The First of His Kind

— Я знаю, что это не совсем мое дело, но думаю, что как твой друг и коллега я должна что-то сказать. Ганнибал поднимает глаза, старательно сохраняя нейтральное выражение лица, чтобы не выдать своей улыбки. Он уверен, что его веселье видно в его глазах, хотя бы потому что щеки Аланы становятся розовыми, и она опускает свой взгляд вниз. Инстинктивно почтительная, но волевая. Ганнибалу это в ней нравится. Ему было интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем она заговорит об этом. По-видимому, половины одного из специальных сортов пива, которые Ганнибал делает только для нее, достаточно. — Сказать что-нибудь о чем? — мягко спрашивает он, возвращаясь к нарезке моркови для жаркого. Вырезка из Альфы в гоне станет прекрасным "говяжьим" мясным пирогом, особенно если он сохранит свой пряный вкус. Алана издает раздраженный, неприятный звук. Она стучит ногтями по краю столешницы, один раз, словно отсчитывая время. — Уилл недостаточно стабилен, — говорит она. — Я предупреждала Джека – я сказала ему, что он не должен тащить Уилла с собой в этот безумный крестовый поход, и теперь Уилл ... он ... — Ты очень заботишься о благополучии Уилла, — говорит Ганнибал. Алана хмурится. — Конечно, я забочусь. — И неужели так трудно поверить, что мне тоже не все равно? — Ганнибал поднимает глаза от моркови как раз вовремя, чтобы увидеть, как Алана прикусывает губу и снова опускает взгляд. — Ты гордишься тем, что обладаешь монополией на дружбу Уилла. — Это не так, — говорит Алана настойчиво, но так настойчиво, как будто она знает, что Ганнибал прав. Не существует женщин Альф или Омег. Женщины просто есть, или их нет. Живые или мертвые. У них достаточно сильные инстинкты, чтобы знать, когда нужно избегать некоторых Альф или защитить Омегу, но они не реагируют ни на что такое основное, как течка или гон. Это показывает умения Аланы как терапевта одновременно замечательными и неполноценными; она может видеть прямо через позёрство Альфы, не реагировать на низкочастотное манипулятивное нытьё, которое может издать Омега. Но, поскольку она их не чувствует, это означает, что она также не может надеяться на их познание. Не со всеми тонкостями. Она снова отводит взгляд, останавливает его на руках Ганнибала и сглатывает. — Уилл — мой друг, — медленно произносит Алана, взвешивая каждое слово. — Джек сказал мне, что ты собираешься забрать его для погружения в поведенческую терапию. Мне очень жаль, Ганнибал, есть столько способов, но этот я не могу принять. — Ты думаешь, что Уилл должен продолжать в том же духе? — спрашивает Ганнибал, зная, что его слова заставят ее сказать "нет". Хотя бы с одной вещью они абсолютно точно могут согласиться: Уилл не может продолжать работать на Джека в таком состоянии. Это разрушит его прекрасный мозг и сделает его непригодным для любого вида социализации. Было бы милосерднее, после определенного момента, просто покончить с ним. Алана качает головой и крепко сжимает губы. Она поднимает взгляд. У нее красивые глаза и доброе лицо. Это лицо матери, когда и если она со временем решит завести пару или вырастить ребенка. Ганнибал улыбается ей. — Алана, ты знаешь меня очень давно. Неужели ты думаешь, что я способен сделать что-то, что повредит Уиллу или поставит под угрозу его благополучие? — спрашивает Ганнибал, и она прикусывает губу и снова качает головой, на этот раз медленнее. — И, рискуя уклониться от ответа, ты делаешь преждевременные выводы. Я даже не спросил Уилла, согласен ли он с этой идеей. Алана моргает.  — О, — говорит она. Ее румянец темнеет, и она делает глоток своего пива. — Джек произнес это так, словно решение уже высечено из камня. — Кажется, она вздохнула с облегчением. Ганнибал решает проигнорировать это ради их дружбы. — Ну, Джек — человек безоговорочный, — отвечает Ганнибал, улыбаясь. Он снимает морковь с разделочной доски и кладет себе на ладонь, прежде чем положить ее в блюдо с кабачками, пастернаком, брюквой и луком. — Если ты не возражаешь, закончи здесь? Нам нужно добавить немного брюссельской капусты, и тогда это можно добавить. Гон физически утомителен для Альф. Он вызван потребностью быть связанным с парой, с восприимчивой Омегой. Омеги вырабатывают гормоны, необходимые для запуска, получения удовольствия и поддержания гона в Альфе, чтобы у них не случилась остановка сердца или они не превратили свой мозг в кашу от потока гормонов, кричащих на них, заставляющих трахаться и сцепляться и, если это необходимо, убивать. Провести гон с Омегой, особенно с той, которая находится в ответной течке, цементирует связь, и оказывается невероятно сильной. Она говорит обеим сторонам, что этот человек, это тот, кто даст им то, что им нужно. Альфы знают, что их Омеги не оставят их, потому что их узел, их семя и их укусы — это единственное, что приносит некоторое подобие облегчения для их течки. Точно так же Омеги знают, что Альфы ищут их для поддержки, для чего-то, вроде удовлетворения их потребностей в завязывании узла и размножении. Это система, которая имеет недостатки, поэтому в основном она кажется чем-то, из чего они должны были давно эволюционировать. Первобытный разум. Ганнибал знает эти вещи, также как он знает идеальный оттенок розового в куске мяса, знает сонеты Данте и ощущение костей в зубах. Он выше этого, он не может позволить себе стать зависимым от Уилла. Так что, ему придется действовать осторожно. Ганнибал не удивился бы, если бы укол Neutral внезапно вызвал у Уилла течку, так как это лекарство синтезированная версия гормонов, которые Омеги могут высвобождать во время их течки. Следовательно, он приходит как бы в шок, когда его вызывают для обследования в лабораторию и он видит Уилла, сидящего в углу, на пустом столе. Он выглядит, более или менее, так же, как и всегда. Его волосы пушистые — он принял душ сегодня утром и позволил теплой погоде высушить его в течение дня. Его поза небрежная, но не расслабленная, что является важным различением, которое необходимо сделать. Похоже, он очень старается проецировать нормальность на внешний мир. Посмотрите на меня, ребята, мне уже лучше! Ганнибал автоматически стремится встать недалеко от Уилла по двум причинам. Во—первых, у него уже был неприятный опыт того, что он всегда путался под ногами, когда находился в лаборатории. Уилл легко взаимодействует со своими коллегами, природа Омеги делает его чувствительным к каждому изменению в воздухе и теплу других тел, так что он всегда оказывается в стороне в идеальное время. Ганнибал, хоть он и Альфа, привык к тому, что другие расходятся вокруг него. И, честно говоря, это обычно так, но Альфы, которые получают работу в ФБР также привыкли, чтобы люди убирались с их пути. В случае с Джимми и Брайаном это менее раздражает — все, с кем они взаимодействуют, либо Уилл, либо Беверли, либо мертвецы. Вторая причина, по которой он подходит ближе, заключается в том, что это позволяет ему вдохнуть полной грудью запах Уилла, без примесей холодных тел, латекса и застарелой крови, мешающих ему. Уилл напряжен и бросает на него нервный взгляд из-за очков. Когда Ганнибал подходит ближе, его голова опускается ниже, плечи сгибаются. Это неприметно, но Ганнибал, всегда настроенный на то, как люди реагируют на него, замечает. Он борется с желанием прикоснуться к волосам Уилла, сжимая одну руку вокруг другой под складкой пальто, чтобы скрыть этот жест, чтобы не успокаивать Уилла, положив руку ему на затылок. Осторожно. — Что это у нас тут? — спрашивает Ганнибал, так как эксперты замолчали и Уилл вряд ли начнет разговор с ним без какого—либо побуждения. Труп