The First of His Kind

Последняя часть полностью связанной пары Альфа-Омега, которая цементирует их отношения и делает их настолько потрясающе нерушимыми, это доступ к Голосу Альфы и Омеги. Альфы имеют в своих голосовых связках способность изменять свой голос, чтобы поощрять послушание. Омеги когда слышат такую команду, повинуются почти по команде, будь это приказ упасть на колени, прекратить бежать или, в более неблагоприятных обстоятельствах, причинить вред себе. Это изменение, которое запускается во многом подобно половому созреванию — когда Альфа кусает Омегу, то он запечатывает их связь и спаривается с ним, это заставляет структуру их голосов меняться и дает им доступ к Альфа Голосу. Омеги, в свою очередь, выделяют гормоны при укусе, которые заставляют их голоса набирать тембр, заставляя Альфу становится почти диким в необходимости добывать еду и обеспечивать их всем необходимым. Ганнибал, тщательно спланировавший это предприятие, признал, что Уилл может развить свой Омега Голос после того, как Ганнибал соединится с ним. Какое-то время он раздумывал, не провести ли Уиллу операцию по удалению нароста в трахее, который позволяет ему изменить голос, но в конце концов решил этого не делать. Как только они свяжутся, он намеревается сделать так, чтобы их цель и мышление были одинаковыми. И Уилл, скорее всего, запаникует, если его лишат этой последней, отчаянной возможности выжить после того, как они спарятся. Как бы ужасно деспотично и манипулятивно это ни звучало, но истинным элементом доверия является спаривание с кем-то и позволение его Голосу влиять на своё поведение. Ганнибал не намерен становиться диктатором для Уилла — это не является целью данного упражнения. Просто он хочет, чтобы Уилл захотел подчиниться ему, предложить ему свою шею и свое послушание, когда они будут связанной парой, чтобы они могли сосуществовать в полной гармонии. Это также будет важно, потому что, как только Ганнибал соединится с Уиллом, его Голос будет единственным кому Уилл не сможет сопротивляться. Поскольку все связанные Альфы обладают Голосом, необходимо, чтобы Уилл реагировал только на него, а Ганнибал, в свою очередь, будет реагировать только на Голос Уилла. Это будет деликатный период медового месяца, он уверен, но не тот, который он не хочет решать и преодолевать. Уилл мог бы сражаться с ним, мог бы убежать от него, и это только даст Ганнибалу возможность проявить себя в качестве самого лучшего партнера и кормильца. И все же ему придется действовать осторожно. Это последняя стадия его плана, но также и та, где все, что может пойти не так, пойдет не так. Важно, чтобы он всегда оставался бдительным и осведомлённым. Ганнибал уже приготовил кофе, когда Уилл вышел из своей комнаты в одиннадцать утра. Насколько Ганнибалу было известно, это самое долгое время, что Уилл спал, и глубокий отдых отражается на его расслабленных плечах и покрасневших щеках, когда он спускается вниз по лестнице. Он одет в мягкую, тонкую футболку и домашние штаны, которые выглядят старыми и удобными, его ноги босы. Таким уязвимым Ганнибал его ещё не видел. Он прекрасный пир плоти для восхищения, шея и центр его ключиц обнажены, волосы мягкие и пушистые торчат во все стороны. Ганнибал улыбается ему, когда Уилл подходит к кухонному острову и садится на один из барных стульев. — Придётся дать мне знать, понравился ли тебе твой кофе, — говорит он и передает Уиллу через стойку кружку, а также кофейник и миску со сливками и сахаром, чтобы Уилл заправил всё так, как ему нравится. Уилл берет всё благодарно хмыкнув, и наливает себе чашку. — У меня есть еще ванильный и карамельный сироп, если хочешь. Уилл смотрит на него, подняв бровь, и делает глоток черного кофе. — Химикаты? — спрашивает он. Ганнибал выпрямляется, хмыкнув. — Я стараюсь обеспечивать всех своих гостей, Уилл, — говорит он. — Я не стану винить тебя за то, что ты сладкоежка от