Борьба за место под солнцем

***

      Холод. Первым всегда появляется холод. Промозглый… могильный. От него леденеет не только тело, но и всё внутри.       Но я к этому привык. Я знаю, что сейчас пальцы на руках начнут чуть неметь, а потом появится она… или он. Кто-то из них, а возможно, и оба. А может быть, и кто-то ещё. Я открываю глаза, и… и она смотрит на меня. Молча смотрит ничего не выражающим взглядом, стоя у моей кровати. Такая, какой я увидел её в воспоминаниях отца перед его смертью, потому что до этого я сам выдумывал её образ, и она была… красивее. Если это слово можно было применить к гниющему трупу.       Я не понимал, что ей было нужно от меня, а ей, казалось, и вовсе не нужно было ничего. Моя мать просто стояла у кровати, словно статуя, и немигающим взглядом пустых глазниц смотрела на меня. Всю мою сознательную жизнь ночь за ночью она приходила вот так, во сне, и я знал, что время отдыха для меня подошло к концу. А я вроде только заснул…       Вот из-за подола её грязного рваного платья выглядывает ещё один нежилец. Мальчик, который умер рядом со мной в одной кровати, когда я был ещё совсем мал. Я уже почти и забыл, как он выглядел, да и черты его лица время не пощадило, как и земля, и в полусъеденной щеке копошились белые черви.       Мне было неприятно смотреть на них, на трупы людей, которых я почти и не знал, но они почему-то приходили ко мне, лишая драгоценных крох сна. Мне было тошно и противно. Я закрыл глаза и повернулся в кровати, чтобы не видеть их, но теперь я знал, что они молча стояли за спиной, так что вопрос в том, чтобы продолжать спать, не стоял. Но побыть ещё чуть-чуть во сне всё же хотелось, а я знал, что это был всего лишь сон. В последнее время реальность стала для меня ничем не лучше кошмаров. И тут я почувствовал, что лежу не один.       Такого ещё никогда не было, никто из незваных гостей моих сновидений не смел ни трогать меня, ни ложиться рядом. Я распахнул глаза, чтобы увидеть, кто это, и сердце сжалось от страха. Рядом со мной лежала… Кейт. Мёртвая Кейт. Её кожа позеленела, на щеках были ссадины, а на левом плече — огромная сгнившая рана. Кейт посмотрела на меня помутневшими глазами и медленно растянула синие губы в усмешке, а я дёрнулся и вскочил с кровати.        — Это всего лишь сон, — выдохнул я, оглядевшись по сторонам и никого закономерно не найдя в своей спальне. — Это сон, не больше.       Но сердце предательски колотилось в груди, чего не бывало очень-очень давно, когда я был ещё совсем маленьким и неразумным ребёнком и не мог бороться со своими страхами. Взглянув на часы, я увидел, что стрелки ещё не доползли до отметки «пять», а засыпать я начал в начале четвёртого. «Нужно занять себя делом», — устало подумал я и встал с кровати, стараясь не вспоминать ночной кошмар, приведший меня в ужас. Стараясь не думать, в каком именно виде предстала передо мной Кейт.       Два часа сна — это было слишком мало даже для меня, хотя я вроде как и привык к хроническому недосыпу. Я привыкал к отсутствию нормального сна всю свою жизнь, но когда начал спать с Кейт в одной кровати… я наконец понял, что значило слово «отдых». Рядом с ней я действительно отдыхал по ночам, даже когда мы не занимались любовью, она была для меня волшебным светочем, «звёздочкой», прогоняющей плохие сны прочь. Я так привык к этому, что в конце концов начал воспринимать как должное её нахождение рядом. Мне казалось, что по-другому уже не может и быть. И теперь пришла расплата за мои глупые фантазии.       Одевшись, я замер посреди спальни, размышляя, с чего бы начать очередной рабочий день. Работы действительно было много, но голова раскалывалась ещё от вчерашней нагрузки, а нормально отдохнуть я так и не смог. И если мне в кошмарах теперь будет являться такая Кейт… об отдыхе можно будет забыть навсегда, а мне жизненно необходимо сохранять разум в максимально рабочем состоянии.       Я всегда считал слабаками тех, кто прибегал ко всяким ухищрениям, вроде зелий, когда были проблемы со сном. Мне никогда не нужны были подачки со стороны, я не хотел зависеть от чего-то стороннего, а к таким зельям рано или поздно возникает привыкание и зависимость. Но я сам того не заметил, как привык к Кейт и попал в зависимость уже от неё. И теперь подобное зелье казалось спасением, всё равно выбора уже не было, а мои кошмары незаметно вышли из-под контроля. Конечно, можно было напиваться каждый день до потери пульса, но… это только добавило бы проблем, алкоголь рано или поздно сожрёт мой гениальный разум полностью, превратив меня в то, чем был мой… дядя. Да, голос Кейт вкупе с воспоминаниями о… «родственниках» быстро отмели возможность глушить проблемы со сном алкоголем, и вариант оставался всего лишь один.       До подъёма Тессы и её завтрака оставалось около трёх часов. Раньше, когда девочки только переехали ко мне, я часто игнорировал семейные приёмы пищи, так как внезапно свалившаяся такая желанная власть полностью поглотила меня. Но сейчас я… наелся, что ли, этой власти, её было слишком много, я погряз в ней, а в голове всё чаще мелькала противная мысль, что мне было намного лучше, когда мы с Кейт… просто жили вместе в её скромной квартирке. Когда я приходил к ним на ужин, и Кейт готовила что-нибудь простенькое и домашнее, а мы с Тессой с удовольствием уплетали её стряпню, а после сидели в гостиной и играли, и моя дочь рассказывала мне, как прошёл её день… От этих воспоминаний больно кольнуло в груди где-то слева, и я прогнал их подальше на задворки сознания, пообещав себе, что обязательно позавтракаю с Тессой. Совместные завтраки и ужины я теперь старался не пропускать, и трудно будет даже сказать наверняка, кому они всё-таки больше были нужны.       И чтобы не терять времени даром, я направился в лабораторию, чтобы приготовить зелье, способное подарить мне драгоценные крохи сна. Она находилась в восточном крыле, куда ни Кейт, ни Тесса не забредали даже случайно, и я не боялся, что кто-то сможет там хозяйничать. Тем более что на ней были сильные чары.       Такой лаборатории позавидовал бы даже Гораций Слизнорт. Редкое, уникальное оборудование, которое я кропотливо собирал с разных уголков Света, образцы цветов, кореньев, трав и деревьев, минералов и тканей животных, которые мало кто видел из живых людей, настолько глубоко они находились в недосягаемой, дикой природе, куда рискнул залезть только я. Для меня никогда не было границ. Я не знал чувства меры. Если мне надо было достичь цели — я её достигал, и способ достижения не играл для меня существенной роли. И именно поэтому я стал обладателем бесценных артефактов, реликвий основателей Хогвартса, я стал единоличным властителем магической Британии. Всё благодаря моему упорству, силе воли и разуму, хладнокровно оценивавшему все риски и пути решения проблем. Но сейчас последнее начало страдать…       Вздохнув, я отпер лабораторию на втором этаже восточного крыла и вошёл внутрь. Большая комната, даже зал, в котором было девять длинных столов, расположенных параллельно друг другу, а на них — необходимое оборудование. Все столы были отделены перегородками из очень прочного стекла, и поэтому зал фактически состоял из ячеек, сот, в каждой из которых были свои условия и оборудование для определённых опытов. Вдоль же стен стояло множество шкафов: с книгами, с инструментами, с оборудованием, с образцами. В каждом шкафу был идеальный порядок, всё было разложено согласно удобству и цели, и каждый шкаф мог выдержать даже мощный взрыв, если что-то вдруг пойдёт не так. У меня всегда был запасной вариант, лазейка, на случай, если что-то пойдёт не так. Всегда.       Усыпляющее зелье было самым простым зельем, какое только можно было приготовить. Помнится, Слизнорт учил нас готовить его ещё на первом курсе, и на губах невольно появилась тень улыбки от искреннего восхищения преподавателя именно моим зельем. Это было одно из первых практических заданий, и я был так горд, что смог блестяще его выполнить, лучше, чем даже чистокровные волшебники, которые впитывали знания о волшебном мире с молоком матери. А Слизнорт тогда взял меня на вооружение, прямо с первого зелья, и не прогадал, в общем-то, впоследствии я только ещё больше радовал его своими успехами и почётными премиями. «Интересно, а сейчас он гордился бы мной?»       Улыбка мигом сменилась горькой усмешкой, ведь я не питал иллюзий по поводу того, что вряд ли бы кто-то из преподавателей по школе одобрил все мои нынешние… увлечения. Но мне и не нужно было их одобрение. Я уже давно жил сам по себе, отчитываясь только перед собой и выгодой для себя, и теперь уже другие искали моего одобрения и похвалы. Быстро найдя в шкафу справочник Жига Мышьякоффа «Магические отвары и зелья», я отлистал до нужной главы, а затем пробежался взглядом по ингредиентам. «Валериана, слизь флоббер-червя, лаванда, стандартный ингредиент. Да… что может быть проще этого? Если дать Тессе эти ингредиенты, котёл и волшебную палочку, она и то справится с подобной ерундой».       Но вот давать своей дочери котёл и палочку я, разумеется, не собирался, потому как её магия была настолько необузданной, что даже я мог огрести за подобные «опыты». Пусть уж лучше Тесса подрастёт и угомонит волшебную силу внутри себя, а дальше мы посмотрим, что с этим делать. А сейчас же я сам взял все нужные ингредиенты из соседнего шкафа, а после зашёл в ближайшую ячейку с котлом и идеально чистым столом. Достав из ящика стола все необходимые приборы, я вновь вчитался в способ приготовления и устало подумал: «Какая скука…»       Положите в ступку 4 веточки лаванды.       Добавьте в ступку 2 меры стандартного ингредиента.       Измельчите содержимое ступки до состояния мелкого порошка.       Добавьте в котёл 2 капли слизи флоббер-червя.       Добавьте в котёл 2 меры стандартного ингредиента.       Нагревайте зелье в котле 30 секунд на медленном огне.       Добавьте в котёл 3 меры порошка из ступки.       Взмахните волшебной палочкой.       Оставьте зелье настаиваться 20-30 минут (время зависит от котла).       Добавьте в котёл 2 меры стандартного ингредиента.       Поддерживайте высокую температуру в котле в течение 1 минуты.       Добавьте 4 веточки валерианы.       Помешайте 7 раз по часовой стрелке.       Взмахните волшебной палочкой для завершения.       Рецепт был проще некуда, но вот приписка в конце ввела меня в нешуточные размышления.       Десяти капель достаточно, чтобы погрузить человека в беспробудный сон на 3 часа.       «Беспробудный… — повторил я про себя, так как именно в этом слове и была вся загвоздка. — Нет, мне такое не нужно. Мне надо лишь погрузить сознание на более глубокий уровень, где нет сновидений, но мне нельзя полностью погружаться в настолько глубокий сон, это слишком неосмотрительно».       