25 августа 1993
Северус был в ярости. И дело было не в очередном отклонённом прошении о назначении на должность преподавателя Защиты, не в снисходительном тоне директора, когда тот привычно вычерчивал на пергаменте слова «рассмотрено и отказано», не в очередной просьбе «старательно присматривать» за Поттером, которая повторялась из года в год и следовала за предложением выпить чаю (каждый раз — отклонённым). Учебный год ещё не начался, а у Снейпа уже появилась уверенность, что он станет худшим, конечно, не считая далёкого 1981-го. Тогда Северус только свыкался со своим положением, заново привыкал к жизни по расписанию, гомону детей, а ещё взглядам сотен пар глаз, устремлённым на него. Сколько всего было в тех взглядах: страха, презрения, подозрительности и отвращения. С самого начала преподавания в Хогвартсе Северус забыл о привычке смотреть себе под ноги, идя по школьным коридорам. Теперь он ступал, гордо подняв голову, не останавливаясь без важного повода и стремительно рассекая бесконечные потоки учеников. Профессора Флитвика, благодаря его частично гоблинскому происхождению не обладавшему ни внушительным ростом, ни быстротой шага, ни общей способностью внушать страх, то и дело сбивали с ног даже невысокие и хлипкие первокурсники. Даже профессору МакГонагалл, статной и уважаемой всеми учениками, приходилось задерживаться в коридорных заторах, чаще всего случавшихся после окончания третьего урока. С профессором Снейпом же всё было иначе. Какие-то четыре года назад никто бы и не обратил внимания, если бы задел темноволосого слизеринца плечом или ударил тяжёлой сумкой, полной книг. Многие, в большинстве своём гриффиндорцы, даже старались сделать это нарочно, только бы лишний раз позабавиться над зубрилой Нюниусом. Теперь же перед ним расступались. Завидев его, внушающего чувство опасности, высокого, с прямой осанкой, в неизменной чёрной мантии, развевающейся за его плечами, дети застывали на месте, а затем начинали пятиться и жаться к стенам, пытаясь дать профессору дорогу. Конечно, как доказывал пример других преподавателей, дело было вовсе не в официальном статусе Снейпа. Даже те студенты, которые ещё сохранили в памяти образ того молчаливого старшекурсника, читавшего на ходу и даже во время приёмов пищи в Большом зале, не могли связать его с образом нового профессора Зельеварения, декана Слизерина. Слава Пожирателя смерти была одновременно щитом и мишенью на его спине. Вместе с пристальными взглядами Снейпа преследовали перешёптывания и слухи один ужаснее другого. Дети знали в лицо оправданного совсем недавно преступника. Некоторые из них были уверены, что именно карательный отряд Того-Кого-Нельзя-Называть, в который совсем недавно входил их новый профессор, с особой жестокостью расправился с их знакомыми, друзьями или родственниками. И всё же, несмотря на бесследное исчезновение Волдеморта в Годриковой Лощине в ночь Хэллоуина, страх перед Пожирателем был сильнее ненависти. Никто из учеников не осмеливался бросать вызов Снейпу напрямую. Сегодня, одиннадцать с лишним лет спустя, Снейп, стремительный и способный внушить ужас любому, кто встретился бы ему на пути, шёл по школьным коридорам. Август, до начала учебного года было чуть меньше недели. В Хогвартсе не найти ни одного ученика, никто не расступался перед ним в страхе, однако Северус всё равно оставался верен своим привычкам. Ноги несли его в подземелья, а мысли были заняты новостью, которую он полчаса назад услышал от директора. «Северус, мальчик мой, мы все рассчитываем на твою помощь!». Надо же, какая честь! Они рассчитывают на его помощь, на его внеурочное время, на один из десяти свободных серебряных котлов для особо высоких температур, на запасы из личной лаборатории (Попечительский совет не станет закупать такие ингредиенты, как аконит — волчья отрава), на милосердие к проклятому… волку. К волку, который в свободное от превращений в чудовище время будет учить маленьких детишек. А жизни тысячи учеников будут зависеть от того, не забудет ли этот волчок выпить своё лекарство вовремя. А если забудет, то ничего! Ну перегрызёт нескольких малышей. Ну превратит тех, кого не добьёт, в подобных ему чудовищ! А он, Северус, милый и добрый мальчик, на которого все так надеются, будет ответственен за режим «лечения» этого «сложного пациента». И конечно же, расходы будут покрыты только «частично». Снейп даже предпочёл бы готовить литры сонного зелья, ингредиенты для которого не отличались дешевизной, для сотни юных Поттеров, но никак не ликантропное для… Ремуса Люпина. Для чёртового Люпина! Северус не слышал о нём уже с десяток лет и надеялся, что тот сгинул в каких-нибудь лесах в стае оборотней. Но нет, он был жив, почти здоров и ожидался в следующую среду вместе с тысячей его потенциальных маленьких жертв. «Надо бы проверить, в какой фазе будет луна в этот день», — промелькнула тревожная мысль, но тут же потонула в пучине других, не таких здравых и более эмоционально окрашенных.***
