Мое Аутодафе

      С теми, кто был захвачен, Фролло будет разбираться потом, а сейчас он уносит бессознательную Медею на руках в карету и зовет юнца за собой. Как-никак, судья дал слово дать ему и его бабушке защиту и свое слово он держал. Отсылать Родику он не стал, увёз вместе с девушкой в своё поместье, слугам дал распоряжение выделить мальчишке временно комнатку в крыле для прислуги, пусть отдохнет пока.       Сам же Клод поспешно унёс Медею наверх, в её комнату, сходил к себе за всеми необходимыми препаратами. В комнату девушки быстро принесли воду, после чего удалились, поскольку явно было заметно, что хозяину под горячую руку лучше не попадаться. Судья сам омывает девушку осторожно, вернее обтирает её тело мокрыми полотенцами, обходя место ожога, а его осторожно обрабатывает, время от времени меняясь в лице и стискивая зубы от злости - над девчонкой поиздевались достаточно, чтобы это всё не прошло бесследно, не только для её тела, но и для её памяти. Фролло тяжело вздохнул, когда закончил со всеми ранами на теле, место ожога обработал особенно тщательно и наложив повязку, перевязал так, чтобы она не сползла. Спустя некоторое время Фролло разбавил в стакане с водой лекарство, поставил его у кровати и остался ждать "перелома", когда Медея придет в себя, накрыв её наготу одеялом, оставив снаружи только перебинтованное плечо. - Ну же, девочка, ты достаточно сильная, чтобы принять смерть вместо того, чтобы отдать себя. Теперь тебе хватит сил, чтобы её одолеть, - негромко, но твердо произнес Фролло, садясь в кресло у кровати Медеи, наливая себе стакан воды и разбавляя туда лекарство. И он снова думал об Эсмеральде, вернее о том, что упустил эту дерзкую цыганку и та лишь хохотала, скрываясь из его виду. А потом судья перевел взгляд на рыжую девушку, несмотря на все красивую и...неожиданно родную. И снова не пожалел о выборе.       Родика едет в карете с Судьей и по лицу юноши видно, что он искренне переживает за лежащую в его руках Медею. Ведь эта девушка сделала для них много хорошего. И кто знает, чтобы было если бы сам парень не оказался бы в нужное время в нужном месте...       Тьма окутывала со всех сторон. В ней было тяжело. Она словно вязкое желе - мешала двигаться. Но что - то подсказывало что сейчас не её время. Не её час погрязнуть в этой Тьме. Ведь есть ради чего жить. В её мысли плывущие по течению внезапно хлынул тихий голос Фролло. Вспомнились его сильные руки, его черные глаза, его ласка. Вот он, тот, ради кого ей стоит жить. Ведь она его любит. С губ девушки вырвался беззвучный вздох. Еле приоткрыв глаза, она попыталась сфокусировать взгляд хоть на чем - то. Плавно размытые предметы обретали свой четкий силуэт и форму. С трудом повернув голову, Меди увидела Клода. Попыталась приподняться, но вскрикнула от боли в левом плече и рухнула на перины. И запоздало сообразила, что она слышала шуршание постели, треск дров в камине, но не собственный голос. Пот появился на висках, глаза распахнулись от испуга. Девушка часто дышала. Слезы полились из глаз. Она попробовала позвать Судью, но опять не услышала своего голоса. Свернувшись клубочком, уткнувшись лбом в свои колени, девушка разрыдалась. Все так же беззвучно. Плечи её тряслись.       - Тихо, лежи, не вставай, - Фролло тут же оказывается рядом, поднявшись с кресла, когда девушка приходит в себя и открывает глаза. Она явно пытается что-то сказать, но почему-то нет даже шепота. Вероятней всего, это последствия стресса и сорванного голоса, потребуется время, чтоб он восстановился, а организм и сознание оправились после пережитого кошмара. - Пей, - судья подносит к губам девушки стакан с растворенным в воде лекарством, едва ли не по капле пытается влить его в приоткрытый рот, часть все равно стекает мимо. Клод только вздыхает и осторожно укладывает голову Медеи, которую придерживал, пока поил, обратно на подушку. На глазах девушки выступили слезы и покатились по щекам, Фролло аккуратно вытер их со щек полотенцем, но они продолжали катиться и катиться. - Все позади, теперь ты дома. Тебе нужно просто как следует отдохнуть, - голос судьи звучит тихо, бархатисто, он старается не напугать девушку слишком громкими звуками или резкими жестами. Но она все равно сворачивается клубочком, отвернувшись от него и беззвучно разрыдалась, оставив Фролло совершенно обескураженным и даже растерянным. Лекарства, что были у него, что должны были немного успокоить, на Медею будто бы вовсе не действовали. Он молча поднялся, выглянув в коридор и кликнул одного из слуг, велев позвать Родику.       Знахарство, малоизвестные травы, ранее он не особо доверял этому, будучи сам медиком, у него не было надобности обращаться к знахарям, но сейчас он просто не знал, что еще делать, его лекарства были бессильны.       