25 декабря 1992
— Я уже час как встала — добавила в зелье златоглазок. Оно готово! Разбуженный звонким голосом Гермионы, Гарри распахнул глаза и тут же снова зажмурился. Ещё минуту назад здесь царила уютная темень, а теперь вся комната утопала в свете. Спасения от внезапного нападения солнечных лучей не было — полог собран и до него теперь никак не дотянуться. В это время года печки в спальнях топили так, что закрываться в духоте своей постели стал бы только тот, кто пожелал бы испечься заживо или задохнуться насмерть. Именно поэтому они с Роном, единственные обитатели спальни, оказались беззащитны перед бодрым порывом Гермионы, которая ворвалась к ним в такую рань, раздвинула шторы и даже приоткрыла одну из створок окна, впуская в спальню морозный воздух. В комнате сразу стало прохладнее и свежее. И Гарри, посильнее укутавшись в одеяло и набросив его себе на плечи и голову, словно мантию, сел на кровати и на ощупь нашёл свои очки. — Ты уверена? — Рон, едва только проморгавшийся со сна, смутился, когда Гермиона присела на край его кровати. Гарри был рад, что успел вернуть зрению чёткость к тому моменту, когда его друг покраснел до ушей и с забавным, абсолютно непередаваемым выражением лица тоже укутался в одеяло, оставив снаружи только рыжую чёлку, глаза да кончик носа. — Абсолютно, — Гермиона, видимо, была в предвкушении сегодняшнего предприятия, а потому не обратила никакого внимания ни на красные уши и щёки Рона, ни на сонный вид Гарри. — Если мы и впрямь собираемся что-то предпринять, лучшего времени, чем сегодняшний вечер, не найти. Чуть больше месяца они потратили на приготовление Оборотного зелья. Хотя, если говорить честно, то больше всего сил потратила именно Гермиона, доверив мальчикам только изредка заходить в заброшенный туалет, проверять зелье и помешивать его не больше минуты. Рецепт из книги «Сильнодействующие зелья», добытой в запретной секции, был доступен для полного понимания только ей, и на протяжении всего декабря она занималась этим зельем так любовно и ответственно, словно следила за маленьким ребёнком. В определённое время котелок с этим варевом нужно было подкармливать, точно соблюдая меры, длительность подготовки ингредиентов, а также последовательность и время их добавления. Одни сушёные златоглазки чего стоили! Двенадцать этих небольших стрекозок с прозрачными крылышками, мелко порубленных и замоченных в какой-то консервационной жидкости, настаивались в углу туалетной кабинки ровно три недели. И сегодня, когда они наконец были извлечены из своей баночки и добавлены в котёл, когда Оборотное зелье наконец было готово, когда Гермиона, такая счастливая, пришла оповестить своих друзей об окончании своей работы, Гарри наконец полностью осознал неотвратимость того, что должно случиться вечером. Им троим придётся выпить это жуткое, зеленовато-серое густое варево, которое с каждым днём пахло всё хуже и хуже. В последний раз, когда они проверяли зелье, к котлу даже не хотелось подходить, не то что наклоняться над ним. Конечно, они с Роном не сомневались в уме и талантах своей подруги. Однако в тот момент, когда Гермиона восторженно говорила об их вечерней вылазке, которая должна была состояться после ужина, Гарри уже не чувствовал прежней уверенности. Даже взрослый маг мог допустить ошибку, которая повлекла бы неприятные последствия, что уж говорить о Гермионе. Гарри невольно вспомнил историю об одном неудачливом и забывчивом шотландском зельеваре, рассказанную Снейпом на одном из ноябрьских уроков. Такое на Зельях случалось не часто, однако в тот день, раздосадованный результатами контрольной, заваленной почти всем классом, он снизошёл до подобных «поучительных лирических отступлений». Профессор не стал называть ни имени несчастного, ни точного места, где это произошло. Волшебник, решивший приготовить рябиновый отвар, перепутал веретеницу с гладкокожной гадюкой и использовал в работе жальца второй. Вместо того, чтобы излечить свои раны и получить заряд бодрости, горе-зельевар на целый год лишил себя зрения. Тогда, на уроке, многим студентам эта история показалась довольно смешной. Громче всего смеялись слизеринцы, которым на той контрольной повезло гораздо больше, чем другой половине класса. Гарри же не посчитал историю ни