The First of His Kind

— Поведенческая терапия? Уилл реагирует на это так, как и ожидал Ганнибал. Шок, отвращение... вспышка любопытства. Это распространенный закон для природы Омеги, что как бы неудачно всё складывается и несмотря на то, как может быть много освободительной динамики, Омег привлекает богатство, статус и сила. Ганнибал, конечно, имеет все три возможности на руках. Этого недостаточно, чтобы преодолеть любое отсутствие эстетической привлекательности или химической совместимости, но этого достаточно, чтобы заинтересовать Уилла. Уилл перемещает свой вес в кресле, вытягивает руки вдоль широких подлокотников и держит свой пристальный взгляд пригнувшимся и сосредоточенным на том месте, где находится носок ботинка Ганнибала, одна нога скрещена на другой и нога подвешена в воздухе. Ганнибал моргает и остается неподвижным, позволяя Уиллу подумать. Уилл сглатывает, его горло щелкает. — Это Джек вас подговорил? — он шепчет, тихо и режуще, как нож между ребер. Ганнибал улыбается и качает головой, а Уилл поднимает глаза, борясь с желанием избежать зрительного контакта с Ганнибалом, когда он так ясно дал понять при их первой встрече, что ему это не нравится. Он хочет знать, лжет ли Ганнибал, а Ганнибал не лжет, поэтому он открыто принимает вызов Уилла. Уилл снова сглатывает, приоткрыв рот. Он проводит ногтями по подлокотникам, а затем с усилием разжимает ладони. — С кем именно? С вами? — В идеале — да, — легко отвечает Ганнибал. Уилл, наконец, проигрывает битву с самим собой, и его глаза опускаются. — Похоже, ты уже имеешь представление о том, что это повлечет за собой. Уилл кивает. Поведенческая терапия, также известная как "инстинктивная терапия", в основном используется для Омег, которые были подвергнуты какой-либо травме, которая делает их неспособными расслабиться достаточно, чтобы доверять своим инстинктам. Вопреки распространенному мнению, это не значит подстрекать Омегу быть послушным или контролируемым, а просто восстановить доверие к тому, что говорят им их инстинкты. Цель состоит не в том, чтобы, несмотря на все намерения Ганнибала, заставить Омегу спариваться с Альфой или женщиной, лечащей их, а просто открыть им возможность образовывать связь вообще. Крайне важно, чтобы Омеги были способны отличать хороших Альф от плохих, иначе их вид сильно пострадает. Это нечто другое, во что Ганнибал действительно верит. Это простая логика. Он не потерпит плохого потомства от повреждённой пары. Для выживания вида крайне важно, чтобы результат спаривания оставался без недостатков. — У вас есть место? — спрашивает Уилл. Ганнибал моргает и кивает. — У меня есть домик на берегу залива, в нескольких часах езды отсюда. Отдалённый. Никто нас не потревожит. — Уилл сжимает губы, кивает, судорожно втягивает воздух. — У вас уже есть разрешение от Джека, — говорит он. — Вы бы не спрашивали, если бы у вас его не было. Предположение, с которым Ганнибалу стоит согласиться. Откровенно говоря, если бы Уилл был менее заметной целью, он, возможно, не стал бы утруждать себя формальностями. Хотя, увезти Омегу без разрешения его законного опекуна или родственника — это грубо. Так что, возможно, он не сделал бы этого в любом случае. — Да, — говорит он вместо всего остального. — Ты вошел в нестабильное состояние ума, Уилл, и ты увеличил свои подавители до того, что я считаю опасным уровнем. Я знаю, что ты хочешь ничего не чувствовать, но твой метод не решит корень проблемы. — Доверять своим инстинктам? — Уилл шипит, но гнев сосредоточен внутри. Та же самая настойчивость появляется у Аланы, когда она знает, что Ганнибал прав. Они уже давно дружат, достаточно долго, чтобы Уилл успел перенять её манеры. — Ты проводишь слишком много времени в головах убийц, Уилл, - мягко говорит Ганнибал. Он распрямляет ноги, ставит обе ступни на пол и наклоняется вперед, упершись локтями в колени. Глаза Уилла поднимаются, он откидывается