И поэтому прежде чем варить зелье, нужно было чуть его усовершенствовать. Вчитавшись в рецепт, я невольно зацепился за веточки валерианы, а на ум сразу пришло, как Кейт поила настойкой валерианы истеричку Миртл, чтобы та успокоилась, как раз когда я сдавал СОВ. Честно говоря, именно из-за этой уловки Кейт я тогда и полез смотреть свойства валерианы, и это очень пригодилось мне на экзамене, когда я блеснул знаниями перед умудрённым опытом зельеваром и получил своё заслуженное «Превосходно». И видимо, главным компонентом, регулирующим глубину сна, была именно валериана, а остальные только поддерживали его.       Уменьшив количество веточек до двух штук, я довёл до ума зелье, но поскольку оно было не проверенным, то первой жертвой я точно быть не собирался. Оставив булькать почти прозрачную жидкость в котле, я вышел из своей ячейки и направился в соседнюю с лабораторией комнату, где было достаточно подопытных. Войдя внутрь комнатки, я зажёг свет и огляделся. «Да, хорошо, что Тесса не знает о ней, иначе она бы весь этот зверинец утащила к себе и не дала бы мне что-то с ними делать…» Вдоль стен были клетки с белыми мышами, как наиболее чувствительными к магии, были и мелкие совы, и кролики, и земноводные, и даже террариум с мелкими гадюками, но змей я старался без веской причины не трогать… пусть живут. А вот одну мышь я оглушил и достал из клетки, а остальные четыре в страхе забились в дальний угол. Эльфы хорошо ухаживали за животными, и бояться им, в общем-то, было нечего… пока я их не трогал.       Вернувшись в свою ячейку, я положил мышь в отдельный стеклянный куб, а после принялся делать расчёты относительно пропорций массы взрослого человека и мыши. А когда всё было подсчитано, я зачерпнул пипеткой полкапли нового Усыпляющего зелья и споил её своему подопытному. Мышь заснула почти мгновенно, но это было ожидаемо. Но вот насколько глубоким был её сон? Подождав для чистоты эксперимента десять минут, я нагрел в волшебном огоньке небольшую иголку, держа её в щипцах, и ткнул ей в живот мыши. Животное сразу вскочило на ноги и принялось бегать по клетке, а значит, сон уже не был беспробудным. «Это хорошо». Подождав ещё десять минут, пока мышь не успокоится, я вновь усыпил её, а после ткнул уже остывшей иголкой. Она опять проснулась, но реакция была не такой молниеносной и бурной. И наконец, когда я легко коснулся кончиком иглы, чтобы было ощущение не боли, а скорее… дискомфорта, мышь дёрнулась и перевернулась на другой бок, а я, довольный успехом эксперимента, принялся ждать, когда она проснётся, чтобы знать, на сколько часов подобного сна мне можно было рассчитывать.       Полкапли хватило мышонку на сорок минут сна. Зная эти данные, я уже легко смогу рассчитать дозу для себя хотя бы на пять часов сна без кошмаров. Главное, чтобы потом не чувствовать целый день усталость и разбитость, а это частый побочный эффект подобных зелий. Хотя и после сегодняшнего кошмара я был полностью разбит, так что… приходилось выбирать меньшее из зол. И, наведя в ячейке идеальную чистоту, я отлил себе в небольшой флакончик Усыпляющего зелья, вернул мышь на место, а после направился в столовую, чтобы не пропустить долгожданный завтрак с дочерью.        — Папа, с добрым утром! А что ты делал с утра? — тут же поздоровалась со мной Тесса, едва я сел за стол.       Я попытался улыбнуться ей, чтобы скрыть свою усталость, и негромко ответил:        — С добрым утром, Тесса. Работал в лаборатории над одним зельем. Я уже давно встал.        — Ого… — протянула она, жуя любимые блинчики с джемом, которые Кейт упорно называла оладьями, а передо мной мигом появилась яичница с овощами и беконом и чай. — Как же ты рано встаёшь! А меня сегодня Элиза еле подняла с кровати… мне снился такой хороший сон!       Тесса мечтательно закрыла глаза, а я чуть заметнее улыбнулся, что хоть кто-то сегодня смог увидеть во снах что-то приятное.        — Мне снился единорог! Как он меня катал по волшебному лесу, а после вывел на поляну к феям…        — Единороги живут в Запретному лесу рядом с Хогвартсом, — с улыбкой заметил я, а глаза Тессы так и распахнулись. — Я сам видел одного, нам его показывал преподаватель по Уходу за волшебными существами.        — А он меня покатает, если я его найду?!        — Не знаю, — с ещё большей улыбкой ответил я, ведь у меня никогда подобных желаний не было, даже мысли не промелькнуло, когда я увидел серебристого единорога, что могу прокатиться на нём. — Мне кажется, тебе стоит поговорить об этом с профессором Кеттлберном, когда ты поступишь в Хогвартс. Но только вежливо, ты помнишь, да?        — Да, папа, — сразу ответила она, опустив взгляд в тарелку, но я же видел, как загорелись её глаза. — А чем ты сегодня будешь заниматься?        — Мне нужно будет заглянуть сегодня в министерство, — вполне честно сказал я, правда, избегая подробностей. — Надо поговорить с кое-кем важным, а ещё узнать у мракоборцев, как продвигаются поиски…       Мне не надо было говорить, чьи поиски так волновали меня, да и не только, и Тесса в подтверждение этому тяжело вздохнула и принялась жевать предпоследний блинчик.        — А у меня сегодня урок французского, — после долгой паузы проговорила она, расправившись наконец со своим завтраком. — Я выучила почти все буквы, и мадам Пруэтт учит меня читать! А после обеда мы будем с ней играть на рояле. Мы даже сочинили песенку для мамы, и когда она вернётся, я обязательно её сыграю!        — Конечно, Тесса, — я снова попытался улыбнуться, но в этот раз это была жалкая пародия на то, что было раньше, а виски начала сдавливать тупая боль. — Тебе нравится заниматься с мадам Пруэтт?        — Да! — воскликнула она, залпом выпив весь стакан молока. — Она очень много знает и добра со мной, даже когда я… хулиганю…       Тесса опять виновато потупила взгляд в пол, а я припомнил, что вчера мне доложили, как она решила подшутить над своей гувернанткой и обмазала ножки стула краской, и мадам Пруэтт весь оставшийся день проходила с разукрашенным подолом, даже не подозревая об этом.        — Прости, я больше так не буду, не знаю, что на меня нашло… — прошептала она, надув нижнюю губу, а после всё-таки не удержалась и подняла на меня глаза.       Я же молча посмотрел на неё с минуту, стараясь вложить в свой взгляд достаточную строгость, а затем негромко проговорил:        — Тесса, маленькие леди, а уж тем более принцессы, так себя не ведут. Подумай, как бы расстроилась мама, если бы узнала о твоей вчерашней шалости…       Тесса ещё больше погрустнела, а я не выдержал, вздохнул и вытянул руки перед собой. Она сразу подошла ко мне и крепко обняла, а для меня это был маленький глоток свежего воздуха в духоте безысходности.        — Я больше так не буду, честное слово, — тихо протянула она, когда я выпустил её из рук. — Только, пожалуйста, найди маму… мне больше ничего не нужно, никаких фей, никаких единорогов… только мама.        — Я очень постараюсь, Тесса, — выдохнул я, а Тесса поднялась на цыпочки, поцеловала меня в щёку и побежала прочь из столовой, а в дверях её уже ждала Элиза. Я же, неспешно продолжив завтракать уже в одиночестве, принялся обдумывать планы на день.       Планов действительно было много. С Эйвери я вчера поговорил, и мы вроде как даже пришли к взаимопониманию… «Как же… Круциатус ещё никогда не подводил меня в достижении взаимопонимания с кем-либо, — подумалось мне, и на губах мигом промелькнула ехидная усмешка. — Но в их отдел заглянуть стоит, хоть посмотреть, чем они там вообще заняты. Но сначала Отдел Тайн».       Поскольку я был официально мёртв, то для того чтобы появляться в настолько людных местах, как Министерство Магии, мне нужно было хорошенько поработать над своей внешностью. Да, иногда я принимал Оборотное зелье, но только когда нужно было очень быстро поменять облик. А когда времени было достаточно — я пользовался чарами, благо что с Трансфигурацией у меня никогда не было проблем. Да и каждый раз получался совершенно другой образ, что было абсолютно мне на руку, так как я мог незаметно наблюдать за своими людьми. И эта моя привычка ещё больше нагоняла на них страх и помогала держать идеальную дисциплину.       В этот раз я изменил цвет волос, черты лица, цвет глаз — и вот передо мной в отражении уже мужчина около пятидесяти лет с тёмно-русыми коротко стриженными волосами, разделёнными идеально ровным пробором, тёмно-синими, кобальтовыми глазами и небольшими светлыми усиками. Я даже стал чем-то похож на Гарольда Фоули, который в последнее время совсем притих и перестал наконец пытаться возражать мне. Кстати, к Фоули тоже надо будет зайти, он был слишком важной фигурой на моей половине шахматной доски, чтобы хотя бы ненадолго выпускать его из виду. Да, дел было много, и со всеми ними нужно было разобраться сегодня.       Вход в министерство был один для всех — через огромный Атриум, в который спускалась телефонная кабинка и где было расположено множество каминов. Рядовые сотрудники попадали в эти камины через подземный туалет на улице Уайтхолл, и для этого им надо было встать ногами в унитаз и «смыть» себя. Это была не моя идея, а Блэков, которые сейчас активно продвигали свои законопроекты, и мои ближайшие помощники посчитали это нововведение… забавным. Мне же было безразлично, каким образом обычные люди будут попадать на работу, вся верхушка Правительства всё равно пользовалась летучим порохом, и я был не исключением.       Да, это был определённый риск — подключить камин в своём доме к системе летучего пороха, и поэтому я ввёл кое-какие меры предосторожности. Например, нужен был порох с особым составом, чтобы пробраться в мой дом, и этот порох был только у меня. Да и мало кто вообще знал про камин, мы с Орионом вдвоём соединяли его, и кроме младшего Блэка, никто и не подозревал о подобном канале связи. И к тому же нужно было всё-таки назвать адрес, а его знало совсем небольшое количество людей, и повторюсь, ни у кого из них не было нужного пороха. Я бы и вовсе отказался от этой идеи, но министерство я теперь посещал часто, а толпиться во входе для сотрудников точно не собирался. А если камин был не нужен — я его просто запечатывал, чтобы меня, несмотря на все меры предосторожности, никто всё-таки не потревожил.       В Атриуме как всегда было людно. То тут, то там появлялись люди из камина, так же как и я, и шли на проверку к охране. В воздухе сновало множество разноцветных бумажек — вековая традиция деловой корреспонденции между отделами, а в самом центре огромного холла группой волшебников в чёрной униформе велись работы над Фонтаном Магического Братства. Мы с моими товарищами подумали на досуге и пришли к выводу, что будет как-то не очень красиво, если рядом с волшебником и волшебницей будет находиться такое отребье, как эльф, гоблин и кентавр. Домовых эльфов организовать — дело абсолютно ничего не стоящее, они и сами рады быть рабами и беспрекословно служить чистокровным семьям. С гоблинами я почти разобрался, они, конечно, очень упёртые скряги, но я всё-таки упрямее всех их вместе взятых. Теперь и Гринготтс находился под полным контролем волшебников, о чём, кстати говоря, давно мечтали очень многие до меня. А кентавры… их разрозненные общины пытались сопротивляться, даже оказали какой-то отпор и покалечили несколько человек… зря они это сделали. Их место между гоблинами и эльфами, и я любезно показал его им. И ни о каком Магическом Братстве теперь не могло быть и речи.       