Октябрь 1994
Гарри давно уже привык полагаться на действие этого зелья. Вот уже как четвёртый год оно было помощником, добрым другом и спасением в те периоды, когда его расшатанная нервная система начинала бунтовать и заставляла его, спящего, вылезать из кровати и совершать странные, жуткие и постыдные вещи. Прошлым летом, в одну из невыносимо душных ночей он очнулся от нестерпимой боли во лбу. Сначала Гарри подумал, что дело снова в шраме. Он тут же постарался припомнить, не приснилось ли ему что-то наподобие того странного сна о Волдеморте, Питере Хвосте и змее у камина, и уже приготовился провести оставшуюся часть ночи, вгрызаясь зубами в подушку и затыкая себе рот кулаком, чтобы не издавать лишних звуков. Но немного погодя он обнаружил, что стоит в тёмном коридоре на втором этаже. Ноющий лоб дал ему верную подсказку: он только что (и, скорее всего, несколько минут до того) бился головой о дверь ванной. Должно быть, во сне ему очень захотелось освежиться или выпить воды из-под крана, вот он и отправился к ближайшей раковине. А, как подсказывал горький опыт, с дверьми у Гарри всегда случались определённые сложности. «Один маленький глоток, не больше. Принимать через день, сразу после ужина и ничем не запивать в течение часа», — говорил ему Снейп давным-давно, но Гарри до сих пор помнил его заветы и старался соблюдать их в меру своих возможностей. Конечно, в то лето с ужинами (и обедами, и завтраками) у Гарри было тяжеловато, но на пустой желудок эффект был только лучше, и его смаривало буквально за четверть часа. На вкус это зелье было кисловатым и напоминало очень крепкий зелёный чай без сахара. С лимоном, но без ярко выраженной цитрусовой нотки. От него чуть сводило скулы и немного вязало во рту, но со временем Гарри прекратил обращать на это внимание, и вскоре оно не казалось ему ни особенно кислым, ни противным. Сонное зелье не было похоже ни на Сны Без Сновидений, ни на Усыпляющее на основе валерианы, ни на Умиротворяющий бальзам. После того, как примешь его, не сразу проваливаешься в сон, как от тех снадобий, которые дает ученикам мадам Помфри. Эффект Сонного был скорее похож на то, как действовали обыкновенные маггловские успокоительные. Гарри называл это зелье «Сонным», так как ощущения от него были специфичные. Всё тело становилось тяжёлым, но эта усталость была приятной, она не отдавалась болью в натруженных мышцах, даже если дело было после двухчасовой тренировки. Приняв зелье после ужина, можно было пойти в душ, неспешно помыться и переодеться в пижаму, не боясь потерять сознание посреди комнаты и не доползти до кровати. Можно было поговорить с соседями, спокойно лечь в постель и даже на протяжении нескольких минут подумать о завтрашнем дне, прежде чем полутьма комнаты сменится образами снов. Вот только после приёма зелья лучше даже не пробовать читать, а тем более — не браться за домашнее задание. И если он всё же пытался бороться с этим чувством блаженной усталости и открывал учебник, буквы начинали прыгать, строчки — соскальзывать, а слова отказывались складываться в связные предложения, так как перед глазами всё плыло, а сами глаза слипались. Зелье Сна Без Сноведений и прочие подобные ему снадобья, как им и было положено, не вызывали никаких особенных грёз, а будто бы погружали в неглубокую, кратковременную кому. Сонное зелье, наоборот, делало сны Гарри исключительно светлыми или же просто смутными и не запоминающимися. Ему снилось, как он бродит по коридорам и лестницам школы, как летает по её окрестностям (почему-то всегда) без метлы, как катается в вагоне Лондонского метро или Хогвартс-экспресса, как гуляет по ночному и пустынному Хогсмиду или бродит по пустым магазинам Косой Аллеи. Но никакого зелёного света, никаких криков и никаких дементоров, змей, волков, псов — ничего этого он не видел. И вставать по утрам было легко. Ни ломоты, ни сухости в глазах, ни остаточной усталости, ни головных болей, ни замёрзших ног и температуры. Гарри и не догадывался, что подобным образом чувствовал себя каждый человек после восьми-девяти часов здорового крепкого сна. Для него подобное было роскошью, случавшейся чаще всего на рождественских или пасхальных каникулах. Его любопытные и внимательные соседи (первым, конечно же, был Рон) давно уже заметили, что он иногда принимает какие-то зелья в дни после квиддичных тренировок. Но Гарри, наученный горьким опытом, решил не распускать о себе очередной слух и убедил их, что это простые витамины с восстанавливающим эффектом. «Чтобы мышцы не болели», — сказал он однажды Дину и Симусу. Никто из мальчишек не был в курсе того, что такое маггловские «витаминки и бады», а потому все они поверили Гарри и перестали обращать внимание на таинственную деревянную шкатулку под его кроватью, в которой хранились пузырьки. Под главным отсеком у этой шкатулки обнаружился небольшой ящичек, в который