назад, как будто думает, что Ганнибал собирается прикоснуться к нему, как будто Ганнибал может даже дотянуться. После самонадеянного прикосновения Франклина он отодвинул кресла ещё дальше и всякий раз, когда Уилл появляется в комнате, сожалеет о принятом решении. — Я думаю, что тебе будет очень полезно побыть некоторое время в своём собственном уме. — Или в вашем, — резко и горько шепчет Уилл. Его челюсть кривится, он стискивает зубы, и он обхватывает пальцами концы подлокотников и скользит вперед так, что он имитирует положение Ганнибала. — Как вы думаете, доктор Лектер, ваш образ мыслей лучше? Ганнибал улыбается. Он не отступает назад. В отличие от других своих пациентов, знакомых или друзей, Ганнибала необъяснимо тянет к Уиллу, к его теплу, его запаху и фантазиям, которым он предается, когда остается один. — Возможно, тебе следует думать об этом, как ваш доктор Грейстоун, — говорит он. Уилл моргает, глядя на него. — Ты забираешься в головы людей, и это позволяет тебе ловить их, когда они причиняют боль другим. Я забираю людей в их собственные головы и позволяю им исцелиться. — Идеально равные и противоположные, — говорит Уилл, приподнимая уголок рта. — Так вот как вы видите нас, доктор Лектер? Ганнибал переводит взгляд на губы Уилла, и молчание растягивается между ними, пока Уилл не фыркает, откидываясь назад. — Я подумаю об этом, — говорит он, опершись локтем на подлокотник и почесывая нос большим пальцем левой руки. — Если предположить, что Джек дал вам некоторую свободу для терпения. — Джек принимает твои интересы близко к сердцу, Уилл, — говорит Ганнибал, и Уилл закатывает глаза. — Как и я. Уилл усмехается. — Он просто хочет убедиться, что я не сломаю его любимую игрушку, — отвечает он мрачно и горько, и Ганнибал решает, что он подаст Уиллу плоть Джека на одной из их годовщин. Он не был слепым или намеренно невежественным в том, как Джек обращается с Уиллом, но чем больше он погружается в свой план и позволяет себе предаваться мыслям о Уилле и его предстоящем превращении, тем более невыносимым становится обращение Джека с Уиллом. Ганнибал смотрит на экспозицию перед собой с тщательно бесстрастным видом. Это безвкусно, показушно и лишено изящества его собственных работ. Он находит то же самое презрение в том, что он видит это, так же, как он рассматривал бы переваренный стейк. Здесь, конечно, есть потенциал, но человек, который сделал это, слишком наполнен чувством собственного превосходства, слишком уверен в своих способностях, чтобы быть оценённым как мастер. Но это еще не самое неприятное, что можно сказать об этом зрелище. Уилл выглядит увлечённым. Ганнибал не убивал этого человека. Он не вскрывал горло и не прокладывал горлышко виолончели через рот, хотя Ганнибал знает, кто этот человек и в чем его преступление. Он неохотно соглашается с наказанием. Ганнибал не может сказать, было ли это потому, что Уилл так глубоко укоренился в сознании убийцы, или же это его собственное мнение было очаровано видом мертвеца. Уилл движется вокруг него, как хищник, преследующий свою добычу, его глаза ярко блестят в свете огней сцены. Его обнаружил режиссер. — Он играет на тромбоне в Балтиморском симфоническом оркестре, — говорит Джек достаточно громко, чтобы Уилл услышал. Уилл кивает, но его глаза не отрываются от того места, где горло мужчины открыто и обнажены его голосовые связки и трахея. — Для того... требуется крепкая рука, — говорит он и проводит ладонью, защищенной латексной перчаткой, по лацкану пиджака мужчины. — Уверенность. Он уже убивал раньше, — шепчет он. Ганнибал начинает чувствовать себя неуютно. Если бы он считал себя достаточно слабым, чтобы испытывать такие эмоции, то назвал бы это ревностью. — ...