А была проблема в том, что любые седативные на нее не действуют. Ни лекарства, ни порошки. Ни микстуры. От лекарств, что дал ей Фролло только разболелась голова. Тонкие пальчики скользнули в рыжие волосы. Области затылка и висков пронзала боль. А ещё, она знала, что потом, когда окончательно придет в себя то не минет и гнев Клода. Ведь она виновата в том, что ушла ночью без спросу, доверившись другу, который в свою очередь оказался предателем. И Судья будет целиком прав. Но сейчас ей больно и плохо. Так что подушка пущенная в сердцах правой рукой, слабо шлёпнулась на середине комнаты. Родика, взглянувший с беспокойством, подбежал к Судье и поклонился. Искоса цыганенок поглядел на Меди и ободряюще улыбнулся. Девушка лишь кивнула. - Вы меня хотели видеть, Мессир?       Вот только Фролло не мог знать, что никаких седативные не действуют на Медею, ранее не случалось ничего такого, чтобы приходилось успокаивать девушку. А просто обезболивающих было недостаточно, поскольку пока девушка не успокоится, они так же на нее не подействуют. Все замкнулось в круг и как не неприятно и не тяжело было это признавать, Фролло был практически бессилен в этой ситуации. Разумеется, отчитывать Медею за её поступок, который привел в такому, он не собирался, по крайней мере, пока она не поправится, да и каков толк говорить, если она итак уже все поняла сама и всё страшное уже свершилось, а самое страшное и непоправимое, миновало. Клод едва успевает увернуться от подушки, которая пролетает мимо и мягко шлепается на пол. Он лишь качает головой, но понимает, что Медея свои действия просто не может контролировать толком.       И вот в его комнату после стука и разрешения войти входила Родика, поклонившись и обращаясь к судье. - Да, - он подтягивает одеяло на девушку, ведь под ним та обнажена и отходит в сторону, к юноше. - Её не берут все известные мне лекарства. Насколько я помню, твоя бабка знахарка. Возможно, у нее найдутся нужные травы, чтобы успокоить девушку. Пока она не успокоится, её боль не пройдет.       - Конечно. Бабушка многое знает. Если возможно, я приведу её сюда немедленно. Родика дождался дозволения на это и выбежал из комнаты. Медея же все это время лежала в постели не в силах ни заснуть, ни унять свою молчаливую истерику. Воспоминания о произошедшем вновь вливаются в её мозг, заставляя все прокручивать в памяти. Позор. Клеймо. Её последние слова. И сильные руки, далёкий голос. Принадлежащий вне сомнений - Судье.       Спустя некоторое количество времени Родика вновь возник на пороге. А за ним - всколокоченная старушка. Крепкая. В черных волосах её была заметна седина. Она куталась в чистую цыганскую шаль с маками. Да и юбка - готья на ней тоже была чистой. И носила цыганка простые башмаки в холодную пору. - Вечера господину Судье, познакомимся мы потом. Сейчас же, есть более весомая причина моего прихода сюда. Медея, увидев Замбилу вздохнула с неким облегчением. - Так, а ты чего рот раззинул? Цыганка поправила одеяло сползшее с плеча девушки, сердито нависая над внуком. - Чего смотришь куда не надобно. Не твоя это девочка - чужая. Своя будет - хоть сутками смотри. А сейчас марш мне за кувшином с горячей водой, ишь ты. Справжний ром, а на чужую девочку смотрит! Я тебе дам лозой по ниже спины! - Не надо! Я уже ушел! Испугавшись перспективы из справжнего рома стать не справжним (не настоящим), цыганенок убрался прочь. Бабушку, видимо, он боялся больше чем Судью Фролло. Принесши кувшин с горячей водой, парнишка смылся из комнаты. Женщина же принялась за дело. Она осмотрела девушку и к слову, Меди это позволила. Затем, цыганка заварила отвар на маковом молоке. А ещё она осмотрела шею и горло девушки, что - то бормотал себе под нос. - Ничего страшного в этом нет. Голос пропал у тебя от стресса. В течении пары недель он вернётся. А сейчас, выпей и поспи. Тебе нужно отдохнуть и боль пройдет.       Меди выпила маковый отвар и цыганка обняла её, укутала в свою шаль, поглаживая по волосам. Замбила разговаривала с ней ласково, убаюкивая. И наконец, девушка заснула, чувствуя себя полностью защищённой. - Тут не лекарства для тела только надобны. Но для души. Ласка, нежность. У нее болезнь душевная. А когда она болеет душой, тело ломается. Родика все рассказал о том, что произошло на площади. Она тебя как - то назвала, господин. Скажи как? Вспомни.       Он отпустил юношу, но прежде, велел сопровождать его и послать его вместе с легкой телегой, запряженной шустрой лошадью. Обычно на этой телеге возили продукты в дом судьи, а сейчас так будет быстрее добраться до нужного места и привезти пожилую женщину, дабы не заставлять её идти пешком. К тому же, помощь девушке нужна была как можно скорее. Дожидаясь их, Фролло сидел на краю постели Медеи, положил руку на ее лоб. Самому ему почему-то не пришло в голову, что девушке нужны не столько лекарства, сколько близкое тепло, забота, нежность.       