Fais-moi expier ma faute

      Архидьякон день за днём откладывал встречу с Луи де Бомоном, никак не решаясь поговорить с епископом откровенно. Прошла неделя с тех пор, как Эсмеральда перебралась в маленький домик на улице Тиршап, а священник всё никак не мог собраться с духом.       За это время он посетил маленькую чаровницу только дважды: когда принёс ей деньги и чтобы сообщить о благополучном переезде сестры Гудулы. Дух несчастной женщины по-прежнему пребывал в смятении: словно муха в янтаре, она завязла в плену Роландовой башни и собственной утраты, не желая ни вспоминать, ни признавать повзрослевшую Агнессу. Факт многолетнего добровольного заточения, о котором Пакетта прекрасно помнила, каким-то причудливым образом гармонично уживался в её голове с образом потерянного годовалого ребёнка. Такой временной парадокс ничуть не смущал душевнобольную, и она с упрямой уверенностью продолжала утверждать, что её дочери нет ещё и двух годков. Когда же Фролло пытался посчитать вместе с ней, бедняжка легко соглашалась с доводами отца Клода, но, к сожалению, через минуту-другую забывала о сделанных выводах и продолжала гнуть свою линию. Монах уже подумывал о том, не стоит ли позволить ей увидеться с дочерью – быть может, это помогло бы восстановить если не разум, то хотя бы память. Но он боялся, что Гудула просто-напросто набросится на собственное дитя; боялся, что такого потрясения девушка не вынесет. Поэтому он пока не торопился действовать, а только размышлял и наблюдал.       Но вот настал тот день, когда откладывать разговор с епископом долее стало невозможно. Клод не хотел бежать молча, бежать, никого не предупредив, словно преступник, словно вор. Он не знал, что делать, а потому прямо обратиться к де Бомону с просьбой запрета в служении представлялось священнику единственно возможным вариантом. Итак, ранним воскресным вечером, по завершении торжественной литургии по случаю Пятидесятницы, архидьякон направился в епископский дворец с твёрдым намерением выйти оттуда не раньше, чем получит от Луи добро на снятие сана.       - Его Превосходительство отдыхают, - встретил на входе слуга, почтительно кивнув, но явно не намереваясь пускать гостя за порог. – И просили не беспокоить.       - Доложите, что второй викарий просит приватной аудиенции, - надменно бросил Фролло, превозмогая желание развернуться и зайти как-нибудь в другой раз; впрочем, у него ещё оставалась надежда, что епископ всё же не захочет принимать незваного визитёра и назначит другой день.       - Его Высокопреподобие ожидает вас в Малой гостиной. Пройдёмте, - не прошло и пяти минут, как чаяния Клода отложить разговор оказались разбитыми.       Прежде священник бывал в этой части дворца лишь трижды, да и то довольно давно. Он с рассеянным интересом скользил взглядом по украшавшим стены коридора гобеленам, мягко ступая по устилавшей пол ковровой дорожке. Стоило признать, у хозяина этого великолепного жилища был неплохой вкус. Любовь владельца к красоте, изящной роскоши и искусству пронизали здание с пола до потолка. Каждый уголок дворца кричал об амбициях жильца и его ненависти к аскезе, этой добродетельной сестре бедняков.       Малая гостиная оказалась довольно просторным помещением, отделанным несколько лет назад в соответствии со вкусами нового владельца: белоснежные резные двери; украшенный узорчатой золотистой лепниной белый потолок, с которого свисала массивная бронзовая люстра на пару дюжин свечей; стены были обиты бежевой тканью с золотым орнаментом. По обе стороны от той двери, через которую ввели архидьякона, висело два огромных прямоугольных зеркала в позолоченных рамах; в них отражалась пара вывешенных напротив шпалер, расположившихся меж тремя окнами: крайние представляли собой выложенные из кусочков стекла цветные витражи, а центральное – высокие стеклянные двери, прикрытые полупрозрачной шторой и выводившие на узкий каменный балкончик. Присмотревшись, гость разобрал на тёмно-зелёном фоне полотна мильфлёр ¹ юную деву в охотничьем костюме, на предплечье которой сидел чуть склонивший набок голову сокол; второй гобелен изображал только птицу, сжимавшую в когтях трепещущую, раненую цаплю.       