24 декабря 1992
Будь проклят мерзкий островной климат северной Шотландии! Если несколько часов в мерцающем, шумном праздничном Лондоне не вымотали Снейпа до конца, то это сделали двадцать минут пешей «прогулки» под снежной бурей от антиаппартационного барьера школы. Как бы старательно он ни заматывался широким шарфом, как бы ни натягивал капюшон зимней мантии, нос его покраснел и даже онемел, волосы покрылись снегом и льдом, а уши ныли от ледяного ветра. Будь проклято это Рождество, худшее время в году! У него наконец выдалось свободное время, чтобы заглянуть в Спини Серпент за заказанными ещё осенью ингредиентами из Центральной Азии. Наконец появился день, чтобы зайти к Морибанду за одним интересным артефактом, настроенным специально под него самого. А люди словно ополоумели! Нет разницы, волшебники или магглы. Все они набились в центр города, поближе к ярким вывескам и витринам, торопятся накупить всякой блестящей и звенящей дряни, толпятся, галдят, поют рождественские гимны и антемы. Мимо церквей вообще лучше не проходить, если не желаешь подвергнуться нападению монашек или их местных воспитанников, выпрашивающих пожертвования у прохожих с помощью немелодичного праздничного завывания. На Лондон словно наложили чары радостного отупления и помешательства, если такие, конечно, существуют. И если бы не ценнейший дар магии — аппартация, Северус не осмелился бы даже сунуться в город в такое неудобное время. Школа встретила его гулкой тишиной, пустотой коридоров и призрачным мерцанием свечей в канделябрах. Немногочисленные обитатели замка давно уже разошлись по спальням после сочельного ужина, а потому встретить живую душу в этот час было маловероятно. Поморщившись от вида рождественских украшений в холле, ёлочных лапок и венков омелы, прилепленных всюду, куда ни посмотри, Северус обледенелой тенью скользнул в спасительный мрак территории Слизерина. В соответствии с указаниями декана, подземелья не подверглись подобному осквернению, как остальные помещения Хогвартса. Студенты соблюдали все запреты Снейпа (ослушаться и повесить куда-нибудь зачарованный колокольчик было себе дороже), а поэтому украшали только факультетскую гостиную да свои спальни. И то — со знанием меры. — Не разрешить мальчишке вернуться домой на Рождество… Скоро тебя можно будет поздравить с возобновлением холостой жизни, Люциус? — бормотал себе под нос Снейп, на ходу растирая окоченевшие пальцы. Несмотря на согревающие чары, наложенные на новую, подбитую мехом мантию, он совсем продрог. Кстати пришлись несколько бокалов огневиски и сытный ужин, иначе дело обстояло бы куда хуже. В чём Малфой никогда не разочаровывает, так это в гостеприимстве и умении составить хорошую компанию. — Позволишь угостить тебя? — Благотворительности в Мунго и заботы о благосостоянии школы тебе мало? Неужели теперь ты решил напрямую подкармливать бедных преподавателей? И начал с меня? — Именно так, Северус, именно так! Они встретились в Лондоне часов пять-шесть назад и просидели в каком-то сомнительном пабе до самого вечера. Северусу было всё равно, что после наступления темноты это заведение стало заполняться всяким подозрительным сбродом. Их не посмели бы беспокоить даже самые отъявленные негодяи. Нет никого подозрительнее и отъявленнее, чем два Пожирателя смерти за дальним угловым столиком, мирно ведущие беседу под заглушающими чарами. Снейп никуда не спешил, наслаждаясь компанией и греясь у камина, к которому сидел ближе всего. Малфой, видимо, тоже не имел ни планов на этот вечер, ни дел в Министерстве, раз в сочельник он предпочитал напиваться в городе под присмотром старого друга. За всё это время он ни словом не обмолвился о жене. Этого Северусу было достаточно, чтобы понять: не только он один остаётся на праздники в гордом одиночестве. Только один раз, до комичного мрачно нахмурившись и уставившись на огонь, Люциус бросил подозрительное: «Мы приняли решение, что Драко останется в школе на каникулы. Надеюсь, он не доставит тебе дополнительных хлопот». Они приняли решение! Чудовищные нападения на студентов вынудили родителей забирать своих детей вопреки всем сложностям, только бы уберечь их от опасности. Даже малообеспеченные семьи, проживающие в материковой Европе, добились того, чтобы их чада получили портключи для