Ганнибал узнает, хотя и не подает никаких признаков, конечно. Это его последнее убийство. Альфа в гоне, который так грубо испортил запах Уилла. Уилл глубоко вздыхает и закрывает глаза. — Я нашел его повешенным в нескольких кварталах от отеля, — через мгновение сообщает Брайан, протягивая Ганнибалу пачку фотографий. Ганнибал кладёт свой плащ у бедра Уилла и берет снимки. Уилл не двигает пальто. Его пальцы дергаются, как будто он хочет прикоснуться, но он этого не делает. Ганнибал рассматривает фотографии с места преступления. Конечно, ничего такого чего бы он раньше не видел. Губы Альфы зашиты, веки отрезаны, а глаза изуродованы до такой степени, что никто не сможет увидеть, что когда-то он был Альфой. Ганнибал выпотрошил и отрезал все мясо, которое мог использовать, и подвесил тело так, чтобы его было легко найти. — Это тот самый парень, который напал на администраторшу и убил швейцара в отеле, — говорит Брайан. — Однако время смерти наступило на несколько часов позже. Мы уже попросили администраторшу опознать его как нападавшего. Так что же, черт возьми, произошло между тогда и сейчас? — Это предложение мира. Беверли, Брайан и Джимми замолкают, повернувшись к Уиллу. Он все ещё сидит с закрытыми глазами, склонив голову набок, как будто прислушивается к чьему-то голосу через плечо. Он выставляет свой затылок в направлении Ганнибала, и Ганнибал сопротивляется желанию прикоснуться к нему. — Предложение мира? — повторяет Беверли, приподняв брови. — Для кого же? Уилл открывает глаза и спокойно смотрит на тело. Ясно, что то, что побудило Уилла проявить признаки гона после того, как он стал свидетелем предыдущего убийства, сейчас здесь не находится. Ганнибал задаётся вопросом, почему Джек вообще вызвал Уилла на такое преступление — очевидно, одержимость Джека поимкой Потрошителя настолько затуманивает его разум, что всё выглядит так, как будто все убийства принадлежат Потрошителю. Да, думает Ганнибал, им всем было бы хорошо, если бы Потрошитель на некоторое время затаился. Глаза Уилла вспыхивают. Он больше не находится в сознании Альфы в гоне — Ганнибал читает его имя внизу фотографии. Джейсон Брукшир. Как это заурядно. Мысли Уилла больше не принадлежат Джейсону. Он не смотрит на мир глазами, окрашенными яростью. Когда Уилл смотрит на труп, Ганнибал знает, что видит Потрошителя. Уилл сглатывает. — Может быть для секретарши в приемной? — говорит он, беспомощно пожимая плечами. В его голосе слышится какая—то напряженность, и Ганнибал возвращает фотографии Джимми, который берет их. Беверли гораздо хуже скрывает свой скептицизм. — Может быть, у нее был приятель, и ему не понравилось, что какой-то Альфа в гоне напал на нее. Или на швейцара. Я не ... — Он замолкает с шипением, лезет в карман и достает оттуда пузырек с аспирином. — Пошли, — говорит Беверли, многозначительно глядя на Джимми и Брайана. — Мы должны пойти и сказать Джеку, что это не убийство Потрошителя. Они кивают и выходят из комнаты. Ганнибал откидывается на край стола, на котором сидит Уилл. Он достаточно высок для взрослых мужчин, чтобы проводить вскрытия, и по контрасту ноги Уилла едва касаются пола, и это делает его похожим на ребенка. Он выпивает две таблетки аспирина, как тик-так, и глотает их на сухую, засовывает пузырек обратно в карман. Ганнибал довольствуется ожиданием. Он наслаждается молчанием Уилла — ему нравится тот факт, что, когда Уилл старается, он может быть совершенно спокойным. Он редко бывает таким. Уиллу нужно двигаться, небольшие подергивания и вздохи, которые дают другим людям понять, что он всё ещё жив. Он делает это, чтобы напомнить себе, что он может. — Это не убийство Потрошителя, — наконец говорит Уилл. Ганнибал поворачивает голову ровно настолько, чтобы краем глаза наблюдать за Уиллом. Уилл сегодня