Спустя время слуги впустили в дом пожилую цыганку вместе с юношей, а минутой позже те уже оказалась в покоях Медеи. Фролло кивнул уважительно женщине в знак приветствия и поднялся с кровати, уступая место ей. Он был сдержан и хмур, как всегда, однако он как раз не уловил взгляд юного цыгана в сторону Медеи, только когда тот получил нагоняй от бабки, и судья заметил, но Родике не влетело, Фролло только чуть заметно усмехнулся. - Где кухня помнишь? Скажешь, мое распоряжение дать тебе все необходимое, - обратился он к юноше и вот тот ускользнул из комнаты. "Не твоя девочка - чужая." Эти слова эхом вдруг прозвучали в его сознании. Чужая. Чья? Его? Как ни странно, но только сейчас судья всерьез задумался о том, что Медея действительно его женщина и он не желал бы делить её ни кем иным. Конечно, если девушка однажды влюбится и пожелает замуж за другого, возможно, ему придется её отпустить. А быть может нет, быть может она должна остаться только его женщиной.       Все эти мысли скользят в его голове, а в то же время он внимательно смотрит, что делает цыганка и удивляется тому, как Медея сначала не сопротивляется, а потом сама начинает тянуться к ласке, как дитя к теплу матери. От воспоминаний о том, что случилось на площади он, суровый судья, который видел всякое, чуть поморщился и внутренне вздрогнул, а внешне повел плечами. - То, что произошло там не должно вспоминаться, - он, разумеется, имел ввиду все случившееся, но после вопроса цыганки Фролло вдруг задумывается почти на минуту, перебирая в памяти и вдруг негромко, медленно произносит: - Назвала... Stăpân meu.* И сам себе поражается, тут же находя в памяти, что значили эти слова, в тот момент он почему-то не акцентировал на них внимание, а они так много значили.       - Stăpân meu, значит... А знаешь ли ты, что это значит? Не просто перевод слов. А смысл их. Замбила по - доброму усмехнулась, поправляя шаль на груди девушки. Медея была совсем беззащитной сейчас. Нежная, уязвимая во сне. И в жизни. - У неё нет родных здесь, так - то. Полгода одной без семьи. Это тяжело. Ты, господин, дал ей многое. И такая девушка не скажет подобные слова просто так. Мне кажется, любит она тебя. Причем давно. Только это грызет её изнутри, сказать не может потому как боится. Stăpân meu* - мой Хозяин (рум). Часто такое выражение используется в румынских песнях о любви как передача более глубоких чувств к мужчине. Для женщин - Stăpână - хозяйка. В жизни может иметь буквальное и переносное значение.       Слова пожилой цыганки заставляют Фролло на многое взглянуть иначе, посмотреть с иной позиции на то, как назвала его Медея. Не просто с точки зрения перевода, а с точки зрения чувств и эмоций. И по мере того, что говорила Замбила, судья все яснее и яснее, кусочек за кусочком складывал более ясную картину. Эти взгляды, которые порой он замечал, но не предавал им значения, как часто Медея старалась просто быть рядом с ним, даже если для неё не было никаких поручений, и конечно, как искренне и страстно она отдавалась ему ночами. А все оказалось гораздо проще, чем он думал, но в то же время и намного сложнее. Девушка полюбила его, вот таким, каков он есть. Возможно ли это, чтобы кто-то смог искренне его полюбить, со всеми недостатками и достоинствами? - Мне известно, что значит быть без семьи долгое время и я могу понять её, сердце у меня не каменное, как некоторые полагают, - Фролло перевел взгляд на спящую Медею. - Но о своих чувствах, если таковые есть, стоит говорить напрямую, - мужчина чуть поморщился и потер виски, которые опять так ни кстати начало ломить. - Уже поздно. Я выделил Родике комнату, можете оставаться там вместе, кровати там две. Сменную ночную одежду слуги Вам дадут, где купальня тоже покажут, - Клод намеренно перевел тему и дал цыганке понять, что желает остаться с девушкой наедине. И с большим внутренним нетерпением дожидался, пока это произойдет. Лишь когда цыганка вышла, а в коридоре её тут же встретил внук, Фролло несколько раз прошелся туда-обратно по комнате, а затем аккуратно снял обувь и пристроился на краю постели девушки.       Сейчас он был одет в обычную, хотя и дорогую одежду, после визита во Двор он не переодевался в иное. Теплая рука коснулась щеки Медеи, тонкие пальцы убрали медную прядку со лба и губы Фролло коснулись его. Для него были позабыты проявления нежности и заботы, тех самых, обычный, которые свойственны почти для всех людей, а сейчас он постепенно вспоминал, каково это, дарить нежность и тепло, всё то, что так нужно было израненной душе Медеи. - Любишь, значит, - он едва слышно, но как-то по-доброму усмехнулся. Ведь он в самом деле этого не замечал, а девушка ни разу не попыталась сказать об этом. - И ни разу не пыталась признаться. Судья не рассчитывал на ответ, потому как девушка спала и вряд ли вообще его слышала. Но он был до сих пор потрясен, да и поверить в любовь для него было действительно непросто.       Замбила кивнула. По тону мужчины ясно можно было понять, что до него наконец - то дошло. Простая истина, но какая. - Ты прав, господин. Внук мой непутёвый заждался меня небось. Маковый отвар ещё остался. Коли надо будет её снова уложить спать, просто разогрей и дай выпить. Спокойно ночи. Замбила коротко заменила к двери и прямо перед ней обернулась. - Шаль мою пусть себе оставит. Подарок это ей. Да не вздумайте её когда - то выбросить или сжечь. Беда в дом войдёт. Дверь не слышно отворилась и юркая цыганская бабушка исчезла. Обнаружив за дверью внука, пожурила за подслушивание и все же дала пару пинков в назидание.       Медея же спала крепким сном. Однако и через него ей чудились прикосновения рук и поцелуй в лоб. От этого девушка вздохнула беззвучно и ещё больше погрузилась в сон. Говорят, он исцеляет.