Но не так, как сейчас. Уилл закрывает глаза, поворачивается, хватается за что-то в пределах видимости своего собственного разума. Другая его рука скользнула вверх, обхватив горлышко виолончели или контрабаса, и он провел по нему невидимым смычком на той же высоте обнаженного горла мужчины. — Это опытный музыкант, пробующий новый инструмент. Он опускает руки и открывает глаза. — Он убивает совсем не так. Не для публики, — его глаза останавливаются на Ганнибале, а затем переходят на Джека. — Я думаю, что он хочет показать кому-то, как хорошо он играет. Ганнибал подавляет улыбку. Голос Уилла звучит почти с отвращением, уголок его рта резко опускается вниз. Теперь, когда он вышел из сознания убийцы, он видит спектакль таким, каков он есть — дым и зеркала. Попытка подростка играть на уровне мужчин. Джек поднимает бровь, а Уилл глубоко вздыхает и поворачивается к мужчине. Он слегка сгибает пальцы под обнаженными голосовыми связками и оттягивает их назад так, что они звенят, как струны настоящей виолончели. — Струны должны быть обработаны. Вы не можете просто открыть кого-то и провести смычком по его внутренностям, ожидая, что он издаст звук. Так что, — добавляет он, выпрямляясь и стягивая перчатки, — вы ищете кого-то, кто знает, что делает. Джек кивает, поджав губы, и поворачивается туда, где рядом с ним стоит режиссер. Этот человек — Омега, бледный и похожий на белку, такой человек, которого Ганнибал даже не соизволил бы вытащить из его зубов. — Кто делает струны для оркестра? — Я ... я дам вам его контактную информацию. Его зовут Тобиас Бадж. Он держит музыкальный магазин в Балтиморе. — Хорошо, — говорит Джек, и мужчина быстро кивает и спешит прочь, Джек следует за ним. Уилл спускается по ступенькам, ведущим к дорожке между креслами, и останавливается перед Ганнибалом. — Музыкальный магазин, — бормочет он, оглядываясь назад, где все еще сидит виолончелист, сверкая белым и красным в ярком свете ламп. В театре тепло, и щеки Уилла пылают. Когда Ганнибал делает глубокий вдох, чуть приоткрыв рот, так что запах Уилла проскальзывает по нёбу, он обнаруживает, что запах Уилла далеко не такой тусклый, как обычно. Вид этого убийства взволновал его. — Это кажется немного очевидным, вы так не думаете? — спрашивает он, не замечая скромного запаха Ганнибала, и смотрит на Альфу, подняв брови. Ганнибал сглатывает. — Не каждый может обладать изяществом Потрошителя, — говорит он. Уилл улыбается ему, золото в его глазах сегодня практически вибрирует. Ганнибал склоняет голову набок, но было бы невежливо комментировать здесь подавители Уилла или тот факт, что вид презентации этого убийцы заставил его реагировать таким образом. Он решает подождать, пока Уилл не успокоится, и, возможно, на одном из их сеансов позже на этой неделе они поговорят об этом. Тобиас Бадж, безусловно, несет ответственность за убийство тромбониста. Это неосторожно, использовать свой собственный инструмент, чтобы сделать заявление, а не тот, который используется жертвой. С таким же успехом он мог бы нарисовать неоновую вывеску для ФБР и Ганнибала, чтобы они его нашли. Иногда искусство заключается в тишине, а не в шуме. Он помнит, как встретил Тобиаса в опере, а рядом с ним — нервного и бормочущего Омегу—тень Франклина. Откровенно говоря, это неудачный случай, и он одна из тех Омег, которую Ганнибал считает слишком сломанной, чтобы отличить хорошего Альфу от плохого. Его стремление познакомиться поближе с Ганнибалом и явное обожание Тобиаса ясно указывают на то, что он не годится для размножения. Ганнибал посылает Уилла за Тобиасом по двум причинам. Первая — практическая: его не должны увидеть противостоящим убийце. Если Тобиас исчезнет — или, что еще более восхитительно, станет одной из жертв Потрошителя, — Уиллу и Джеку потребуется совсем немного времени, чтобы понять, что он несет за это ответственность. Ганнибал мог бы сослаться на то, что это был конфликт Альф из-за территории, но возникнут вопросы о том, из-за чего именно сражались Ганнибал и Тобиас. Вторая причина заключается в том, что он надеется, что Тобиас вызовет еще