чудесно пахнет, мятно и бодряще. Он принимал душ и использовал шампунь, который предназначен для того, чтобы заглушить его запах ровно настолько, чтобы он не пах подавляющей, отвлекающей Омегой, но Ганнибал все еще может почувствовать его. — Разве я это сказал? По—моему, я этого не говорил. — Ты веришь, что этот человек, — говорит Ганнибал, кивая на труп. — Ещё одна жертва Потрошителя? Уилл плотно сжимает губы, проводит руками по подбородку и шее. Это прикосновение столь же невинно, как и соблазнительно. Уилл трогает и обнажает свою шею так сильно, что Ганнибал иногда задается вопросом, действительно ли всё это совпадение. Уилл отталкивается от стола, его рука случайно хватает и тянет пальто Ганнибала. Он останавливается и кладет его обратно с приглушенными извинениями, а затем подходит к мертвецу. Ганнибал следует за ним не только для того, чтобы наблюдать, как Уилл анализирует свое последнее достижение, но и для того, чтобы быть рядом с ним. В холодном помещении Уилл теплый, кожа бледная, а глаза ярко-синие от флуоресценции. Ганнибал надеется однажды запечатлеть этот образ на бумаге, хотя бы для того, чтобы иметь возможность дотронуться до всех частей тела Уилла, которые он, несомненно, хочет, пока не получит его шею в свои зубы. — Он забрал всё, — говорит Уилл. Ганнибал обошел стол и встал с другой стороны от мертвеца, чтобы видеть лицо Уилла. Уилл поднимает глаза, встречается взглядом с Ганнибалом на секунду дольше, чем обычно. Затем он прикусывает губу, смотрит вниз и проводит рукой по воздуху в дюйме от кожи мертвого Альфы. Он даже не притрагивается. — Он забрал так много, что не похоже, что он вообще что-то взял, но он сделал это. Все порезы... это не разрывы. То была не драка Альф из-за пары или территории или чего-то подобного. Это совершенно точно. — А глаза? А рот? — подсказывает Ганнибал. Глаза Уилла снова вспыхивают. Появляется какая-то дикость, это то же самое животное, которое ухмыльнулось ему в гостиничном спортзале. Между радужной оболочкой и зрачком Уилла тонкое золотое кольцо, обозначающее его как Омегу. Золото и красный — это такие приятные цвета. — Я... — Уилл колеблется,глядя в искалеченные глаза Альфы. Он отстраняется и хватает пару перчаток со столика-тележки у головы Альфы, натягивая их себе на руки. Затем он хватает пару маленьких ножниц и разрезает швы. Он опускает ножницы и заставляет Альфу открыть губы шире, пока он не заглядывает ему прямо в рот. Уилл делает паузу, втягивая в себя воздух. У него дрожат пальцы. — Потрошитель забрал его зубы, — говорит он, оттягивая губы Альфы назад, чтобы показать зияющие дыры, где когда-то были клыки. Хотя это не очевидно, Альфы обычно имеют ярко выраженные точки на своих клыках, чтобы помочь им в акте размещения брачной метки, подчинять другого Альфу или, как в старые времена, отрывать мясо от костей своей добычи. Во рту Альфы не хватает четырех зубов, верхних и нижних. — Древние греки обычно удаляли зубы альфам, которые насиловали Омег и женщин, — говорит Ганнибал, когда Уилл убирает руки, стягивая перчатки и кладя их на стол. Уилл смотрит на него. — Они также обычно кастрировали насильника, чтобы он не смог сцепиться или поставить метку на ком-нибудь в будущем. — Так наш Потрошитель ... что, какой-то мститель за сексуальное насилие? — насмешливо спрашивает Уилл. — Нет. Это совсем другое дело. Это... — его глаза возвращаются к телу, обшаривая его сверху донизу. — Ты сказал, что это было предложение мира, — бормочет Ганнибал. — Как ты думаешь, перед кем извиняется Потрошитель? Уилл качает головой. — Это не предложение мира, — говорит он. — Я был неправ. Это не совсем подходящее слово. Это всего лишь предложение. Это... Это просто предложение. — Его глаза устремляются вниз, к ногам Альфы. — Как подарок. «Посмотри, что я могу