международного перемещения. Родители одной из студенток Слизерина с шестого курса, не пожелав тратить времени на бюрократические проволочки с Министерством Магии, позволили своей дочери лететь домой, в Америку, на маггловском самолёте. Всё лучше, чем оставлять своё драгоценное дитя там, где студентам грозит смертельная опасность. А Малфои, имея все возможности позаботиться о своём единственном ребёнке, просто «приняли решение» не забирать Драко на каникулы. Видите ли, им невыносимо притвориться на несколько дней, будто им приятно находиться в обществе друг друга. Нарцисса, покинувшая страну, скорее всего проводит зиму у кого-то из родственников на юге Франции или Испании. Люциус же не хочет оказаться запертым в мэноре наедине со своим сыном на две долгие недели, не хочет избегать его вопросов и пытливых взглядов, не хочет прятаться от него в своём кабинете и напиваться только по ночам. Снейп считал такое поведение двух взрослых людей большой глупостью. Во-первых, в школе на самом деле было небезопасно. Пускай все уверены, что месть наследника Салазара Слизерина угрожает только грязнокровкам. Пускай Дамблдор пытается убедить попечительский совет в том, что комендантский час — лучшее средство от всех угроз и напастей. Но то, что в больничном крыле находятся уже два студента, подвергшиеся нападению, остаётся неопровержимым доказательством обратного. А во-вторых, глупый мальчишка и так привлекает к себе слишком много внимания, не скрывая своей радости и открыто потешаясь над перепуганными полукровками и магглорождёнными. Отец давно должен был научить Драко самообладанию и выдержке. Или хотя бы объяснить, что в подобных ситуациях стоит держать язык за зубами, чтобы не вызвать подозрений и не принести себе и своей семье неприятности. Но Люциус был слишком занят и труслив для того, чтобы провести с сыном время и попытаться исправить эту ошибку. Ещё несколько лет, и авторитет отца в глазах Драко медленно угаснет. Какие-то двадцать лет назад сам Люциус, не найдя в отце той опоры и поддержки, выпорхнув из-под опеки Абраксаса Малфоя, нашёл себе нового учителя, покровителя и господина. Тёмный Лорд дал ему всё то, в чём он тогда нуждался. К чему приведёт история с Драко с его неумением держать себя в руках и желанием добиться отцовского внимания и расположения… лучше не представлять. Снейп не стал надоедать своему другу нравоучениями. Пьяный Малфой — вспыльчивый Малфой, а ссориться с ним сейчас не хотелось. Если уж в такой день Люциус пришёл искать утешения именно у него, немногословного зануды, то всё куда хуже, чем кажется на первый взгляд. А лишать несчастного, жаждущего компании аристократа молчаливой дружеской поддержки было жестоко, неблагоразумно и невыгодно. Вместо этого Северус, пригревшись у огня, сонно рассматривал Люциуса из-под опущенных ресниц. Вспоминать прошлое и ностальгировать было откровенно лень. Ведь куда приятнее просто допивать пятую порцию огневиски, вслушиваться в треск дров в камине, гудение ветра на улице и сливающиеся в один гул разговоры других посетителей. Приятно было подмечать на красивом лице Малфоя новые морщинки, любоваться грациозной небрежностью его движений, такой блистательной и естественной, которая в любой момент может превратиться в грациозную собранность или грациозную опасность. Приятно было видеть, как мягко сияют камни перстней на холёных белых руках, как огонь делает его кожу словно обласканной солнцем, как платина его волос вдруг загорается золотом. Малфой был похож на картину, написанную искуснейшим из мастеров живописи. Смотришь на него, и глаз отдыхает от несовершенства этого мира, от мерзостей и уродств, существующих в нём. Его красота почти что неприлична, но при этом дарит ощущение гармонии, правильности и спокойствия.***