Ремус Люпин был не только бесхребетен и слаб духом. Он был двуличен. Северус даже предполагал, что этой чертой характера обладали все волшебники, способные к превращению в существ другого вида. Оборотни, анимаги, перевёртыши. Единственным исключением из этого правила была Минерва МакГонагалл. Но она всё же не волшебник, а волшебница. А о женщинах Северус всегда был наилучшего мнения, поскольку им от природы были присущи все те качества, которые он считал достойными. Люпин, гордость Хогвартса, факультетский староста с блестящим значком на груди, выполнял свои обязанности только тогда, когда это было выгодно лично ему. Если же его вмешательство могло воспрепятствовать веселью его друзей, не дать задирать других учеников, мотать нервы учителям и работникам школы или же издеваться над бедной Миссис Норрис, то Люпин делал вид, что он слеп, глух и обладает крайней степенью дебильности. Вряд ли его когда-то мучила совесть, и вряд ли он когда-то задумывался, что, попуская подобное, он не только подводит доверие директора, но и разделяет ответственность за те злодеяния. Северус всегда считал, что ответственность идёт рука об руку с силой характера. А какая может быть сила характера у человека, который бродяжничает по всей Британии вот уже больше десятка лет? Конечно, он не первый и не последний оборотень, который живёт (нет, пытается жить!) со своим недугом в магическом обществе. Но он первый оборотень, которого по всей стране разыскивает Дамблдор, дабы предложить руку помощи. — Хогвартс — не приют для бездомных, — ворчал Северус. — В Хогвартсе тот, кто ищет помощь, всегда её находит, — терпеливо отвечал директор, ласково улыбаясь. Не жалость к безработному волку двигала Дамблдором. Снейп давно видел, как старательно тот налаживает контакты с теми, кто вёл подпольную политическую деятельность под его началом много лет тому назад. Орден Феникса должен был возродиться и пополниться новыми лицами, однако и старые вояки (пусть и такие, как волк с неустойчивой психикой) были нужны в борьбе, к которой готовился Дамблдор. — Ты ведь помнишь, за что мы боремся? — спросил его директор, когда Северус уже направился к выходу из кабинета. Дамблдор был явно недоволен тем, какую реакцию он получил в ответ на новости о приезде Люпина. Он, будучи умудрённым жизнью стариком, полагал, что каждый способен забыть о своих обидах, принципах и гордости ради общего дела. — Я помню, за что борюсь я, но не могу отвечать за других. Тем более, когда я не совсем понимаю, какое «мы» вы имеете в виду, Альбус. Вы говорите об Ордене? Ордена больше нет. Северусу до сих пор было непривычно называть директора по имени, и он никак не мог избавиться от этого чувства неправильности, хотя подобное было нормой для всего преподавательского состава Хогвартса. И что-то подсказывало Снейпу, что дело было не в безграничном уважении к Дамблдору и не в том, что в своё время Северус смотрел на директора с благоговением, как и прочие ученики этой школы. У Снейпа постоянно возникало чувство, что он говорит с человеком, держащим в руках поводок, обратный конец которого пристёгнут к ошейнику. А ошейник… — Мне очень жаль, Северус, что ты настроен так. Я уверяю тебя, что Ремус Люпин всё ещё верен своим клятвам, как и я, как и… ты, — старик мягко улыбнулся, заглядывая Северусу в глаза так, словно видел того насквозь. Снейп едва удержал внутреннюю дрожь, причиной которой было не волнение, а скорее раздражение. — Мы говорили не о верности клятвам, а о принципах, которых придерживается каждый отдельный человек, — напомнил Северус о недавнем их разговоре. — Вам стоит вспомнить, что хотя я и связан клятвами… Которые никогда не смогу разрушить, — он сделал театральную паузу, — я пришёл к вам за помощью по зову долга и совести, а не потому, что мы разделяем одни и те же принципы и взгляды. Дамблдор лишь неодобрительно покачал головой, словно выслушал гневную тираду от кого-то хамоватого третьекурсника и решил не убеждать наглеца в его неправоте. На следующий же день Северус придёт к нему, изображая раскаивающегося гордеца, проведёт четверть часа в примирительном споре, после которого согласится выпить чаю, стерпит все снисходительные директорские ужимки и частично признает свою неправоту. Но не сегодня. Сегодня Северус не пожелает Дамблдору хорошего дня и не удостоит его прощальным взглядом.***