По левую руку от входа разевал громаду огненной пасти тёмный камин. Над порталом мастерски выполненный гипсовый горельеф повествовал о благословении Людовика Святого папой римским Иннокентием IV на Седьмой крестовый поход.       - Проходите, Клод, - развалившийся на широком травяно-изумрудном диване Луи кивнул на точно такой же, стоящий напротив.       Нерешительно ступив на узорчатый багряно-золотистый ковёр, архидьякон быстро коснулся губами протянутого епископского кольца и присел на край восхитительно-мягкой софы. На низком столике, по углам которого на некотором расстоянии расположились обитые пурпурным в белую клетку бархатом кресла, уже стояли наполненные кроваво-карминным вином бокалы богемского стекла.       - Судя по выражению вашего лица, вас привела ко мне очередная сумасбродная затея, - беззлобно заметил де Бомон. Потянувшись, он отпил из кубка, блаженно прищурился и выжидательно уставился на собеседника.       - Монсеньор, - священник нервно сжал руки в замок, - я хочу сложить с себя сан.       - Что?! – бокал грохнул о стол; стекло жалобно звякнуло, вино выплеснулось на столешницу красного дерева. – Я думал, вы уже ничем не сможете меня удивить, мэтр! Досадно, что я ошибся. Надеюсь, вы понимаете, что это невозможно?       - Понимаю, - кивнул Фролло, не отводя взгляда. – И всё-таки вынужден повторить свою просьбу.       - Да вы в своём уме?! – взорвался епископ. – Вы, архидьякон Жозасский, мой викарий, просите лишить вас сана! Очевидно, вы также предлагаете вас расстричь?       - Да, - бесстрастно кивнул монах; его начала колотить мелкая нервная дрожь.       - Это невозможно, - повторил Луи де Бомон де ла Форе. – И думать забудьте.       - В таком случае я вынужден буду исчезнуть из обители по-английски, - тихо, но твёрдо произнёс визитёр.       - Да уж лучше так! Пожалуйста, позорьте своё имя, дожидайтесь отлучения!.. Но я не потерплю скандала, вы меня слышите?! Санская митрополия и моё имя не должны пострадать, ясно вам? Иначе… Клод, не вынуждайте меня брать грех на душу. Откажитесь от своей глупой затеи.       - Не могу. Простите, Ваше Высокопреподобие, но не позже, чем через месяц, я покину Францию, с вашего позволения или без него.       Епископ раздражённо вздохнул и поморщился, как от зубной боли.       - Хорошо, мэтр. Выпейте. Чувствую, разговор нас ждёт долгий… Устраивайтесь поудобнее, я распоряжусь насчёт закуски.       - Ваше Превосходительство, я…       - Не спорьте! Не спорьте, или я сей же час объявлю вас помешанным – что, к слову, весьма похоже на правду – и велю сопроводить в Сен-Жерменское аббатство, где вы и проведёте в заточении и благочестивых молитвах остаток жизни!..       Гневно выкрикнув последнюю угрозу, епископ покинул комнату, с силой грохнув дверьми. Оставшись в одиночестве, Фролло подрагивающими от напряжения руками вцепился в бокал и залпом выпил половину; несколько капель красного вина багряными искрами оросили чёрное одеяние и расплылись неаккуратными тёмными пятнами. Проклятье!.. Не нужно было заводить этот разговор! Надо было бежать, не говоря ни слова, бежать ночью, никому ничего не объясняя и не сообщая! И дураку было понятно, что ему никогда не позволят сложить сан!..       Священник ни на секунду не сомневался, что Луи не замедлит исполнить свою угрозу, если на кону будет стоять честь епархии. И тогда – тогда можно навсегда забыть о науке, о брате; распрощаться с мечтами об Эсмеральде… Либо выкинуть из головы сумасбродную затею, спокойно дождаться смерти старого короля и добиться у регента, кто бы им ни стал, полной отмены приговора. Тогда девушка сможет вернуться во Францию. Но захочет ли?.. А вдруг она к тому времени давно выйдет замуж за какого-нибудь пройдоху-итальянца?! Нет-нет, невозможно! Это ловушка. Ловушка, из которой нет выхода. Мужчина понуро склонил голову и даже не заметил, когда вернулся его сюзерен.       - Ну-ну, Клод! – донёсся голос де Бомона. – Не стоит так отчаиваться. Сейчас нам подадут прекрасный, вызревший бри, прибывший аж из Иль-де-Франс, острые колбаски по-бургундски и свежие малосольные огурчики. А в шкафчике найдётся ещё пара бутылок восхитительного пикардийского, и одно это должно уже вывести вас из сумрачного настроения.       