Люциус давно привык к тому, что к нему приковано много взглядов. Люди смотрели на него с тревогой, со страхом, восхищением, ненавидя его или заискивая перед ним. Он давно научился не замечать их. Но то, какие взгляды порой бросал на него Северус, всегда вызывало странное чувство тревоги и одиночества. Дело в том, что тот смотрел одновременно на него и сквозь него. Чёрные глаза прикованы к его лицу, но мысли Снейпа где-то далеко отсюда. В такие моменты он становился похож на замерзающую на морозе чёрную птицу, хищную и непредсказуемую. Никогда не знаешь, что она сделает, когда наконец очнётся от окоченения — возьмёт лакомство с твоей ладони или клюнет тебя в глаз. Когда выдерживать это становится выше сил Люциуса, он обычно прерывает молчание и выдёргивает Северуса из мыслей неожиданным вопросом или предложением: — Мне было бы спокойнее, если бы ты стал директором школы. Тогда бы… — шепчет он, но Снейп опережает его. — Тебе стало бы проще диктовать попечительскому совету свою волю? —… В школе стало куда безопаснее. Свою волю я могу диктовать абсолютно свободно, ты же знаешь, — ленивая усмешка Люциуса скорее привычка, чем необходимость. Несколько минут они снова молчат, Снейп больше не смотрит на Малфоя, предпочитая любоваться остатками огневиски в бокале. — Я правильно тебя понял, Люциус? Ты намекаешь, что… — Северус наконец поднимает глаза. — Да. Именно так. Ему больше не доверяют. — Ты имеешь в виду, что ты ему не доверяешь? Видимо, убеждать тебя, что это плохая идея, бессмысленно. Когда выйдет приказ об отстранении? — К концу января. Я уверен, что к этому времени… — Ты с помощью угроз и прочих дипломатических методов получишь все одиннадцать подписей? — кривит губы Снейп. — Сомневаешься во мне? — почти кокетливо прищуривается Люциус. — Нисколько. Не хочу оказаться двенадцатой жертвой твоей родительской заботы, — Северус всё же не может сдержаться от колкости. — И верно. Одиннадцать — это число Магии как таковой.* Не будем ничего менять. Малфой долго смотрит ему в глаза, словно ожидая чего-то, а затем щёлкает полупустую бутылку огневиски по блестящему боку. Та, будто опомнившись, поднимается со стола и подливает в их бокалы ещё своего содержимого. Он ещё не готов расстаться с Северусом сегодня. Ему хочется ещё немного погреться рядом с этим холодным человеком, а тот понимает его без слов.***
Через час они, чуть пошатываясь, наконец выходят из паба на заснеженную улицу, и их тут же обдаёт ледяным ветром. Мороз забирается под мантию, вызывая дрожь. Здесь достаточно холодно, чтобы начать трезветь. Северус накидывает капюшон и оглядывается на Люциуса. Тот стоит посреди переулка, прикрыв глаза и, видимо, наслаждаясь неистовством снежной бури. Метёт по-страшному, снег колет лицо, волосы разметались от порывов холодного ветра, но Малфой абсолютно безмятежен. Снейп раздражённо дёргает его за рукав, натягивает капюшон мантии ему до самого носа и шипит сквозь зубы: — Давай, аппартируй уже! Люциус скалится из-под капюшона, перехватывая руку Северуса и поворачивая его к себе лицом. — Обещай подумать над моим предложением. Совет проголосует за тебя в любом случае. — Ты уже получил мой ответ. Нет. По крайней мере… Не сейчас. Аппартируй, ну же! Ты выпил больше. Или ты не уверен, что сможешь, и тебя стоит проводить? Снейп иронично вскидывает бровь, выдёргивает свою руку из захвата и получает в ответ совершенно пьяную ухмылку. — А если и проводить? Может, останешься на Рождество… Северусу не совсем понятно, делает ли Малфой попытку заигрывать или ему на самом деле так одиноко, что он упрашивает старого друга остаться в его доме на ночь. В любом случае это стоит прекратить прямо сейчас. — Не советую тебе продолжать пить сегодня. До свидания, Люциус. Характерный громкий хлопок заглушает завывание вьюги. Малфой мрачно смотрит на место, где только что стоял Снейп, следы на тротуаре ещё не замело снегом. — И тебе счастливого Рождества, профессор. Люциус не аппартирует, а идёт вниз по улице, мерно постукивая тростью по заледеневшим булыжникам.***
Встреча с Малфоем нагнала на Снейпа неясную тоску, причину которой он всё ещё не мог найти. Это тревожило, но мысли не выстраивались во что-то последовательное, а ускользали, стоило только зацепиться хотя бы за одну из них. Невольно вспомнились Рождественские каникулы двадцатилетней давности. Северус тогда был на втором курсе и сам принял решение остаться на Рождество в Хогвартсе. Уж слишком не хотелось проводить те две недели в Коукворте, в Паучьем Тупике, и становиться невольным свидетелем… Снейп поймал себя на мысли, что больше не осуждает Малфоя и не считает его решение таким уж трусливым и малодушным. Возможно, Драко будет лучше вдали от дома, здесь, в школе… Он уже почти дошёл до своих личных комнат, предвкушая, как сможет отогреться в