Our Time

      Багрово-чёрная ночь, являя своего предместника смерти, растворила суровую реальность, оставляя только бессвязное пространство во времени. В этом пространстве очутился парень: бездыханный, стоявший на краю крыши еле живой. А в центре — Тэхён, в чьём сердце чувствовался молчаливый зов пустоты, от которого он никак не мог избавиться. Зов перетекал в крики, высасывающие из него все силы, а позже — в жадный вопль, наполняющий тело противной дрожью. Может, это всего лишь игра пустого воображения, а может, безжалостная реальность. Но тихий знакомый плач, больше походивший на вой, врезался в грудь острым лезвием клинка, который то и дело вычерчивал свои инициалы на сердце раненого.       Если это всего лишь игра, почему так больно? Почему крик рвётся наружу без разрешения, а разбитая ранее душа склеивается по частям в чувство одиночества?       Тэхён смотрит вперёд, врезаясь взглядом в широкую спину парня, стоявшего на самом краю крыши в безмолвной пустоте. Буквально на миг чужие голоса стихли, возвращая рациональное мышление обратно, но стоило плачу вновь появиться, как темнота снова поглотила Тэхёна, становясь нераздельной его частью. И стоило только Тэхёну прислушаться к этим до боли знакомым всхлипам, как до боли знакомой стала нехватка кислорода в лёгких.       Если это настоящая реальность, то почему так невыносимо? Больно, жутко, страшно…       «Парень, что ты творишь? Ты пришёл сюда, чтобы умереть? Зачем залез туда? Зачем шагаешь всё ближе к обрыву? Зачем?! Зачем?! Зачем?!»       Чонгук…       Беспорядочные крики резко прекращаются, лезвие перестаёт изрисовывать кровавее узоры на органах, быстро скачущий пульс замедляется. Страх, что прежде возрастал до агонии ужаса, постепенно умирал вместе с разрушающейся пустотой.       Это был Чонгук. Это он кричал безжалостным воем, это он выл дрожащим голосом, и он задыхался от порезов на сердце. Это из-за него Тэхён задыхался, из-за него умирал, но теперь…       Шаг.       Выдох.       Пустота.       Теперь умирает Чонгук.       «Голос!.. Где он? Плач?! Его не слышно! Крики, вопли!.. Их нет. Ничего уже не осталось. Всё исчезло…»       Тэхён падает на колени, трясясь и сжимаясь от непонятного чувства, расползающегося в клетках мозга. Руки дрожат, сжимают подол белой рубахи, губы искусаны, все в крови!.. Тэхён мотает головой.       «Нет, он не умер, он не мог умереть!..»       Отрицание происходящего — самая страшная вещь в этом мире.       «Его нет… его больше нет…»       Сознание мутнеет, смысл пропадает, память умирает. Бесконечная пустота возрождается, чувства сжигаются с помощью керосина, и, когда почти ничего не осталось, душа покидает ослабленное тело: скачущий ранее пульс останавливается, сжатые в кулаки руки ослабевают.       Тэхён падает на холодную мёртвую землю.       Теперь не остаётся ничего.       — Тэхён, проснись, — шепчет сиплый голос возле уха. Тэхён мгновенно открывает глаза, резко вобрав в пересушенное горло поток кислорода. На щеках появляются дорожки слёз. — Тебе кошмар приснился? — хрипит Чонгук, сжимая ладонь Тэхёна, которую он не выпускал из своей целую ночь. — Тэхён? — произосит Чонгук после долгого молчания, а после начинает кашлять, шмыгая носом в придачу.       — Ты заболел? — мгновенно реагирует Тэхён, поворачиваясь к нему и кладя руку ему на лоб. — У тебя температура…       — Ты плакал, — шепчет Чонгук.       — Ты заболел, Чонгук, тебе нужно в больницу, — понижает тон Тэхён.       — Что тебе приснилось? — всё не унимался Чонгук.       — Чонгук! — вскрикивает Тэхён, выдёргивая руку из чужой хватки. Чонгук хмурится, отводя голову в сторону. «Наверняка мигрень», — думает Тэхён. — У тебя температура, нам нужно ехать в больницу, а не обсуждать какой-то бессмысленный сон, — тихо добавил он, пытаясь донести до того, что приснившийся сон — ерунда и что есть вещи намного важнее.       — Бессмысленный сон, говоришь… — Взгляд Чонгука мутнеет. — Значит, люди с бессонницей не спят по ночам из-за бессмысленных кошмаров?       — Нет, Чонгук, я не это имел в виду…       — А что тогда? Ты называешь это глупостью, никак иначе, — хмурится Чонгук, прикрывая глаза из-за прогрессирующей боли в голове. — Просто пойми, что это не ерунда, Тэхён. Всё, что тебе снится, влияет на тебя и твою жизнь, и если тебе приснился кошмар, лучше поделиться им, чтобы не страдать самому, ведь эта боль… она невыносима.       — Терять близкого человека — невыносимо? — неожиданно спрашивает Тэхён.       — Это больно, Тэхён. Настолько больно, что ты начинаешь задыхаться прямо во сне.       И стоило только Тэхёну прислушаться к этим до боли знакомым всхлипам, как до боли знакомой стала нехватка кислорода в лёгких.       — Будто, умираешь… — добавляет Чонгук.       …душа покидает ослабленное тело: скачущий ранее пульс останавливается, сжатые в кулаки руки ослабевают.       Тэхён падает на холодную мёртвую землю.       Теперь не остаётся ничего…       — И не остаётся ничего, — шепчет Тэхён, поднимая влажные от слёз глаза на взволнованного Чонгука.       — Что тебе приснилось? — повторяет свой вопрос Чонгук, аккуратно касаясь и сжимая тёплые пальцы Тэхёна.       — Похоже, я потерял близкого мне человека.       — Тебе стоит увидеться с ним.       — Стоит, — кивает Тэхён, не сводя глаз с лежавшего рядом Чонгука. Расклеенного, с покрасневшими глазами и сухими губами, с хрипотцой в севшем голосе и заложенным носом. — Но сперва нужно оказать тебе первую помощь, — мягко улыбается Тэхён, снова проверяя чужой лоб тыльной стороной ладони. — Не стоило вчера стоять на крыше, — вздыхает он.       — Нет, всё в порядке, мне просто нужно выпить таблетку, — говорит тот, будто это обычное для него дело.       — Тебе нужно полноценное лечение, Чонгук.       — Я не пойду в больницу, — мотает головой Чон, после чего жалеет, ведь головокружение усиливается.       — Чонгук… — просит он с долей жалости в голосе.       — Нет, — твёрдо заявляет тот.       — Тогда возьми больничный, — не сдаётся Тэхён.       — Тоже нет.       — Что? А это ещё почему нет? — возмущается Тэхён.       — У меня куча работы, я не могу отлёживаться дома, — шмыгает носом, касаясь холодной рукой своего горячего лба. — Мне нужно работать, — ещё тише добавляет он.       — Так не пойдёт, — озадаченно выдыхает Ким, после чего идёт на кухню, шаря по разным ящичкам в поиске хоть каких-нибудь лекарств. Спустя некоторое время он находит таблетки от гриппа и простуды и, налив стакан тёплой воды, возвращается к Чонгуку. — Я принёс тебе лекарство, — Тэхён подходит ближе, чтобы протянуть стакан Чонгуку, но тот лежит с закрытыми глазами, не реагируя на посторонние движения. — Уже уснул? Так быстро?..       Тэхён аккуратно ставит стакан на прикроватную тумбочку и тянется за третьим одеялом, закутывая в него озябшего Чонгука. Пальцы непроизвольно тянутся к тёмно-коричневым прядям, нежно касаются и легонько проходятся по ним. Волосы у Чонгука мягкие, лёгкие, поэтому у Тэхёна не сразу получается остановиться.       — Неужели ты настолько важен для меня, что я боюсь тебя потерять? — тихо шепчет Тэхён, всматриваясь в мягкие черты лица старшего. Приподнятые брови, слегка дрожащие чёрные ресницы и слегка раскрытые губы, еле подрагивающие во сне. Естественная красота: кожа ровная, светлая, чистая; глаза сверкают, притягивают; нос идеально ровный, закруглённый на кончике; губы ало-персиковые, слегка пухлые. На последнем Тэхён немного завис, рассматривая родинку под губой, на которую раньше не обращал никакого внимание. Внезапно его большой палец оказывается на подбородке спящего, а после ползёт выше, к губам. «Такие мягкие, тёплые, упругие», — вертится в голове, а ещё случайно проскальзывает: «Практичные». Тэхён моментально оттягивает непослушную руку обратно, ругая себя за подобные мысли. Хотя это можно объяснить отсутствием мозгов, ведь способности думать и размышлять он явно лишился.       Тэхён встаёт с пола и отправляется на кухню. Нужно же хоть кашу приготовить больному, а то, небось, хуже станет.

***

      Чонгук просыпается ближе к вечеру, когда за окном уже начинает темнеть. Вертит головой по сторонам, жмурится. Ничего не понимает. Вроде бы в кровати лежит уютной, а точно не в своей. Света нет, ничего разглядеть не удаётся. Только откуда-то сбоку слышатся ругательства да стук посуды о поверхность. Привстав на локти, он поворачивает голову в сторону шума и натыкается на стакан с таблеткой, освещённый ночником, висевшим чуть выше прикроватной тумбочки. Затем замирает, прикрывает глаза, о чём-то думает, хмурится, а после тяжело выдыхает, валясь обратно в тёплую пастель. Так не хочется сейчас выползать из-под слоя огромных одеял… Хочется остаться в мягкой кроватке, сохранить тепло, полежать так ещё часок, два, а позже, может, кофейку выпить да телевизор включить, чтобы фильм глянуть, ну или хотя бы новости посмотреть, что ли. И так бы до утра, а после…       Ах, точно, Чонгук уже и забыл.       После на работу нужно.       Но сейчас, в данный момент, Чонгук просто закрывает глаза, прячась в одеялах, как в бункере, защищаясь от всех проблем житейских. Лежит, размеренно дыша, наслаждается тёплым уютом, каким бы в своём доме не наслаждался по причине его отсутствия. Лежит спокойно и думает, что делать после того, как его тут обнаружат. Но думать особо-то и не надо, его уже обнаружили, лишив мирного покоя.       — Чонгук, ты уже проснулся? — шепчет голос где-то сверху над головой, но Чонгук не двигается, надеясь, что притвориться спящим ещё не поздно. — Я слышал, как ты тут вошкаешься, вставай, засоня. — И уходит, кинув что-то о таблетках напоследок.       Чонгук нехотя высовывает голову, устало вздыхая, и встаёт, резко хватаясь за голову, которая то ли кружится, то ли взрывается от боли. Потом смотрит на лекарство, опять что-то думает. А затем просто запивает таблетку стаканом воды, решив довериться Тэхёну. Не отравит же, в конце концов?       Накинув халат, что лежал на кровати, и всунув ноги в тапочки с помпончиком на носке, Чонгук побрёл на кухню.       — Неплохо выглядишь, больной, — усмехается Тэхён, окидывая взглядом Чонгука с гнездом на голове, и обязательно примечает, как хорошо на том смотрится белый халат с пушистым хвостиком позади да с ушками на капюшоне, торчащими за спиной. И бежевые мягкие тапочки, которыми шоркает всё ещё не проснувшийся Чонгук. Чонгуку в принципе всё к лицу, а когда на нём такие милые вещи… Эх, жаль, что сам Чонгук этого не понимает. Ходит весь из себя злюка, фырчит ещё недовольно.       — Хватит меня дразнить, — пропищал Чонгук, сразу же прокашливаясь. — Чёртов голос…       — Спать меньше надо, — засмеялся Тэхён, наливая тому в чашку куриного супа. — Я не шеф-повар, так что, если будет невкусно, на меня не жаловаться, я и так старался, как мог, — говорит с ноткой сожаления в голосе.       Жаловаться? Чонгуку-то? Он и так тут бесценное время у Тэхёна отнимает, то никому не нужные проблемы рассказывая, то ещё и заболевая…       — Спасибо, — шмыгает тот носом и садится за стол, раскладывая обоим по ложке.       Стоит только Чонгуку ложку в рот взять, Тэхён спрашивает: «Ну как?» — Чонгук скажет: «Я даже попробовать не успел». Стоит Чонгуку взять вторую, как Тэхён: «А теперь как?» — Чонгук ответит: «Не распробовал ещё». А уж когда в тарелке нет доброй половины супа, Тэхён выжидающе смотрит на Чонгука, и тот без слов понимает, отвечая: «Вкусно, вкусно, ешь, а то остынет».       После они решили чай с лимоном попить, ведь «больному нужны витаминки», твердил Тэхён, нарезая ещё два кусочка лимона, да что побольше, он отдал Чонгуку со словами: «Тебе нужнее».       А потом они как-то очутились в спальне-гостиной, на всё ещё тёплой кроватке, под одеялом, потому что кое-кто снова начал замерзать. Да хорошо, что не знобило, а то бы Тэхён точно «скорую» вызвал. Лежали оба, расслабились, попытались заснуть — да не получалось. Чонгук якобы выспался, а у Тэхёна сна ни в одном глазу. Врут они друг другу же. Просто вместе хочется побыть, поболтать, правда, никто не решается быть первым. Вроде обсудить всё нужно, обговорить, что да как, а с другой стороны: что тут обсуждать-то?       Так и проходит первый час, пока Тэхён не выдает:       — Я улечу в Америку.       Чонгук поворачивает голову в сторону Тэхёна, смотрит долго-долго, шумно сглатывает, шмыгая в придачу, а после отворачивается, томно выдыхая.       — Я знал, что так будет, — говорит тот тихим голосом, в котором Тэхён точно услышал грусть и, может, каплю обиды, но во второе ему слабо верится.       — Что ты думаешь по этому поводу? — аккуратно спрашивает Тэхён, будто боится услышать: «ты что, спятил?» или «какая к чёрту Америка, Тэхён?».       — А что я должен думать? — Чонгук поворачивается к Тэхёну, на этот раз всем телом, и смотрит в глаза. — Это твой выбор, твоё решение, которое, я уверен, повлияет на твою жизнь. Тебе решать, Тэхён, — отвечает тот спокойно: без какой-либо грусти и обиды, а с неким желанием помочь? Может он заботится о Тэхёне? Переживает?       А зачем Чонгуку переживать-то? Зачем заботиться и желать помочь Тэхёну? Ерунда это всё, точно ерунда, этого и быть не может.       Вот только знал бы Тэхён, как Чонгук хотел, чтобы Тэхён остался здесь, с ним, как не хотел отпускать, хоть для Тэхёна это будет не в пользу.       Но Чонгук, кажется, сам этого не понимает, да и если бы понимал, воспринял бы это за жадность и эгоистичность и точно бы не озвучил своих желаний тому, за которого и вправду переживает, которому действительно желает успеха.       — Действительно… — приунывает Тэхён.       И Чонгук это слышит, голос унылый слышит.       — Тэхён, — зовёт его, и тот поворачивается, — не переживай ты так, — улыбается. — Не всех за границу обучаться зовут, не за всеми так присматривают. Я имею в виду, ты им понравился. Очень даже. А это значит, они тебя не упустят. То есть… они не упустят шанс создать звезду, понимаешь? Они сделают для этого всё возможное, потому что ты им понравился, твой голос, твоя внешность, сам ты.       — А тебе? — тихо вырывается из уст Тэхёна.       — Что мне? — не понимает Чонгук.       — Я нравлюсь тебе? То есть… не подумай ничего, я имею в виду как человек, стой, нет, не человек, а звезда… так… ну, не звезда ещё, конечно, ну, как трейни, или как сказать-то, чтоб ты понял, чёрт…       — Я понял, — засмеялся Чонгук. — Ты офигенный, Тэхён.       И вот именно в эту минуту, когда на часах было 22:29, у Тэхёна что-то внутри поменялось. Что это, он сам не понимает, но сердце, кажется, ёкнуло. Кажется, пошел разряд. Он не уверен. Но внутри, там, глубоко на сердце, как-то потеплело. И это потепление вызвало улыбку.       — Прям офигенный? — переспросил Тэхён, не веря ушам.       — Да, ты очень талантливый, я до сих пор не понимаю, как ты достиг таких результатов за такой короткий срок.       — То есть офигенность заключается в таланте?       — Нет, почему? Не только! Это лишь дополнение. Так-то у тебя есть всё, о чём бы мог мечтать любой трейни.       — Например? — лукавит Тэхён, всматриваясь в чужие глаза, брови, нос и губы. Так сказать, в чужую мимику. А Чонгук-то замешкался, задумался.       — Ну… во-первых, голос… Кто бы что не говорил, он у тебя божественный. Такой глубокий, я бы даже назвал его бархатным… или тёплым. Ты умеешь использовать его по делу, честно признаться, особенно когда опускаешь гортань… красиво поешь, мне нравится… Во-вторых, твоя внешность очень… — Чонгук вновь смотрит на Тэхёна, что внимательно слушает. — Я бы сказал, необычная.       — Необычная?       — Эпичная, не такая, как у всех.       — Ох, в этом мире все разные.       — Нет, ты не понял, я хотел сказать, что для корейца ты слишком красив, поэтому я не сомневаюсь, что, как только выйдешь на сцену, все охнут из-за тебя и твоей… харизмы!       — Харизмы?       — О да, именно… её тебе хватает сполна, — Чонгук отвёл взгляд, слегка смущаясь. — Ну, а в-третьих, ты… Так, стоп, — лицо Чонгука становится сёрьезным, и он снова поднимает глаза на Тэхёна. — Ты что, вытягиваешь из меня комплименты?       Тэхён начал заливисто смеяться, пытаясь не замечать серьёзный вид Чонгука. Тот так старался, говорил с чувством, с любовью, а Тэхён не надеялся даже на скромный комплиментик.       — Хитростью тебя тоже не обделили, — сердится Чонгук, а у самого лицо краснеет от позора.       — Эй, ты чего такой серьёзный, комплиментов, что ли, никогда не делал? — Тэхён всё ещё не может отойти от смеха и от досады, что Чонгук прознал всё раньше, чем стоило бы.       — Нет.       — Ты шутишь? — и смотрит на Чонгука — тот всё такой же серьёзный. — А я почти поверил…       — Я не шучу, — на полном серьёзе говорит Чонгук.       Кажись, и правда не шутит, иначе актерскую игру нужно иметь просто небесного уровня, чтобы губы даже не дрогнули. Тэхён не раз практиковался для всяких мини-дорам, куда бы его могли взять, но каждый раз он не мог сдержать улыбку, когда в строке было что-то глупое. Да, да. Именно глупость больше всего смешит Тэхёна. Ну и Чонгук.       — То есть я первый, кому ты…       — Да, — не дал договорить Чонгук — слышать продолжение он не хотел, стыднее уже некуда.       — А тебе кто-нибудь дарил комплименты? — Тэхёна отпускает дикий смех и он, наконец, успокаивается.       — Миллионы раз.       — И что говорили? — с любопытством спрашивает Тэхён, подпирая голову рукой.       — Нахваливали умения, что в таком возрасте стал главным продюсером, что выпустил и научил половину звёзд, что очень талантлив, что…       — Стой, — нахмурился Тэхён. — Тебе только про работу говорили?       — Ну да.       — А про тебя самого?       — А что там говорить-то? Я обычный человек, Тэхён, ничем не отличаюсь от других. Если только характер у меня не чистый, да и я сам не беленький.       — Ты видишь в себе только это? — теперь серьёзным становится Тэхён.       — А что, есть что-то ещё? — усмехается Чонгук, прикрыв глаза.       — Конечно! — Тэхён вскакивает, чем пугает Чонгука, и начинает рассказывать: — Ты себя вообще в зеркало видел? — Тэхён выпучил глаза, смотря на Чонгука. — У тебя внешность от Бога, серьёзно! Что ты там мне говорил? Необычная внешность? Я слишком красив для корейца? Чонгук, я бы сказал, что ты самый красивый из корейцев. Я без преувеличений! — прерывает Тэхён Чонгука, который уже хотел возмущаться. — Ах, это только внешность. Твой голос, Чонгук… Почему ты не пошёл в айдолы? Я уверен, тебя бы пригласили во все штаты Америки, ей-богу! Ты же идеальный, Чонгук! И-де-аль-ный!       От такого комплимента Чонгук весь покраснел, хоть и пытался не подавать виду. Его только что чуть ли не до самого Аполлона возвысили, конечно, он тут красным перцем валяется. А ещё этот Тэхён… Чтоб его! Смущать людей вообще-то неприлично. Похоже, он и в этом преуспел. Наверняка не раз говорил людям подобные вещи.       — Не льсти мне, я знаю, это не так.       — Ты глупый? — Тэхён сбавил скорость и громкость. — Чонгук, если ты не веришь себе, поверь мне. Ты как звезда на небе. На тебя бы любоваться, честное слово. Я до сих пор не понимаю, почему у тебя нет девушки, ведь ты здоровски умеешь привлекать к себе внимание.       — Тэхён, это немного…       — Да, я знаю, я просто хотел сказать, что ты очень недооцениваешь себя, Чонгук. Просто знай, что ты мировой красавчик, хорошо? — Тэхён коснулся кулаком плеча Чонгука, ожидая ответа.       Чонгук слегка улыбнулся, а потом открыл глаза, смотря на Тэхёна, который весь светился в предвкушении. Не врал, значит.       — Спасибо, — уголки губ приподнялись.       — За такое не благодарят, — вздыхает Тэхён.       — Я не только за это.       — А за что ещё? — хмурится Тэхён.       — Что позаботился обо мне. — Чонгук опускает взгляд, избегая чужого, внимательно рассматривающего его самого.       — Ох, Чонгук… Для меня это не проблема, — Тэхён пожимает плечами, говоря, что всё в порядке, так и должно было быть.       — И всё же спасибо, — снова смущается Чонгук.        Снова, потому что с Тэхёном только так.       — Как скажешь, — улыбнулся.       — А теперь давай спать.       Хотя какой человек смог бы уснуть после этого? У них тут продвижение в их недодружбе-недоотношениях, а Чонгук спать предлагает. Хотя это и к лучшему, потому что больше им пока ничего обсуждать не стоит. Но и уснуть не получится ни у одного, ни у другого, однако под одеяло залезли оба.       Ну что поделать? Спать придётся, Чонгуку ведь завтра на работу, а у Тэхёна подработка в кафе. Тут уж они не для себя, а для клиентов постараться должны. Работы ведь никто лишаться не хочет.       Поэтому и легли они, а напоследок Чонгук всё-таки добавил:       — Суп и правда был очень вкусным.