природы. Уилл снова хмыкает, делает еще один глоток кофе и не сводит глаз с сахарницы. Через мгновение он ставит кружку на стол, пододвигает к себе посуду, высыпает в чашку две ложки сахара и размешивает их. — Вы когда-нибудь мечтали изучать природу Омеги, доктор Лектер? — спрашивает он. Ганнибал моргает. — Не с каким-то особенным умыслом, — говорит он. — Но через некоторое время становится необходимым понять хитросплетения различных натур, отличных от моей собственной. Я был хирургом, у меня было мало пациентов, на которых можно было практиковать врачебный подход, но есть заболевания, в которых нужно учитывать гендерную специфику, и я должен был знать, как их лечить. — Значит, чисто анатомически. — Если ты намекаешь, что я нахожу тела Омег более очаровательными, чем тела Альф или женщин, то я полагаю, что ты прав. Уилл хмыкает, делая глоток кофе. Он улыбается, расслабляюще и счастливо. Уилл чудесно пахнет поверх аромата кофе, он больше не пользовался дезодорантом, убивающим аромат, и нет никакого лосьона после бритья, портящего его запах. Без душа он пахнет мускусом и теплом, так же мягко и открыто, как котенок. — Как же тогда вы обнаружили, что это распространяется на изучение ума? — спрашивает Уилл и поднимает глаза. Золото в них блестит — ясно, что реализация гнезда уже сделала чудеса для Уилла, и Ганнибал праздно удивляется, почему он так долго обходился без него. Он улыбается и обходит стойку, садясь рядом с Уиллом. Это единственный свободный стул, и глаза Уилла следуют за ним без малейшего подозрения. Это самое открытое и спокойное зрелище, которое Ганнибал когда-либо видел. Ему не хватает дрожи и подергиваний от передозировки супрессантов, и нет резкости в его легкой улыбке или напряжении в плечах. — Омеги по-разному реагируют на определенные стимулы, это было доказано многократно, — говорит он, положив руки на край столешницы. Его рукава закатаны выше локтей, обнажая предплечья, и взгляд Уилла падает на них. Он сглатывает и поворачивает голову, чтобы сделать еще один глоток кофе, и вид его изогнутой шеи почти лишает Ганнибала его следующих слов. — Однако их изучали не так много, как Альф и женщин. Я считаю это большой ошибкой во имя науки. — Ну, вряд ли мы доминирующий вид, — бормочет Уилл в свою кружку. Он наклоняет чашку назад, выпрямляется, чтобы проглотить еще кофе, а затем ставит пустую кружку на стол. — Да, вы в меньшинстве, — соглашается Ганнибал. Соотношение Альфа-Омега у мужчин составляло около семидесяти на тридцать, когда Ганнибал в последний раз проверял. — Но я всегда считал, что без Омег наш вид пошел бы по пути неандертальцев. Уилл фыркает от смеха, уголок его рта дергается вверх. — Это интересная точка зрения, — говорит он, — поскольку большинство Альф, которых я встречал, очень похожи на них. — Побочный продукт дурного воспитания, — кивает Ганнибал. Уилл косит глазами в сторону Ганнибала, застенчиво и оценивающе. Ганнибал не знает, что он видит. Он борется с желанием запустить руку в волосы Уилла. Возможно, ему придется самому использовать химикаты, убивающие запахи, чтобы его феромоны не выдали его. — Я хотел бы поговорить с тобой откровенно, Уилл, — говорит он. Уилл хмыкает. — А я — с вами. — Признаюсь, мне любопытно, почему ты позволил Джеку быть твоим личным опекуном. Ты не всегда работал на него. Ты передал ему право владения, когда согласился составлять для него профили? Уилл фыркает от смеха. — Владения, — повторяет он мрачно. Но он кивает. — Моя мать подписала его, когда я переехал в Вирджинию, чтобы работать на ФБР. А теперь он отдал его вам. — На время вашей терапии — да. — А когда все будет закончено, вы вернете его обратно? — Если это то, чего ты хочешь, — отвечает Ганнибал. Глаза Уилла снова вспыхивают, и Ганнибал, хоть убей, не может понять, о чем он думает. — Пока ты не обзаведёшься парой, конечно. — Конечно, — бормочет Уилл, не сводя глаз с лица