Гарри решил складывать важные письма и «ценные бумаги». Конечно, пока ни того, ни другого у него не было в избытке (только смятые письма Сириуса, которые он берёг как зеницу ока), но он надеялся, что всё это у него появится в будущем. В сентябре Сонное зелье закончилось. Гарри оттягивал этот момент, как мог. Летом он пил его всего с десять раз, причём два раза — в две ночи сразу после происшествия на Чемпионате мира по квиддичу, и один — в ночь на первое сентября. Он был так взбудоражен и испуган случившимся, так боялся показаться ненормальным и больным родным Рона, что за всё время пребывания в Норе потратил целый пузырёк. Конечно, он надеялся оставить немного зелья на эту осень, однако стоило ему представить, как миссис Уизли застаёт его за попытками выбить одну из дверей головой посреди ночи…***
Турнир Трёх Волшебников стал настоящим проклятьем. Уже не в первый раз Гарри оказывался в ситуации, когда кто-то покушался на его жизнь, однако впервые угроза висела над ним так долго, так неминуемо и так… ненавязчиво. У Гарри было чувство, что кто-то занёс секиру над его головой и никак не хотел опускать это орудие на него — приговорённого, скованного и обездвиженного, парализованного страхом. Кто-то хотел его смерти. Кто-то добивался его смерти. Кто-то продумал его смерть и даже назначил несколько дат казней. Об этом знали многие. В день, когда объявили те странные результаты, он видел в глазах Дамблдора что-то похожее на страх. Да и Муди, этот старый и повидавший много опасностей мракоборец, которому определённо можно было верить, полагал, что «кто-то хочет, чтобы Поттер отдал жизнь». И пускай остальные, в том числе и Снейп, этот обвинитель, присяжный и судья в одном лице, считали Гарри хитрым мошенником. Директор точно понял, в чём тут дело. И это было главным. Пусть хоть десяток Снейпов пытаются уличить его в мошенничестве, пусть хоть сотня Ронов воротят от него нос, пусть хоть миллион хогвартцев бросают ему в спину оскорбления. У Гарри достаточно проблем и недостаточно хитрости, чтобы втягивать себя в эту авантюру. До Первого этапа турнира оставалось меньше месяца, и Гарри ощущал, что скоро не выдержит этого напряжения. Теперь-то он понимал, почему его освободили от экзаменов. Вместо того, чтобы радоваться появившемуся свободному урочному времени, грезить или дремать, не беспокоясь об успеваемости, падавшей с каждой неделей всё ниже и ниже, он находился в болезненном, нервозном оцепенении. Конечно, Гермиона — хороший и чуткий друг, конечно, домашние задания помогают хоть немного отвлечься, конечно, травля со стороны студентов трёх из четырёх факультетов — тоже неплохой раздражитель, который скрасит часы ожидания неминуемого. Однако паника не отступала. В какой-то момент Гарри начал искренне ненавидеть кроваво-красные мантии дурмстрангцев, мелькавшие в поле зрения тут и там. С ученицами Шармбатона всё было проще — они просто не так бросались в глаза. Красный, цвет опасности, напоминал о том, что должно было случиться совсем скоро. Ещё хуже Гарри становилось, когда в школьных коридорах ему встречался Виктор Крам, серьёзный, сильный, широкий в плечах, почти что взрослый волшебник, сведущий в боевой магии и, как поговаривали, тёмных искусствах. Каркаров ходил тенью за своим любимым учеником, наставляя его и контролируя его подготовку к первому испытанию. На лице директора Дурмстранга читалась такая уверенность, что Гарри не сомневался — они точно в курсе, чего ждать от Первого этапа турнира. Рон обходил своего друга стороной и лишь изредка бросал на Гарри мрачные, осуждающие взгляды. Гермиона была занята учёбой и чем-то ещё. Он никак не мог понять, в чём именно дело, но часто замечал отстранённое, задумчивое выражение её лица в те моменты, когда она оставалась в относительном одиночестве. Если бы Гарри знал Гермиону чуть хуже, то подумал бы, что она влюбилась. Ещё никогда он не чувствовал себя таким одиноким. Гарри хотелось с кем-то поговорить, и даже если не спросить совета, то хотя бы поделиться опасениями. Поплакаться, наконец. «Он такой маленький», — говорили его учителя и его соперники. А не положено ли утешать маленьких, раз уж они идут на верную смерть? Письмо Сириусу было отправлено неделю назад, и ответа из «далёких, безопасных и жарких стран» он ждал не раньше десятого ноября. Конечно же, его крёстный был не из тех, кто пожалеет и утрёт слёзы сопливому мальчишке, а жаловаться Сириусу на свою горькую судьбу казалось Гарри недостойным занятием. Только последний эгоист станет плакаться о своих тревогах и подозрениях беглецу, покинувшему страну, проведшему больше десятка лет в заключении и каждый день находящемуся в смертельной опасности. Реальной, а не предполагаемой. И всё-таки Гарри отдал бы многое, чтобы оказаться на месте Крама. Он хотел, чтобы за ним по пятам тоже следовал кто-то вроде Каркарова, подсказывая и