***

       Проснулась Медея уже только на следующее утро. В горле пересохло, язык превратился в кусок пенопласта и прилип к небу. В добавок, боли под повязкой давали о себе знать. Примочку надобно было сменить ещё раз. Правой рукой девушка протёрла глаза, обнаружила у себя цыганскую шаль и обрадовалась этому. В комнату лился солнечный свет через высокие окна. Кто - то явно расшторил их. Камин здорово натопил комнату, но утренняя прохлада давала о себе знать. Плотнее закутавшись в шаль одной рукой насколько ей это удалось, девушка попыталась дотянуться до стакана с водой. Но получалось не очень.       Фролло только кивает в ответ, бросая взгляд на шаль, в которую куталась девушка. Он не был суеверен и в подобные предостережения не верил, однако с уважением относился к подаркам, к тому же то был не ему подарок, а Медее и только ей решать, что с этим подарком делать.       Всю ночь он провел рядом с девушкой, лишь иногда впадая в дрёму, когда не было сил бороться со сном, остальное время Фролло следил за тем, чтобы девушке не стало хуже. А утром он осторожно поднялся с постели, стараясь не разбудить, раздвинул шторы и приоткрыл окно, впуская в комнату свежий прохладный воздух и солнечный свет. Клод никуда не уходил, вернее он перенес некоторые папки с бумагами сюда, усевшись за стол девушки, пока та еще спала, но стоило той проснуться, отложил дела и поднялся из-за стола. Он перехватил мягко её руку, когда Медея попыталась дотянуться до стакана с водой. - Осторожно. Ничего не будет хорошего, если ты упадешь с кровати, - предупредил судья, но не тем привычным тоном, а совсем иным, более тихим и спокойным, приятным и располагающим. Он сам взял стакан и поднес его к губам девушки, принявшись осторожно её поить, по глоточку. - Не спеши. Прополощи рот сначала, потом глотай, - Клод наблюдал за Медеей с какой-то отеческой теплотой, но за этими отеческими чувствами стояли совсем другие, более глубокие, он все же видел в ней не капризную девчонку, что делает все назло родителю, а молодую женщину и его тянуло к ней, как к женщине, но не дочери или младшей сестре. - Допивай, но не торопись. И сменим тебе повязку, в старой уже не действует мазь.       Когда руку перехватили, девушка вздрогнула. На рефлексах. После того, что произошло любые прикосновения её пугали. Тревожили. Однако, голос Клода был тихий, спокойный. Меди смотрела на него слегка настороженно. Но быстро поняла, что ей ничего не грозит. Ругать её не будут. Как осторожная кошка, девушка приникла к стакану и стала пить маленькими глоточками. Она смотрела на него и успокаивалась. Медея чувствовала от него совсем иные эмоции. Заботу и нежность. И что - то ещё... Более глубокое... "Неужели? Он тоже?..." Допив, рыжеволосая кивнула. Сердце её билось сильнее. В желудке заурчало. Щеки девушки покраснели.       - Сейчас как раз должны принести завтрак. Я велел подать прямо сюда, - Фролло и сам еще не завтракал, ведь он практически не отлучался из комнаты Медеи, дабы не оставлять её одну надолго. Даже вот самые важные дела перенес сюда, а на кресле в углу девушка могла увидеть аккуратно сложенную его ночную рубашку, её он тоже перенес сюда.       Конечно, он видел как девушка реагирует на каждый жест, действие, сейчас её пугало буквально все и успокаивалась она медленно, да смотрела настороженно. Но ругать её Клод действительно не собирался, как и лишний раз напоминать о случившемся, сейчас самым важным было здоровье девушки, его надо было восстановить. Он отставляет стакан и отходит в сторону - в комнате Медеи тоже был звонок для вызова слуг. Он пару раз дернул за него, чтобы поторопились с завтраком. И вот как только слуги принесли на подносе отдельно завтрак для судьи и отдельно свежий суп и теплое молоко для Меди, а потом быстро покинули комнату, Клод сам взял тарелку с теплым супом и подсел на край постели, держа в руках ложку. - И нечего смущаться. Одной рукой тебе будет трудно, не тревожь пока рану, - судья подумал, что надо бы сменить повязку, но это немного потерпит, сначала нужно покормить Медею. Он зачерпывает ложкой бульон и подносит её к губам девушки. - Ешь, только не торопись. Тебе нужны силы, чтобы поправиться. Давай, осторожнее.       