***
Темнота. Привычная и удобная для всей жизни Чонгука. В ней он спит, работает и просто обитает. В ней же он и лишился своей первой любви. Соён умерла ночью, когда уличные фонари блекло освещали пустой перекрёсток. Как и сейчас. Чонгук видит перед собой красный свет и цифры над ним. Видит звёзды по всему небу. Опускает голову и видит её. Живую, невредимую. Пульс незаметно подскакивает, сбивая дыхание. Колени снова трясутся. Она снова пришла к нему. Чонгук делает несколько неуверенных шагов, оказываясь посреди дороги. На улице пусто, – ни души, кроме них. И той машины, чёрной, тоже нет. Ничего нет, они одни. Чонгук открывает рот, чтобы хоть что-нибудь сказать, но губы замирают, а слова не могут быть озвученными. Он снова лишился голоса? Чонгук томно выдыхает, зажмуривается, а потом тихо произносит: — Прости. Всё-таки не лишился. Он поднимает на неё жалостный взгляд, предвкушая злость, грусть или обиду, но видит совсем иное. Она... улыбается. Зачем? Почему? Из-за чего? Чонгук не понимает. Он неуверенно смотрит на неё, и она, спустя мгновение, опускает голову. Стоит так недолго, а потом поднимает голову, снова вглядываясь в чужие глаза и снова чему-то улыбаясь. Искренне как-то, с теплотою. Чонгук наблюдает за ней ровно до тех пор, пока она не разворачивается и не уходит, исчезая из этого мира навсегда. Как тогда... Сначала исчезают её ноги, потом руки с туловищем, а далее – она сама. И Чонгук просто стоит, не идёт за ней, не кричит её имя, моля остаться. Он её отпустил. — Прощай, — шепчет он, утирая слезу вместе с родимой болью, что не хотела отпускать его долгое время. Отпустила. А затем он просыпается. У него всё такое же бешеное сердцебиение, всё так же стекает капля пота где-то по спине, и так же сохнут губы, прося хоть немного воды. Чонгук встаёт с кровати и направляется на кухню, доставая из холодильника заранее подготовленные бутылки питьевой воды. Открывает одну из них и опустошает наполовину. Затем приводит себя в порядок, одевается и едет на работу. Всё это напоминает ему старую жизнь, где он просыпался каждую ночь от кошмара, пил таблетки и маялся в таком состоянии до утра, пока снова не шёл на работу. Только сейчас многое поменялось, и причина этого сейчас стоит перед студией, улыбаясь и маша Чонгуку рукой. Невозможно не улыбнуться в ответ. Чонгук подходит к Тэхёну, и первое, что тот делает, – проверяет температуру, прикладывая ладонь ко лбу. «Беспокоился», — думает Чонгук, и его догадка тут же оправдывается: — Ты вчера неважно выглядел, — отмечает Тэхён, осматривая лицо Чонгука. — Я писал и звонил тебе, но ты не брал трубку. Что-то случилось? — спрашивает он, пристально следя за чонгуковыми глазами. Проверяет. Чонгук молча наблюдает за ним, и это уже помогает ему почувствовать себя легче, но Тэхёну от этого не яснее, Чонгук это понимает. Для него загадки остаются загадками, а вопросы не находят ответов, но он почему-то всё равно молчит, давая Чонгуку время. Чонгук это принимает, и чуть позже тихо просит: — Можно мне тебя обнять? Тэхён смотрит прямо в душу, словно изучая каждую клетку мозга, а потом приподнимает уголок губ, сияя ласковой полуулыбкой. Он притягивает Чонгука к себе, проводя рукой от шеи до лопаток, а потом аккуратно похлопывает, не говоря ни слова. Одно объятие вместо тысячи слов и оба всё понимают. Чонгук тает в чужих объятиях, исцеляется. Все его раны, что ныли от боли, затягиваются, оставляя еле видимый шрам, от которого Тэхён тоже помогает избавиться. Он запускает ладонь в волосы Чонгука, и водит ею, шепча на ухо: «Всё хорошо». И Чонгуку становится намного лучше, вот только отстраниться от теплого тела невозможно, оно словно магнит, притягивает. Спустя время отстраняется Тэхён, и Чонгук говорит: — Мне