горячей воде, налить себе ещё немного огневиски (только чтобы лучше спалось и не так сильно болела голова с утра), забраться в мягкую постель и крепко уснуть. Однако из мыслей его вырывала странная картина. На мгновение Снейпу даже показалось, что он наблюдает со стороны одно из собственных воспоминаний. Мальчик в пижаме в бело-голубую полоску, худенький, босой и взъерошенный, стоял у входа в его комнаты. Он не шевелился, упершись лбом в дверь. Плечи были опущены, руки безвольно висели. Тряпичная кукла да и только. — Поттер! — почти что зарычал Снейп, в следующее же мгновение оказываясь рядом с мальчишкой. С удивительной, не свойственной ему деликатностью придерживая Поттера за плечи, Снейп заставил его отступить на шаг. Тот безвольно обмяк в его руках. Пришлось приподнять Гарри и прижать его лёгкое тельце к своему плечу, уткнуть лицом в ещё покрытую снегом шерстяную ткань. — Что же мне с тобой делать, паршивец?***
На мгновение Гарри даже показалось, что он наблюдает со стороны одно из собственных воспоминаний. Мрачная, прохладная комната, смутно знакомое бледное лицо стоящего над ним человека, тёмные очертания мебели. Сам он сидел, судя по мягкости и удобству, в кресле, укутанный в нечто тёплое, тяжёлое, пахнущее зимней свежестью, снегом и чем-то травяным. В полутьме, да ещё и без очков, он видел довольно плохо, очертания были нечёткими и то и дело расплывались. Зато ногам было тепло, босыми ступнями Гарри чувствовал ворс ковра на полу. — Здравствуйте, мистер Поттер, — от того, как холодно и раздражённо звучал голос Снейпа, Гарри пробрала дрожь. Последнее, чего он хотел сейчас — находиться в компании этого злого, ужасного человека. Мальчик не был уверен, что именно он натворил, но тон профессора точно не обещал ничего приятного. Снейп всё ещё нависал над ним чёрной тенью, когда Гарри сумел выдавить из себя короткое: — Добрый вечер, сэр. Почему… Вы здесь? — уверенности в том, где именно они находятся, у него было мало. И поэтому он решил добавить вежливое, — Сэр? Поморщившись, Снейп сделал шаг назад и отвернулся, опускаясь в кресло напротив. — Фоцис Инфламаре**, — заклинание было незнакомым, но Гарри догадался о его назначении, когда в камине вспыхнул огонь. Но не магический, который обычно горел в очагах гостиных, а совершенно обыкновенный. — Почему я нахожусь в своей собственной гостиной ночью? Я дам вам ещё пару минут, чтобы подумать, Поттер. Даже вы с вашими феноменальными умственными способностями сможете найти ответ без моих подсказок. Но сначала ответьте мне на один вопрос… Акцио, огневиски и бокал! Последние слова были произнесены почти шёпотом, но Гарри всё же вздрогнул. Слишком уж незнакомыми были интонации Снейпа. Профессор определённо уже был немного пьян, и оттого в его голосе звучали незнакомые нотки, всё ещё саркастические, но при том ленно-насмешливые, чуть ли не добродушные. Это было чем-то новым, а потому вызывало недоверие. Пьяные взрослые — злые взрослые. А если кажутся ласковыми, то недолго. Гарри хорошо помнил вечера, когда дядя Вернон возвращался домой позднее обычного, навеселе. Тогда лучше было не попадаться ему на глаза, и даже его любимый сыночек Дадли старался не высовывать носа из своей комнаты. Судя по звуку, дверца одного из шкафчиков медленно приоткрылась, и прямо мимо лица Гарри по воздуху проплыли очертания бутылки и невысокого, широкого бокала. — Да, сэр? — он уже догадывался, какой вопрос ему будет задан, и уже пытался найти на него правильный ответ. Однако он не мог вспомнить совершенно ничего. Только то, что вплоть до недавнего, не самого приятного в его жизни пробуждения ему снилось что-то невыносимо тоскливое, от чего хотелось плакать даже сейчас. — Почему во время этих ваших приступов… Вы спускаетесь сюда, в подземелья? Почему вы пытаетесь найти меня, Поттер? Стучитесь… сначала в рабочий кабинет, а затем сюда. Причём не так, как принято у нормальных людей, а вашим знаменитым шрамоносным лбом. Обычно больные, — Снейп сделал паузу, чтобы отпить из бокала, и Гарри едва сдержался от того, чтобы воспротивиться слову «больной», — в вашем состоянии ведут себя иначе… Стремятся вверх, поднимаются по лестницам, открывают окна, забираются на крыши. Всё в этом роде. — Я не знаю. Я ничего не помню, — стиснув зубы, ответил Гарри, и снова