Девушка кивнула. Она не могла с ним заговорить все же голос к ней не вернулся. Конечно, она понимала, что ей придется потерпеть. Черные глаза прошлись по креслу и Медея заметила ночную рубашку мужчины. Он все это время был с ней. Всю ночь. Это было трогательно и сердце сжалось от того, сколько все - таки нежности было в этом. Она была благодарна за то, что Клод не стал поднимать тему всего произошедшего. Слуги сноровисто всё принесли и покинули их, не разглядывая особо никого.       Девушка изумлённо воззарилась на Фролло и на ложку. Никак не предполагала, что такое может произойти. Но все же она слегка дует на горячий суп и опустошает ложку. Горячая жидкость плавно разогревает ее тело, наполняя силой. Теперь, проснутся было гораздо легче. И вскоре девушка уже нормально ест. Со стороны все это смотрелось очень даже мило и уютно.       В ответ на её изумление от его действий и слов, Фролло только легко усмехнулся и терпеливо ждал, пока Меди сама потянется к ложке. И так постепенно, ложка за ложкой, опустела и Клод отставил её в сторону, взял в руки кружку с молоком, подержал в руках, убедившись, что оно не остыло больше, чем надо, после чего поднес её к губам девушки. Судья не задумывался о том, как все это выглядит со стороны, да к тому же и некому было в тот момент на них смотреть, он искренне заботился о девушке, которая столько пережила и ловил себя на том, что ему приятно делать все это. Никогда он не испытывал ничего подобного, да и не доводилось вот так заботиться, чтобы кормить с ложки в буквальном смысле слова. - Пей - пей, только не спеши. Это нужно для твоего голоса, холодное тебе пить сейчас не следует. Когда в кружке осталась половина, Клод взял руку девушки, поднес к донышку ладонью. - Попробуй держать сама. Нужно принести теплой воды и мазь, обработать твою рану.       Однако, на реакцию самой девушки Судья отреагировал довольно интересно. На тонких губах возникла добрая усмешка. И на душе стало чуть легче. Ведь вина за свой поступок и последовавшее за ним, всё ещё жила в душе Медеи. Её душа и сердце казались сейчас ей скомканной, обожжённой бумагой с черными обугленными краями.       Девушка сейчас могла бы быть ручной лисой в руках человека. Который не прошел мимо израненного существа, а накормил и обогрел. И сейчас, поил молоком. Тонкие пальчики цепко ухватили донышко кружки, а один взгляд темных глаз будто говорил: "Да, я Вас подожду, я справлюсь". Меди действительно держалась честно, пока Фролло отлучался за всем необходимым. Молока уже в кружке не осталось, но тремор настиг не совсем удачно. Кружка отпружинила от ковра и соприкоснувшись с полом - разбилась с громким звуком. От него, девушка испуганно распахнула глаза, смотря на причудливые осколки. Чувствуя что - то нечто общее с этой чашкой. Она тоже была разбита на части.       А Фролло в свою очередь вдруг осознал к собственному изумлению, что он не готов доверить свою "лисицу" кому-то ещё, кроме себя. Вот разве что старая цыганка, но она и не спрашивала его разрешения и говорила с ним на "ты", на равных. Тем не менее Судья не воспринял это как знак неуважения к нему и ни разу не одернул Замбилу за все то время, что она "колдовала" над девушкой. Но сейчас он был намерен все делать сам, хотя был уверен - скоро и женщина, и её внук все же девушку навестят. А пока Фролло все делал сам.       Его не было всего пару минут, вернулся он с небольшой посудиной с теплой водой, полотенцем на плече, держа между пальцев еще и плоскую баночку с мазью. Звона разбитой чашки Клод не слышал, а только увидел, как девушка смотрит куда-то и проследил за её взглядом, заметил чашку и лишь чуть заметно пожал плечами. - Забудь. Позже я позову слуг, чтобы убрали. А сейчас нужно сменить повязку, - он поставил посудину с водой и баночку, отошел к столу - запас бинтов еще оставался, не нужно было идти к себе. А потом он присел на край кровати, осторожно убрал в сторону шаль, кивнув на нее, пояснил: - Это тебе подарок. От той цыганки, - затем убрал и одеяло. Обнажившаяся грудь Медеи его явно не смущала и сейчас судья не испытывал вожделения, он смотрел на нее как врач, который оказывал помощь пациентке. - Не прикрывайся. Что я там не видел, - легко усмехнулся Фролло, помог девушке чуть приподняться: - Обопрись на мое плечо, - просит он и разматывает старые бинты, берёт с плеча полотенце и, обмакнув в чуть теплую воду, принимается осторожно обтирать место вокруг ожога. - Потерпи, будет немного больно,я потревожу рану. Можешь держаться за меня, только постарайся не мешать.       Шаги Фролло отвлекли девушку от не приятного зрелища разбитой вдребезги чашки. Ведь ей казалось что из этих глиняных осколков к ней ринется собственное отражение. Испуганное, надломанное. - Нет! Это слово можно было прочесть по её губам. Ведь с уст не слетело ни звука. Меди отворачивается от осколков. Они пугают её. И взгляд её падает на Клода. Он здесь. Он пришел. Становится спокойнее. Рыжеволосая с интересом наблюдает за действиями мужчины, словно любопытный зверёк, склонив голову на бок. И ещё в её взгляде можно было увидеть удивление - седовласый был яростным приверженцем порядка. Как так получилось, что он никак не отреагировал на чашку? Но может, это просто пока скидка на то что она больна?       