу, — промычал Чонгук, закутываясь в своё одеяло по голову. Хоть они и спали в одной кровати, у каждого было своё огромное одеяло, а сверху ещё одно на всякий случай. И откуда у Тэхёна столько? Спустя несколько минут Тэхён всё-таки согревается и, полностью расслабившись, начинает проваливаться в сон, но в какой-то миг его покой прерывает шмыгающий носом Чонгук. — Если ты заболеешь, я тебя прибью, — спокойно говорит Тэхён осипшим из-за долгого молчания голосом. — Даже заботиться о тебе не буду. — Не заболею, — шепчет тот, зарываясь головой внутрь. — Тебе всё ещё холодно? — обеспокоенно спрашивает Тэхён, поворачиваясь лицом к маленькому комочку под одеялом. Чонгук тут же выглядывает из-под одеял и показательно шмыгает краснющим носом. Всё ещё холодно. Тэхён тяжело вздыхает и поднимает своё одеяло, накрывая им бедного продрогшего Чонгука, а после прокрадывается руками на «чужую территорию», обхватывая ледяные руки парня своими. — Спи, — говорит Тэхён, придвигаясь к Чонгуку ближе, чтобы было удобнее греть чонгуковские руки. — Спокойной ночи, Тэхён, — говорит Чонгук, прежде чем заснуть.***
Юнги сидит в своей комнате с зашторенными окнами, листая каналы с бессмысленными шоу-программами. Уже вот по шестому кругу листает, только не замечает. Он в принципе не замечает ничего: ни холода, ни голода. Он застрял во времени, всё ещё размышляя над тем, почему же время на часах не меняется. Как было пять часов вечера, так и осталось. Возможно, сломались часы, но Юнги лень даже встать, не то что пойти за батарейками в ближайший магазин. А ещё живот начал журчать, но он этого не чувствует и даже не слышит. В последнее время он всегда такой. И он соврёт, если скажет, что такого состояния у него никогда не было. Уж это чувство он знает лучше всего. Бесполезность, никчёмность и подавленность, а вследствие и отвращение к самому себе. Он винит себя, что ничего не делает, что просто лежит на кровати то ли вторые сутки, то ли всего всего час: он не знает, как долго здесь валяется. Винит за то, что даже не удосужился встать и поесть, чтобы, наконец, выйти с больничного, который он взял себе, будучи здоровым человеком. Хотя он не уверен, что здоров — психически уж точно болен. А что в таком случае делать больному? Правильно, обратиться к врачу. Есть только одно большое «но», которое препятствует всему этому: Юнги даже встать лень, не то что ходить по больницам. Так и живёт он в последнее время, а если быть точнее, всего вторые сутки. И Юнги соврёт, если скажет, что ему нормально. Нет, ему совсем не нормально, ему плохо: у него глотку от сухости режет и желудок на малейшие частицы разрывает, и это последнее, что тревожит его в данный момент, ведь на первом месте стоит более веская причина — причина жить.***
Капли воды звонко бьются о кожу, раздаваясь в голове глухим отзвуком. Совсем неважно, что сейчас происходит вокруг, важна собственная жизнь и мысли, посещающие глупую голову. О чём думал Хосок, когда решил свернуть на тёмную сторону этой жизни? «…они всё знают, Хосок…» Хосок жмурится до боли в глазах, а после резко открывает их. «…ты был неаккуратен…» Слеза это или капля воды течёт по его влажной щеке? «…камеры, Хосок, камеры…» Насколько нужно быть удачливым, чтобы попасться начальству с наличием тяжёлых наркотических веществ? Либо это его судьба, либо проклятье — одно из двух, и Хосок уже догадывается, что именно. «…я попробую что-нибудь придумать, обещаю…» — Ничего ты тут уже не придумаешь, глупый. Так что же это? Судьба или… проклятие?.. — Это проклятая судьба.