не забыл добавить вежливое, — сэр. Как будто этим «сэр» можно задобрить такого желчного ублюдка, да как же! — Вы не должны бродить по школе ночами. Даже если ничего не знаете и ничего не помните, вы же понимаете это. Ответственный человек, хоть вы вряд ли когда-то заслужите такое определение, обязан контролировать свои расстройства. Вам ведь снова необходимо лекарство, не так ли? — спросил Снейп вкрадчиво и тихо, но затем в его интонации снова прозвучало раздражение. — Что вы щуритесь на меня, Поттер? Не видите, так не напрягайте зрение, голова заболит. Гарри на самом деле изо всех сил пытался рассмотреть лицо профессора. Ему было неловко разговаривать с его силуэтом, очерченным мраком с одной стороны и огненным мерцанием с другой. — Мне не нужно лекарство, — он опустил голову, уткнувшись носом в шерстяной воротник… мантии Снейпа. До него только теперь дошло, что у него на плечах была мерзкая, отвратительная, жуткая мантия мерзкого, отвратительного и жуткого профессора. От отвращения у него свело желудок. И как Гарри мог так спокойно греться в проклятой снейповской вещи всё это время? Должно быть, он на самом деле тяжело болен. — В таком случае, если вы, Поттер, отказываетесь признавать, что вы больны, я могу снять с вашего факультета пару десятков баллов за нарушение устава школы? Нет? — Снейп довольно оскалился, увидев, как Гарри отчаянно замотал головой. — Значит, вам всё же нужно лекарство. Вы получите его. И, надеюсь, в этом учебном году мне больше не придётся наблюдать… подобное. Хотя Гарри и не видел выражения лица профессора, он мог поклясться, что тот смерил его презрительным взглядом и поджал губы. Снейп сделал ещё пару глотков огневиски. Голос разума, давно заменявшим ему голос совести, шептал, что преподавателю не стоит напиваться в присутствии своего ученика. Проговорись Поттер о чём-то подобном кому-то из его коллег или самому директору, по голове Северуса не погладят. Однако почему-то он был уверен, что этот наглец прибережёт увиденное для какого-то особого случая, а не станет сдавать его на следующее же утро. Сиротки, подобные Поттеру, отличались от других детей несколькими особенностями поведения. Во-первых, они никогда не сдавали других просто так. Неважно, чью тайну они хранят, друга или врага, они сотню раз подумают перед тем, как использовать полученную информацию. Во-вторых, сиротки никогда не жалуются. С самого детства они запомнили простую истину: злой посмеётся, добрый пожалеет и пройдёт мимо. В-третьих, сиротки не доверяют взрослому миру. А потому запретное для них не всегда означает вредоносное, опасное или невозможное. Все эти наблюдения и поверхностные знания о личности Поттера подсказывали профессору, что очередной их секрет останется в безопасности. Взгляд Снейпа тем временем упал на босые ноги Гарри. «Так и обморожение можно ненароком получить» — подумалось ему, и к его собственному удивлению, эта мысль не была приятной. Обморожение… Такого даже врагу не пожелаешь, не то что его жалкому двенадцатилетнему отпрыску. Но даже на этом пьяному добродушию Северуса не пришёл конец. — Эльф! — позвал Снейп, и через пару мгновений с негромким хлопком перед ним появился один из школьных эльфов. Ушастое создание почтительно поклонилось профессору. — Отправляйся в спальню мистера Поттера, принеси ему тёплую обувь, мантию и его очки. Такие круглые, маггловские и нелепые. Но сначала ему нужен чай. Тот же рецепт, что для мисс Паркинсон на той неделе. Горячий, а не как в прошлый раз… И побыстрее! — он так грозно посмотрел на несчастное существо, что то испуганно запищало и исчезло прежде, чем получило ещё одно приказание. Не прошло и пяти минут, как эльф вернулся с подносом. На нём был чайник и одна чашка, а также тарелка с чем-то плоским и отдалённо напоминавшим печенье. Когда эльф появился во второй раз, в одной его руке были зимние ботинки Гарри, а в другой — очки и его зимняя мантия. Конечно, она была не такая тёплая, как та, в которой он сидел всё это время, зато была хороша в другом — она не принадлежала Снейпу. — Ваззи мог взять только это. Остальное сладкое для завтра. Завтра будет большой завтрак. Праздник завтрак. Рождество, — пояснил эльф, подобострастно наливая Гарри чай. Видимо, фамилия Поттер оказывала подобное влияние на всех домовиков