Ганнибала. Затем он сглатывает и снова опускает взгляд на руки Ганнибала. Ганнибал смотрит на свои костяшки пальцев. Сейчас они находятся в гораздо лучшей форме. Синяки почти полностью исчезли, и тыльные стороны его рук покрыты рубцами, и скоро они также исчезнут. — А что, если бы я захотел остаться на вашем попечении, доктор Лектер? — Ты уже взрослый, Уилл, со своими собственными мыслями и желаниями. Я не буду заставлять тебя подчиняться никакому Альфе, которого ты не хочешь. — Вы это Джеку сказали? — спрашивает Уилл с резкостью в голосе. Ганнибал улыбается. — Нет. В конце концов, если бы Джек знал, что его любимая игрушка больше не будет принадлежать ему, он бы с самого начала не согласился. Джек всецело ожидает, что Уилл вернется к нему, даже если Ганнибал вонзит свои зубы в шею Уилла и посадит ребенка в живот Уилла. Уилл фыркает, возвращаясь к своей кружке с кофе. — Я уже давно не спал так хорошо, как прошлой ночью, — говорит он. Ганнибал моргает, следуя за мыслями Уилла, пока не обнаруживает, что идет по тому же следу. Он снова улыбается. — Гнёзда, как было доказано, прошли долгий путь для успокаивания темперамента Омеги, — говорит он. — Мне здесь нравится, — бормочет Уилл и поднимает глаза, чтобы посмотреть в окно, где деревья голые, а земля усыпана остатками снега. Он обнажает заднюю часть его шеи, с тонкими, наиболее чувствительными точками давления, просто скрытыми волосами. Ганнибал облизывает губы и открыто смотрит на Уилла, пока тот не поворачивается к нему. — Как давно вы владеете этим местом? — Годы, — отвечает Ганнибал. — Я приобрел его вскоре после того, как открыл свою психиатрическую практику. — Вы когда-нибудь брали сюда еще кого-нибудь? — Нет, — по крайней мере, никого из живых. Уилл издает тихий звук, как будто он пытается не показывать своего веселья. Как будто он пытается не мурлыкать. — Тогда, наверное, это делает меня особенным, — говорит он. — Есть много вещей, которые делают тебя особенным, Уилл, — отвечает Ганнибал. Он рад видеть, как щеки Уилла порозовели от этих слов, потемнев от средней прожарки до сырости. Он хмыкает. — Итак, эта терапия, — начинает он, и Ганнибал кивает, следуя за следующим прыжком в мыслях Уилла. — У вас есть что-нибудь конкретное на уме? — Как ты думаешь, что это повлечет за собой? — Я знаю основы, — бормочет Уилл, глядя на свои руки. Повязка на его руке протерлась по краям, ее, вероятно, можно снять уже сейчас. Его пальцы скручиваются, а ногти барабанят по столешнице. — Умиротворение прикосновений, эмоциональная обусловленность. Все большие, страшные слова, которые звучат больше как пытка, если быть совершенно честным. — Ты находишь идею умиротворения ... мучительной? — повторяет Ганнибал. Уилл, возможно, будет первым из его вида, кто так считает. Уилл фыркает и закатывает глаза. — Это ... интимно, — говорит он, его глаза прожигают дыры на тыльной стороне забинтованной руки. — Это требует большого доверия. Леска уже брошена. Ганнибал видит, как она летит по воздуху. Его добыча становится умнее, проверяя края медвежьего капкана, покрытого листьями. Но Ганнибалу нужно, чтобы он вошел в него. Для этого ему нужно забросить приманку. — Ты доверяешь мне, — говорит он, и Уилл не отрицает, потому что он сказал это прошлой ночью. Уилл поджимает губы и кивает. — Если это позволит тебе чувствовать себя более комфортно, у меня есть упражнение, которое было предложено недавно в Омежьем медицинском журнале для новичков в практике. Глаза Уилла вспыхивают, золотисто яркие и великолепные. Они просачиваются еще больше в его радужной оболочке — очевидно, несмотря на его нерешительность, Уилл невероятно заинтригован этой идеей. Ганнибалу приходит в голову, что Уилл, с его умственными способностями, страдает от крайнего случая сенсорного голода. Все, что Ганнибал сделает с ним, повлияет на него больше, чем на обычную Омегу, даже на ту, которая достаточно травмирована, чтобы