сделать». Потрошитель буквально отнял у этого человека всё, превратил его в ничто. «Я могу быть лучше, я могу делать то, что никто другой не может». Ганнибал сглатывает, чтобы не начать урчать. Урчание Альфы в основном используется для того, чтобы успокоить своих партнеров и детей в трудные времена, но оно также может быть вызвано большим удовольствием. Наблюдать как Уилл интерпретирует его подарок почти возбуждает от того, как это красиво. Уилл смотрит на него снизу вверх. Если он и уловил хоть какую-то реакцию Ганнибала, то держит это в тайне. — Потрошитель ищет себе пару, — говорит Уилл. Ганнибал моргает, изображая удивление. — Я не могу себе представить, что какая-либо Омега или женщина может быть рада такому предложению. — Да. — Уилл смотрит вниз, его пальцы лениво касаются стола в полудюйме от края искалеченного локтя Альфы, обнаженного у кости, откуда Ганнибал оторвал мышцу за сухожилие. Пальцы Уилла сжимаются, и он втягивает воздух, как будто хочет сказать что-то еще, но проглатывает эти слова, кладет за зубы, сдерживается. Ганнибал с нетерпением ждет того дня, когда Уилл сможет свободно разговаривать с ним.   Омеги почти полностью полагаются на свое обоняние, когда речь заходит о безопасном перемещении по миру. Их нос скажет им, если есть странный Альфа, скрывающийся в кустах на их пути. Он скажет им, сердится Альфа или нет, если кому-то неудобно. Это не значит, что другие их чувства намного слабее. У омег есть инстинкты, укоренившиеся в каждом нервном окончании их тел. Ганнибал читал тематические исследования, где Омега был в состоянии чувствовать глаза Альфы направленные на него в переполненной комнате, несмотря на наличие отвлекающих факторов, запахов и шумов, которые должны отвлечь его. Количество историй, в которых Омега предсказал битву или хаос и сбежал со сцены, чтобы рассказать эту историю, бесчисленно. Омеги, Ганнибал искренне верит в это, являются единственной причиной, по которой их вид вообще выживает. Без Омеги Альфы просто разорвали бы друг друга на части. Если Ганнибал хочет успешно войти в жизнь Уилла, он должен заставить Уилла чувствовать себя комфортно и в безопасности рядом с ним. Это должно произойти еще до того, как он заговорит о своем плане увезти Уилла в его хижину на обрыве. Уилл никогда бы не ушел, если бы не чувствовал себя в безопасности с Ганнибалом. Итак, Ганнибал должен сделать все, что в его силах, чтобы быть уверенным, что он не более чужд Уиллу, чем одна из его собак. Первый и самый простой шаг — это сделать себя частью стаи. Помогая Джеку с психологическими портретами, он уже представил себя в сознании Уилла как человека, которому можно доверять. Если Джек — главный в стае — доверяет Ганнибалу быть наедине с Уиллом и проводить с ним сеансы терапии без сопровождения, то у Уилла нет никаких причин, кроме его собственных инстинктов, не доверять Ганнибалу. Но эти инстинкты очень проницательны. И это хорошо. Иначе Ганнибал не стал бы и беспокоиться. Он кормит собак Уилла кусочками колбасы из Альфы в гоне. Ганнибал сразу понравился собакам. Возможно, они могут сказать о намерениях Ганнибала и одобряют их. Для него едва ли имеет значение, насколько или как мало они понимают мотивы кого-то вроде него, но очень важно, чтобы собаки видели в нем друга. Это семья Уилла, его гордость, во всех смыслах и целях. Без пары и детей собаки — его первая линия обороны, они его сигналы тревоги и его товарищи. Так что Ганнибал должен относиться к ним по-доброму.     — Спасибо, что покормили собак. Я знаю, что их может быть много. — С удовольствием, Уилл, — отвечает Ганнибал. Уилл не из тех, кто склонен к спокойствию, но сейчас он определенно нервничает. Ганнибал знает, что случилось — Джек сам ему об этом сказал. Они преследовали Миннесотского Сорокопута. Уилл нашел его. Он всадил в него десять пуль. Дочь и жена не выжили. Уилл несёт вину на своих плечах, как свинец. Его пальцы постукивают по подлокотнику кресла, снова и снова, тук-тук-тук, а затем успокаиваются и разглаживаются, словно извиняясь перед кожей, и начинают снова. Он делает это десять раз подряд. Ганнибал гадает, замечает ли тот вообще. Конечно, Уилл всегда замечает. — Ты чувствуешь вину за то, что убил Гаррета Джейкоба Хоббса, или за то, что не смог спасти его дочь? Глаза Уилла вспыхивают, золото мерцает в них, как вспышка, прежде чем всё затухает. Сегодня его глаза стали еще зеленее. Печаль делает их темными. — Я не ... — Уилл шипит на одном дыхании, пронзительно, и перекатывает голову в сторону. Он смотрит на свои пальцы сквозь очки, как будто весь мир лежит у него на ладони. — Я не чувствую... вины из-за них. Это не моя вина, что Хоббс убил свою дочь. Или что он убил тех других девушек. — Это правда, — кивает Ганнибал уступчиво. — Но ты чувствуешь, что в чем-то виноват. Уилл выглядит так будто он отчаянно пытается не показывать эмоции на своём лице. Но так же, как иногда картинки попадают в фокус в негативном свете, чем больше Уилл пытается скрыть это, тем лучше это видно. — Пока меня не было, произошло убийство Потрошителя, — говорит он. Ганнибал улыбается. — Думаю, что Джек недоволен. — Это его второе убийство, — говорит Уилл. — Он убивает по трое. — А этого Джек тебе уже показал? — спрашивает Ганнибал. Уилл качает головой.  — Он не хотел, чтобы я был там, — отвечает он. Его верхняя губа откидывается назад, рычание застряло в основании его горла. Но он этого не допустит – работа Ганнибала здесь заключается в том, чтобы оценить его способность к возвращению в поле. Он не посмеет сделать что-либо, пока на весах висит подпись Ганнибала. Конечно, Ганнибал никогда бы не удержал свою будущую пару от такой изящной, бесценной работы. — Тебе не нравится, что Джек контролирует тебя, Уилл? — спрашивает Ганнибал. Глаза Уилла вспыхивают, он резко сглатывает и отворачивается. Это обнажает его горло, и Ганнибал знает, что это естественный инстинкт, по существу, успокоить Альфу, прежде чем у того есть шанс рассердиться. Что бы Уилл ни хотел сказать, он знает, что Ганнибалу это не понравится. Или что ему это не должно понравиться. Уилл постоянно отращивает щетину на лице, подбородке и шее. Это заставляет его выглядеть старше, сильнее и делает двойную работу по сокрытию любых существующих брачных меток, устраняя ту легкость, с которой его бы приняли за Омегу. Альфы вынуждены отмечать своих партнеров явно, открыто на шее. Одна из любимых грез Ганнибала — иметь Уилла, сладкого и обнаженного для него, полностью доверяющего его рукам, когда Ганнибал приставляет бритву к его горлу и отрезает волосы прочь. Ганнибал думает о том, как сладок был бы на вкус Уилл, приправленный потом и первыми потоками течки, когда Ганнибал кусает его за шею и высасывает горячую струю его крови. Будь то еда или слизь, или их шеи, Омеги знают, что путь к сердцу Альфы лежит через его рот. — Я знаю, почему он должен это делать, — говорит Уилл банально, чтобы успокоить, когда в этом нет необходимости. Ганнибалу нравятся отдельные части Джека, но ему не нравится человек в целом. — Я это понимаю. Он поворачивает голову назад и встречается взглядом с Ганнибалом. Из-за того, что он потерял из виду великолепную шею Уилла, Ганнибалу захотелось зарычать. — Я не спрашивал, понимаешь ли ты, — говорит он.— Я спросил, не обижаешься ли ты. — Всё будет таким до тех пор, пока я не женюсь, — говорит Уилл, слишком бесцеремонно пожимая плечами отрепетировано. — И я не думаю, что это произойдет в ближайшее время. Его руки снова гладко ложатся на подлокотники кресла. Тук-тук-тук.     