без исключения. Ваззи снова поклонился и исчез, пока строгий профессор не вздумал отчитывать его за лишнюю болтовню. Наконец Гарри смог надеть свою мантию. Профессорскую же он осторожно повесил на спинку кресла. «Круглые, маггловские и нелепые» очки оказались у Гарри на носу. Теперь он смог рассмотреть небольшую гостиную с тёмным паркетом и большим узорным ковром, шкафы со стеклянными створками почти у каждой стены, старинные часы в углу, полное отсутствие декоративных вещиц, на каминной полке — несколько колдографий с множеством лиц (наверное, это были групповые снимки выпускников разных лет), книги на круглом низком столике, книги на широких подлокотниках кресел, книги в тех стеклянных шкафах… и Снейпа. Профессор мрачно наблюдал за Гарри, пока тот наглым образом озирался по сторонам и оценивал обстановку. Смутившись и решив не дожидаться особого указания, Гарри взял чашку обеими руками и одним краем прислонил её к груди. Он чуть наклонился над ней, вдыхая аромат. Пахло ромашкой и ещё чем-то сладким. — Отвар матрикарии хамомиллы. Никакого кофеина, долговременный расслабляющий эффект, снимает мышечные спазмы, снижает возбудимость нервной системы. Кроме того, её органические кислоты воздействуют на слизистую, предотвращая воспаление. При большой удаче завтра утром у вас не будет болеть горло, даже если вы всё же умудрились простудиться. Тихий, глубокий голос Снейпа окутывал мягкостью. Он говорил медленно и ровно, словно читал очередную лекцию о свойствах лекарственных трав, и Гарри снова стало клонить в сон. Чай оказался сладким, там определённо было что-то вроде мёда или патоки. Он потянулся за печеньем, но оно оказалось совершенно неприглядным, очень тонким, а потому Гарри положил его обратно и продолжил потягивать чай. Он старался не хлюпать и пить как можно тише и незаметнее. — Что, не нравятся эльфовские гостинцы? Уж, наверное, не сравнятся с тем, что вам шлют из дома? — едко прокомментировал Снейп, и Гарри стало одновременно горько и смешно. Интересно, что Дурсли пришлют ему на Рождество? Монетку или старый носовой платок дяди Вернона? Конечно, Хогвартские угощения не сравнятся с такими жестами заботы. — Я не голоден, сэр, — отозвался Гарри, отводя взгляд от лица профессора и принимаясь рассматривать те самые многолюдные колдографии. Слизеринцы и слизеринки стояли в два или три ряда и довольно улыбались, а с краю, преимущественно слева, была заметна мрачная, высокая фигура Снейпа. На каких-то колдографиях он был таким, каким Гарри привык его видеть, а на других он был молод. Очень молод, ему можно было дать не больше двадцати пяти. Впервые Гарри задумался о том, как долго Снейп преподает в школе. Должно быть, у него за всю жизнь и не было другой работы. — Тогда съедите это утром. Снейп почти беззлобно усмехнулся. Ленивый взмах палочкой, и Гарри едва смог удержаться от удивлённого вздоха. Вместо плоского сероватого печенья на блюдце лежал большой пряник в форме рождественского оленя. Гарри даже где-то слышал его имя, но оно вылетело из головы. Этот олень был из тех, кто помогает Санта Клаусу доставлять подарки и тащит за собой его сани. Синяя и голубая глазурь делала пряник таким красивым, что Гарри вряд ли осмелился бы его съесть. Снейп сам не понял, почему ему вдруг захотелось сделать… то, что он сделал. У него появилось нестерпимое желание стереть с лица мальчишки это надменно-разочарованное выражение, дать ему то, чего он хочет. Не угодило эльфовское печенье, так пусть получит эту сладкую цветную рогатую гадость. Может быть, такое излишнее потворство его капризам наконец вызовет у него стыд? — Профессор, но ведь нам говорили, нельзя наколдовать еду, — с абсолютно глупой улыбкой выдал Гарри, всё ещё разглядывая пряник и боясь к нему прикоснуться. Парень казался таким счастливым, что Снейп понял, что его затея не удалась. Никакого стыда или раскаяния на лице Поттера не отражалось. — Наколдовать — нет, но трансфигурировать — безусловно. Съедобное да останется съедобным. Допивайте ваш чай, Поттер. Это гарант того, что вы не замёрзнете до смерти, пока дойдёте до спальни. Допивайте скорее и проваливайте, я тоже хотел бы отдохнуть, — рыкнул на него профессор, наконец снова вспоминая об огневиски. Даже при желании Снейп не мог бы объяснить самому себе, почему