один эпизод в Уилле. Если Уилл уменьшил дозу своих подавителей, его тело будет более восприимчивым к влиянию Альфы, и если он окажется в беде, Ганнибал будет более чем счастлив успокоить его, запечатать свой запах в мозгу Уилла как что-то успокаивающее и безопасное, и это сделает его окончательную капитуляцию намного легче. И если Тобиас убьет Уилла, это решит проблему Ганнибала в корне. Потом он разорвет Тобиаса на части, и это будет еще одно нераскрытое убийство Потрошителя, c'est la vie (франц. "такова жизнь"). Он будет ужасно скучать по Уиллу, но спариваться и размножаться с Омегой, неспособной противостоять Альфе? Какая потеря времени. — Я с нетерпением ждал этого момента. Я сам хотел его убить, — говорит Тобиас, отрывая бесстрастный взгляд от мертвого тела Франклина. Ганнибал мурлычет, отряхивая руки. — Он собирался доложить о вас, — отвечает он и отодвигает кресло от того места, куда упало тело Франклина, когда Тобиас появился в комнате. — Он уже сделал это, — говорит Тобиас, когда Ганнибал выпрямляется. — За мной гналась полиция. — Затем его глаза сужаются, и он смотрит на Ганнибала с подозрением. Красный цвет в его глазах пылает. — Он еще не доложил обо мне? Ганнибал улыбается. — Я убил полицейских, — говорит Тобиас. — Я не собирался никому рассказывать о том, что вы делаете и как красиво вы это делаете, но я думаю... — он вздыхает, снова смотрит на Франклина и лезет в карман. — Полагаю, нам не суждено быть такими дружелюбными, как я надеялся. Он вытаскивает струну, утяжеленную на обоих концах тонким куском дерева, и начинает ее раскручивать. Ганнибал делает шаг назад, слишком хорошо зная, как легко струны могут прорезать кожу, когда контакт осуществляется на высокой скорости. Это кажется нелепым выбором оружия. Ганнибал чувствует запах крови Уилла и не может удержаться, чтобы не зарычать. Тобиас улыбается. — Значит, он был твоим, да? — говорит он, и в его глубоком голосе слышится насмешка. — Я знал это. Он делает шаг вперед, а Ганнибал отступает, уворачиваясь, когда струна со свистом проносится мимо его левого бока, а потом и правого. Он ныряет за лестницу и откатывает ее в сторону, надеясь поймать веревку и остановить инерцию, но Тобиас явно убивал таким путём раньше, потому что он промахивается по лестнице и снова бежит к Ганнибалу. Ганнибал хмыкает, поднимая руку, чтобы поймать веревку. Его одежда сохраняет первоначальный разрез, но когда Тобиас затягивает его и тянет, он чувствует, как его кожа трескается и теплая кровь поднимается, чтобы окрасить его кожу и рукав. Он хватает Тобиаса и бросает его на стол, приземляет удар. Но Тобиас силен и такой же Альфа, как и он сам. Он пытается обернуть струну вокруг шеи Ганнибала, а Ганнибал не может этого допустить. Нож для вскрытия писем в его бедре, ручка в руке Тобиаса, и фигура оленя на затылке позже, Тобиас мертв. Ганнибал роняет маленький столик, на котором сидел олень, чтобы всё выглядело как несчастный случай, и глубоко вздыхает. Он засовывает носовой платок обратно в карман пиджака. Его сердце бешено колотится, челюсть болит от кулаков Тобиаса, а бедро посылает осколки боли в мозг, но Ганнибал чувствует себя живым. Прошло так много времени с тех пор, как одна из его жертв вступила в бой, так как он был Альфой, сражающимся за свою следующую еду, свое следующее завоевание, а не просто высшим хищником, охотящимся на хищных животных для убоя. У него есть основное, подавляющее желание зарычать, но он проглатывает его обратно. Это еще не победа, пока нет. Уилл еще не видел этого, еще не знает, что два Альфы сражались за право быть лучшими, за победу над другим. Тобиас знал, что Ганнибал — Потрошитель, он знал, что Уилл — нареченный Ганнибала, и он пришел, чтобы бороться за право претендовать на него. Как будто, так или иначе, есть место для двух убийц и Омеги, которая может выследить их обоих. Это победа и завоевание настолько упадочное, что