оправдать этот вид терапии. — Какое упражнение? — шепчет он хриплым от сдерживаемого нетерпения голосом. Он хочет, чтобы Ганнибал прикоснулся к нему. Ганнибал видит это по его глазам, по тому, как взгляд Уилла теперь прикован к рукам Ганнибала. Ганнибал улыбается и встает. Уилл напрягается, поднимая взгляд, а Ганнибал поворачивается и идет к кофейному столику перед камином, между ним и диваном. Он чувствует, что Уилл следует за ним, и поворачивается, чтобы посмотреть на Уилла, улыбаясь и жестом приглашая его сесть. Уилл делает это, его лодыжки сжаты вместе, ладони зажаты между бедрами, плечи согнуты. Ганнибал опускается на колени и выдвигает ящик в кофейном столике, который идеально совпадает с краем, так что, кроме небольшой ямки, где находится ручка, он почти неузнаваем. Внутри него находится тонкая мраморная шахматная доска и фигуры, вырезанные из белого и черного кварца. Уилл издает мягкий, веселый вздох. — Шахматы? — Полагаю, ты умеешь играть? — спрашивает Ганнибал. Уилл кивает. — Идея проста, — говорит Ганнибал, вынимая доску и кладя ее на стол, расставляя фигуры. Он задвигает ящик стола. — Игра вовлекает в непосредственный мыслительный процесс и не дает возможность ожидать какого-либо нежелательного прикосновения. Вместо этого предполагается, что Омега вознаграждается прикосновением, когда будет взята фигура противника. — Он на мгновение поднимает глаза, чтобы оценить реакцию Уилла. — Это, по сути, будет подталкивать тебя к желанию победить. Уилл сглатывает, не сводя глаз с доски. — А если вы возьмете фигуру? — спрашивает он. — Тогда ты должен мне что-нибудь рассказать. Это может быть любимое воспоминание детства, твой любимый цвет, но что-то личное, что поможет тебе укрепить чувство комфорта и знакомства со мной. Уилл поднимает глаза и встречается взглядом с Ганнибалом. — Звучит очень односторонне, — говорит он. Ганнибал улыбается и подталкивает себя, чтобы сесть на диван напротив Уилла. — Не более односторонне, чем обычная психиатрическая сессия, Уилл, — говорит он. Уилл закусывает губу и снова опускает взгляд. — Несмотря на обстановку, несмотря на обстоятельства, я призываю тебя думать об этом просто как об одной из наших дружеских бесед. Здесь тебе никто не причинит вреда. — А что будет, когда игра закончится? — На этом упражнение заканчивается. Уилл снова сглатывает, перемещает свой вес и сползает ниже по дивану, так что он сидит на его краю. — Белые идут первыми? — спрашивает он и протягивает руку, чтобы лениво провести кончиками пальцев по краю доски, просто осторожно касаясь Белой Королевы. Ганнибал улыбается и кивает. Уилл вздыхает, рассматривая доску, его глаза бегают то в одну сторону, то в другую. Затем он берет пешку перед Королем и сдвигает ее на два места вперед. Ганнибал отвечает, перемещая своего коня со стороны Королевы через линию пешек. Уилл криво и весело улыбается и поднимает глаза. — Я не принимал вас за защищающегося игрока, Ганнибал, — говорит он, и Ганнибал на мгновение замолкает, полностью захваченный звуком своего имени, исходящего из уст Уилла. Он говорит это нежно, интимно. Ганнибал только пожимает плечами и наклоняется вперед, упершись локтями в колени. Расстояние между ними очень маленькое, и Уилл долго смотрит ему в глаза, прежде чем опустить взгляд на доску. Он сдвигает пешку перед своей ладьей на стороне короля вперед на два места. — Вот здесь проходит одно из различий в мышлении, — лениво говорит Ганнибал, толкая свою пешку перед Королевой вперед на одну клетку. Уилл издает мягкий звук вопроса. — Вы стремитесь атаковать в начале, выставить своих самых сильных игроков в надежде получить раннее преимущество. — А вы их прячете, и пусть пехотинцы делают всю грязную работу, — отвечает Уилл, улыбаясь. — Многие войны были выиграны из-за действий небольшой, слабой группы, — говорит Ганнибал, когда Уилл берет своего слона и проводит его по доске, пока