всё ещё не выгнал мальчишку отсюда. Почему он мирится с его назойливым присутствием? Почему он предложил Поттеру чаю? Почему ещё не отчитал его за… за что-нибудь и не велел ему убираться в башню своего факультета? Вместо этого Северус, пригревшись у огня, лениво рассматривал мальчишку из-под опущенных ресниц. Всё в Поттере было до боли знакомо, предсказуемо, всё в нём он видел тысячу раз. Вылитый мерзавец Джеймс, ещё маленький, но уже такой же дерзкий, сам себе на уме, с этим вызывающим огоньком в глазах. Красивых глазах, родных глазах. Этот вызывающий огонёк портил их, отчего юный Поттер казался ещё невыносимее. Встреча с Люциусом вогнала Снейпа в настоящую тоску. Он чувствовал, что должен сконцентрироваться на чём-то, чтобы не позволить себе поддаться этому мерзкому чувству, холодному и непредсказуемому, словно снежная буря снаружи. Концентрироваться на Поттере, на этом раздражении было легко. Мальчишка словно помогал сохранять баланс, нарушал мрачную атмосферу этой комнаты. Своей нелепостью и невыносимостью он отгонял и тоску, и ненужные воспоминания о десятках паршивых сочельников… Они оба вздрогнули, когда часы в углу тихо пробили полночь. А вот и Рождество, как всегда без приглашения. Прямо как Поттер. Гарри замер, переводя взгляд с профессора на часы и обратно. Отсюда, из этого кресла, он не видел, куда именно указывали стрелки. Но теперь, когда негромкий звон оповестил их о наступлении полуночи, сердце Гарри сжалось от какой-то тёплой, трогательной грусти. Несколько секунд они со Снейпом смотрели друг другу в глаза, а затем профессор странно дёрнул носом и отвернулся, предпочитая разглядывать огонь. Гарри тоже отвёл взгляд и принялся рассматривать обложку книги, лежавшей на подлокотнике его кресла. Книга ничем не напоминала магический старый фолиант. Это было какое-то научное пособие. «Диагностика и лечение нарушений сна в детском возрасте» — сообщало название книги. Гарри не поверил своим глазам. Зачем профессору понадобилось читать о нарушениях сна у детей, если у него, наверное, сотни книг по зельеварению? — Профессор… Зачем вам читать это? — вопрос был абсолютно бестактным, но Гарри был слишком удивлён, чтобы соблюдать все приличия. Снейп бросил короткий и яростный взгляд сначала на Поттера, затем на книгу, и, скривившись, ответил: — Не тешьте себя фантазиями, что лично для вас. И хотя некоторые из обитателей замка передавали мне информацию о том, что вы порой лунатите по замку, — в этих словах прозвучал довольно явный намёк, — вы не единственный студент, страдающий этим расстройством. — Кто ещё страдает этим расстройством, сэр? — не унимался Гарри. — Мне предоставить вам список фамилий со всех курсов, Поттер? — профессор отставил пустой бокал и закинул ногу на ногу. Эта поза показалась Гарри какой-то защитной и нервозной. Однако, вспомнив, что перед ним Снейп, самая страшная гроза и ужас школы, решил, что всё же это ему показалось. — Нет, не нужно. Но скажите, эти ученики… Вы для всех варите то зелье? От которого так хорошо спится. — Нет, не для всех, — Снейп уже прожигал его взглядом, но Гарри не останавливался. — А для кого именно? — ему вдруг стало жутко. Неужели он на самом деле так болен, что ему одному полагается не только ромашковый чай, но и такое серьёзное лекарство. — Для того, чей лунатизм беспокоит меня лично в моих комнатах, Поттер! — не выдержав, рявкнул Снейп. Гарри вжался в кресло и едва не выронил пустую чашку, которую всё ещё держал в руках. Кровь прилила к его лицу, стало ужасно стыдно. Профессор устал и, судя по тому, каким замёрзшим и промокшим выглядел, откуда-то вернулся. А Гарри заявился к нему посреди ночи, в его законный выходной, не даёт спать да ещё и мучает вопросами. Это был первый случай, когда он посчитал, что заслужил нагоняй. — Простите, сэр, — глухо прошептал он и всё же поставил чашку рядом с полупустой бутылкой огневиски. Рука сама потянулась к рождественскому прянику, и Гарри осторожно опустил его в карман мантии. Пусть трансфигурировал его Снейп, зато первоначально этот пряник был обыкновенным эльфовским печеньем. А значит, ничего страшного с Гарри не случится. — Приберегите ваши извинения для тех, кто в них нуждается. Вы перевозбуждены, Поттер, ваша нервная система даёт сбои, — неожиданно мягко заговорил