Чёртово полнолуние! Чёртов Люпин, который добирается в Шотландию из Йоркшира, не имея в кармане ни денег, ни ликантропного зелья! Чёртов аконит, или, как его называют по-другому, волчья смерть! У Северуса не было времени, чтобы собирать и сушить эти очаровательные и смертоносные голубые цветочки самому. До полнолуния, которое должно было начаться третьего сентября*, оставалось слишком мало времени, зелье нужно было начинать сегодня ночью. Тогда он сумеет вручить его Люпину во время или после ужина и, возможно, при благоприятном стечении обстоятельств, они смогут избежать катастрофы. — Мне нужно в три раза больше, мне кажется, я выразился ясно, — раздражённо шипел Снейп сквозь зубы, уже прикидывая, сколько ещё ему придётся обойти лавок, чтобы купить аконита хотя бы на этот семестр. В аптеке у Малпеппера было невыносимо душно и жарко. Хозяин не жалел дров для печки даже в августе, чтобы ингредиенты не портились от влажности и холода, — конец лета выдался по-шотландски сырым и прохладным. Снейпу не хотелось находиться здесь дольше необходимого. Он покосился на часы на стене, такие грязные и старые, что едва можно было разглядеть, куда указывают стрелки. — К сожалению, мистер Снейп, нету! Вы берёте всё до последнего грамма. Я могу сделать заказ, но вы ведь понимаете… Лето почти закончилось, он отцвёл. Только если через другие магазины… — виновато мямлил седовласый, неопрятного вида продавец, закупоривая баночку с сушёным аконитом, открывая учётную книгу и начиная записывать туда с десяток наименований. — Тридцать галлеонов за всё. — И ещё порошок асфоделя. Северус вдруг вспомнил про Поттера, которому в этом году, судя по недавним событиям, точно понадобится его зелье. Тратить школьные ингредиенты, за которыми вёлся строгий учёт, в таких объёмах он не собирался. Иначе бы ему пришлось вдаваться в подробности или врать, что это у него проблемы со сном. Малпеппер услужливо отмерил пятнадцать унций порошка и добавил пять галлеонов к тем тридцати. А Снейп, проклиная Люпина, Дамблдора и себя, с досадой выгребал монеты из своего кошелька. Седьмую часть жалования на чёртового волка! — Вы, сэр, вряд ли найдёте то, что ищете, в таких количествах здесь, на Косой… Но, я уверен, что вы сможете купить это… чуть западнее, — намекнул хозяин лавки на Лютный. — В таком случае загляну к Шайверетчу** сегодня и договорюсь о поставках на этот год, — невозмутимо ответил Снейп, — цены у него ниже, хоть и идти дальше. Да и, вы правы, у него точно больше товара в наличии… Он сделал значительную паузу и принялся отсчитывать золотые монеты. Малпеппер заискивающе посмотрел на Снейпа, но тот был слишком сосредоточен, чтобы наградить продавца ответным взглядом. — На целый год, говорите? Ох, если вы собираетесь делать оптовый заказ… — забормотал продавец. — Собираюсь. — В таком случае я смогу найти столько, сколько вам нужно, к концу осени. И… Порошок асфоделя в подарок для вас. С облегчением Северус выложил на стол тридцать монет. В кошельке осталось два галлеона, десять сиклей и несколько кнатов. «Хотя бы Поттерово зелье обойдётся мне дёшево», — думал он, выходя на улицу и невольно замедляя шаг около яркой витрины магазина «Всё для квиддича». Впервые мысль о Поттере раздражала Снейпа меньше, чем о других людях. Мальчишке хотя бы хватило мозгов поблагодарить профессора, пусть и выглядело это крайне неуместно. Одинокий золотой снитч бился о прутья клетки, в которую был заперт. Снейп презрительно дёрнул уголком рта, мол, так тебе и надо. На цветастом плакате с рекламой квиддичной формы был изображён ловец на метле неузнаваемого бренда. Румяный темноволосый игрок спал, обхватив её руками и растопырив локти. Должно быть, он не сваливался с метлы только потому, что был нарисованным, а не колдографийным.***