Я немного засмотрелся на то, как из старого фонтана, не удовлетворявшего новой идеологии, создавали другой, с волшебником и волшебницей на чёрном троне, в ногах у которых были жалкие маглы, и не заметил, как в меня врезался косматый мужчина.        — Не стой на дороге, растяпа! — огрызнулся тот, чуть не сбив меня с ног, и я пристально посмотрел на него, чтобы узнать имя и наказать в последующем, но… мне даже к легилименции прибегать не пришлось, потому что этого джентльмена я очень хорошо знал в лицо.        — Антонин Долохов? — даже чуть удивлённо спросил я, а мужчина с бледным, длинным, искривлённым лицом, обрамленным копной густых чёрных, чуть спутанных волос до плеч и тёмной бородкой, услышав мой голос, сразу напрягся, словно вспоминая. — Ну и короткая же у тебя память, товарищ Долохов…        — Ми… милорд? — присмотревшись ко мне повнимательнее, сразу же более почтительно пролепетал тот. Да, внешность я, может, и изменил, а вот мой взгляд остался прежним, как и голос. Изогнув бровь, я надменно посмотрел на Долохова в ответ, и он вежливо кивнул. — Прошу прощения, я… я не признал вас…        — Впредь, надеюсь, будешь внимательнее. Где ты так долго был, я звал тебя сюда ещё весной?        — Коммунисты, твари, упекли в тюрягу за одну аферу, даже не разобравшись, — скривившись, прорычал он, а я отошёл ближе к стене, чтобы в нас опять кто-нибудь не врезался. — Надеюсь, вы и до Союза дойдёте, милорд, там давно надо навести порядок.        — Может быть, Антонин, может быть, — безразлично протянул я, следя за разношёрстной толпой в холле. — В таком деле точно не стоит торопиться… У тебя есть пропуск? — Долохов отрицательно покачал головой, и я достал из кармана фиолетовую с позолотой плотную карточку и размножил её. — Держи, на один проход этого хватит, но сам знаешь, он скоро исчезнет. Спустись на первый уровень и найди Сигнуса Блэка. Покажешь метку — не услышишь ни одного лишнего вопроса. Скажешь, что тебе нужен постоянный пропуск, а потом жди меня в приёмной министра, я подумаю, к чему бы тебя полезному привлечь…        — Как скажете, милорд, — почтительно выдохнул Долохов, осторожно взял из моих рук карточку и направился в сторону охраны, держа пропуск на виду, чтобы его пропустили без обыска и анализа палочки. Я же, ещё немного постояв на месте и посмотрев, как постепенно преображался волшебный фонтан, незаметно слился с толпой и направился в конец Атриума, к лифтам, оставаясь по-прежнему никем не замеченным.       Как назло, я пришёл к самому началу рабочего дня, и все лифты были битком забиты людьми. И раз уж я решил быть инкогнито, то пришлось немного постоять и подождать. Но торопиться мне было совершенно некуда, а вокруг было столько всего интересного… Вот через пропускной пункт прошёл гордой птицей Гидеон Розье. Огрызнулся на охранника, а после растолкал обычных работяг и вместе с Трэверсом занял целый лифт, и никто так и не рискнул пролезть к ним. А вот и министр магии собственной персоной. Фоули в последнее время как-то осунулся, даже немного похудел, как и я, впрочем, что только лишний раз подтверждало, какая же нагрузка свалилась на нас обоих… но на меня всё-таки больше. Министру магии не нужно было расталкивать кого-либо, его и так почтенно пропустили к лифтам, и он скрылся за дверцами в компании Максимуса Яксли и Сигнуса Блэка, и никто из них даже не посмотрел в мою сторону. И это было хорошо, значит, моя маскировка удалась на славу.       А вот к лифтам незаметно пробирался Фредерик Роули. Этого хамелеона было очень непросто заметить в пёстрой толпе, настолько он был неприметен, даже больше, чем я. Но я, стоя в отдалении, всё это время высматривал именно его и поэтому смог найти. Сдвинувшись с места, я ловко проскользнул между шеренгами людей к лифту и в самый последний момент юркнул в тот, в который зашла моя цель чуть раньше. С нами вместе спускалось ещё два человека, и было вполне не тесно… всё-таки удивительно, как Роули умудрялся выбирать наиболее удачный момент! Всё это время я с отсутствующим видом стоял в углу, стараясь никак не выдавать, что не был одним из сотрудников, но наши случайные спутники и не собирались обращать на меня внимания. Думаю, это было бы не так с моей настоящей внешностью, но сейчас я был почти таким же хамелеоном, как и Роули. Пожилая волшебница вышла на третьем уровне, а моложавый крепкий парень проехался с нами аж до пятого. А после четыре уровня мы с Роули спускались вдвоём, делая вид, что в кабине лифта не было никого постороннего. Но едва холодный женский голос проскрипел: «Отдел Тайн» и створки лифта со скрежетом разъехались в сторону, Роули вытянул вперёд руку и чуть склонил голову.        — Прошу, милорд.       Я не смог сдержать усмешки, как бы ни пытался, и вышел первым из лифта, а следом за мной засеменил и мой незаметный, но очень проницательный соратник, которого было очень трудно провести, в отличие от всех остальных моих слуг.        — Вы смогли поладить с доктором Менгеле, Фредерик? — чуть слышно спросил я, ровным шагом направляясь по тёмному коридору в сторону чёрной двери в самом конце.        — Да, милорд, мы смогли найти общий язык, — безразличным тоном ответил Роули и поднёс к двери ещё один пропуск, специальный, без которого попасть в самый секретный отдел министерства было невозможно. — И наше сотрудничество дало первые результаты, надеюсь, они вам понравятся.        — Я тоже на это надеюсь, Фредерик, — чуть слышно протянул я, всё ещё размышляя над тем, где же дал промашку, что меня так легко вычислили… в следующий раз надо будет думать тщательнее над своим образом. А может, дело в манерах? Голос мой он точно не слышал, я и вовсе ничего не говорил при нём…       Переступив через порог, мы оказались в зале, выполненном из такого же чёрного камня, как и коридор, по которому шли до этого. И сюда открывалось множество дверей, причём абсолютно идентичных и не подписанных, и для меня до сих пор оставалось загадкой, как же невыразимцы ориентировались в них. Но Роули лишь скучающим взглядом обвёл каждую и уверенно шагнул к третьей слева от нас, хотя в прошлый раз он вёл меня через первую справа. Видимо, двери постоянно менялись местами, чтобы окончательно запутать чужаков и не выдать никаких секретов отдела. Но едва мы прошли через нужную, как оказались в знакомых декорациях. Небольшая комнатка, служившая преддверием огромному залу с тысячей стеллажей, на которых располагались маленькие светящиеся шарики — пророчества. Их было так много, что, наверное, и жизни не хватит, чтобы пересмотреть их все. Да и если бы кто захотел, всё равно бы не смог — пророчество с полки может взять только тот, о ком в нём говорилось. Как они появлялись здесь? Сбывались или нет? Было очень интересно и увлекательно размышлять над этим на досуге, но пока у меня были более насущные вопросы в голове.       Молча прошагав между рядами с пророчествами, мы резко свернули вправо, где в стене была ещё одна дверь, за которой располагались лаборатории. И где наконец-то нам повстречались первые люди. Невыразимцы были очень закрытыми личностями, не только из-за должности, но и в целом по характеру. Они даже не здоровались друг с другом, а просто кивали, не произнося ни слова. Некоторые из них с лёгким недоумением смотрели на меня, но я не подавал и виду, ведь со мной был надёжный проводник, которому никто не задаст лишних вопросов.       Лабораторий было несколько. В первой несколько человек работало с маховиками времени, доводя их до ума. У меня и у самого руки чесались взять один, отмотать время назад и помешать Гампу украсть Кейт, но… по словам Роули, который предостерёг меня от подобного шага ещё в день похищения, ни один маховик не был «стабильным», как он выразился, и проблем в итоге могло быть даже больше, чем сейчас. А припомнив, как мой слуга и другие пострадал как раз при первом испытании маховика, я окончательно отмёл от себя эту идею, в душе надеясь, что эксперименты всё же закончатся в ближайшее время, и я смогу повернуть время вспять… удивительно, раньше у меня не было подобного чувства — сожаления из-за совершённых поступков, но в последнее время оно меня буквально душило, и мне очень хотелось избавиться от него… тем более что я теперь знал, как делать точно не нужно.        — Когда будет готов хотя бы один работающий маховик? — тихо спросил я, когда мы вышли в пустынный коридор. — Над ними работают уже больше тринадцати лет…        — Двадцати лет, — аккуратно поправил меня Роули, невозмутимо направившись к двери в самом конце коридора. — Над ними работают двадцать три года, но пока ни один эксперимент с маховиком не закончился успехом, вы сами могли это видеть, милорд. Кое-кто из наших людей пытается расшифровать записи Делакруа и его учеников, их недавно нашли в архивах министерства во Франции, и думаю, когда они это сделают, то дело сдвинется с мёртвой точки. Уже есть кое-какие результаты, правда, шифр очень сложный, и быстро перевести всё до конца точно не выйдет. Но я не считаю, что спешка в подобном деле будет уместна. А вам будет гораздо проще привлечь мракоборцев к решению всех своих проблем, а не экспериментировать со временем.       Я поджал губы от такого «совета», даже… указания, но говорить ничего не стал, потому как Роули в этом вопросе разбирался гораздо лучше меня, и не верить ему у меня не было никаких оснований. Я настолько доверял ему, что мог пропустить мимо ушей подобные… вольности, зная, что мой слуга сполна возместит их кропотливой работой.        — Как вы вовремя, либер Фредерик! — раздался негромкий голос, едва мы переступили порог нужной лаборатории, и я успел заметить, как по лицу моего спутника проскользнула тень неприязни. Но он мастерски держал себя и свои эмоции в руках, а мне требовались недюжинные усилия, чтобы прочувствовать реальное положение дел. — А кто это с вами?        — Доктор Менгеле, не думаю, что мой спутник нуждается в представлении, — вполголоса ответил Роули, закрыв за нами дверь, а хозяин лаборатории, мужчина примерно моего роста с чёрными волосами, в которых даже проседь, казалось, шла в шахматном порядке, настолько они были упорядочены, и дружелюбным взглядом тёмных глаз, внимательно пригляделся ко мне и вдруг воскликнул:        — Прошу прощения, кайзер! Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, как мастерски вы меняете внешность!        — Не думаю, что к этому вообще можно когда-нибудь привыкнуть, — усмехнулся я в ответ, выдав себя тем самым окончательно. — Я пришёл узнать, как продвигаются ваши эксперименты, доктор Менгеле. Есть результаты?        — Йа, конечно, кайзер! — воодушевлённо воскликнул Менгеле и махнул нам рукой, уводя в другую комнату.       С Йозефом Менгеле я познакомился в Аргентине. После того как Советский Союз разгромил фашистскую Германию, многие из верхушки правительства проигравшей стороны покончили с собой, как это сделал Гитлер, например, или Геббельс, ведь их ждал крайне жестокий суд. Но не все. Кое-кому удалось вовремя улизнуть из страны и начать новую жизнь на другом континенте, и одним из таких людей был доктор Менгеле. Когда я путешествовал по Европе в поисках информации о Грин-де-Вальде и его приспешниках, то невольно узнавал и кое-что о ситуации в обычном мире. Меня особенно заинтересовала система концлагерей на захваченных немцами землях, и вот тогда-то я впервые наткнулся на имя Йозефа Менгеле. Но подробнее я узнал о нём гораздо позже, точнее, он сам рассказал мне.       Менгеле прятался в высокогорном городишке в Аргентине, живя обычной жизнью зажиточного добропорядочного гражданина. Педантичный, учтивый, вежливый, всегда одетый с иголочки и крайне аккуратный, он умел расположить к себе собеседника с первых слов, и так сразу и не догадаешься, что же стояло за всей этой прекрасной наружностью. Взяв имя Хосе, он продолжал вести врачебную практику и работать с людьми и даже заслужил определённое уважение у местных жителей. И я бы и вовсе не обратил на него внимания, если бы не гиппогриф, который выскочил из ниоткуда прямо в центр оживлённой улочки. На животное, видимо, были наложены чары, не позволявшие обычным людям заметить его, а хозяин гиппогрифа быстро сориентировался и увёл питомца домой. Его оплошность заметили всего два человека: я и… случайный прохожий, остановившийся посреди тротуара и наблюдавший за усмирением буйного гиппогрифа.       Как я узнал впоследствии, Йозеф Менгеле был выходцем из чистокровных аристократов, и его старший брат был довольно ярым и верным последователем самого Грин-де-Вальда. А вот второй ребёнок древней магической фамилии не унаследовал ни капли волшебной силы, хоть и отличался всё же от обычных людей, и ему пришлось изрядно попотеть, чтобы найти своё место в этом мире. Подделав документы, Менгеле поступил в медицинский институт, с отличием окончил его, получил звание доктора антропологии и медицины, а далее зарекомендовал себя как рьяный последователь идей Гитлера и лично вызвался работать в концлагерь Аушвиц-Биркернау. И вот там-то он и проявил весь свой талант по максимуму. Вряд ли доктор Менгеле добровольно рассказал бы мне всё это, но две капли сыворотки правды вкупе с хорошим вином творят чудеса, и ещё и не настолько осторожные личности выдавали мне с потрохами все свои секреты. А секретами именно этого человека я заинтересовался крайне сильно.       Поскольку я знал, что рано или поздно вернусь в Лондон и начну перекраивать мир под себя и свою идеологию, то знал и о возможных проблемах. И эти проблемы, как оказалось, заботили и других людей до меня, например, того же Гитлера. У немцев вообще был прогрессивный взгляд на многие вещи, и он частично совпадал с моим. И они тоже отлично понимали, что изолировав определённую касту людей, светловолосых и голубоглазых, ничего хорошего в итоге не получат. А я узнал новое, но крайне интересное слово для себя — евгеника. И доктор Менгеле был крайне сведущ именно в этой области, а потому стал для меня очень ценной находкой, пусть он и не был волшебником в полноценном понимании этого слова. Но он определённо был очень полезным вложением.        — Те образцы, что вы мне прислали, крайне любопытны, — начал говорить Менгеле, впустив нас в другую лабораторию, в которой было намного больше пространства, чем в предыдущей. — Я уже давно размышлял над удивительной связью между близнецами, а эти особенно показательны в этом плане…       Мы медленно подошли к парящей в воздухе сфере, в которой в почти прозрачной жидкости находилось два мальчика лет семи или восьми. Они свободно плавали, никак не задевая друг друга, а вокруг них было множество разноцветных ярких нитей… можно было даже сказать, что дети были опутаны ими.        — У близнецов подобные связи выражены наиболее ярко, — пояснил Менгеле, пока я задумчиво следил за сплетением нитей. — Вот здесь мать и её дитя, и как вы можете видеть, их связи даже рядом не стояли с близнецами… — он указал на соседнюю сферу, тоже заполненную жидкостью, где плавала женщина и грудной ребёнок, и вокруг них была заметна только одна, ярко-красная нить, чуть менее заметной была оранжевая, остальные же были едва различимы. — Это страсть. Женщины испытывают слепую любовь, страсть к своим детям, и я наконец смог сделать так, чтобы эту тончайшую связь можно было увидеть. Но остальное… нет, для изучения всего остального нужны близнецы, их эмоции и связи полностью синхронны, что позволяет досконально изучить их.       Я вновь перевёл взгляд на сферу с близнецами и попытался рассмотреть их лица, но это было трудно сделать из-за жидкости, она была будто очень плотной или вязкой, и неверно преломляла свет, искажая лица.        — И к каким же выводам вы смогли прийти, доктор Менгеле? — задумчиво протянул я, оторвавшись наконец от рассматривания детей, и тот любезно мне улыбнулся.        — Связи можно разрывать. Они могут быть очень прочными, но их можно разрушить. А если полностью разрушить родственную связь, то можно не бояться вырождения следующего поколения… идёмте за мной, кайзер.       Под контролем Менгеле было достаточно много комнат, я сам распорядился, когда министерство стало полностью «моим», чтобы ему предоставили полную свободу в этом отделе, и тот мелочиться не стал. Выйдя в коридор, он привёл нас в другой зал, сопоставимый по размерам с залом пророчеств, только вот в этом не было высоких стеллажей, а были перегородки. Зал прозрачным стеклом делился на небольшие комнатки, прямо как у меня в домашней лаборатории, и в каждой такой комнатке кто-нибудь да сидел. Женщина, ребёнок или пара. Когда начались суды над грязнокровками, у меня мелькнула мысль, что дементоры точно скоро начнут пировать, но на несчастье моих… союзников, в Лондон тремя месяцами ранее прилетел Менгеле, так что большинство осуждённых Азкабана так и не увидело. А меня так и подмывало спросить кого-нибудь из них, где они всё-таки хотели бы оказаться: здесь или на одиноком острове с дементорами?        — Они не видят нас, — довольно громко проговорил Менгеле, уверенно шагая между прозрачных клеток. — Мои коллеги хорошо поработали, и каждый из этих людей считает, что находится в отдельной комфортабельной комнате. А мы можем следить за всеми сразу. Вот, сюда…       Он остановился у прозрачного куба, в котором было три человека: мужчина, женщина и ребёнок двух-трёх лет. Отперев камеру ключом, Менгеле вошёл внутрь, а Роули почтительно пропустил меня перед собой, а сам встал в проходе. И действительно, изнутри прозрачная камера оказалась просторной комнатой с белоснежными стенами. В ней была вся необходимая мебель, даже какие-то элементы декора, а семейная пара, завидев нас, встала из мягких кресел, а перед ними на мягком ковре играл малыш.        — Как себя чувствует юнгер манн? — наклонившись, с широкой улыбкой пролепетал Менгеле и, достав из кармана белоснежного накрахмаленного халата конфету, протянул её смеющемуся ребёнку.        — Всё хорошо, доктор Менгеле, — с такой же дружелюбной улыбкой ответила женщина, видимо, мать этого малыша, потому что сходство определённо было. — Дэниэл отлично себя чувствует! Правда, вы так давно к нам не заходили… уже два с половиной года прошло, а вы обещали приходить каждый день!        — Ах, либе фрау, я стал таким рассеянным в последнее время! — задорно рассмеялся Менгеле, пожав мужчине на десяток лет младше женщины руку. — Но я обязательно загляну к вам ещё, договорились?        — Конечно, доктор! — ответил тот, и семья продолжила заниматься своими делами, а мы вышли из «ячейки» в коридор, и Менгеле запер за собой дверь.       — Над их памятью отлично поработали! — пояснил он, снова поведя нас за собой сквозь лабиринт стёкол. — Эти люди считают, что живут в глухой деревушке на берегу моря, а мои подчинённые для них — это мясник и молочница!        — Почему она сказала «два года»? — негромко уточнил я, свернув за Менгеле за угол. — И откуда ребёнок, если вы проводите эксперименты всего лишь четыре месяца?        — Я сейчас всё вам расскажу, кайзер! — крайне воодушевлённо пообещал он, подведя нас с Роули к выходу из «лагеря».        Мы опять вышли в прежний коридор, но Менгеле не повёл нас в первую лабораторию, а отпер ещё одну комнату, в которой было на удивление холодно. Я чуть поёжился и осмотрелся по сторонам, а Менгеле подошёл к двум металлическим столам и откинул белоснежные простыни, обнажив трупы двух девочек десяти-двенадцати лет, у которых отсутствовали глазные яблоки. Меня снова передёрнуло, потому что на трупы я долго смотреть не мог, и Менгеле, заметив это, вопросительно взглянул на меня. Но я мигом напустил на себя невозмутимость и безразлично посмотрел на него в ответ, а тот легко пожал плечами и начал пояснения:        — Тот ребёнок скоро умрёт. Либер Фредерик и его коллеги из отдела работы со временем любезно помогли мне… ускорить время, им нужен был подопытный для недавнего эксперимента, а мне как раз нужно было чуть подогнать время. И мы крайне удачно объединили наши усилия, — на этих словах Менгеле радушно улыбнулся Роули, но тот даже бровью не повёл и продолжал холодно смотреть на тела девочек. — Те мужчина и женщина — кровные брат и сестра, у них разница в два года. Насколько я понял, их родители — маглы… так вы их называете? — я коротко кивнул. — Большая редкость, два мага в обычной семье! Их ребёнок, кстати, тоже волшебник, но этого мы и добивались, в общем-то. А ещё у них обоих была склонность к гемофилии, точнее, мужчина ей болеет в слабой форме, а женщина — носитель гена.        — Я не совсем понимаю, доктор Менгеле… — вежливо проговорил я, стараясь смотреть ему в лицо, а не на лежащие прямо передо мной мёртвые тела.        — Это такая болезнь, при которой кровь не сворачивается, — вежливо ответил он. — Мужчины от неё и вовсе умирают детьми, вспомнить хоть мучения наследника русского престола! Нам очень повезло, что эти двое попали к нам, потому что я смог как следует поработать с их наследственностью. Им стёрли память о том, что они брат и сестра, и напоили любовным зельем, в результате которого был зачат ребёнок. Это было две недели назад. А потом мои коллеги немного… поколдовали, — со смехом добавил Менгеле, словно не веря, где же он всё-таки находился, — со временем и ускорили его для женщины и её ребёнка. Когда я приходил к ним вчера, малышу было всего восемь месяцев, а девушке не больше тридцати. Ребёнок абсолютно здоров, у него нет гемофилии, а она с большой вероятностью была бы при кровосмешении, и он волшебник. Это впечатляющие результаты!        — А когда он умрёт? — тихо спросил я, хотя новости вроде как были неплохими.        — Недели через три, — безразлично ответил Менгеле, хотя сам же широко улыбался малышу, давал конфету и любезно интересовался его самочувствием… «А Кейт ещё меня звала лицемерной мразью, — усмехнулся я про себя. — Да мне ещё учиться и учиться у этого джентльмена. Надо было пригласить Менгеле по приезде на семейный ужин, я бы мигом стал на порядок лучше в её глазах». — Я очень жду, когда это произойдёт, потому что мне крайне любопытно посмотреть, отчего всё-таки они умрут. И внутренние изменения тоже.        В это время он взял небольшой узкий блестящий нож, «скальпель», как он это называл, и наклонился над одной из девочек, а я негромко уточнил:        — То есть ваши эксперименты можно считать удачными, доктор?        — Не совсем, кайзер, — улыбка Менгеле немного сникла, и он, отложив скальпель, надел перчатки и откинул часть грудной клетки девочки, демонстрируя внутренности. — Эти две девочки, тоже сёстры, не выдержали разрыва связи, вот… — он аккуратно достал из банки на столе за его спиной небольшое сердце и, пододвинув блестящий столик высотой сантиметров пятнадцать так, чтобы он был над грудью девочки, положил на него сердце и раскрыл, словно книгу, а мне в нос ударил резкий запах, от которого захватывало дух. — Вы скоро привыкните к формалину, не обращайте внимания. Так вот, эти сёстры не выдержали разрыва связи, у них произошёл инфаркт… разрыв сердца, причём в совершенно идентичных местах.        Менгеле достал из другой банки второе сердце и так же разложил его перед нами.        — Вот, здесь и здесь одинаковые участки некроза, — он указал скальпелем на пятна в сердце, но пока я мало понимал из того, что он говорил. — Вообще, стоит сказать, что из всех попыток разрыва именно родственной связи выжили только те брат и сестра, которых я вам показывал. Все остальные одиннадцать пар умерли, и я лично вскрывал их всех, чтобы понять причины смерти, и они были похожими. Разумеется, чем крепче связь — тем труднее её разорвать, и не все смогут выжить после подобного, и пока жива женщина с ребёнком, мы постараемся максимально подробно изучить её и извлечь как можно больше воспоминаний. Как и у её брата.        — А он тоже умрёт через три недели от старости? — удивился я, но Менгеле, убрав со столика сердца обратно в банки, отрицательно качнул головой.        — Нет, но зачем он нам больше? Мы извлечём все его воспоминания, а коллегам из отдела памяти как раз не хватает мозгов для изучения… я с удовольствием отдам им их, а сам вскрою тело.        «Надо же, какая практичность… такой можно только завидовать», — хмыкнул я, пока Ангел Смерти, а именно так звали его ещё в немецком концлагере, наклонился над трупом и что-то там смотрел.        — А вы и это… — я махнул на растерзанных девочек, не зная, как назвать подобную… практику обращения с трупами, — тоже сами сделали?        — Конечно, я был отличником на кафедре топографической анатомии, — гордо ответил Менгеле, ещё немного сдвинув белоснежную простыню и обнажив бедро ближней к нему девочки, в котором была рассечена кожа и мышцы. — Мне давно хотелось как следует изучить нервную систему, и раз уж выдалась такая возможность и учебного материала достаточно, то грех ей не воспользоваться. Смотрите, как точно я отпрепарировал веточки бедренного нерва…        Он показал мне на какие-то жёлто-белые нити среди серо-красных мышц, а я лишь сделал глубокий вдох, кивнул из вежливости и отвёл взгляд.        — А все врачи в институте во время обучения работают с трупами? — как бы невзначай поинтересовался я, и Менгеле активно закивал.        — Йа, йа, конечно, все, без этого не изучить анатомию… И каждый, на мой взгляд, должен уметь препарировать труп, это крайне полезный навык!        «Посмотрел бы я, как с трупами работала Кейт во время своей учёбы…» — ехидно подумал я, а после поймал себя на мысли, что про Кейт я и так думаю каждые десять минут, и пора бы с этим прекращать… хотя бы пытаться.        — Доктор Менгеле, я загляну к вам через полторы недели, надеюсь, вы снова порадуете меня результатами…        — Конечно, кайзер, я буду ждать вашего визита, — вежливо ответил тот, а после отложил в сторону скальпель, отодвинул металлический столик и накрыл трупы девочек простынями. — Только… мне нужны ещё образцы. Особенно близнецы, именно в них кроется тайна всех связей, а я не могу попробовать разорвать их на той паре, которую вы видели, она у нас единственная.        — Образцы вам предоставят, доктор Менгеле, — задумчиво протянул я, чуть повернувшись в бок и сделав вид, что меня крайне заинтересовал стеллаж, на котором стояло не меньше тридцати банок с глазами. В каждой — по два глазных яблока, и расставлены они были на полке по оттенкам с такой кропотливостью, которой можно было только позавидовать. — Но вы и сами должны прекрасно понимать, что близнецы-волшебники — это большая редкость, особенно… низкого происхождения, и вряд ли мои люди смогут найти вам ещё одну подобную пару.        — Что ж, тогда подойдут и обычные, — флегматично ответил Менгеле, закончив прибирать за собой в этой комнате. — Вы же всё равно считаете их низшей расой людей, не так ли? А я смогу изучить остальные связи, кроме магической, и попытаться разорвать их…        — Я подумаю над этим, доктор Менгеле, — с минутной задержкой пообещал я, оторвавшись от разглядывания глаз. — В любом случае образцов… родственников у вас точно будет достаточно, суды только начались. А что, среди школьников из Хогвартса не было близнецов?        — Нет, кайзер, — помотал головой он, выведя нас из морозильной комнаты обратно в коридор. — Среди них было две пары: два брата и брат и сестра, и конечно, это мне очень пригодится в работе, но… всё-таки, наилучшие результаты будут с близнецами. Полностью идентичными близнецами. В этом кроется залог успеха.        — Что ж, мы попробуем решить эту проблему. А что вы делаете с не-родственниками? Или вы тоже изучаете на них… связи?        — Нет, кайзер, на них связи изучать бесполезно. Но они тоже очень помогают нам. Часть этих людей проходит эксперименты с зельями, особенно с зельем для… стерилизации. Вы говорили мне, что рассматриваете возможность лишить людей с нечистой кровью способности иметь потомство, и я активно работаю над этой проблемой. И другие отделы тоже охотно пользуются моими… «мышками», — последнее слово Менгеле проговорил так ласково, что даже мне стало немного не по себе. — До этого политика вашего Правительства не позволяла им проводить столько экспериментов на людях, но теперь у них развязаны руки. Лично меня особенно привлекают эксперименты с памятью и извлечением воспоминаний уже после смерти мозга… это удивительно! Как врач я восхищён возможностями, данным волшебникам, и постараюсь изо всех сил принести вам пользу!        — Будем на это надеяться, — протянул я, взглядом давая понять Роули, что нам нужно было переговорить с глазу на глаз. — Что ж, работайте, доктор, не будем вас больше отвлекать.        — Я буду ждать вашего следующего визита, кайзер! — воодушевлённо воскликнул он и вежливо склонил голову. — Даже представить не могу, в каком облике вы предстанете передо мной в следующий раз, это так волнительно!        С этими словами Менгеле вновь скрылся за одной из дверей, а Роули повёл меня из этой части Отдела Тайн в другую, уже в собственную лабораторию, которую ему выделили за особые заслуги перед отделом.        Зайдя в комнату, больше похожую на просторный кабинет, нежели на исследовательские лаборатории моего аргентинского друга с немецким происхождением, я не спеша сел за стол, на котором было множество пергаментов с чертежами, и выразительно посмотрел на своего спутника.        — Мы смогли ускорить время для мисс Робертс, милорд, но мы не никак не можем повернуть его обратно или замедлить, — спустя полминуты молчания ответил он, догадавшись о значении моего взгляда. — По нашим расчётам она умрёт через девять дней с погрешностью в один день. Для неё время течёт гораздо быстрее, чем для её ребёнка, за один день её организм стареет примерно на пять лет, когда у её сына всего на два. Мы пока не можем понять, почему так получилось, и вычислить закономерность, Менгеле правильно заметил, до этого возможностей экспериментов с людьми не было, поэтому и каких-то результатов приходится ждать так долго. А животные умирают так быстро, что мы не можем получить какие-то достоверные данные…        — Тебе нравится работать с Менгеле, Фредерик? — тихо протянул я, внимательно вглядываясь в его лицо и не зря — опять на доли секунды на нём промелькнула неприязнь.        — Он… жуткий человек, — сглотнув, честно ответил Роули. — Я не видел столько смертей за всю свою жизнь, как за эти четыре месяца, что здесь работает доктор Менгеле. Он так скрупулёзно чахнет над трупами, что-то с ними делает, вырезает органы… Мне становится не по себе во время общения с ним, и остальные сотрудники этого отдела скажут вам то же самое. Но его гениальные эксперименты поражают воображение, никогда ещё до этого мы не заходили так далеко за… черту.        — Менгеле не дурак и прекрасно понимает, что нужен мне только на то время, пока приносит пользу. Так что он старается изо всех сил и… правильно делает. Но не спускай с него глаз, Фредерик. Как только он начнёт тянуть время или его эксперименты покажутся тебе бессмысленными… сразу сообщи мне, я подумаю, что с ним… сделать.        — Да, милорд, — выдохнул он, а я поднялся на ноги и направился к выходу из кабинета, и Роули засеменил за мной следом, чтобы вывести меня из лабиринтов Отдела Тайн.        На самом деле, и у меня общество Йозефа Менгеле вызывало смешанные чувства, хотя казалось бы, это именно я и отправлял людей к нему… в лаборатории. Даже больше того, и я сам нередко убивал людей, а перед смертью пытал их. Но всё же была между нами двоими неуловимая разница… Когда люди видели меня, они знали наверняка, что их ждёт, особенно когда видели моё истинное обличие. Я никогда не обманывал своих жертв в этом плане, хоть иногда и… играл с ними, но все они прекрасно знали в глубине души, что видя меня — они видят свою смерть. Чаще всего это было именно так. Что же касается доктора Менгеле… всё коварство его образа заключалось в том, что он внушал людям надежду. Он до самого последнего момента представал перед своими жертвами в образе доброго доктора, который обязательно поможет им… а после хладнокровно вскрывал трупы, копаясь в органах и напрочь забывая даже их фамилию. Если я был олицетворением смерти, как наказания, а без веской причины я никогда не убивал, то Менгеле был поистине Ангелом… который осторожно брал под руки обречённого и с милой улыбкой доводил его до черты. И ему было всё равно, провинился человек в чём-то или нет.        