забавной, ни впечатляющей. Уж слишком он был занят рассматриванием едких снейповских замечаний в проверенном домашнем задании, которое получил в начале урока. Однако теперь от одной мысли, что с ними может случиться что-то подобное, Гарри становилось страшно. Временная слепота могла оказаться не худшим исходом, если Гермиона всё же что-то напутала… Всё время, пока Гарри разворачивал свои рождественские подарки, по его спине, рукам и затылку бегали мурашки. И дело было вовсе не в том, что из приоткрытого окна веяло прохладой. Гарри всего четвёртый раз в жизни получал столько замечательных вещей от людей, которым был по-настоящему дорог. Два Дня Рождения да, не считая этого, одно Рождество — слишком мало, чтобы привыкнуть к чудесным гостинцам миссис Уизли и подаркам друзей. Чего стоил джемпер! Ручной работы, изумрудного цвета, а самое главное — по размеру, ни капельки не великоватый. Знали бы его друзья, как он любил одежду, которая была не широка в плечах, не нуждалась в закатывании, сужении или уменьшении заклинанием. А ещё писчее перо, орлиное, с пестринками и зачарованным кончиком, который высушивал чернила сразу же, не давая пятнать пергамент. Книга о квиддиче, пирог с изюмом, огромная банка сливочной помадки от Хагрида… Для Рона это было обыденностью, регулярным явлением, однако Гарри всё ещё не мог поверить, что кто-то о нём так заботится. Его даже ни капельки не расстроила весточка от Дурслей — зубочистка с ментоловым кончиком и записка. Дядя и тётя надеялись, что их нелюбимый племянничек сможет остаться в школе на всё лето и не потревожит их своим возвращением в грядущем году. Когда Гарри наконец рассмотрел и попробовал все подарки и стал оглядывать комнату, проверяя, не упустил ли он чего, его взгляд упал на мантию, аккуратно повешенную у кровати. Тот эльф постарался, не иначе. На мгновение Гарри представил, как хорошо было бы, окажись всё случившееся прошлой ночью дурным сном. Не было ни прогулок по подземельям, ни Снейпа с его огневиски, ни странных разговоров, ни странной болезни, ни… А вот пряник он бы оставил. Гарри сунул руку в карман мантии и сразу нащупал тот самый пряник, трансфигурированный из плоского эльфийского печенья. Глазированный олень ласково смотрел на него из-под пушистых глазированных ресниц. Он был такой яркий и чудесный, словно в нём и было заключено само таинство Рождества. «Нужно бы зайти к Снейпу за зельем», — подумал Гарри и почему-то совсем не расстроился. Такой чудесный день не мог быть омрачён коротким визитом к этому неприятному человеку. Какие-то несколько минут в обществе профессора не сравнятся с ночными посиделками у камина, при одной мысли о которых у Гарри вновь возникало чувство неловкости, стыда и собственной ненормальности. Никому не будет приятно показаться больным и беспомощным перед ужасом подземелий! Но сегодня он просто постучится в профессорский кабинет, получит шкатулку с пузырьками, вежливо попрощается и ещё две долгих недели не ступит на слизеринскую территорию. — От кого это, Гарри? Ещё такие есть? — окликнул его Рон, жадно поглощавший шоколадки. Ему не столько хотелось есть, сколько попробовать всё, до чего он мог дотянуться. — Только один… От Хагрида. Он купил для меня в Хогсмиде, наверно, — пробормотал Гарри в ответ. — Уж не испёк точно! Он печёт так, как я танцую вальс! Пряник в то утро он так и не съел.***
— Счастливого Рождества, профессор… Счастливого Рождества, чёрт тебя дери, Поттер! Гнев Снейпа был в высшей степени праведен. Конечно, поскольку он сам считал его таковым, а глупого мальчишку — виновным в отвратительности этого утра. Приговор оглашён и обжалованию не подлежит! Ведь, несомненно, именно Поттер с его ночными прогулками, с привычкой задавать кучу отвратительных, глупых, липких и бессмысленных вопросов был виноват в том, что вчера профессор всё же прикончил ту бутылку огневиски. А чего стоила та выходка… Как этот идиот вообще посмел? Желать Северусу счастливого Рождества! Ему… Тому, кто зарёкся праздновать его ещё пятнадцать лет назад, зарёкся выделять этот день из череды других — серых и отвратительных. Ровно пятнадцать лет назад этот день превратился из отмеченной красным даты в англиканском календаре святых, из праздного слова «Рождество» на поздравительной открытке, которую он так и не отправил, из приятного и волнительного ожидания подарка… в очередное мучительное воспоминание. И пускай мальчишка не мог знать, как Снейп ненавидит Рождество, ему не будет никакого прощения. Потому что… Потому что… Если бы у Северуса спросили: «Какой самый страшный звук на свете? Существует ли вообще такой звук?», то он бы ответил, что существует. Самым страшным звуком для него навсегда останется клацанье ключей в замочной скважине, за которым всегда следует щелчок замка и тихий, пронзительный скрип дверных петель.***
