Our Time

      — Хэй, привет, — машет рукой Чимин, заглядывая в студию Чонгука. У обоих сейчас нет занятий, поэтому Чимин решил встретиться с другом. — Работаешь над чем? — Пак всматривается в экран ноутбука, что стоит на рабочем столе, но Чонгук, заметив это, сразу закрывает вкладку, отрицательно мотая головой. Чимин на это только пожимает плечами, но интерес не пропадает. — Как ты? — Парень проходит к креслу напротив Чонгука и, поставив два стаканчика с кофе на стол, устало валится на сиденье.       — Я-то в порядке, а вот ты выглядишь измотанным, — задумчиво тянет Чонгук.       «Вот же! Всегда всё видит», — думает Пак. Хотя это и неудивительно, ведь Чимина выдаёт хриплый голос, а он у него бывает лишь в двух случаях: либо простудился, либо перенапрягся, но ни то, ни другое не является чем-то обыденным, поэтому заметить довольно легко. — В последний раз ты был таким в прошлом году, когда расстался с девушкой. Что-то случилось? — Чонгук принял кофе и развернулся лицом к Чимину, намекая, что готов слушать.       Чимин томно вздохнул и поднял израненный взгляд на Чонгука.       — Хосока уволили, — говорит он спокойно, а внутри вьюга всё со своих мест сметает.       — Что?! — Чонгук подрывается с места, выжидающе смотря на Чимина. — Когда? Из-за чего?       — На той неделе, — Чимин опускает взгляд, начиная рассматривать стаканчик, и тихо добавляет: — Он принимал, Чонгук, его заметили.       Чонгук сначала сидит, хмурится, не понимает, в чём дело, потом до него начинает доходить смысл слова «принимал», и, когда он окончательно осознаёт всю ситуацию, испуганно смотрит на Пака, который сидит как в чём не бывало.       — Он принимает наркоту? Как давно? Почему я узнаю об этом только сейчас?! — Чонгук тяжко выдыхает, успокаивается, приготавливаясь услышать уже не нравившийся ответ.       — Месяц, я обнаружил его за этим делом около месяца назад, он…       — И ты не сказал об этом мне? — перебивает Чонгук.       Злится. Чимин прекрасно это понимает, но ни в коем случае не жалеет о том, что смолчал. Это ведь ради его же блага, только вот Чонгук этого не поймёт никогда. Он спросит: «Из-за чего?» и «Почему?» — но Чимин не скажет, что это из-за депрессивного состояния, ведь тот начнёт оправдываться, что это никак не мешает, а это ещё как мешает. Ведь если человек не в состоянии позаботиться о себе, то о других подавно. Но других оправданий у Чимина нет, а без ответа Чонгук с места не сдвинется, поэтому Чимин говорит:       — У тебя и без него проблем по горло, как я мог нагружать тебя всем этим?       — Ты считаешь, что для меня проблемы друга не важны? — Чонгук горько усмехается. — Ты эгоист, Чимин. Думал, что справишься со всем сам, но посмотри, к чему это привело.       — Что ты хочешь этим сказать?       — Хочу сказать, что вместе бы мы что-нибудь придумали! — Чонгук бьёт кулаком по столу, из-за чего Чимин вздрагивает, уже предвидя то, что младший сейчас начнёт кричать и психовать, но вместо этого тот спокойно выдыхает и спрашивает: — Как он?       Видимо, перемены произошли не только у Хосока, но и у Чонгука, которого раньше можно было разозлить даже самой обыденной вещью, например, не выключенным светильником, а сейчас тот держит себя в руках. Навыки самообладания точно улучшились, но как? Чонгук месяц проходил к психологу, однако тот ничего для друга не сделал. Что произошло, пока Чимин был с Хосоком?..       — Он пьёт. — На этот раз Пак решил не скрывать правду от Чонгука, потому что тому уже легче. — Я навещал его недавно, он… ему хреново, Чонгук.       — С этим нужно что-то делать…       — Я планирую сводить его в больницу… может, дело в голове. — Пак делает глоток кофе, после чего смотрит на хмурого Чонгука. — Не переживай ты так, — выдыхает, — он выберется из этого дерьма. Мы ему поможем.       — Навестим его на днях?       — Конечно, — улыбается Чимин.       Обошлось. Чимин молился, чтобы всё обошлось, чтобы Чонгук не начал тревожиться, чтобы не впал в панику — и надо же, сработало! Но дело тут явно не в самолечении, ему определённо кто-то помог. У него кто-то появился? Но кто мог…       — А как у тебя с тем парнем, стажером? — внезапно интересуется Чимин, откладывая кофе на потом.       Чонгук на мгновение теряется, пытаясь поймать момент, когда они ушли от прошлой темы, но, так и не найдя начала этой нити, сдаётся.       — О чём ты?       — Ну, тот, которого я вместе с тобой в столовке заметил. Между вами ещё связь какая-то потусторонняя витала, я чувствовал. — Чимин погружается в воспоминания того дня, доказывая себе свою же неподтверждённую гипотезу.       — Ты про…       Чонгуку не дали договорить, перебивая севшим голосом:       — Да, да, тот, с которым ты ещё выпивал по ночам, — машет пальцем Пак, показывая, что до сих пор помнит того, с кем у Чонгука снова в сердце беспорядок начался. — Как там ваш нелепый дружеский броманс?       — Какой ещё броманс, Чимин? — цокает Чонгук, кусая губы невзначай.       — Ты никогда ни с кем не обедаешь, точнее, не обедаешь вообще, но он тебя уговорил! Ты никогда не пьёшь с кем-то, всегда всё делаешь в одиночку, даже когда я пытаюсь составить для тебя компанию, но с ним ты охотно пошёл, и… Я видел вас недавно, — Чимин следит за реакцией Чонгука, прежде чем озвучить явное.       — Что ты видел? — Чонгук незаметно сглатывает.       — А что, есть на что смотреть? — ехидничает Чимин, за что тут же получает кулаком по плечу.       — Что видел? — продолжает допрашивать Чонгук.       — Он успокоил тебя.       Чимин отчётливо помнит, кто тогда выходил вместе с Чонгуком из туалета. Помнит, что у друга тогда были заплаканные глаза, и из этого не трудно сделать вывод, что кто-то тогда помог ему, но раньше это не казалось чем-то странным, а вот сейчас, глядя на то, как состояние Чона улучшилось, можно сказать одно: Тэхён вылечил его. Не до конца, конечно, но раны определённо подлатал. По крайней мере, проблемы с самоконтролем точно заглушил.       — Ты… — Чонгук вздохнул.       — Да, я всё видел. Но я не слышал, поэтому прошу, — Чимин кивнул на Чонгука, — от начала и до конца.       — От тебя бесполезно всё скрывать, не так ли? — Гук умоляюще смотрит на друга в попытке отговорить, но тот кидает: «Я жду», — поэтому Чонгук томно выдыхает, принимая свою участь, в которой он должен повествовать свою историю.       Секунда молчания, две на обдумывание, три на принятие и четвёртая на ответ:       — Он просто… снова сделал из меня человека, Чимин. Он помог мне выжить, — мягкая, невесомая, тёплая и светлая улыбка. — Он стал для меня не просто другом… — Чонгук поднял взгляд на Чимина. — …он для меня нечто большее.       Догадки Чимина сбылись, гипотеза подтвердилась, но…       — Насколько он дорог тебе?       — Ты даже не представляешь насколько, — голос Чонгук дрогнул. — Даже я… Я сам не представляю, как сильно привязался к нему.       Кажется, у Чимина появилась ещё одна догадка.