В жизни Гарри в этом учебном году было много нового. Во-первых, ещё летом он несколько раз по-настоящему дал Дурслям отпор. В это понятие он включал и раздувание тётушки, и побег с Тисовой, и те блаженные несколько дней самостоятельной жизни в Лондоне в ожидании начала учёбы. Во-вторых, теперь он был третьекурсником, а значит, теоретически мог посещать Хогсмид, волшебную деревню, о которой слышал так много замечательных вещей. В-третьих, за ним охотился опасный преступник, да не какой-то там второсортный бандит, а убийца, первый в истории человек, сбежавший из Азкабана. В-четвёртых, Хагрид, его хороший друг, в этом году стал преподавателем Ухода за Магическими Существами. В-пятых, в школе появился очередной новый профессор Защиты, довольно приятный человек, у которого для Гарри всегда была парочка добрых слов и плитка волшебного шоколада. Кроме того, у него обнаружилась странная чувствительность к присутствию дементоров, жутких существ, питающихся чувством страха и отчаяния. И ввиду того, что теперь дементоры находились в непосредственной близости к школе, и добрые слова, и шоколад оказались как никогда кстати. Среди вещей, которые остались прежними, была одна из наиболее неприятных — странная болезнь Гарри под названием сомнамбулизм, наряду с бессонницей и кошмарами мешавшая ему спокойно спать по ночам. И когда в первую же неделю учёбы Рон спросил у него, зачем он кружил по комнате в четвёртом часу утра, Гарри всерьёз забеспокоился. Он сразу понял, что раз в памяти его не сохранилось никаких воспоминаний о том происшествии, то это было связано с той самой болезнью. Гарри не хотел повторения того, что случалось с ним на первом и втором курсе. Здесь, в школе, это могло причинить множество неудобств. Если у Дурслей он запирал себя на ночь (или же запирали его самого), и никто не мог сообщить ему, что он вытворял, лунатя во сне, то здесь, в Хогвартсе, за ним наблюдали друзья. А свидетелями его ночных прогулок и странностей мог стать любой, кто мог попасться ему на пути. Гарри ещё повезло, что он ни разу не натолкнулся на Филча и его кошку! Решение пришло само собой. Раз уж опытным путём было выяснено, что, в конце концов, ноги в буквальном смысле сами приведут его в подземелья к Снейпу, не стоит ждать этого знаменательного и постыдного события. А потому, в один из тёплых сентябрьских воскресных вечеров Гарри выскользнул из библиотеки, где оставил своих друзей корпеть над домашними заданиями, и направился на слизеринскую территорию. Он напустил на себя печальный и раздосадованный вид, чтобы любой встречный студент змеиного факультета ни на миг не усомнился, что Гарри находится в их подземельях не по своей воле, а идёт на какую-то отработку по Зельям. Однако все его театральные старания оказались тщетны, так как за всю дорогу ему попалась только бледная первокурсница, не обратившая на Гарри никакого внимания. «Если не откроет с первого стука, развернусь и пойду отсюда прочь», — сказал себе он, в нерешительности замерев у двери в личные комнаты Снейпа. Он отчего-то был уверен, что не найдёт профессора в рабочем кабинете. Дверь открылась сразу, так что Гарри не успел ни собраться с мыслями, ни сформулировать хотя бы вступительное предложение. Снейп смерил его раздражённым взглядом, словно давно ждал Гарри и теперь был недоволен тем, что тот опоздал к назначенному часу. — Я… — выдохнул Гарри и тут же умолк. Чёрные глаза профессора словно пригвоздили его к полу, и теперь он чувствовал себя кроликом перед жутким, опасным и голодным удавом. — Вижу, что это вы, а не директор, — мягко сказал Снейп, отступая в полутьму гостиной. — Заходите, Поттер. Если вам так тяжело произнести «Добрый вечер, сэр», не мучайтесь и не тратьте свои силы зря, они пригодятся вам на завтрашней контрольной. Иногда Гарри казалось, что профессор Снейп умеет читать мысли. Как иначе объяснить то, что сегодня тот первым заговорил о том самом зелье? И не просто заговорил, а уведомил Гарри, что оно готово, и только велел подождать в гостиной, запретив прикасаться к чему бы то ни было. Переминаясь с ноги на ногу и изредка посматривая на дверь лаборатории, за которой скрылся Снейп, Гарри стоял посреди комнаты и в который раз внимательно осматривал обстановку. С прошлого года здесь мало что изменилось, только книги были расставлены