24 декабря 1977
В доме тихо. Так тихо, что можно расслышать всё происходящее на улице: завывание метели, хруст снега под ногами редких прохожих и визгливое громыхание дорожного указателя на углу, который ещё на той неделе покосился от сильного ветра. И хотя Северус с самого обеда сидит у окна, откуда видно весь Паучий тупик, то и дело прислушиваясь, он не слышит, как отец подходит к дому. Это застаёт врасплох и заставляет соскочить с подоконника. Первое, что возвещает о его приходе — клацанье ключей в замочной скважине. Затем щелчок замка. Тихий, пронзительный скрип дверных петель. По набору этих звуков, количеству их повторений, длительности и громкости можно определить, насколько тот зол, расстроен, измотан или пьян. Северус хочет ошибиться в своём предположении, но вскоре понимает, что первое предположение верно. Отец и зол, и расстроен, и измотан, и… Ох, нет, только не снова. И пьян. Очень пьян, судя по тому, как долго он не мог правильно вставить ключ. Северусу давно уже есть семнадцать, поэтому он с лёгкостью аппартирует на второй этаж, прямо в свою кровать. Он запирает дверь, но заглушающее заклинание не применяет — мать на кухне, и не слышать то, что будет происходить внизу (а оно будет происходить, Северус не сомневается), значит подвергать её опасности. Как бы ей сейчас не помешало иметь в кармане домашних брюк волшебную палочку, которая уже несколько лет хранится в чулане, на самой верхней полке. Северус садится на краешек кровати, напрягает слух и считает про себя: «Один, два, три, четыре…». На тринадцати наконец начинаются крики, стучания по столам, грохот посуды… Эйлин Снейп никогда не кричит на мужа. Нет, не потому, что она его не боится. Она боится Тобиаса сильнее, чем любого другого человека, неважно — маггла или волшебника. Не потому, что она его слишком уважает. И даже не потому, что слишком сильно любит. Эйлин достаточно уважает себя, чтобы не говорить на повышенных тонах. Вместо этого она тихо, проникновенно шепчет, надменно вскинув бровь и презрительно смотря на Тобиаса снизу вверх. Такая малявка, а сколько гордости! Снейп стоит перед ней, опираясь на край стола и пошатываясь. От него несёт перегаром и злобой, а ещё болью, болью, болью… Он приходит в ярость от одного её холодного взгляда, от одного язвительного замечания, от одной закрытой позы. Он ненавидит то, как её тонкие белые руки скрещиваются на худой груди, как тонкие пальцы с дорогими кольцами (и ведь не продала в моменты нужды, сохранила фамильное золото) обхватывают их повыше локтей, как вскидывается её маленькая темноволосая голова, как между бровей пролегает незнакомая, такая чужая морщинка. Лучше бы она кричала на Тобиаса, лучше бы звала пьяной скотиной, как звала его мать его отца много лет назад. Лучше бы она помогла ему подняться с пола, не дожидаясь, пока он сделает это сам. Лучше бы она дала ему такую затрещину, чтобы он понял: ей не всё равно. Но он не получил ни крика, ни удара, ни оскорбления. Ему трудно вынести это равнодушие, это презрение, ему хочется переломить её тонкую аристократическую шею, сломать эти бледные пальцы, окрасить её белое надменное лицо алой кровью. Может, тогда она закричит, тогда она испугается, тогда она увидит, как яростно он нуждается в ответной ярости…? Когда после оглушительного грохота всё окончательно стихает, Северус понимает, что самое время ему спуститься. Тишина призывает его, зовёт громче и явственнее, чем что-либо другое. Он должен был сделать это ещё четверть часа назад, но не мог сделать ни шагу в тёмный коридор. Он взрослый волшебник, что ему сделает жалкий пьяный маггл, пусть и выше на голову и в два раза шире в плечах? Ни быстроты, ни силы, ни концентрации, только ярость и пара крепких