у Ганнибала слюнки текут. Его зубы так и норовят зарыться в горло Уилла. Это его право, как победителя и доминантного Альфы, взять Уилла над телами его павших соперников и смочить ковер в пятнах крови Уилла так же глубоко, как и в крови Тобиаса. Его живот резко болит — не только от ударов, но и от голода и возбуждения в равной мере. Он мог бы целыми днями обедать Тобиасом и Франклином, кормить свою пару и сжигать лишние калории в безумной течке. Он мог бы трахаться с Уиллом достаточно жестоко, чтобы сломать его, так высоко, как он чувствует себя в этот момент. Он ходит по своему кабинету, пока запах тел Тобиаса и Франклина, не растворяются в воздухе, и его сердце перестает колотиться, а член не получает сообщение о том, что, несмотря на все желания Ганнибала, здесь нет Омеги, с которым можно было бы связаться и размножиться. Он звонит Джеку на сотовый. Он даже не пытается позвонить Уиллу. Джек приведет его, если он жив, или найдет его тело, если он мертв. Ганнибал изо всех сил старается не обращать внимания на то, что Тобиас сказал "он был твоим". Был, а не есть . Но Уилл должен выжить. Ганнибал не допустит ничего другого. Ганнибал ничего не слышит о состоянии Уилла до половины восьмого вечера в среду, когда Уилл стучится в дверь его кабинета. Он открывает ее, и его грудь странно сжимается, когда он видит Уилла, его глаза опущены, как обычно, его волосы ровные от дневного дождя, он держит пальто на одной руке и плотно прижимает его к животу. Уилл поднимает глаза, когда Ганнибал не двигается. Он улыбается — это теплое и искреннее выражение. Сегодня Уиллу невероятно не хватает суетливости и беспокойства. Ганнибал приходит в себя и делает шаг назад, позволяя Уиллу войти внутрь. Уилл проходит перед ним, и Ганнибал глубоко вдыхает его запах. Мята и лимонник. Он едва сдерживает желание прикоснуться к Уиллу и заставить его успокоиться, чтобы он мог быть жадным с запахом Уилла. Он закрывает дверь за Уиллом, и они оба занимают свои обычные места. Уилл долго смотрит на него, потом улыбается, глядя на свою руку. Она лежит на подлокотнике, он сидит, прижавшись спиной к подлокотнику кресла и широко расставив колени. Он выглядит открытым и незащищенным, прекрасный пир для Ганнибала, чтобы увидеть и попробовать, открытое приглашение на шведский стол, созданный специально для него. Он сводит кончики пальцев вместе. Тук-тук-тук. — Ты уменьшил дозу подавителей, — наконец говорит Ганнибал. Глаза Уилла вспыхивают, сверкающие и золотистые, и такие красивые, что Ганнибалу хочется часами фиксировать каждую деталь на бумаге. Он хочет запомнить сияние золотого кольца на зрачке Уилла, оттенки синего и те части, где они соединяются вместе и превращают его глаза в зеленые. Микеланджело будет плакать, когда Ганнибал закончит свой шедевр. Губы Уилла приоткрываются, он делает глубокий вдох, затем сжимает губы вместе и пожимает плечами. — Обстоятельства изменились, — говорит он. Ганнибал склоняет голову набок. — И как это произошло? — Я мог чувствовать запах Тобиаса, — говорит Уилл. Ганнибал подавляет желание зарычать при этом имени. — Я вошёл в его магазин и...я знал. — Он вздергивает подбородок, снова обнажает зубы, поднимает глаза к потолку. — Я знал, что он убийца. Не обязательно мой убийца, но я знал. И я ничего не сделал. А теперь два хороших человека мертвы. — Он на тебя напал? — спрашивает Ганнибал. Его губы болят, когда Уилл кивает и показывает ему свою забинтованную руку, спрятанную под пальто. Он хочет разорвать горло Тобиаса своими зубами и медленно поджарить его, пока его мясо не упадет с костей. Он упустил свой шанс сделать это. — Он мог убить тебя, Уилл. Он сказал мне, что действительно убил тебя. Как ты думаешь, почему он этого не сделал? — Я не хочу ... — Уилл рычит, наклоняется вперед, закрывает лицо руками. Он рычит в ладони и поднимает лицо, проводя ногтями по щекам и подбородку. — Я не хочу об этом