Раздумывая об этом, девушка уловила слова про шаль и её губы тронула улыбка. Да, шаль была прекрасной. Нежной и теплой одновременно. Маки на ней были вышиты с любовью. Сейчас, девушка устремляет взгляд на римское лицо своего мужчины. Она не хочет думать о том, что вновь обнажена. Что вновь её тело видят. Да, это был Клод бояться нечего - но то ощущение будто она снова при Дворе пока никак её не покидало. От этих мыслей отвлекло то, что тонкие пальцы Судьи стали обтирать область вокруг клейма. Меди сцепила зубы и пальцы её впились в черный бархат сутаны. Она дрожала всем телом. Тяжело дышала, закусывала губу. Воспоминания вновь нахлынули на нее.       Он ловит её испуг, хотя и не понимает, в чем его причина, но не удивляется, после всего пережитого даже сильный духом человек может надломиться и начать бояться собственной тени. Что уж говорить о хрупкой девушке, пусть она сильная и решительная, но натерпелась достаточно. Да, это было непохоже на Клода с его любовью к порядку и чистоте, но разбитая кружка сейчас не заботит его, он не зовут слуг потому, что не желает, чтобы им им помешали и поясняет это Медее: - Уберут позже. Ты ведь не хочешь, чтобы кто-то вошел сюда, когда ты в таком виде? - Фролло имел ввиду её наготу выше пояса. Сам-то он во-первых сейчас не испытывал сексуального возбуждения при виде груди девушки, а во-вторых, он видел её не разч и не только видел, а вот слугам нечего видеть любовницу хозяина в таком виде. Верно сказала старая цыганка: чужая девочка. Его девочка и больше ничья. - Не бойся, сейчас нанесу мазь и станет полегче. А через пару дней уже не будет так болеть. Я дам тебе обезболивающее лекарство, как только закончим, - Фролло бережно обработал ожог, взял двумя пальцами мазь и бережными круговыми движениями, едва касаясь, нанес её на рану, после чего наложил примочку и сделал повязку, не тугую, чтобы не давила на ожог. Он видел и чувствовал, как всё это время дрожала Медея, вцепившись в его сутану, как кусала губы и часто дышала. Едва закончив, Клод вместе того, чтобы уложить её на подушку, вдруг обнял, прижав к груди, поглаживая ладонью рыжие пряди волос. - Ну тише - тише, всё хорошо. Страшное позади, ты дома, раны скоро заживут. Совсем я тебя не узнаю, куда делась дерзкая девчонка, которая не боялась никогда смотреть в глаза мне? - судья чуть заметно, мягко усмехнулся и теперь попробовал все же уложить Медею на подушку.       На слова о том, что её не дай боже могут увидеть в таком виде слуги, девушка испуганно покачала головой. Её рыжие волосы разметались при этом за спиной. О нет, она достаточно насмотрелись похотливых взглядов, шныряющих по её телу. Взглядов, которые хотели забратся в самые закутки, везде потрогать, пощупать. Как это сделал Николае незадолго до своей смерти. Медея едва дотерпела до конца всю процедуру и вполне ожидала, что её уложат обратно в постель.       Дыхание у неё перехватило, когда суровый Судья привлек к себе, обнял худощавыми, сильными руками. Медея задрожала от переполнивших её чувств, обняла в ответ лишь правой рукой, стаскивая пальцами теплый бархат на спине мужчины. Его рука поглаживала её волосы, рубин и сапфир переливались в солнечных лучах. С ним было так хорошо и спокойно. Словно за стеной из прочного камня, которую гордая и независимая девушка и искала всю жизнь.       По щекам девушки катились слезы от переполнявших её эмоций. Губы все также беззвучно двигались, пальцы сильнее сжались на плече седовласого, когда он укладывал её на подушки. "Не уходите. Не оставляйте меня". - Твердили губы Меди, произносил её взгляд. Тонкие пальцы девушки скользнули по щеке мужчины, робко перебравшись оттуда с плеча. Хотелось просто ощутить тепло Клода. То, что он живой, и что все это - не её грёзы.       Он держал её вот так в объятиях долго, перебирая тонкими пальцами медные пряди, что переливались в солнечном свете, несмотря на то, что их следовало хотя бы как следует расчесать. Принимать ванну девушке можно будет только тогда, когда немного подзаживет ожог, да и то с чье-нибудь помощью, чтобы не слишком мочить рану. Но о том, кому велеть помочь Медее принять ванну, Фролло подумает позже, а сейчас он приласкал её, даже сам от себя не ожидая, что он на такое способен. Но вот когда он укладывал девушку на кровать, она губами шепчет не уходить и так смотрит на него, что сердце судьи снова дрогнуло. Он чуть приподнимает брови в легком удивлении, а затем едва заметно улыбается одними лишь уголками губ, поясняя: - Я никуда не ухожу. Пересяду в кресло и позавтракаю, - он кивнул на свою часть завтрака, которая постепенно остывала, ведь Медею-то он покормил, а сам до сих пор не поел.       