кулаков. Однако страх заставил его оцепенеть, замереть посреди своей комнаты, врасти ногами в паркет и вслушиваться в ужасные слова, в грохот мебели, в визг и проклятья. Он был не в силах дотронуться до ручки двери, словно она была раскалена докрасна. А вот теперь самое время. Тишина зовёт, тишина приказывает откликнуться на свой зов и спуститься в кухню. И Северус медленно идёт вниз по скрипучей лестнице, пугаясь звука собственных шагов и изо всех сил хватаясь за перила. С кухни — ни звука. Только метель воет и воет за окном, словно отчаянно зовёт кого-то. Северус не сразу замечает мать, сжавшуюся в комок под столом и потерявшую сознание. Всё его внимание приковывает фигура отца, распластанная на полу. Тот тёмным, нечётким пятном лежит в дверном проёме, будто бы смотря в потолок. Северус моргает, слёзы вытекают из глаз, обжигают щёки, и картина становится чётче, он замечает лужицу крови у левого отцовского уха, успевшую собраться за такое короткое время. У отца странно повёрнуты шея и плечо, его левая рука лежит в неправильном положении, словно это не человек, а тряпичная кукла с мягкими конечностями. На него смотреть страшно, он бледный и какой-то сплющенный, переломанный. Мёртвый. Эйлин Снейп давно не брала палочку в руки, стараясь избегать колдовства в быту. «На что ты годна как человек, если ты не можешь даже развести огонь без этой штуки?» — любил говорить муж. Но от этого долгого воздержания её магия вовсе не становилась слабее, не угасала. Нет, она кипела в теле ещё молодой женщины (сорок лет — не так много для сильной волшебницы), жила своей жизнью, наполняла её вены силой, искала выход, натыкалась на преграды. И наконец вырывалась наружу, подчинившись основному первобытному инстинкту. Магия, не желая погибнуть вместе с хрупким, слабым телом, защитила ту, кому принадлежала. Магические выбросы — не редкость для детей, чей эмоциональный фон нестабилен. Магия ждёт своего часа, подстерегает юного мага, ищет лазейку, чтобы выплеснуться, как выплёскивается вода из переполненной чаши с малейшим импульсом. В тот вечер с Эйлин случилось то же самое, и отдача была настолько сильной, что лишила волшебницу чувств, сбила её с ног и ударила волной по тому, кто намеревался причинить ей вред. Решение пришло сразу. Ни тогда, ни пятнадцать лет спустя Северус не сомневался в правильности этого выбора. — Епискей, — произнесённое шёпотом, и порез на материнской щеке заживает. Багровый синяк на шее бледнеет и медленно исчезает. Северус закусывает губу до крови, несколько раз вздыхает полной грудью и снова наставляет палочку на мать. — Обливиэйт, — и теперь он уверен, что она не вспомнит ничего с того момента, как отец зашёл в дом. Дышать становится тяжело, словно лёгкие сдавило тисками. — Энервейт, — одними губами шепчет Северус. Он не может смотреть на то, как мать открывает глаза, как пытается осмотреться. Северус отворачивается, становится на колени перед телом отца, держа свою палочку так, чтобы Эйлин точно увидела и мёртвого мужа, и предполагаемое орудие убийства. — Что ты сделал, Северус? — её голос удивительно сильный и глубокий, хотя она так слаба, что даже не может подняться на ноги. — То, что хотел сделать очень давно, мама. С той ночи Северус больше не видел мать, хотя и до сих пор знал, что она всё ещё жива. Он чувствовал это и отчего-то был спокоен за её судьбу. Эйлин не смогла простить своего сына, но она могла жить дальше. И теперь ей точно не приходилось ни от кого прятать свою волшебную палочку, запирать свою силу и бояться разъярённых, пьяных магглов.***
— Добрый день, сэр, — робко шепчет Гарри, заглядывая в гостиную Снейпа. Тот ещё утром зачаровал дверь так, чтобы она впустила юного Поттера. И мальчишка, постучав несколько раз и так не дождавшись ответа, на свой страх и риск решил зайти. Гостиная оказалась пуста, зато одна из двух дверей была приоткрыта. —… Вы велели мне зайти, профессор. За зельем, — доносится до Снейпа детский голос, и он резко вскидывает голову. Поттер стоит в дверном проёме, не решаясь войти в святая святых — личную лабораторию. Что ему вообще нужно? Ах да, это маленькое исчадие ада вернулось за порцией лекарства, чтобы спать спокойно и не шастать там, где ему не следует. Северус хмурится и растерянно опускает взгляд в