думать, — натянуто говорит он. Золото в его глазах вспыхивает, и он вскакивает на ноги, шагая к лестнице Ганнибала. Колеса заблокированы, и Уилл захватывает одну из его сторон и использует ее, чтобы удержать свой вес. —Я не хочу думать о нем, о его проклятых руках на мне, о том, как он... Он останавливается и делает глубокий вдох. Ганнибал заставляет себя не вставать, хотя каждая частичка его горит желанием узнать, что еще Тобиас осмелился сделать с Уиллом, когда Ганнибала не было рядом, чтобы оберегать его или защищать. Не то чтобы Уилл нуждался в защите. Уилл делает глубокий вдох и открывает глаза, глядя в сторону Ганнибала. Он не встречается с Ганнибалом взглядом, но наблюдает за ним краем глаза, обнажая затылок и напрягая плечи. — Я понял, что вы были правы, — говорит он после очередной долгой паузы. — Я забрался слишком глубоко ему в голову. Я отреагировал недостаточно быстро. Я не настолько хорошо соображал, чтобы понять, что происходит. — Так вот почему ты снизил дозу подавителей? — спрашивает Ганнибал. Уилл сглатывает. — Это опасно резко бросать, — отвечает он. Он отворачивается и обхватывает пальцами одну из ступенек лестницы, глядя на второй этаж. Затем он её отпускает и возвращается на свое место. — Это твой способ сказать, что ты согласен с моим предложением о поведенческой терапии? — спрашивает Ганнибал, едва сдерживая волнение в своем голосе. Уилл пристально смотрит на него, плотно сжимая губы, а затем отводит взгляд. Его горло покраснело от относительной жары в кабинете Ганнибала. Ганнибал начал поддерживать заданную температуру чуть выше технически комфортной. До сих пор никто не жаловался, кроме Франклина. Ему нравится жар на коже Уилла, румянец на его щеках и то, как его волосы вьются вокруг шеи, когда она влажная. На него так невыносимо приятно смотреть. Это заставляет зубы Ганнибала чувствовать себя слишком острыми во рту. — Я должен спросить... — Уилл прикусил нижнюю губу, его щеки покраснели от чего-то большего, чем просто тепло, и он снова посмотрел на Ганнибала и встретился с ним взглядом. Это скромно, почти застенчиво. — Это... исключительно ради терапии, верно? Ганнибал улыбается. — Профессиональное любопытство, — отвечает он, и Уилл издает тихий смешок. Он улыбается в ответ, самодовольный и нервный одновременно. Ганнибалу кажется, что он снова проиграл игру, о которой даже не подозревал. — Что бы вы порекомендовали в качестве временной меры для отлучения от подавителей? — спрашивает Уилл. — Это будет зависеть от дозы, которую ты принимаешь, от марки и от того, как долго ты его используешь. Уилл кивает. — Я принесу их вам на следующем сеансе, — говорит он. — Я не помню точных цифр. Ганнибал кивает, позволяя Уиллу солгать без комментариев. Он не уверен, что Уилл надеется выиграть, откладывая эту информацию — возможно, он хочет знать, что скажет Ганнибал, а затем сравнить это с другими врачами, чтобы убедиться, что Ганнибал не лжет. После стычки с Тобиасом Уилл, естественно, боится, но Ганнибал никогда не думал о нем как об Омеге, которого нужно запугивать. — Я думаю, что уменьшение твоей дозы уже принесло улучшение, — говорит он легко, поскольку молчание тянется слишком долго. Уилл кивает, снова закусив нижнюю губу. — По крайней мере, я сплю лучше, — отвечает он. — Но я ... — Да? — Ганнибал давит, когда Уилл замолкает. Уилл качает головой. — Ничего, — говорит он, потирая подбородок и почесывая бороду. — Пожалуй, мне пора домой, собирать вещи. Как вы думаете, сколько времени это займет? — Трудно сказать, — отвечает Ганнибал. — Можно возразить, что терапия никогда по-настоящему не заканчивается. Уилл издает тихий, горький звук, не сводя глаз с пальцев. Тук-тук-тук. — Пожалуйста, не приукрашивайте для меня правду, доктор Лектер, — бормочет он, его улыбка дрожит, она неровная и почти дикая. Ганнибал чувствует в себе тепло, которое не имеет ничего общего с гоном. Он улыбается.