С трудом оторвав от ладоней потяжелевшую голову, монах посмотрел на, казалось, вполне успокоившегося и повеселевшего Луи.       - Ну же, мэтр, придите в себя! – ободрил тот. – Давайте сделаем так: я изложу вам достоверно известные мне факты и свои предположения по этому поводу. А вы доскажете то, о чём мне неизвестно. И потом мы вместе подумаем, как решить вашу проблему без ущерба для окружающих, в частности, для меня. Повторяю: мне не нужен скандал, всё должно быть в рамках приличий. Давайте только договоримся сразу, что вы оставите мысли выкручиваться и найдёте в себе силы поговорить со мной откровенно. Представьте, что вы на исповеди, Клод. Впрочем, почему представьте?.. Если желаете, можете и исповедаться, я не против… Так вот, я начинаю, а вы поправляйте, если я в чём-то ошибусь.       Полтора года назад в Париже появилась известная цыганка, которая смутила ваш покой. В надежде избежать дьявольских силков, вы выпросили у меня запрет на появление египтянок на Соборной площади и взъелись на всё их племя в целом и маленькую плясунью в частности. Но негодница продолжала выступать на площади, несмотря на запрет, и тогда вам на ум пришла мысль погубить её. Случай помог вам: уж не знаю, как вы оказались в тот вечер на мосту Сен-Мишель, но, так или иначе, вы едва не прикончили капитана Феба, а вину спихнули на девчонку. Итак, у вас появился замечательный, беспроигрышный план, как погубить бедную девушку и вернуть себе покой.       В это время в дверь постучали, и слуга внёс поднос с закусками. Епископ воспользовался паузой, чтобы подлить в оба кубка вина, а, когда за лакеем закрылась дверь, продолжил:       - На тот момент вы ещё принимали участие в судебных заседаниях и, надо понимать, внесли свой личный посильный вклад в утверждение смертного приговора… Да вы не стесняйтесь, закусывайте. Вино не разбавлено, может быстро ударить в голову.       - Я тогда не хотел уже её смерти, - глухо проговорил священник, отводя взгляд и глядя в жерло камина, где тлели чёрно-серые головёшки. – Когда Эсмеральду пытали, я избороздил свою грудь кинжалом и едва не пронзил сердце. Я не хотел её смерти, но я жаждал, мечтал, что каким-нибудь образом прихотью судьбы она окажется в моей власти… Увы, это я оказался во власти её чар; суд же отправил несчастную в лапы этого зверя Тортерю, а потом бросил в каменную клеть, куда не проникает ни единого луча света!.. Чтобы позже отправить на виселицу.       - Да, тут-то и пришёл бы конец вашим страданиям, но вмешался звонарь, - продолжил де Бомон, с аппетитом откусывая кусочек холодной колбаски. – Тогда-то вы и заперлись в своей келье, не в силах совладать с собственными страстями. Но, очевидно, проиграли этот неравный бой, следствием чего явилось исчезновение пресловутой цыганки из собора. Кстати, вы могли бы спрятать маленькую колдунью понадёжнее: знали ведь, что её дожидается виселица.       - Я укрыл её надёжно, - тихо сказал Фролло. – Во всяком случае, этот дурак Шатопер никогда не сыскал бы девушку; но ему помог мой брат. Не из злобы – она сама просила его; мальчишка думал, что помогает ей.       - Помогает?.. Стало быть, плясунья ушла с вами не по своей воле?       - Я… - архидьякон замешкался, собираясь с духом. – Я вынудил её. Сама она ни за что не пошла бы: она любила этого болвана-офицера!.. Я же был её худшим кошмаром; она даже пыталась заколоть меня, но не смогла – бедная, добрая девочка. Я надеялся, что она привыкнет ко мне, подпустит однажды к себе… В тот вечер, когда проклятый капитан вломился к вам, парой часов ранее я застал его в моём убежище, в объятиях той, на чью любовь не переставал надеяться… Я увидел подонка в её постели!..       - Да, а господин Шатопер оказался не столь уж откровенным… - задумчиво произнёс Луи, отхлёбывая из бокала. – Он умолчал о своём маленьком приключении. Выходит, вы так и остались ни с чем?.. Неприятная ситуация, не спорю. Но кого из нас не отвергала хоть раз в жизни хорошенькая женщина! Очевидно, вы решили так же, потому что до самого последнего времени вели себя вполне благоразумно. Кстати, а сестра Гудула имеет отношение ко всей этой истории? Я слышал, на днях вы пристроили её в монастырь Христовых невест, но у вретишницы, кажется, повредился рассудок. Это правда?       - Да. И виной всему – всё тот же Шатопер, гореть ему в преисподней! По его приказу не далее как неделю назад Эсмеральду снова схватили; в ходе ареста затворницу ударили по голове, да и новое несчастье, надо полагать, сказалось сильнее удара физического. Сестра Гудула, как вы знаете, нашла убежище в Роландовой башне после того, как её дочь украли цыгане. Трудно в это поверить, но её утраченным ребёнком оказалась Эсмеральда.       - Вот так фокус! – епископ не сдержал удивлённого смешка. – Кажется, не так давно вы рассказывали мне эту историю, только в сильно искажённом виде. Может, теперь поведаете правду?       - Я лишь не назвал имени девушки и слегка исказил подробности, но суть осталась неизменной. Цыганка носила на шее точно такой же детский башмачок, что хранила вместо реликвии её мать. Когда я дознался до истины, я вернул матери её дитя. Но прежде… прежде я пал. Я нарушил данный Господу обет. Я познал женщину и, клянусь, не раскаиваюсь в этом ни на минуту!.. Ради этой женщины я готов сойти в ад. Потому что рядом с ней я познал небо.       - Так вы, стало быть, хотите сложить сан, чтобы жениться на бродяжке?! Ладно, положим, она, как выяснилось, вполне себе француженка и даже католичка. Но не из хорошей семьи, неизвестно от кого нагулянная бывшей содержанкой, взращенная цыганами! Клод, пожалейте же собственное имя, не совершайте глупости!.. Никто не запрещает вам поселить девчонку в какой-нибудь славной квартирке на окраине Парижа и навещать её хоть трижды в неделю, желательно – инкогнито. Вы ведь, кажется, выпросили для неё помилование? Значит, она может свободно гулять по столичным улочкам и не бояться ареста. Послушайте, не выдумывайте колесо: всё давно придумано до вас. Если уж на то пошло, то и я время от времени посещаю одну премилую вдовушку, что никак не мешает мне оставаться епископом парижским. Не вижу ни одной причины отрекаться от должности, складывать сан и навлекать позор на всю епархию.       - Я прошу расстричь меня не ради женитьбы; да Эсмеральда никогда и не согласиться выйти за меня, если уж на то пошло. Но я должен покинуть Францию, и я не уверен, что смогу вернуться.       - Да зачем же, чёрт побери?! – выругался Луи.       - Людовик подписал грамоту о помиловании, это верно. Но с условием.       - Король заменил казнь изгнанием? – догадался де Бомон. – И вы собираетесь поехать вслед за вашей зазнобой. Проклятье!.. Вы это точно решили?       - Совершенно, - твёрдо кивнул собеседник.       - Ну что ж… - епископ надолго задумался. – Хорошо. Вам придётся оставить должность – что верно, то верно. Но я не позволю вам назваться расстригой.       - Ваше Высокопреподобие!..       - Помолчите, мэтр! И послушайте. Я предлагаю вам один-единственный вариант. Если он вас не устроит, милости прошу в аббатство Сен-Жермен!.. Но вот как можно обставить это дело. Вы ведь встречались с Франциском Паолинским, когда гостили в Туре?       - Да. Монсеньор, этот человек и впрямь святой.       - Отлично! Вот так всем и говорите. Твердите на каждом шагу, как заведённый! Что, вдохновлённый отшельническим подвигом святого человека, вы решили совершить паломничество в Италию и лично посетить основанные Франциском общины. А когда покинете Францию, отправляйтесь на все четыре стороны и зовитесь, как хотите – лишь бы никто не узнал вас. Так, архидьякон Жозасский отправится совершать подвиг во имя Христа, Клод Фролло сгинет где-нибудь по пути, чтобы воскреснуть, подобно Иисусу, в новом обличьи, и доброе имя митрополии Санса не будет запятнано недостойным скандалом. Напротив, вы станете примером добродетели и самоотречения: не каждый день братья раскидываются высокими должностями, чтобы посвятить себя отшельничеству и смиренным молитвам. Согласитесь, что мой план гораздо лучше вашего: во-первых, мы избежим судебной волокиты и спасём ваше доброе имя; во-вторых, когда ваша страсть иссякнет, вы сможете спокойно вернуться во Францию, ничуть не потеряв в авторитете; в-третьих, ваши владения останутся при вас, либо же вы можете передать их в управление младшему брату. Так или иначе, вы ничего не теряете, как и я. Ну, согласны вы на такой вариант?       