котёл. Зелье, которое он начал готовить только пару часов назад, уже остыло, его осталось разлить по фиалам. — Сядьте в кресло, Поттер. И не заходите сюда. Если вы заденете хоть что-то в этой лаборатории, я больше не стану вам помогать. Гарри не особо хочется заходить. В лаборатории тоже множество стеллажей, как и в гостиной, вот только вместо книг на полках хранятся ингредиенты. И здесь их гораздо больше, чем в снейповском рабочем кабинете. Жуткие штуковины в стеклянных банках, тёмные жидкости, засушенные жуткие штуки вроде гусениц, червей, когтей, зубов… На креслах больше не было книг, да и в целом в комнате теперь было чище и светлее. Должно быть, кто-то из эльфов наведался сюда утром. Гарри было сложно представить себе профессора, занятого уборкой. Он невольно вспомнил о той книжке, маггловском научном пособии о нарушениях сна. Сейчас его нигде не было видно, и Гарри, внимательно рассматривавший книги на полках, так и не увидел знакомый светлый корешок. Снейп, остановившийся на пороге лаборатории с деревянной шкатулкой в руках, перехватил его взгляд и сразу понял, что именно мальчишка высматривает. Вчера, дожидаясь назначенного Люциусом часа, Северус заглянул в один из маггловских книжных магазинов в Сохо. Район был довольно дорогим, а потому он надеялся найти несколько изданий хорошего качества по нейрохимии. Магические исследования в этой области пока не были столь обширны, а Снейп всегда был из тех, кто не ограничивался информацией из волшебной научной среды. В разделе «Научная литература, медицина» он не нашёл ни одной книги по этому предмету, стоящей его внимания. Однако вскоре взгляд профессора зацепился за яркое название «Диагностика и лечение нарушений сна в детском возрасте». Рука сама собой потянулась к этой книжице… — Ищете что-нибудь особенное? Добродушный мужской голос заставил Снейпа вздрогнуть. Продавец, невысокий полноватый блондин со слащавой улыбкой, с интересом рассматривал его. Зимнюю мантию можно было принять за длинное пальто, ничто не выдавало в Снейпе не-маггла, а потому он тут же расслабился и постарался придать голосу побольше вежливости. — Нет, я уже нашёл всё, что мне нужно. Я беру… это. Уже через две минуты Северус снова стоял на улице, полы мантии колыхал ледяной ветер. В одной руке у него был идиотского вида пакет с книгой, а в другой бумажный чек и несколько пенсов сдачи. Чёрт побери эту книгу, эти нарушения сна в детском возрасте, этого Поттера… — Держите это. Держите осторожно, Поттер, — прошипел Снейп, протягивая Гарри тяжёлую деревянную шкатулку с позвякивающими в ней фиалами. — Здесь зелье ровно на полгода, если будете принимать пару-тройку раз в неделю. Больше вам не нужно, если не хотите постоянно чувствовать себя сонным. Выберите два или три дня, когда вы устаёте больше всего. Например, после очередной бессмысленной тренировки по этому вашему квиддичу. Вы помните, как следует его принимать? — После ужина, ничем не запивать, — ответил Гарри, прижимая к груди драгоценную шкатулку. — Именно так, мистер Поттер. А теперь проваливайте отсюда, у меня много работы. Гарри пожелал профессору хорошего дня и уже пошёл к выходу, как вдруг остановился у самой двери и обернулся. — Сэр, я хотел сказать… — неуверенно заговорил он. — Да, Поттер? — иронично вскинутая бровь словно намекала на то, что Гарри испытывает терпение Снейпа. — Спасибо, сэр… За зелье. Северусу показалось, что он ослышался. Он вскинул уже обе брови, и уже хотел спросить «Что вы сказали?», как вдруг с его губ слетело неожиданное: — Считайте это моим подарком. Счастливого Рождества, Поттер, — он сделал многозначительную паузу, а затем строго оборвал эту затянувшуюся сцену: — А теперь проваливайте, вы и так потратили слишком много моего времени. Гарри не пришлось просить ещё раз. Он пулей вылетел в коридор и, стараясь держать шкатулку как можно крепче, устремился в сторону гриффиндорской башни. До ужина оставался всего час, а им с Роном и Гермионой нужно было столько всего успеть. Настроение было по-настоящему праздничным, и раз даже сам Его Высочество Ужас Подземелий пожелал ему счастливого Рождества, то в этот вечер Гарри определённо будет благоволить удача. А Гермиона… Она ведь такая умница, она ни в коем случае не могла ничего напутать с тем зельем.