***

      Чимин стоит в чужом доме, в чужом подъезде и перед чужой дверью с поднятой рукой, намереваясь постучаться, но прошла уже четверть часа, а двери он так и не коснулся.       Что-то внутри него искрится, просится наружу, но тут же подавляется собственными предубеждениями о нём.       Он снова тянется к двери, задерживает пальцы около звонка, но совесть гложет. Он должен был прийти раньше, должен был помочь, но всё, что он делал, — опасался. Кого и чего, Чимин ещё сам не понимает. Знает только, что трус. Когда он успел им стать? Раньше был смел, делая то, что ему не полагалось, а сейчас обходит стороной то, что в нём нуждается.       — Трус… — Чимин опускает руку и разворачивается, покидая дом.       «Трус, какой же я трус… Как я могу опускать руки? Как могу бросать его?» — Чимин останавливается и поворачивает голову в сторону старой площадки, обрамлённой серым железным забором. Он разворачивается и идёт в сторону двух старых качелей: садится на одну и медленно покачивается. Всё думает о нём.       Тяжело. Чертовски трудно избегать проблем, когда они топят тебя по голову. Что делать? Как быть? Чимин до сих пор ищет ответы на неоднозначные вопросы, а их, может, нет и никогда не было.       Пак изнурённо стонет, зажмуриваясь. Неужели это конец? Так закончится эта история? Не прожив и половину жизни, Хосок сопьётся, накачает себя хрен пойми чем, измотает свой организм, а после покончит с собой? Чимину от этого и смешно, и страшно.       — Чёрт поганый! — зло выкрикивает он, пиная носком покрытую тонким слоем снега землю. Не думал он, что влезет в чужие проблемы, да ещё и сам пропитается ими, как родными. — Ну почему с тобой так сложно?! Почему, господи, ты такой… — Чимин снова выдыхает, облизывая пересохшие губы. — Не так я представлял свою жизнь…       — А как? — перебивает его хриплый голос, и Чимин испуганно дёргается, поворачивая голову к источнику звука. — Как ты представлял её?       — Боже, Хосок!.. — Чимин подрывается с качели и шагает к соседней, на которой сидит истощённый парень. — Где ты был? — останавливается он напротив Чона, осматривая вялые синяки под глазами, и сразу становится… больно.       — Неважно, — обессиленно улыбается тот обветренными губами.       — Ещё как важно, я ведь… — Чимин жадно вдыхает, прежде чем озвучить: — Я переживал за тебя.       — Я знаю, Чимин, — снова лёгкая улыбка.       — Чему ты радуешься? — хмурится. — Разве ты не понимаешь, что случилось? Не понимаешь, чего лишился? А твоё плечо… — смотрит на больную руку. — Ты в больницу ходил? Оно до сих пор болит? Как часто? Ты принимаешь обезболива…       Чимин не сразу понимает что происходит: не сразу чувствует крепкую хватку на своей спине, не сразу ощущает осторожные похлопывания по лопаткам, и не сразу слышит, как ему шепчут: «Я в порядке».       — Слышишь меня? Со мной всё хорошо, — Хосок шмыгает носом и медленно отстраняется. — Почему ты плачешь? — тихо посмеивается он, растирая свежие слёзы холодными пальцами по розоватым щекам.       — Я боялся за тебя, Хосок. Боюсь и сейчас.       — Не стоит боятся того, чего нет, — вновь улыбается. — Моя рука в порядке, таблетки не нужны, — он машет травмированной рукой перед Паком.       — А как же ты? Ты в порядке?       Хосок внимательно смотрит на Чимина, всматривается в его обеспокоенные глаза, и до него, наконец, доходит одна очень важная вещь, которая раньше до него никак не доходила. Только сейчас, стоя, прижавшись телами, они глядят душа в душу, и у каждого в голове одна мысль:       «Я тоже нуждаюсь в тебе».       Каждый друг в друге.