он не становится по диагонали в линию, чтобы атаковать рыцаря Ганнибала. Он не берет фигуру, хотя может, и она сидит рядом с его пешкой. — Например, один Омега может уничтожить целую Империю. Уилл фыркает, и Ганнибал опускает взгляд на доску. Он перемещает своего слона в линию, чтобы атаковать Королеву Уилла. Уилл реагирует быстро, вытаскивая Королеву и убивает слона. Ганнибал улыбается и поднимает глаза. То, как они сидят, прикасаться к Уиллу было бы непрактично, поэтому он встает и перемещается в сторону доски и садится на диван там, под прямым углом от Уилла. У Уилла перехватывает дыхание. Его глаза горят в предвкушении — он ждет награды, как и предполагал Ганнибал. Он улыбается и медленно протягивает руку. Это дает Уиллу время отодвинуться, дает ему возможность бороться со своим инстинктивным желанием прикоснуться, сопротивляться интимности и изменить свое мнение. Уилл не двигается, и Ганнибал кладет руку ему на плечо. В складке кожи над ключицей есть чувствительное место, и, обнаженное футболкой, оно практически умоляет Ганнибала надавить на него большим пальцем. Он проводит большим пальцем по твердому краю ключицы Уилла, протягивая руку вдоль его плеча сзади, и останавливается как раз перед тем, как прикоснуться к его шее. Уилл прерывисто выдыхает, медленно моргая, его губы приоткрываются, когда он делает глубокий вдох. Он опускает голову и опускает глаза на доску с тяжелыми веками. Его пальцы дрожат и сжимаются в крепкий кулак. Ганнибал позволяет этому прикосновению задержаться еще на мгновение, прежде чем отступить. Его ладонь горит, и теперь на коже Уилла появляется румянец. Он сглатывает и прочищает горло. — Ваша очередь, доктор Лектер, — бормочет он. Пытается сохранить дистанцию. Ганнибал это позволяет. Он берет Королеву Уилла своей пешкой. Уилл тяжело вздыхает и неуверенно улыбается. — Моя мама делает лучший ананасовый пирог-перевертыш к югу от линии Мэйсон-Диксон, — говорит он. Ганнибал улыбается. Это снисходительное лакомство, богатое сахаром и ужасное для тела, но он понимает любовь Уилла к нему. — Она всегда готовила его для меня и моего отца по воскресеньям. Ганнибал не отвечает. Уилл делает ход другой пешкой, а Ганнибал одной из своих. В следующий раз, когда фигура взята, это одна из ладей Уилла. Уилл вздыхает, потирая затылок. Его пальцы больше не дрожат, но его запах становится слаще, реагируя на то, что он сидит так близко к Альфе. Ясно, что даже одно прикосновение стоило ему способности вырабатывать стратегию. — У меня всегда были собаки, — говорит он. — Первая собака, которая у меня была просто лежала на краю моей кровати и ничего не делала весь день. — Собаки были единственной стаей, которую ты позволял себе в течение долгого времени, — говорит Ганнибал, и Уилл кивает, его глаза на мгновение встречаются с Ганнибалом. — А раньше ты никогда не задумывался о более личных связях? — Нет, — признается Уилл, качая головой. — У меня не было такой роскоши. — Из-за твоей эмпатии? — Потому что у всех остальных её нет, — отвечает Уилл. Его верхняя губа откидывается назад в кратком выражении отвращения. — Я никогда не считал это слабостью. — А сейчас ты считаешь это слабостью? — Нет, — говорит Уилл. Он берет одного из ферзей Ганнибала в следующем ходу, и его плечи перекатываются в ожидании. Ганнибал улыбается и сползает еще дальше на край своего кресла. На этот раз, когда он касается Уилла, он проводит пальцами по его лбу. Он теплый на ощупь, его кожа влажная от дразнящего пота. Его веки трепещут, и он наклоняется к нему, ища большего давления, когда ладонь Ганнибала становится плоской и его пальцы впиваются в волосы Уилла. Его волосы начинают становиться жирными. Ганнибал будет оплакивать потерю своего запаха, когда Уилл пойдет в душ. Они продолжают играть. Ганнибал узнает, что Уилл нанес свой первый удар, когда он был подростком, и какой-то Альфа слишком сильно распустил свои