Клод следит за её рукой, когда девушка тянется к нему и вдруг касается его щеки. Он накрывает её ладонь своей, чуть поворачивает голову и легко трогает губами почему-то чуть прохладную ладонь. - Ты замерзла, - он натягивает на Медею одеяло, поправляет шаль, но не торопится отстраняться от её руки и подниматься, ведь для Медеи так важно чувствовать его, а не только видеть, не мудрено, что она боится, вдруг все это окажется её бредом. Бедную девочку можно понять и Клод относится с пониманием и какой - то странной для него трепетностью и теплотой. - Отпустишь меня позавтракать? Потом, если ты хочешь, я пересяду к тебе на постель.       Меди внимательно следит за его жестами. И то, что он делает заставляет её сердце вздрогнуть. Судья накрывает её прохладную ладошку своей горячей. Седые волосы блеснули серебром, когда мужчина повернул голову и коснулся губами прохладной ладони. От этого жеста её сердце дрогнуло. У неё всегда были прохладные руки и ноги. Пониженное давление сказывается как никак. Однако жест сей был довольно нежный. Тронул её сердце. Значит... Судья тоже что - то к ней испытывает? Она не просто его любовница? Да, конечно, она даст ему позавтракать. Ведь девушку он накормил, а сам - голодный. То было не правильно в его отношении. И он понимал её. Тепло. Никогда ещё на его губах не было такой улыбки и понимания.       Пальчики разжались и девушка кивнула, показывая, что отпускает мужчину в кресло, переводя взгляд на него.       - Вот и хорошо. Лежи спокойно, - Фролло зачем-то ещё раз поправил одеяло, укутав девушку получше и отошел к столу, взяв тарелку со своим ещё не до конца остывшим завтраком и вернулся в кресло. Даже вот так, сидя в кресле, а не за столом, Клод Фролло выглядел величественным и степенным, он ел неторопясь, то и дело ловя на себе взгляды девушки, а когда опустела тарелка, отнес её на стол и, наконец, позвонил в звоночек, чтобы пришли слуги, забрали посуду и убрали разбитую чашку. А сам судья пересел на край кровати. - Тебя так удивляет, что я о тебе забочусь? Но как же иначе. В том, что с тобой случилось отчасти есть и моя вина, - а взгляд его будто договорил без слов: "И дело не только в этом". Тонкая, но сильная рука мужчины снова легла на волосы Медеи, поглаживая их неторопливо. - Спутались. Давай приведем их в порядок и заплетем, чтобы не путались, пока ты в постели, - он дотянулся до прикроватной тумбочки и взял деревянный гребень, но не торопился, выжидающе посмотрел на девушку, позволит ли она. - Через пару дней тебе можно будет полностью омыться. Служанки тебе помогут в купальне. И нет, никаких возражений, самой тебе будет трудно, не мне же с тобой в самом деле идти в купальню.       Щёки слегка покраснели. Опять Судья зачем - то поправил одеяло и укутал теплее. Медее нравилось тепло. Потому она не отказалась по нежиться в теплых перинах да цыганской шали, подаренной Замбилой. "Как там они с Родикой? Никто их не притесняет? Все ли у них есть?" Эти цыгане были добры к ней и также ей всё же хотелось показать Фролло что они не все таковы, как те, что жаждали расправы над ней во Дворе Чудес. И это осознание возможно, откроет для Фролло новое осознание. Больше откроет ему новое в жизни.       Слуги сноровисто управились с уборкой осколков и вынесли пустую посуду вон. И так же не слышно ушли. "Только поэтому заботитесь?" Взгляд глаз Медеи словно вопрошал, а в чем же ещё дело, скажите! Но, видимо для этого ответа было сейчас не то время. А услышит ли она его когда - нибудь? Его рука снова лежит на медных, блестящих волосах и девушка кивает. Позволяет причесать себя. На словах о том, чтобы ей помогали служанки, девушка резко обернулась и посмотрела на Клода в упор. Ясно давая понять: ее ни одна служанка видеть не должна. Даже Илька. Потому что она не хотела чтобы кто - либо видел две буквы, хоть их и поставил подлый Николае, слуги всей истории не знали. И могли подумать, что это сделал Судья за неповиновение девушки. А репутацию близкого ей мужчины девушка не желала рушить.       Фролло проследил за тем, как девушка укуталась в шаль и чуть заметно приподняв брови, сказал: - Если хочешь их видеть, я прикажу позвать. Они живут в комнате прислуги на первом этаже, пока ты не поправишься, я позволил им остаться. Да, судья уже видел, что эти цыгане отличаются от других, которых он знал, хотя и не доверял пока полностью, слугам приказал за ними присматривать на всякий случай, но из дома не собирался гнать и позже не пожалеет от этом. А вот для признаний вслух, похоже, действительно ещё было не время, однако оно настанет, Медея услышит эти слова, но позже, когда сам Фролло сам обдумает свои чувства, что обрушились на него столь нежданно.       