***

      Юнги много думал. Пока находился в больничной палате с высокой температурой, пока сдавал анализы и пока проверялся у психолога с психотерапевтом, Юнги постоянно останавливал себя на мысли: «Что, если я сдамся?» Безусловно, это не принесёт никакой пользы, даже наоборот — сплошной вред. Компания может пострадать, артисты и, конечно, сам Юнги. Точнее, он — в первую очередь.       Речь идёт об убийстве Соён. Юнги размышляет над тем, чтобы признаться. Да, прошло уже много времени, и да, мёртвых уже не вернуть, и тем более не получить их прощения, но Юнги всё равно хочет. Давно и сильно хочет. Вы спросите, почему именно сейчас? Почему не признался во всём раньше? Дело в том, что у него тоже были причины молчать, единственная и самая большая — это Пак Донсик. Именно он зашил рот Юнги, чтобы тот молчал. Но уже надоело… жить так… невозможно. Каждый день он испытывает невыносимое чувство вины, каждый час держит мысли о суициде, каждое мгновенье вспоминает о ней: первой любви и первом убийстве, которое начал воспринимать по-другому.       По-другому, в плане: это он сидел за рулём, он её сбил, а не кто-то другой. И вся проблема в том, что Юнги начал путаться в реальности, забывая о том, кто на самом деле сбил бедную девушку.       Юнги долго строил планы. Пока лежал под капельницей, пока проходил сеансы психотерапии и пока принимал антидепрессанты с анксиолитиками, он проворачивал в голове каждое сказанное слово, сделанное действие и, конечно, представлял необратимые последствия. Ничего из его планов и близко не стояло с реальностью. Например, чтобы признаться, он должен был сбежать из больницы, но уже это ему казалось чертовски сложным и невыполнимым, ведь за ним пристально наблюдают: чуть что, Донсик прикажет своим людям никуда не пускать Юнги, и, конечно же, приказ сработает, — Юнги никуда не выпустят. Но, даже учитывая то, что Юнги как-то выберется из больницы и как-то доедет до агентства, где сидит директор, он не сможет с ним встретиться, потому что снова — Пак Донсик. Этот гад восседает в кабинете на одном этаже с директором, и у него точно имеются скрытые камеры видеонаблюдения, вне сомнений! Уж кому как не Юнги об этом знать. Донсик давно ждёт и жаждет ухода директора в отставку, и для этого делает всё возможное.       И тут остаётся всего два варианта: либо дожидаться выписки и идти к директору, либо бежать. Юнги с вероятностью в сто процентов выбрал бы первый, так как не хочет больше рисковать своим положением менеджера (он и так на волоске от увольнения, потому что пропускает работу), но, к счастью или сожалению, Юнги выбирает второе.

***

      «Безрассудный» — так бы описал Чонгук Тэхёна. Или же: «Ничем не сдерживаемый взрослый ребёнок». Взгляд мечтающий, глаза темнее самой чёрной ночи — Тэхён явно взбудоражен предстоящим событием. Чонгук, конечно, тоже, но не тем, что должно вскоре произойти, а тем, кто стоит напротив.       — Я намерен стоять тут всю ночь, поэтому, если тебя что-то не устраивает, я не держу, — сообщает Тэхён, облокачиваясь о перила и подпирая руками подбородок.       На улице сегодня не так холодно, снегопада, к счастью, тоже нет, поэтому парни вышли на крышу, чтобы увидеть то, чего так ждёт Тэхён.       — Я-то постою, но что, если этого не произойдёт? — поднимает брови Чонгук, глядя на небо.       Тэхён обиженно цокает и воодушевлённо вздыхает, говоря:       — Ты не сможешь добиться цели, если не будешь действовать. — Чонгук потупил взгляд, пытаясь уловить хоть какую-то связь между тем, ради чего они сюда пришли, и тем, что сказал Тэхён, но на уме ничего.       — Поясни-ка.       — Ты не сможешь ничего увидеть, если не будешь внимательно наблюдать, — чуть ли не шепчет Тэхён, а Чонгук издаёт смешок, но после того, как снова слышит чужое цоканье, встаёт в удобную позу и вглядывается в звёздное небо.       — Как скажете, мистер Ким. Наблюдать так наблюдать. — После этого в его плечо прилетает слабый удар.       Чонгук улыбается.       Чонгук смеётся.       Чонгук счастлив.       Чонгуку хорошо.       Вместе с Тэхёном всегда так. Чонгуку не нужно ничего, кроме него. Деньги? Власть? Дайте ему только время, которое он потратит на Тэхёна, большего не нужно, больше он и не просит. Только бы стоять вот так под звездами, слушать друг друга, понимать.       И как давно у Чонгука появилось это чувство? Чувство, будто они единственные в этой Вселенной.       — Чонгук, — чуть ли не кричит Тэхён, хватаясь рукой за чужую. — Чонгук, смотри! — Тэхён поднимает руку, указывая пальцем далеко ввысь.       Чонгук выискивает глазами и…       — Я же говорил! — смеётся Тэхён, радуясь тем, что наконец смог увидеть это за несколько лет. — Говорил!       — И правда… — Чонгук впервые наблюдает за данным природным явлением, и ему это кажется чем-то запредельно красивым, чем-то сказочным. Он никогда не думал, что сможет увидеть падение звёзд своими глазами.       Точно так же он и представить не мог, что сердце излечимо, а смысл жизни всё-таки существует.       — Смотри, ещё одна! — Тэхён радостно хмыкает, непрерывно глядя ввысь. Он вновь направляет указательный палец в сторону падающей звезды, но Чонгук не смотрит.       Точнее, смотрит, но не туда, куда показывает Тэхён.       — Это… это безумно красиво, не скажешь? — он продолжает всматриваться в полёт звёзд.       — Ты прав, это прекрасно. — Чонгук наблюдает за радостными эмоциями Тэхёна, проходится взглядом от светящихся восторгом глаз до приоткрытых от удивления губ и незаметно улыбается. По телу проходится волна нового неизведанного чувства, и Чонгук содрогается. Сердце бьётся в ускоренном темпе, Чонгук чувствует пульс даже в горле. Кажется, он сейчас взорвётся от переизбытка чувств.       — Я никогда не видел такого звездопада, — говорит Тэхён, разворачиваясь в сторону Чонгука. — Сегодня, должно быть, особенный день, — он улыбается Чонгуку.       — Полностью с тобой согласен, — кивает Чонгук, не разрывая взгляда с Тэхёном, из-за чего тот смущённо отводит глаза, начиная рассказывать о каких-то там Малых и Больших Медведицах, но Чонгук не слышит. Перед ним лишь розоватые, немного припухшие от постоянного облизывания губы, которые Чонгук так хочет поцеловать.       — …а Малая названа в честь её сына, Аркада… — витает где-то в воздухе, но Чонгуку сейчас совсем не до этого. Чонгук сейчас медленно и мучительно сгорает, его глаза пылают, а губы подрагивают, нуждаясь в других. Что с ним, господи? Он сжимает пальцы в кулаки и крепко-крепко зажмуривается, отгоняя странные мысли прочь. Если он сейчас поддастся своему внутреннему голосу, что велит ему приблизиться, то, он уверен, произойдёт что-то очень ужасное, что разрушит всё. Чонгук привык терять, привык к боли и новой жизни после потери, но если это произойдет с Тэхёном… Он не сможет этого пережить, не сможет снова лишиться всего без страшнейших последствий после. Ведь так страшно терять всё. В буквальном смысле, потому что…       Тэхён для Чонгука — его всё.       Чон тяжело сглатывает, прерывисто дыша. В голове настоящая путаница, на сердце чёрт пойми что. И Тэхён, наконец, замечает что-то не ладное:       — Тебе плохо? — приближается к Чонгуку.       — Стой, где стоишь, — Чонгук выставляет руки перед собой, преграждая тому путь.       Страшно.       Страшно снова терять.       — Ты покраснел, у тебя снова жар? — Тэхён, игнорируя все попытки Чонгука оградиться, приближается к старшему, прикладывая ладонь к тёплому лбу. — Температуры нет… Странно, — хмурится.       В этот раз всё будет по-другому, так, чтоб без потерь.       — Мне… я должен идти, прости, — бросает Чонгук, вырываясь из чужих рук и убегая прочь. Сбежал.       От собственных чувств сбежал.