Фролло задумался. Предложение де Бомона было хорошо по многим соображениям, но, главным образом, потому, что, действительно, давало шанс на возвращение. А священнику очень хотелось бы иметь такую возможность, ведь здесь, в столице Франции, оставалась мать Эсмеральды, и девушке наверняка захочется встретиться с ней, как только появится такая возможность. Да и самому Клоду становилось нестерпимо грустно при мысли, что придётся навсегда покинуть Париж, распрощаться с проказником Жеаном, расстаться с горячо любимым собором со всеми его тайнами и мрачными секретами, с башенной келейкой, в которой остаются книги, рукописи, алхимические субстанции – полтора десятка лет упорных трудов.       - Ваше Превосходительство предлагает выход, который устраивает меня по всем пунктам, - поразмыслив, ответил архидьякон. – Я не знаю, как благодарить вас…       - Я знаю. Подготовьте себе достойного преемника, прежде чем отправляться в свадебное путешествие. Кого-то, кто мог бы исполнять ваши обязанности так хорошо, чтобы я не заметил вашего исчезновения, мэтр. Вот всё, о чём я прошу вас напоследок.       - На это потребуется время… Впрочем… Вы ничего не имеете против кандидатуры Жана Гроссе?       - Этого тихого юноши?.. Да ведь ему, кажется, не так давно исполнилось двадцать три! Вы уверены, что он справится?       - Ручаюсь, что до конца июня он будет знать об управлении приходами всё, что знаю я. Мэтр Жан молод, это правда. Но он умён, образован и честен. Этот мальчик трудолюбив, и со временем он станет для вас незаменимой правой рукой.       - Что ж, если вы так говорите… Хорошо, пусть будет Гроссе. Так когда вы планируете покинуть нас?       - Хотел в начале лета; но теперь мне потребуется время, чтобы обучить Жана, и всё-таки... Не позднее июля. Нам нужно пересечь границу Франции до Преображения.       - Отправитесь на юг?       - Да, на юго-восток. Для начала, думаю, в Савойю, а там посмотрим.       - Отлично. Только прошу вас, мэтр, не забывайте о нашей легенде! Никто не должен видеть вас вместе с цыганкой. Вообще, лучше всего вам покинуть город по отдельности, в разное время, и встретиться где-нибудь в Осере.       - Да. Да, вы правы. Так я и сделаю. Ещё раз спасибо вам, монсеньор.       - Ох, Клод, боюсь, я оказываю вам плохую услугу. Сомневаюсь, что вся эта история доведёт вас до добра… Впрочем, не мне вас учить: это ваша жизнь, так что сами с ней разбирайтесь и решайте, пускать её под откос или нет. Единственное, о чём я беспокоюсь, так это чтобы о ваших похождениях не стало известно всему свету. В остальном – Господь с вами, делайте, что хотите. Мало надежды, что до июля вы образумитесь, но я всё же настоятельно прошу вас ещё раз обдумать своё положение и принять верное решение.       - Непременно, Ваше Высокопреподобие, - священник поднялся. – До июля я в вашем полном распоряжении, и с завтрашнего же дня начну знакомить брата Жана с премудростями сверки присланных отчётов и приходских книг. Думаю, мы даже успеем посетить несколько церквей в предместьях…       - Хорошо-хорошо, занимайтесь, мэтр. А я не перестану надеяться, что вы выбросите из головы свою глупую затею. Но на всякий случай поведаю по секрету паре человек, что вы вознамерились совершить паломничество.       - Вкупе с моими хлопотами по передаче должности слух разлетится в мгновение ока, - кивнул архидьякон. Ещё до конца весны весь клир будет в курсе моего отъезда.       - И мы легко сможем избежать в будущем неудобных вопросов, - закончил Луи де Бомон де ла Форе. – Отлично, Клод! И всё же жаль, что вы уезжаете. Кажется, мне будет не хватать вашего острого ума и хмурой физиономии. Но не упекать же вас, в самом деле, в Сен-Жермене в награду за верную службу. Итак, я не прощаюсь. Доброй ночи, мэтр!       - До свидания, Ваше Превосходительство!       И, ободрённый этой беседой, Фролло поспешил в монастырь: нужно было собрать и подготовить все старые документы, отчёты, бумаги, чтобы завтра же приступить к обучению будущего второго викария.