Ганнибал выпускает его на поле, и Джек почти сразу же звонит им, чтобы изучить новое дело Потрошителя. — Ты же знаешь, что это проще, когда я нахожусь на месте преступления, — говорит Уилл, и кислота на его языке настолько остра, что обжигает нос Ганнибала. Он прячет улыбку, поворачиваясь, чтобы рассмотреть вторую доску фотографий с места преступления. Опять же, ничего такого, чего бы он не видел раньше. — Ну да, только в следующий раз не высыпай всю обойму парню в грудь, и я не буду так сильно дергать тебя за поводок. О, если бы взглядом можно было убивать. Омеги — не слабые, манерные существа, несмотря на то, во что Голливуд и Альфа нацеленные историки заставляют верить людей. Конечно, есть те, кто играет на стереотипах, точно так же, как есть женщины, которые ничего не хотят больше, чем печь печенье и быть домохозяйкой, и Альфы, которые начинали бы драки только для того, чтобы почувствовать свою жажду крови от убийства. Уилл — не слабый. То же самое чувство, которое испытывал Ганнибал, увидев Уилла прикованным наручниками к водопроводной трубе, поднимается в нем. Уилл не должен быть на поводке или закованным в цепи. Ганнибал моргает и отводит взгляд, прежде чем эмоции могут отразиться на его лице. Уилл откашливается и смотрит в сторону первой доски. Ганнибал подходит ближе и Уилл отходит, чтобы рассмотреть вторую. Это приручение, почти детская игра в погоню. Ганнибал улыбается. Уилл поднимает руку и постукивает кончиками пальцев по цветам в грудной клетке женщины, убитой Ганнибалом. Тук-тук-тук. — А что это за цветы? — спрашивает он. — Беверли определила те, что покрупнее, как Протея, — говорит Джек. — Они из Южной Африки. Белые — это Дикая морковь или что-то в этом роде. — Это не те вещи, которые вы просто подберёте в парке, — говорит Уилл, поворачиваясь к Джеку. — Что они означают? Ганнибал сжимает губы вместе, когда Джек и Уилл смотрят на него. Он полагает, что это хорошо, так как у него есть репутация, чтобы делать неясные художественные рецензии. — Протея обычно подразумевает трансформацию и разнообразие, — говорит он. — Его назвали так в честь сына Посейдона Протея, который обладал великим даром пророчества, но предпочел уснуть, а не воспользоваться им. Он менял свой облик, чтобы избегать людей, которые хотели прийти и получить от него откровение. Уилл фыркает от смеха. — Дикая морковь символизирует убежище, — заканчивает Ганнибал, снова поворачиваясь к изображениям на досках. — Возможно, Потрошитель делает больше обещаний. — Больше обещаний? Что это значит? — говорит Джек, немедленно насторожившись и пригвоздив Уилла выжидающим взглядом. Уилл морщится и глядит в сторону. — Я... Ганнибал и я думаем, что Потрошитель пытается ухаживать за кем-то. Он снова смотрит на доску. На этот раз жертва женщина. Она стоит на коленях, подняв лицо так, что её освещает парковый фонарь над головой. Её волосы заплетены в косу и перекинуты через одно плечо, они достаточно длинные, чтобы закрывать грудь. Её руки были расположены так, чтобы обхватить другую грудь, которая была выдолблена, чтобы позволить цветам сидеть внутри неё, как какой-то жуткий букет. Её живот был разрезан снизу, где должно происходить кесарево сечение, её матка удалена и болтается в ее сложенных ладонях. — Он забрал всё, что делало её женщиной, — шепчет Уилл, Ганнибал сказал бы, что на его лице написано восхищение. — Точно так же, как он забрал всё, что сделало Джейсона Брукшира Альфой. — Он выпрямляется. — Это Омега, который привлёк его внимание. — Ну, это с трудом сужает круг подозреваемых, — мрачно произносит Джек. — Это значит, что ваш Потрошитель определённо Альфа, — бодро предлагает Ганнибал. Уилл усмехается.  — Да, как будто Омега когда-нибудь сделал бы что-то подобное. Ганнибал улыбается. — Никогда не знаешь наверняка, Уилл, — говорит он. — Всё когда-нибудь случается в первый раз.