Снейп. Видимо, он не имел желания сотрясать криками стены своей собственной гостиной. — Вас беспокоит что-то определённое? Или вы, как и прочие, напуганы и ждёте нападения наследника Слизерина из-за угла? Обычно о подобном Гарри спрашивал Дамблдор. Директор всегда говорил ласково и с беспокойством интересовался, не тревожит ли его что-то. Снейповский же интерес походил на интерес следователя на настоящем допросе. Гарри помотал головой. — Или дело в том, что вас тревожат слухи, которые ходят о вас? Давно в нашей школе не было змееустов. Последний обладатель этого дара оставил о себе… Довольно противоречивые воспоминания. Вы должны простить людям их интерес, — могло показаться, что профессор говорил иронично, но его лицо оставалось совершенно серьёзным. — Я никакой не наследник Салазара Слизерина, если вас так это тревожит, — упрямо, как втолковывал однокурсникам и другим ученикам, сказал Гарри. Ему уже надоели подобные разговоры о себе, ведь теперь чуть ли не вся школа считала его злодеем, науськивающим змей на своих товарищей. Всё это походило на злой, жестокий и давно затянувшийся розыгрыш. — Конечно же вы не наследник Салазара Слизерина. Я могу сказать это с уверенностью. У вас, Поттер, для этого не хватает нескольких черт характера… — губы Снейпа растянулись в недоброй ухмылке. — Распределяющая шляпа, к вашему сведению, уговаривала меня согласиться учиться на вашем факультете, сэр. Прямо умоляла. Но я был уверен, что мне здесь не место, — теперь уже Гарри почувствовал, что злится. Сначала Снейпу показалось, что он ослышался. Уж слишком фантазийно звучало это из уст мальчишки. — Распределяющая шляпа уговаривала вас… согласиться учиться на Слизерине, Поттер? — переспросил он. — Именно так. Так что во мне… достаточно всяких качеств. Просто я точно знаю, чего хочу. Гарри ожидал, что вызовет на себя гнев. Однако профессор лишь вскинул свою тонкую, тёмную, словно нарисованную кистью, бровь, тихо хмыкнул и отвёл взгляд. Языки пламени отражались в его чёрных глазах, заставляя их совсем не по-доброму блестеть. Повисшее между ними молчание не добавляло уюта, и Гарри вдруг осознал, как ему холодно. Наверное, Снейпа не было целый день, камин не горел, вот комнаты и остыли. Они всё-таки находятся в подземельях, а где-то за толстыми каменными стенами — воды Чёрного Озера, холодные и полные странных обитателей… Пока Гарри изо всех сил пытался вообразить, как же жители озера выживают зимой, когда вся поверхность водоёма покрывается толстым слоем льда, Снейп очнулся от мрачной задумчивости и озябше сцепил пальцы в замок. Комната прогревалась слишком медленно, а ему окончательно надоел этот мальчишка, и единственное, чего ему сейчас хотелось — оказаться в одиночестве и наконец лечь спать. Гарри в очередной раз вздрогнул, когда тишину нарушил голос профессора. Тот снова вызвал эльфа, и через мгновение посреди комнаты снова возник тот самый домовик со смешным именем Ваззи. Гарри подумалось, что у этого эльфа сегодня было что-то вроде ночного дежурства, потому и приходил именно он. — Отведи мистера Поттера в его спальню. И никуда не сворачивать, ты слышишь меня? — профессор грозно нахмурил брови, подаваясь в кресле вперёд. Он лишь собирался налить себе ещё огневиски, но эльф испугался. Он отскочил в сторону Гарри, схватил его за руку и потащил прочь из обиталища самого жуткого из преподавателей школы. Уже почти закрыв за собой дверь, Гарри выдернул ладонь из маленькой цепкой ручки домовика и заглянул обратно в гостиную. Снейп всё так же сидел в своём кресле и гипнотизировал очаг. Немного помедлив в нерешительности, Гарри просунул голову в дверной проём, тихо кашлянул и быстро проговорил: — Счастливого Рождества, профессор. Прежде чем в него полетело какое-то из снейповских проклятий, он всё же притворил дверь и, стараясь не отставать от эльфа, быстро зашагал прочь от этих жутких комнат. Даже при желании Гарри не мог бы объяснить самому себе, зачем пожелал Снейпу… то, что он пожелал. Уже через минуту этот порыв показался ему очень глупым, детским и недостойным гриффиндорца. Наверное, это могло бы сойти за попытку съязвить, и Снейп не посчитает, что он… Что он на самом деле растрогался, растаял и проникся рождественским снейполюбием от одного только вида рождественского пряника в виде оленя.