Снова оказавшись в пустом лифте, я облегчённо выдохнул, что самое неприятное дело было сделано. Всё остальное на сегодняшний день по сравнению с походом в Отдел Тайн было точно менее шокирующим, но не менее важным. Медленно поднявшись на второй уровень, я вышел из лифта и не спеша зашагал по коридору, более яркому и… тёплому, нежели на семь уровней ниже. По бокам от меня были таблички с названиями отделов, располагавшихся на этом этаже, и я, дойдя до нужной мне двери с надписью «Штаб-квартира мракоборцев», уверенно толкнул её и вошёл внутрь.        — Добрый день, — поприветствовала меня милой наружности молодая волшебница с тщательно убранными волосами в затейливую причёску и одетая в ярко-фиолетовую мантию. — Могу я вам чем-то помочь?        — Да, мне нужен Эдвард Эйвери по поводу дела о… Котелках, — негромко проговорил я, решая играть свою роль стороннего человека до последнего.        Секретарь удивлённо-задумчиво посмотрела на меня, а после взяла в руки перо, обмакнула его в чернильницу, быстро нацарапала что-то и взмахнула палочкой, отчего записка собралась в самолётик и взмыла в воздух.        — Одну минуту, сэр, у мистера Эйвери сейчас совещание.        — Ничего страшного, я подожду, — вежливо улыбнувшись, вполголоса проговорил я, и волшебница неуверенно улыбнулась мне в ответ и продолжила разбирать пергаменты на столе, а я сделал пару шагов назад и сел в мягкое кресло, чтобы чуть-чуть сосредоточиться на чём-то другом, нежели на трупах, которых вскрывал Менгеле, и немного унять головную боль. Но не успел я просидеть и пяти минут, как дверь по левую руку от меня распахнулась, и в приёмную вышел сам глава отдела мракоборцев собственной персоной.        Эйвери оценивающе посмотрел на меня, словно гадая, кто же мог его так вызвать, а я изогнул бровь и смерил его ледяным взглядом, отчего моего слугу тут же перекосило.        — Мистер… мистер Симонс, прошу прощения за долгое ожидание, сэр, — заикаясь выдавил он, а я лениво встал из кресла.        — Ничего страшного, мистер Эйвери. Вы не против переговорить со мной наедине?        — Ко-конечно, сэр, — прошептал Эйвери и открыл передо мной дверь в отдел.        Вообще, штаб-квартира мракоборцев была несомненно меньше лабораторий на самом нижнем уровне. Её можно было сравнить с целительской в Мунго, в которой одно время работала Кейт, только декорации были немного другие. Среди столов, заваленных бумагами, располагались детекторы лжи, проявители врагов, вредноскопы, на одной из стен была доска с множеством фотографий, на другой — две довольно большие карты Лондона и Англии с пометками, а у кое-кого над столами висели даже плакаты с музыкальными группами и мировыми звёздами квиддича.       Видимо, совещание у Эйвери было со своими же подчинёнными, все столы были заняты, а мракоборцы, большая часть которых была мне всё-таки знакома, озадаченно уставились на нас, скорее всего, их глава прервался на самом интересном месте. Но Эйвери не обращал никакого внимания на остальных и провёл меня через штаб-квартиру в другой кабинет, который принадлежал только ему.        — Что-то случилось, милорд? — с неким подобием страха спросил Эйвери, плотно закрыв за собой дверь, а я тем временем прошагал к его рабочему столу и поудобнее уселся в мягкое кресло.        — Я всего лишь проверяю, как у вас дела, мой друг, — шёпотом протянул я, припомнив, как за свой недавний промах человек напротив меня корчился от боли на полу уже моего кабинета. — И у меня есть несколько заданий для тебя.        — Каких, милорд? — сглотнув, уточнил он, и я невольно улыбнулся от страха, звучавшего в его словах. Да… теперь всё встало на свои места, и другим людям было не по себе от общения со мной. И мне это… нравилось. Мне нравилась власть над людьми, определённо.        — Отделу Тайн нужно больше грязнокровок, Эдвард… — лениво начал я, но Эйвери тут же перебил меня:        — Но это дело комиссий, а не наше!        — Это ваше дело, Эдвард, — ледяным тоном возразил я, а он покорно склонил голову. — Комиссии всего лишь осуждают людей, а ваша задача — находить их, так как эти крысы попрятались в норы, и их теперь не так просто вытащить из них. И Малфой мне сообщил, что судя по спискам, не все грязнокровки из Хогвартса добрались до нас… их тоже нужно найти, может, они всё ещё прячутся в школе… Хотя где им там прятаться? Но может, их там кто-то специально скрывает… не в воздухе же они растворились, в самом деле. Ты должен разобраться с этим, это понятно?        — Да, милорд.        — И да, кое-кому в Отделе Тайн очень нужны близнецы… живые, — добавил я, потому как знал, что для моих людей это очень важное уточнение. — Если вам попадутся такие, то их нужно доставить на девятый уровень целыми и невредимыми. И просмотри неугодные семьи, у кого в родстве есть маглы… если у них есть близнецы, пусть и не волшебники, их тоже надо доставить в Отдел, а семью убрать.        Эйвери кивнул и продолжал мяться на месте посреди своего кабинета, а я помолчал немного, задумчиво глядя прямо перед собой, а после пристально посмотрел на него.        — Ты видел, что случилось с поместьем Бёрков, которое должен был сторожить Джагсон?        — Нет, милорд, — односложно прохрипел он, правильно чувствуя свою вину.        — Значит, после того, как организуешь всех своих людей, ты возьмёшь и посмотришь на него. А чтобы дать тебе немного пищи для размышлений — вот, — я взмахнул рукой, сконцентрировав внимание на папке в своём рабочем столе, и у меня в руках оказалась нужная газетная вырезка, которую я уже засмотрел до дыр. Я аккуратно положил её на лакированный деревянный стол, а Эйвери так и не шелохнулся, боясь приблизиться ко мне хотя бы на шаг. Да, его страх полностью заполнил этот небольшой кабинет, и его можно было легко почувствовать, особенно мне. — Вот так выглядело поместье Бёрков сразу после пожара в тридцать первом году. Когда ты увидишь, что с ним стало сейчас, у тебя наверняка появятся вопросы… и ты должен будешь найти ответы на них, в первую очередь для меня. Тебе всё ясно, Эдвард?        — Да, милорд.        — Хорошо, — тихо протянул я, собираясь с мыслями. — Здесь, в министерстве, вокруг нас с тобой, полно крыс, и ты должен будешь всех их найти. Я знаю, на этой неделе ты уже покопался в отделе транспорта, но сначала всё-таки разберись со своим отделом, только аккуратно, чтобы они ничего не заподозрили и не были готовы к проверке, а потом пройдись по другим. Обо всех подозрительных лицах сразу сообщай мне, а я сам подумаю, что с ними делать.        — Я должен проверить всех, мой лорд? — осторожно уточнил он, когда я сделал ещё одну паузу. — Даже надёжных… людей?        — Даже среди тех, у кого на руке моя метка, есть предатели, мой дорогой друг, — с напускным безразличием ответил я, стараясь не упоминать Гампа, но Эйвери понял меня и без этого. — Так что проверяй всех, кого сможешь, верить можно только себе одному. Это тебе очень пригодится.        — Хорошо, милорд, — выдохнул он, а я только опёрся ладонями о подлокотники кресла, чтобы встать, как вспомнил про своего непутёвого приспешника, про которого после похода в Отдел Тайн и вовсе успел забыть.        — Да, вот ещё что, Эдвард, — начал говорить я, и тот сразу напрягся, словно струна, — я сейчас пойду к Фоули, а у него сидит один очень полезный человек… его можешь не проверять, он только недавно приехал в Лондон и многого не знает. Пожалуй, я приставлю его к вашему отделу, он может пригодиться. Можешь даже поручить ему искать беглых грязнокровок и близнецов, ему это даже понравится.        — Он иностранец? — чуть с подозрением спросил Эйвери.        — Да, он русского происхождения, окончил Дурмстранг. В Тёмных искусствах разбирается очень неплохо, но у него… немного вспыльчивый характер, так что объясни ему хорошенько правила поведения, ты точно сможешь. Метка у него уже давно есть.        — Как только он придёт ко мне, я лично займусь им, милорд, — почтительно проговорил он, а я встал наконец из кресла.        — И про Бёрков не забудь, я даю тебе три недели, а после у меня должны быть результаты расследования и имя предателя. Иначе следующим главой этого отдела будет тот самый человек, которого я тебе сейчас отправлю. Надеюсь, мы поняли друг друга?        — Да, милорд, — уже с отчаянием прошептал Эйвери, отлично уловив намёк, что больше права на промашку у него нет.        Какое-то время я молча пристально смотрел на него, а после прошёл мимо и вышел из кабинета в штаб-квартиру, в которой мигом всё смолкло, едва дверь начальника открылась. Не обращая внимания на мракоборцев, я не торопясь прошёл через комнату в приёмную, вежливо улыбнулся на прощание секретарю, в глазах которой промелькнуло уважение, настолько, видимо, обращение её начальника ко мне впечатлило её, а после, услышав: «Доброго дня, мистер Симонс», опять направился по коридорам в сторону лифтов, чтобы подняться ещё на один уровень выше.        В приёмной министра магии меня, как и обещал, ждал Долохов, который немало раздражал уже личного секретаря Фоули, смазливого парня, год или два назад окончившего школу. Парень и на меня посмотрел с пренебрежением, но всё же отправил послание своему начальнику с кодовым словом, которое мы обговорили заранее, и Фоули как ошпаренный тут же выскочил к нам через несколько минут.        — Проходите, — вежливо проговорил он, вопросительно взглянув на Долохова, который немало оживился от хоть каких-то событий, и я чуть заметно кивнул, говоря, что он со мной.        В итоге мы втроём зашли в роскошный кабинет министра магии, и я, как и в кабинете Эйвери, сел за искусно исписанный позолотой лакированный стол из тёмного дерева, а Долохов и Фоули стояли посреди кабинета, словно провинившиеся школьники.        — Антонин, я поговорил с главой мракоборцев, Эдвардом Эйвери, и он найдёт тебе дело, — начал говорить я, откинувшись на спинку невероятно удобного кресла, и Долохов чуть приподнял в хищном оскале углы рта. — Отдел находится на втором уровне, по табличке найдёшь, тебя там уже ждут. И вот ещё что… — добавил я, когда он почти развернулся в сторону выхода. — Эйвери сейчас пойдёт на пепелище… сходи с ним, скажи, что это я разрешил. А завтра зайдёшь ко мне домой и скажешь, что думаешь по этому поводу.        — Хорошо, милорд, — вполголоса ответил Долохов, а его взгляд чуть заметно загорелся, словно он действительно долгое время сидел без дела (и не только сегодня в приёмной), и вдруг оно для него нашлось. Нет, всё-таки мой русский друг был хорошим солдатом, не раз и не два выручавшим меня в путешествиях в Союзе и за его пределами, и я был вовсе не прочь дать ему действительно интересные задания, пусть только чуть пообвыкнется в Лондоне и войдёт в курс дела. Я уверен, он сразу станет одним из приближенных ко мне людей, как и мои школьные друзья.       Когда Долохов с довольной улыбкой покинул кабинет министра магии, я задумчиво посмотрел на Фоули, а тот даже чуть сжался.        — Как продвигается законопроект о грязнокровках, Гарольд? — наконец заговорил я, чувствуя, как затянувшееся молчание нервировало человека передо мной, и он чуть вздрогнул.        — Мы… мы работаем над ним, милорд. Максимус и Сигнус уже разработали информационные брошюры о вреде… маглорожденных волшебников, и почти готов проект, согласно которому каждый союз должен быть зарегистрирован в министерстве, а перед этим супруги должны предоставить нам родословную…        — Хорошо, — протянул я, наслаждаясь покорностью действующего министра магии. Хотя он был нужен лишь для того, чтобы разбирать бумажки, с которыми я даже дела иметь не хотел, и выступать перед публикой, а все более или менее важные отделы давно подчинялись напрямую мне и уже даже не отчитывались перед Фоули. — Надо составить как можно более подробный реестр волшебников, чтобы держать каждого на виду. Подумайте, как можно это организовать. Гарольд, а вы слышали о том, что группа неугодных детей скрылась где-то в Хогвартсе?        — Да, милорд, слышал, — тише прежнего выдохнул Фоули, словно ему эта тема была очень неприятна. Я повнимательнее присмотрелся к нему и сказал:        — Я отдал распоряжение Эйвери, чтобы он и его люди обыскали школу… Свяжитесь с ним и согласуйте все официальные моменты, пусть у них будет весомый повод сделать это и бумага на руках. Я знаю, не все преподаватели довольны подобными мерами… и кое-кто даже мог помочь этим детям скрыться… Нужно действовать аккуратно, если мы хотим достичь успеха. И вот ещё что…        Но меня вдруг перебил настойчивый стук в дверь, а после она распахнулась, а на пороге предстал человек, которого я не видел больше месяца.        — Папа, ты здесь? Я… — немного нервно проговорила Элеонора, но осеклась на полуслове, увидев отца, стоявшего посреди кабинета перед незнакомым человеком в кресле министра. Она удивлённо присмотрелась ко мне, но спустя полминуты удивление в её синих глазах сменилось страхом, и Элеонора чуть слышно добавила: — Про… прошу прощения, я… я подожду… Простите.        И мигом закрыла за собой дверь, а я отметил про себя, что моя бывшая… кукла — а как её по-другому назвать? — выглядела совсем иначе, нежели в нашу последнюю встречу. Вместо броского, смелого и открытого платья сочного оттенка на ней было наглухо закрытое сдержанного кроя тёмно-зелёного цвета, кукольные черты лица вдруг стали более чёткими… реалистичными, а глаза, казалось, и вовсе потухли, в них вместо прежней беззаботности и какой-то детской страсти читалась… серьёзность. В таком виде она даже чем-то напоминала Кейт, словно Элеонора внезапно повзрослела за месяц, хотя та была старше моей супруги аж на четыре года.        Снова поймав себя на мыслях о Кейт, я зажмурил глаза и потёр переносицу, а после непроницаемо посмотрел на Фоули, который явно не знал, куда деваться.        — О чём я говорил? Ах да, вот ещё что… Я поговорил с Эйвери и дал ему задание касаемо близнецов, нужно найти достаточное количество пар для… кое-каких экспериментов. И это тоже надо облечь в более официальную форму, напомните Эдварду рассказать вам и об этом, я время тратить на подробности сейчас не буду.        — А куда потом денутся эти близнецы?.. И… и дети из… из Хогвартса? — неуверенно спросил он, и я насмешливо посмотрел на него в ответ.        — Куда потом денутся эти дети? На самом деле, это не секрет, Гарольд, от вас уж точно, потому что они будут доставлены на девятый уровень этого здания. Если хотите — спуститесь как-нибудь туда, и доктор Менгеле, наш новый приглашённый специалист, всё вам расскажет и покажет, он очень обходителен с посетителями…        На моих губах невольно расползлась усмешка, потому как даже у меня поход в Отдел Тайн вызвал мало положительных эмоций, а уж такого, несомненно, мягкого человека, как Гарольд Фоули, экскурсия по лабораториям Ангела Смерти точно повергнет в шок. И по тревожному ответному взгляду я догадался, что теперь девятый уровень — это последнее место, куда решит заглянуть марионеточный министр. И так даже было лучше, в первую очередь для него самого.        — Вы смогли вникнуть в дела магловского правительства, Гарольд? — оторвался я от своих мыслей, припомнив, что на днях мои люди наконец подчинили премьер-министра Великобритании Империусом, и теперь мы могли полностью влиять на политику обоих миров. Вот только делать это надо было крайне аккуратно, чтобы остальные страны не заподозрили лишнего раньше времени и не стали мешать.        — Я сейчас пытаюсь разобраться с их законами, у них они своеобразные и… очень запутанные. И со мной на днях связалась глава МАКУСА и ещё несколько глав европейских стран, их очень беспокоит ситуация здесь, в Англии…        — Я знаю, Гарольд, — невозмутимо перебил я, хотя вся эта ситуация то и дело грозила выйти из-под контроля и приобрести обличие самой настоящей войны, причём, возможно, даже международной. А я всё-таки хотел обойтись мирным переворотом. — Ваша текущая задача — убедить мировое сообщество, а в особенности наших американских коллег, что всё, что происходит в Англии, — легитимно и воля самого народа. Думаю, с вашим красноречием это не составит особого труда. Но надо будет всё-таки закрыть границы, прикрывшись непростой обстановкой, и тщательно следить за всеми иностранцами, шпионов нам только сейчас не хватало… И хорошенько подумайте над официальными разрешениями для мракоборцев, от формулировки их… текущих задач будет зависеть очень многое, поэтому я и поручаю такое важное дело именно вам. Больше никаких срочных новостей нет?        — Нет, милорд.        — Что ж, тогда на сегодня я все свои дела здесь сделал. Если будут важные новости — пишите сразу мне, в следующую пятницу будет собрание, и я ещё загляну на следующей неделе в министерство, возможно, даже к вам.        — Конечно, я всегда вам рад, — вежливо ответил Фоули, но и я, и он отлично понимали, насколько его слова расходились с реальным положением вещей.        Я опять усмехнулся, встал из мягкого кресла министра и неспешным шагом вышел в приёмную, где теперь уже на месте Долохова ждала Элеонора. Когда я появился в дверях, она нервно дёрнулась и с опаской посмотрела на меня, а я легко кивнул ей, ещё шире усмехнулся и пошёл прочь, в душе очень надеясь, что Элеонора была не в курсе драмы, развернувшейся в моей семье, и у неё не было повода для злорадства. Конечно, я, как мог, старался, чтобы новость о побеге Гампа с Кейт не просочилась дальше приближенных ко мне людей, но утечки информации, к сожалению, всё равно были.        Когда я перешагнул порог собственного дома, было уже начало четвёртого. Обед я благополучно пропустил, но домовики знали, что я каждый день обедал по-разному, так что у них всё должно было быть готово к моему внезапному приходу. А после приёма пищи в гордом одиночестве я направился в свой кабинет, чтобы опять до вечера разгребать бумаги, письма и продумывать планы, как бы мне удержать невероятно хрупкий мир, ведь лёд под моими ногами неожиданно становился всё тоньше и тоньше, а совы то и дело приносили вести о кознях противников текущего режима. А они точно были, в этом можно было не сомневаться. Но вот вмешательства других стран на самом деле очень не хотелось, с ними головной боли будет на порядок больше.        Сев за рабочий стол, я взял в руки письмо главы МАКУСА, Бертильды Рош, то самое, которое она отправила день назад Фоули, и устало вгляделся в него. Да, почти бессонная ночь давала о себе знать, и как будет замечательно, если моё Усыпляющее зелье сработает… силы мне сейчас были нужны как никогда. Было немного забавным, что получил я это письмо почти одновременно с Фоули, потому как мои шпионы в Штатах работали порой даже порасторопнее, чем здесь, в Англии. Но раз у меня были шпионы в магическом правительстве Америки, то можно было не сомневаться, что и шпионы Бертильды Рош тоже ошивались где-то поблизости. Имена троих я узнал ещё до того, как начал игру с заменой должностей, и мои люди постоянно следят за ними и дезориентируют, но всё равно присутствовало неприятное чувство, что кто-то мог улизнуть из моего поля зрения. Надеюсь, проверка Эйвери сможет выловить и их.        Отложив письмо, я только потянулся к стопке ещё не распечатанных, что пришли, пока меня не было, как откуда-то с верхних этажей послышался громкий визг. Мгновенно узнав голос Тессы, я сорвался с места и побежал, пытаясь понять, откуда кричали. Но вот он послышался снова, когда я уже поднимался по лестнице, и стало понятно, что моя дочь была где-то на четвёртом этаже восточного крыла.        — Гоменум Ревелио! — воскликнул я, и мощная волна света пронеслась по всем комнатам, и из одной из них показалось свечение, куда я сразу же и направился.        Распахнув дверь, я огляделся по сторонам, пытаясь найти Тессу, и заметил её, заплаканную и испуганную, в самом углу, едва выглядывающей из-за зачехлённой мебели. Подойдя к ней, я опустился на корточки и тихо протянул:        — Что случилось, Тесса? Что ты здесь делаешь?        — Там… там… там дядя, — заикаясь, выдавила она и со страхом взглянула на чёрный платяной шкаф, но тут же отвернулась и зажмурилась. — Он… он такой страшный!..        — Тесса… — послышался жуткий голос как раз со стороны шкафа, и я удивлённо повернулся. — Иди сюда, не бойся, крошка…        — Сейчас посмотрим, кто там сидит, — прошептал я и, встав на ноги, нацелил палочку и стал медленно подбираться к злосчастному шкафу.        Вот его дверца скрипнула, и из шкафа медленно выбралась мумия мужчины, причём действительно… страшная. Грива спутанных чёрных волос, безумный взгляд, оскал беззубого рта, пергаментная кожа и обрывки сгнившей одежды девятнадцатого века. Она сделала два шага вперёд, а после не мигая посмотрела на застывшего меня.        Вдруг образ передо мной мигом поменялся. Теперь напротив была… Кейт. Немного вьющиеся волосы как обычно убраны назад, а скромное платье тёмного оттенка облегало довольно выпирающий живот. Она с минуту посмотрела на меня, а потом обхватила живот руками и упала на колени, а из её груди потекла струя крови. Раздался пронзительный, предсмертный крик, и я резко дёрнулся, но тут же остановил себя. «Это боггарт, опомнись, это не она! Уничтожь его!»        «Кейт» тем временем перевернулась на спину в луже вязкой тёмно-вишнёвой крови, и её кожа стала мертвенно-бледной, а глаза закатились. Я занёс палочку, прекрасно зная нужное заклинание, но вот в голову абсолютно не шло, во что смешное можно было обратить… это. Я действительно сейчас больше всего боялся именно смерти своей жены и смеяться над этим совершенно не собирался.        — Делетриус! — собравшись с мыслями, воскликнул я, взмахнув палочкой, и мощный взрыв стёр и привидение, и разнёс на куски и шкаф.        Развернувшись, я посмотрел на Тессу, выглядывавшую из своего укрытия, а она, выпучив глаза, смотрела на обломки шкафа.        — Это был боггарт, Тесса, а не мама. И я его прогнал.        — Кто такой боггарт? — непонимающе спросила она, выбравшись из-за кресла, а я тяжело вздохнул.        — Это вредное привидение, которое принимает вид того, чего ты боишься больше всего. Почему ты…        — Я боюсь того дядю, который приходил ко мне во сне, — всхлипнув, пояснила Тесса и, подбежав ко мне, крепко обняла. — А ты боишься, что мама умрёт, да?        — Да, Тесса, именно этого я и боюсь, — выдохнул я, опасаясь, как бы мне теперь не явилась в кошмарах сцена, которую я увидел две минуты назад. — Но с мамой всё будет хорошо… Как ты здесь оказалась?        — У меня закончились занятия, и мы с Элизой решили поиграть в прятки перед ужином, — виновато ответила она, а я обернулся и заметил в дверях комнаты испуганную няню своей дочери, видимо, она прибежала на крик чуть позже меня. — Я хотела спрятаться в том шкафу, а на меня выскочил… этот… боггарт… прости…        — Ничего страшного, — проговорил я, проведя ладонью по её спине. — Но постарайся всё же играть в прятки в тех комнатах, которые эльфы уже привели в порядок, ладно? И лучше в западном крыле, там точно боггартов нет, а Элиза сможет быстро тебя найти.        — Хорошо, — пообещала Тесса и, напоследок крепко обняв меня, отстранилась и пошла к няне.        Девочки быстро скрылись из виду, даже их шаги затихли в коридоре, а я так и стоял на месте, словно статуя, и смотрел в точку, где лежала беременная «Кейт». Какое же это было всё-таки мерзкое привидение, так правдоподобно разыграть целый спектакль… Никогда не любил боггартов, что в школе, что сейчас.       — Так, а сегодня мы будем изучать боггартов. Кто мне скажет, что это такое?        — Боггарт — это разновидность привидений. Никто не знает, как он выглядит на самом деле, потому что боггарт меняет свою форму в зависимости от того, чего или кого боится стоящий перед ним человек, — проговорил я давно заученный текст, и профессор Доусон внимательно посмотрел на меня.        — Правильно. Десять очков Слизерину благодаря мистеру Реддлу. Может быть, вы тогда и расскажете нам, как с ним бороться?        — Нужно представить что-нибудь смешное и произнести заклинание «Ридикулус», — уверенно ответил я, но преподаватель даже не улыбнулся моему ответу, хотя я был точно уверен в своих словах. Хотя Доусон вообще никому не улыбался, так что я уже и привык к подобной манере общения.        — Да, всё верно. Ещё десять очков Слизерину. Что ж, мистер Реддл, может быть, вы нам и продемонстрируете действие этого заклинания? У меня в сундуке как раз сидит один особо вредный боггарт, только вчера его поймал. Думаю, у такого способного юноши не возникнет с этим проблем.        Безразличный тон Доусона можно было принять за издевательство, но он всегда говорил так со всеми и с преподавателями в том числе, и невольно в голове возникала мысль: «А вдруг его действительно прокляли?» Я оглянулся на остальных, но мои друзья — Абраксас и Гидеон, явно ожидали от меня подвига, а девчонки, особенно Элеонора и Вильгельмина, смотрели на меня с явным воодушевлением. И я встал из-за парты, тем самым подтверждая, что буду самым первым… добровольцем. В конце концов я и так хотел быть самым первым во всём и точно им буду.       — Отлично, — проговорил Доусон и указал рукой на массивный сундук у стены. Я подошёл к нему, остальные встали из-за парт и сгрудились неподалёку, а преподаватель замер в шаге от меня и взмахнул палочкой. — Систем аперио!        Крышка сундука с грохотом открылась, а я замер, совершенно не представляя, что же увижу перед собой. Вдруг из сундука показалась зеленоватая с язвами рука, потом вторая, и наконец на свет вылез труп худой измученной женщины, которая являлась каждую ночь ко мне во сне. За спиной закричали девчонки, все сделали три шага назад от нас, а Доусон негромко сказал:        — Мистер Реддл?        Меня же перекосило. Я резко вдыхал и выдыхал воздух, грудь словно сжали тисками, мне было… страшно. Ведь труп был абсолютно точно настоящим, и он уже подбирался ко мне. Краем глаза я заметил, как Доусон занёс палочку, и тут во мне взыграло чувство гордости. Я не мог допустить, чтобы после этого занятия меня считали трусом, и поэтому глубоко вдохнул и выкрикнул:       — Делетриус!        Яркая вспышка угодила прямо в боггарта, и он… исчез, а сундук с громким хлопком взорвался. Я с опаской повернулся и посмотрел на Доусона, а на его лице, казалось, вот-вот проскочит искреннее удивление.        — Мистер Реддл, вы же знали, что делать… Почему вы не воспользовались тем заклинанием, про которое сами же нам рассказали?        — Потому что я не смог найти ничего смешного в трупе моей матери, сэр, — как можно ровнее ответил я, стараясь не выдавать своего страха окружающим.        — Что ж… — вздохнул Доусон и безучастно посмотрел на щепки сундука, — вы уничтожили боггарта. Совсем. И теперь остальным не удастся попрактиковаться с этим видом привидений…        — Прошу прощения, сэр, — проговорил я и повернулся, чтобы посмотреть на тех, кого я лишил возможности встретиться со своим страхом. Но судя по лицам моих сокурсников, они не очень-то и хотели. — Я могу как-то загладить свою вину?       — Мистер Реддл, в том, что вы решили бороться со своим страхом немного другим способом, чем привыкло большинство волшебников, нет вашей вины, — абсолютно невозмутимо заметил преподаватель, тоже повернувшись лицом к ученикам. — И далеко не всем с первого раза удаётся справиться с боггартом, пусть даже и таким… радикальным методом. Двадцать баллов Слизерину за то, что мистер Реддл мастерски овладел довольно сложным и опасным Уничтожающим заклинанием. А в качестве своеобразного наказания в выходные вы, мистер Реддл, будете искать со мной в закоулках школы нового боггарта, это весьма непростая задача. Вы со мной согласны?       — Да, сэр, — вежливо ответил я и сел за свою парту.       — Значит, с боггартом будем заниматься на следующей неделе, когда мы с мистером Реддлом найдём подходящий экземпляр. А чтобы не было таких неожиданностей, как сегодня, я задаю вам на выходные эссе по этим привидениям, а ещё советую как следует подумать над своими страхами и во что смешное их можно превратить. Всё-таки с ними нужно уметь бороться. А сегодня разберём Красных колпаков. Садитесь, господа и дамы, и берите в руки перья…       Остальные со странной смесью эмоций на лице начали рассаживаться по своим местам, а я решил про себя, что вряд ли рискну на следующей неделе пытаться справиться с боггартом посредством смеха… всё равно не выйдет. Но я хотя бы показал сегодня всем, что точно не трус, и со мной шутить опасно.       Не знаю, сколько я так простоял, задумчиво глядя на щепки платяного шкафа и вспоминая свой третий курс, но звон часов из глубины дома всё же вернул меня в реальность.       — Со страхами нужно бороться, — пробормотал я себе под нос, наконец отвернувшись от обломков. — Как и с работой. Вот с неё и начнём, а в трупах я до сих пор не могу найти ничего смешного… и как остальным это только удаётся?       И я направился к себе в кабинет, из которого вышел в тот день только ради ужина с дочерью, а после до поздней ночи опять просидел взаперти, размышляя над осторожными шагами в развернувшейся партии на мировой карте.

***

      — М-м-м… я сгорела, — в подушку протянула Кейт, когда я сел на кровать, а она, даже не надевая привычной пижамы, скинула с себя полотенце и плюхнулась на живот на покрывало.       — А что, зельем от загара было трудно воспользоваться? Или мой подарок на день рождения так сильно впечатлил тебя, что ты забыла про зелье?.. — ехидно прошептал я, так и пожирая взглядом её формы, действительно заметно покрасневшие.       — Хочешь читать нравоучения — читай их кому-нибудь из своих слуг, а от меня отстань, — проворчала она, даже не повернувшись ко мне, а я, ещё шире улыбнувшись, провёл кончиками пальцев по слишком уж красному участку на лопатке, и Кейт протяжно застонала.       — Нравится? — чуть слышно спросил я, наклонившись к её уху, а сам невербально мухлевал Морозящими чарами, чтобы ожог на коже немного прошёл.       — Ещё как, — выдохнула она, немного выгнув спину, а я и сам загорался от вида обнажённой женщины, по которой буквально сходил с ума последние полгода.       Но мне не хотелось набрасываться на Кейт вот так, сразу, демонстрируя свою капитуляцию. И я, стараясь держать себя в руках, медленно водил пальцами сначала по одной лопатке, потом по другой, затем очень медленно, круг за кругом, спускался всё ниже, даря её обожжённой коже немного прохлады, а сам загорался от каждого движения, от каждого круга, что я проводил по её нежной обгоревшей коже. Кейт чуть вздрагивала, когда я увеличивал силу чар или нажима, но послушно лежала на животе, не шевелясь, и мне даже показалось, что она стала реже делать вдохи, задерживая дыхание каждый раз, когда чувствовала мои пальцы ниже, чем они были до этого.       Это была медленная пытка, причём в первую очередь меня самого. Когда я спустился до белоснежной поясницы и плавно переместился на левую ягодицу, тоже порядочно обгоревшую, то мои мозги буквально расплавились от желания, и я уже не знал, каким чудом держался. Но не успел я сделать и небольшой круг, как Кейт резко повернулась и, привстав, посмотрела мне прямо в глаза.       Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, и тянувшиеся секунды показались мне вечностью. А затем она вдруг резко прижалась ко мне и жадно впилась в губы, отчего я окончательно озверел. И хотелось мне в это мгновение лишь одного — как можно быстрее избавиться от противного костюма на мне, чтобы быть как можно ближе к своей Кейт.       Резко выпрямившись, я осмотрелся по сторонам, тяжело вдыхая воздух, но вторая половина кровати рядом со мной была пуста, а часы на стене застыли на отметке пять тридцать утра.       — Нет, такие воспоминания ещё хуже кошмаров, — пробормотал я сам себе, пытаясь выровнять дыхание. — Значит, надо ещё немного поработать над Усыпляющим зельем…       И, сделав глубокий вдох, я встал с кровати и принялся одеваться, а в груди неприятно ныло от мысли, что там, во сне, мне было настолько безумно хорошо… Настолько, что сейчас было больно. Всё-таки кошмары по сравнению с крохами счастья намного, намного… лучше.