Властная рука судьи бережно расчесывает волосы девушки и постепенно они обретали должный вид. Он сам принялась заплетать косу, неспешно, когда Медея вдруг обернулась после его слов. И брови Клода снова в изумлении приподнялись. - Не хочешь ли ты сказать, что мне и придеться? Вот дерзкая девчонка! - он завязал кончик косы лентой, которую снял с гребня и тихо хмыкнул. - Толкаешь меня на греховное деяние, - усмехнулся судья и легко провел кончиками пальцев над повязкой, закрывающей ожог. - А с этим мы что-то придумаем, чтобы это ты носила не как позорное клеймо, а как достойную метку.       Девушка выразила жестом согласие. Она не была против, чтобы Замбила и её внук навестили её. Старушка наверняка захочет узнать как себя чувствует рыжеволосая красавица. А с Родикой можно было пообщаться и без слов. От того как бережно расчесывали её волосы, по спине пробегали мурашки. Меди вообще редко кому позволяла трогать свои волосы. Даже родным. Не было ей приятно. Но руки мужчины ощущались с приятной щекоткой. Было трудно объяснить эти ощущения. Удивило то, что грозный Судья умел плести косы. Так что это был главный вопрос - где он тому научился? Этот вопрос она потом попробует ему задать. На его открытое изумление Меди только сильнее посмотрела в упор и вздернула подбородок. "Да! Именно это!" Говорил её взгляд на то, чтобы седовласый помогал ей с купанием. Слова о греховном деянии её несколько покоробили, но не смутили. А ведь её трогали там, внутри. Не будет ли ему неприятно?       Когда же пальцы Клода прошлись над повязкой, где крылись две буквы, рыжеволосая отвернулась. Не могла она ещё принять то, что её покалечили как достоинство. И как жить с этим, пока не представляла.       Между тем, на вопрос, откуда судья знает как плести косы и когда успел научиться, у него был четкий правдивый ответ и если однажды Медея спросит, он охотно ей ответит, поскольку никакой тайны здесь нет. Зато когда девушка глянула на него в упор, вздернув подбородок, ясно давая понять, что никого кроме самого Фролло она к себе не подпустит, он только коротко вздохнул и кивнул в знак согласия. - Хорошо. Только при условии, что ты не попытаешься меня ударить при прикосновении к твоему телу, - мягко заметил Клод, но был серьезен в этом, поскольку понимал, что после произошедшего Медея может напряженно относиться к прикосновениям, самому ему совсем не было неприятно даже от мысли, что он прикоснется к ней. Скорей даже наоборот, как ни странно, но при воспоминании о том, как прекрасна эта девушка обнаженной, внизу живота сладко заныло и слегка начало тянуть. А посему Фролло поспешил одернуть себя. Что тут говорить, желал он эту девушку, искренне желал, а не просто, чтобы удовлетворить свои мужские потребности.       Но вот при попытке коснуться плеча, Медея вдруг отворачивается. И тогда сильные руки придерживают её за здоровое плечо, затем одной рукой он берет упрямицу за подбородок и разворачивает её голову к себе. - Ты - моя женщина. Так и носи это с честью и достоинством, - неожиданно серьезно сказал судья, долго вглядываясь в лицо Медеи, а затем молча наклонился и коснулся губами её губ, увлекая в поцелуй. Да, она его женщина, а клеймо позже превратится в красивый рисунок на коже, в нечто такое, что во времени девушки будет называться татуировками и будет очень распространено, даже станет целой технологией.       Но по правде говоря, девушка даже успокоилась от того, что это будет именно Фролло. Да. От этого стало легче. И даже не смотря на то, что ей сейчас было тяжело от любых прикосновений - Медея желала этого мужчину рядом с собой. Чтобы он касался ее тела. Любовался им.       Но это клеймо... Его поставил даже не он! А проклятый Николае! И это было нечестно. Буквы символизируют принадлежность одному мужчине, а ставили его ради потехи зрителей. Чтобы продать по дороже.       Потому когда Клод поворачивает её головку к себе и говорит эти слова, слезы дрожат неровными бликами в глазах девушки. Нет. Она сейчас не способна понять как можно перебороть себя. Его тонкие, но ласковые губы немного утоляют эту горечь. Меди замирает в его руках, натянутая словно струна. И вдруг прижимается ближе, робко обнимая правой рукой за шею. Её губы разомкнулись навстречу. Сердце забилось как птица в клетке, рыжеволосая отвечала на его поцелуй столько сколько могла, пока не кончилось дыхание.       Зато самого Фролло, на удивление, это клеймо так не тревожило. Со временем, когда все уляжется, Медея начнет носить этот знак на своем с гордостью и достоинством, слуги ведь не знают о том, что на ней стоит это клеймо, а позже все будет преподнесено, будто бы все было сделано лично судьей по её же собственному желанию.       Клод целует рыжеволосую долго, глубоко, чувственно, но не слишком давя на неё и, лишь когда почувствовал ответный поцелуй, вложил в свой больше эмоций, обнимая осторожно за талию одной рукой, второй поглаживая по волосам. Какие уж тут нужны слова, все итак ясно безо всяких слов, никому он эту рыжую бестию не отдаст и никому не позволит её обидеть.