снова приснилась Соён. — Лицо Тэхёна становится серьёзным, из-за чего Чонгук облегченно хмыкает, объясняя: — Она со мной прощалась. — И как ты это понял? — всё ещё глядел тот с сомнением. — Она улыбнулась, подошла ко мне и попрощалась, — выдыхает, — а потом снова испарилась. На этот раз, я думаю, навсегда. — Чонгук опускает голову, пряча глаза, наполняющиеся влагой, но одна слеза всё же стекает, мучительно медленно протекая чуть ниже скулы. Чонгук не успевает поднять руку, чтобы стереть нежеланную слезу, как его опережает чужие пальцы, которые нежно стирают влагу с лица, очерчивая линию подбородка напоследок. Чонгук снова смотрит на Тэхёна, снова хочет поцеловать, нет... зацеловать. Всё лицо, шею и руки, что помогают ему избавиться от остатка боли в сердце, но... Чонгук отводит взгляд от пухлых губ, изнеможённо выдыхая, и направляется к студии, придерживая дверь для Тэхёна. После того, как оба заходят, Чонгук спрашивает: — Ты свободен сегодня вечером? — Да, — прилетает мгновенно. — Тогда, не против, если я приглашу тебя в одно место? — Какое? — интересуется Тэхён. — Которое я раньше посещал дважды в неделю, но пришла пора попрощаться. Кажется, Тэхён догадывается, о чём говорит Чонгук.***
Сбежать оказалось намного проще, чем представлял себе Юнги. Главное — переодеться во что-нибудь «докторское» и с умным видом пройти через охрану. Они, громилы, даже его лица не знают, но перестраховка никогда не окажется лишней, поэтому с гримом он тоже поработал (были у него когда-то друзья визажисты, они и научили). Побег вышел удачным, совсем как в кино, только халат потом девать было некуда и смывать с себя косметику, что стащил у медсестры, тоже было некогда (Господи, проще было просто надеть маску, но Юнги до этого не додумался). Но, несмотря на все минусы, он добрался до цели, дело осталось за меньшим. Или же нет? Сердце начинает биться как сумасшедшее, руки потеют, живот скручивает от неприятного ощущения. Юнги покрывается мурашками, а после его бросает в жар, пока он ожидает своей очереди. Он сидит тут уже около часа, и каждую минуту молится, чтобы в следующую его, наконец, вызвали, и чтобы не дай Бог этот коварный Донсик не заметил пропажу. Ведь если заметит, не пройдёт и пятнадцати минут, как Юнги снова утащат в больницу, всеми силами затыкая рот. На циферблате 14:07, когда секретарша произносит его имя. С сердца тяжёлый камень падает, уводя за собой тревогу: его не обнаружили. Медленно и неуверенно он шагает в сторону кабинета, войдя в который он уже не сможет выйти тем, кем является сейчас. Осталось совсем немного до того, как он признается в убийстве, и тогда... — Менеджер Мин? — удивлённо приподнимает брови директор. — Какими судьбами тебя сюда занесло? — Я... — Юнги облизывает обветренные и израненные губы, собираясь с мыслями, но те куда-то испарились, оставляя голову совсем пустой. — Я хотел вам кое о чём сообщить. — Выглядишь плохо, — примечает директор, — заболел? — Да, нездоровится в последнее время, — руки незаметно вздрагивают. — Но я к вам по другой причине. — Присаживайся, — улыбается директор, показывая рукой напротив. — А... Да... — Юнги садится на кресло и судорожно выдыхает. В голове его творится какое-то безумие, заставляющее действовать опрометчиво и невнимательно. Пульс снова поднимается, а в груди что-то нервно сжимается, не давая насыщаться кислородом. Что с ним творится? Он же только что на все сто процентов был в себе уверен, а сейчас он будто старик при смерти – старается вдохнуть напоследок. Но перед смертью не надышишься. Действовать придётся независимо от того, боишься ли, запутался ли, или, может, не уверен в чём-то, однако... Юнги становится невыносимо душно. Менеджер поднимает свои измученные глаза на