как-то иначе, словно в шкафах была перестановка, да куда-то исчез круглый столик, который прежде стоял у камина. Взгляд Гарри снова скользнул по колдографиям на каминной полке, теперь их было на одну больше. Новый снимок был совсем свежим, и Гарри мог узнать большинство семикурсников на нём. Многих из них он знал в лицо, некоторых даже по именам. Среди выпускников прошлого года ему больше всего приглянулась высокая девушка с длинными волосами, стоявшая ближе всего к краю колдографии. И хотя снимок был чёрно-белым, Гарри был уверен, что волосы эти были рыжими или хотя бы медными. Он не помнил имени этой слизеринки, но овальным, курносым лицом она напомнила ему маму. Когда девушка улыбнулась Гарри со снимка и кивнула ему головой, он смутился, отвёл взгляд и принялся разглядывать другие колдографии. На одном из снимков, том, где профессор Снейп выглядел моложе всего, Гарри насчитал всего десять студентов, когда на остальных колдографиях их всегда было чуть больше двадцати. Дверь лаборатории открылась бесшумно, и Гарри не сразу заметил профессора. В руках тот держал неизменную шкатулку. — Нашли что-то интересное, Поттер? — тихо спросил Снейп, но Гарри подпрыгнул на месте, словно рядом с ним что-то взорвалось с громким хлопком. — Нет, я просто смотрел, — буркнул он, покраснев от стыда. Ему не хотелось показаться уязвимым или трусливым. — Я хотел спросить… Конечно, если можно, сэр. — Можно, Поттер, — передав Гарри шкатулку, он скрестил руки на груди. Белые пальцы обхватили их чуть повыше локтей, на фоне чёрной ткани эти пальцы казались совсем бледными и тонкими. Гарри подумал, что было в этом нечто то ли паучье, то ли вампирское. — Почему здесь, — Гарри указал на тот малолюдный снимок, — всего десять выпускников? Снейп ответил не сразу. Он нахмурился, и тонкая морщинка залегла между его бровей. — Это выпуск восемьдесят второго года. А причина… почти та же, что и сейчас. Гарри непонимающе посмотрел на профессора. Конечно, он помнил, что первокурсников в год его поступления было гораздо меньше, чем в остальные годы, но связывал это с военными событиями Первой Магической. Гарри помнил, сколько людей отдали жизни, сражаясь против Волдеморта и его приспешников, но никак не мог представить, как связать всё это воедино. — Набор семьдесят четвёртого года по своей численности был в два раза больше вашего, мистер Поттер. До пятого курса доучились все без исключения, все перешли на шестой, — Снейп на мгновение прикрыл глаза и остановился, словно ему нужно было перевести дыхание. — Седьмой курс закончило чуть больше половины из них. — Но почему? — Гарри едва сдержался от того, чтобы не перейти на шёпот. — Кто-то погиб, кто-то бежал из Британии вместе с семьёй, двое отправились на пожизненный отдых в Азкабан, кто-то пропал без вести. Это были трудные времена, мистер Поттер. На мгновение Северусу показалось, что он произнёс эти слова совсем директорским тоном, словно смотря на те события сквозь несколько десятков лет. Это сходство ему не понравилось, и он перевёл строгий взгляд на мальчишку, лицо которого было бледным и сосредоточенным. — То есть и слизеринцы… тоже? — Поттер посмотрел на него этими своими проклятыми глазами, такими большими, грустными и зелёными, что Северусу тут же захотелось отвернуться, отвести взгляд или вовсе выгнать его взашей. — Тоже. Кстати, Поттер… Снейп вспомнил ещё одну причину, по которой заманил мальчишку к себе: он собирался расспросить его об уроках Люпина. Конечно, Драко уже рассказал ему всё, что только мог, однако Северусу нужно было услышать мнение кого-то с непредвзятой стороны. Точнее — предвзятой по-иному. Он был уверен, что многие из гриффиндорцев будут в восторге от некомпетентного волка в качестве преподавателя. И, как ни странно, никто не подходил на роль рассказчика так, как юный Поттер. — Говорят, что профессору Люпину приходится сложновато с вами. Он не справляется, не так ли? — Снейп решил зайти издалека. Он знал, что лучший способ вытянуть информацию из Поттера — заставить его защищать тех, к кому он проникся симпатией. Гарри сердито посмотрел на профессора. Конечно же, чёртовы слизеринцы нажаловались своему декану, наговорили всякого бреда, а всё потому, что они, гриффиндорцы, справились с боггартом куда лучше них! Снейп едва заметно усмехался, слушая гневные речи мальчишки и даже не думая перебивать.