руки с ним. Он представляет себе, как перережет горло этому Альфе и вылижет Уилла начисто, в то время как Уилл рассказывает ему историю о том, что он впервые сломал кость, когда боролся со своей собакой и упал с лестницы. Он узнает любимый цвет Уилла — красный, и какой это прекрасный момент — и его любимый тип конфет, и Уилл говорит ему, что в последний раз, когда ему снился Потрошитель, помимо его сна об Алане, Потрошитель пел ему. Уилл проигрывает, когда Ганнибал загоняет в угол своего Короля с королевой и его оставшимся слоном. Глаза Уилла черные, единственная оставшаяся часть его радужки блестит золотом. Он дрожит и тяжело дышит, его кулаки крепко сжаты в диванных подушках по обе стороны бедер. Ганнибал чует, что он возбужден — это естественная реакция на умиротворение, и большинство Омег реагируют на прикосновение Альфы к чувствительным участкам с помощью ловкого механизма. Его феромоны восхитительно сладкие и богатые, немецкий шоколад и корица, мята и лимонник. Ганнибал чувствует, что его рука горит, когда он награждает Уилла в последний раз, и он скользит рукой по спине Уилла, чуть смущенно касаясь его затылка. Спина Уилла выгибается дугой. Он хочет, чтобы Ганнибал прикоснулся к его затылку, но это означало бы выйти из воды слишком рано, а пока еще слишком рано что-либо предпринимать с Уиллом. Его лояльность все еще остается открытой для дискуссии, и он достаточно далёк от связи с Ганнибалом, чтобы рисковать чем-то еще. Ганнибал убирает руку, и Уилл всхлипывает, кусая губы, чтобы заглушить шум. Его затуманенные глаза блестят от удовольствия и спокойствия, и он выглядит так же прекрасно, как любая из картин в любой художественной галерее, которую Ганнибал когда-либо видел. — Ты хорошо играешь, — бормочет Ганнибал, собирая фигуры и выдвигая ящик, чтобы убрать их. Уилл хмыкает, облизывает губы и снова судорожно вздыхает. Он вдыхает воздух, проводя им по небу, и его щеки темнеют. Он чувствует свой собственный запах и знает, что Ганнибал тоже его чувствует. — Не так хорошо, как вы, — бормочет он. Звучит он пьяным. Ганнибал улыбается. — Ты станешь лучше с практикой, — говорит он. Уилл медленно кивает, как будто слушает что-то издалека и безучастно соглашается с этим. — Почему бы тебе не принять душ и немного отдохнуть? Я разбужу тебя, когда обед будет готов. — Хорошо, — говорит Уилл и встает. Его штаны для отдыха прилипают к задней части бедер, а руки дрожат. Он медленно подходит к лестнице и, прислонившись к перилам, делает еще один глубокий вдох. — Ганнибал... Ганнибал поднимает глаза. Уилл резко сглатывает, его глаза устремлены куда-то в пол между ними двумя. Он снова облизывает губы, облизывает пересохший рот и хмурится. — Почему вы так и не завели пару? — спрашивает он. Ганнибал склоняет голову набок, прежде чем посмотреть на доску и сделать вид, что обдумывает вопрос. — Я полагаю ... я так и не нашёл Омегу, которая могла бы удовлетворить мои потребности. Он не поднимает глаз, для того чтобы увидеть, что его слова услышат. Он знает, как Уилл их воспримет. Он прячет улыбку и ждет, пока Уилл поднимется наверх, закроет дверь в ванную для гостей, а оттуда польется вода. Он встает и идет в свою ванную комнату. Внутри лежит пузырек с аспирином, который он приносит в комнату Уилла. Куча одеял и подушек была превращена в беспорядочное гнездо — еще не полностью сформированное, но трафарет есть. Удачная метафора. Он открывает сумку Уилла и достает его супрессанты и аспирин. Таблетки выглядят очень похожими, и в этом будет все дело. Он вываливает супрессанты из бутылочки и заменяет их аспирином, а затем кладет таблетки Уилла обратно в свою бутылочку с аспирином. Он ставит баночку с супрессантами на место и заменяет аспирин другим, который достает из аптечки в своей комнате. Затем он берет подавляющие таблетки Уилла и выливает их в утилизатор отходов на кухне, а пустую бутылку выбрасывает прочь.