директора и с болью в горле выдыхает: — Я убил Чхве Соён. В кабинете повисает гробовая тишина ровно до тех пор, пока директор не произносит: — Ты... что? — Чхве Соён... Была трейни, умерла из-за несчастного случая... Её сбила чёрная машина, водитель которой... сидит перед вами, — нервно сглатывает. Действительно, разум обмануть гораздо проще, чем казалось, и заставить себя верить в то, чего не было — тоже. А на самом-то деле не было никакого Юнги за рулём. Это убеждения и вечные навязчивые мысли об убийстве заставили в это поверить. И теперь, несомненно, Юнги тот, кто сбил её в тот день. — И зачем ты ко мне пришёл? — спокойно спрашивает Бан Шихёк. Юнги непонимающе хлопает глазами, ведь не такой реакции он ожидал! Но вскоре он «приходит в себя», отвечая: — Я хотел, чтобы вы знали. — Зачем мне это? Ты должен идти в полицию и... — Директор, — перебил Юнги. — Это было не преднамеренное убийство, и я хотел сознаться во всё полиции, но... — сердце сжимается, — меня заставили молчать, директор. Ради репутации агентства, мне угрожали, — Юнги переходит на шёпот: — Этот человек занимает вторую по важности должность в этом агентстве. — Судорожно вдохнув, добавляет: — Вот, что я хотел вам сказать директор, а сейчас, простите меня. — Он встаёт с места и делает поклон. — У меня осталось ещё одно незавершенное дело. Я должен покончить со всем прежде, чем лишусь свободы. — Юнги, — окликает его директор в последнюю секунду. — Это заместитель Пак? Юнги молча кивает, после чего скрывается за дверьми, оставляя директора один на один с новой возникшей проблемой.***
— Знаешь, я сразу догадался, куда ты собираешься меня вести, — с грустной улыбкой произносит Тэхён, разглядывая сотни серых плиток с именами и датой умерших, среди которых есть та самая, наиболее драгоценная для Чонгука. — Я и не скрывал от тебя этого, — пожимает плечами Чонгук, проходя мимо нескольких букетов цветов, бездушно валявшихся на холодной, такой же мёртвой, как и её жители, земле. Спустя несколько могил они останавливаются, и перед ними появляется стела с её фото, именем, датой рождения и смерти, и... «Будь счастлив независимо от того, что тебе пришлось пережить, ведь всё это в далёком прошлом, а впереди у тебя настоящее, светлое будущее!» — Это её слова? — Да, Соён была оптимисткой по жизни, и это, считай, её девиз. Тэхён посмотрел на яркую женскую улыбку на фотографии и улыбнулся в ответ. Как-никак, она была дорога Чонгуку, поэтому с ней Тэхён должен быть вежлив. Особенно с ней. — Спасибо, Соён, — неожиданно шепчет Чонгук, приподнимая уголки губ в печальной, но мягкой и искренней улыбке. — Спасибо, что отпустила. — Букет из белых лилий, что был у него в руке, теперь лежал у надгробия. — Я думаю, ей тоже стало легче, — Тэхён обратил на себя внимание Чонгука. — Она приходила к тебе в кошмарных снах, мучила тяжёлыми воспоминаниями, и от этого ей наверняка было нелегко в загробном мире. — Ты веришь в потустороннее? — поднимает брови Чонгук. — Возможно, — пожимает плечами. — Мы не можем знать всей правды в этой жизни. Чонгук хрипло посмеялся, а после перевёл взгляд на Кима, выдыхая: — Спасибо, Тэхён. Тот развернулся к Чонгуку, улыбаясь в ответ, и оба потихоньку пошли вдоль других, таких же несчастных, умерших людей, но в глазах у двоих не было ни печали, ни обиды, ни душащих слёз. В них было взаимное доверие и любовь. Как же им чёртовски удобно друг с другом. Только вот Чонгук, идущий рука об руку с человеком, которому доверяет и в которого верит всем своим исцарапанным сердцем, даже не догадывается, насколько острую рану от него скрывают, и как тяжело от неё потом будет избавиться, ведь... Тэхён для Чонгука стал всем, и одно несказанное слово может разрушить всё. «Прости, Чонгук»