наставляя, делясь выведанными секретами и следя, чтобы его подопечному никто не причинил вреда, разрабатывая план победы и подбирая для него нужную литературу в библиотеке Хогвартса, заставляя вставать с рассветом и тренируя до самого заката. Тогда Гарри был бы уверен, что, если он и не одержит победы, то не ударит в грязь лицом или… хотя бы выживет. Наверное, именно эти размышления толкнули Гарри к следующему шагу. Он никогда не думал, что ходить за помощью к профессору Снейпу станет для него привычным. Но зелье закончилось, тревога теперь вцеплялась в его нутро с самого утра, сон стал настоящей пыткой, а само пробуждение всё чаще случалось не от звука будильника, а от падений с лестниц и ударов головой о двери. И вот Гарри, насупленный, поправший свою гордость и бледный, стоял возле злополучного кабинета, молясь, чтобы Снейп пришёл сюда раньше, чем толпа любопытных второкурсников. Дело было во вторник, и Гарри с лёгкостью мог бы остаться после зельеварения и украсть у профессора немного его драгоценного времени. Но чем меньше глаз, тем лучше, не так ли? Именно поэтому Гарри ушёл с завтрака пораньше, занёс сумку в кабинет Бинса, а сам стремглав понёсся в подземелья, бормоча себе под нос: «Ты же не объедаешься по утрам, тощая ты летучая мышь, так приди пораньше!». И Снейп пришёл. Шурша стопкой раскрытых пергаментов и привычно хмурясь, он появился в подземельном коридоре так стремительно, что Гарри снова не успел подготовиться к их диалогу. — Вы, Поттер? — Снейп скривился так, словно увидел крысу под своими ногами. — Я, профессор. Гарри почувствовал себя очень глупо и почему-то вспомнил о Драко Малфое, который не стеснялся заискивать перед Снейпом при всех или же спрашивать разрешения зайти «на чашечку чая» к своему декану. Пускай Гарри делает это вдали от любопытных глаз, пускай никто не узнает, но его не покидало чувство постыдности этих встреч. — Снова забыли, что вам нужно? Что ж… Подержите, хоть чем-то будете полезны, — не дожидаясь согласия мальчишки, Снейп вручил ему всю стопку пергаментов. Профессор достал волшебную палочку, и, не произнеся вслух никакого заклинания, прикоснулся к двери её кончиком. Та скрипнула и плавно распахнулась, пропуская Снейпа вперёд. — Положите на стол, мистер Поттер. И ничего не уроните. Можете забрать свою работу прямо сейчас, конечно, если вы сможете её найти и вам есть до неё какое-то дело… — продолжил раздавать указания он, стоя у полок со склянками и, видимо, прикидывая, достаточно ли ингредиентов здесь на сегодняшние шесть уроков. — Мне есть дело, сэр. Гарри уложил стопку на профессорский стол и принялся искать своё эссе о Елейной смазке. Что-то ему подсказывало, что полагаться стоит на объём истраченных на исправления и замечания красных чернил. Так и оказалось: вся его работа, с первой до последней строчки, была украшена подобным образом. «Не привязанность, а расположение. Это разные вещи». «Не растерянность, а оцепенение, причём в крайней степени приятное». «Заклятье Империо» было исправлено на «Заклятье Империус», и ни одна орфографическая ошибка не была пропущена или прощена. Рядом с фамилией Гарри стояло извечное «Слабо». — Когда я проверял этот, с вашего позволения, шедевр, у меня сложилось противоположное мнение. — Снейп наконец закончил рассматривать свои драгоценные баночки с травками и сушёными червячками и повернулся к Гарри лицом. — Что вам нужно, Поттер? Гарри не ожидал такой резкой смены темы разговора и потому замешкался. Затем он неуверенно замялся и, чтобы как-то оправдать эту паузу, принялся укладывать своё эссе обратно в стопку. — Ваше странное поведение наталкивает меня на подозрительные мысли. Неужели вы, знаменитый чемпион, не зная, как вам справиться с первым испытанием, пришли ко мне за… подсказкой? А я-то думал, что у вас на любой случай припрятана хитрость или уловка. Или же… — Снейп сделал почти что театральную паузу и сложил руки на груди. — Вы пришли, надеясь выпросить у меня какой-то допинг? Как же так, натворили дел, добились своего участия, а теперь испугались и ищете моего покровительства, Поттер? Гарри не верил своим ушам. Конечно, он был готов к ядовитым издёвкам профессора, и заранее пообещал себе выдержать все колкости, но такого он не ожидал. Теперь он ещё сильнее напомнил себе чёртового Драко Малфоя, этого отвратительного подлизу. И, если Снейп сейчас подозревал у него подобные намерения, значит, и выглядел Гарри точно так же — отвратительным подлизой. — Нет. Я… — попытался ответить он, но почувствовал, что в горле встал комок. Дальше сипеть и хрипеть было бессмысленно. Гарри стоял, бледный и пристыженный, сжимаясь под строгим взглядом чёрных, злых глаз и больно прикусывая свой язык, будто тот был виноват в происходящем. Самым страшным было то, что Снейп был отчасти прав. Гарри пришёл сюда не только за Сонным зельем, но и с надеждой поговорить о Турнире. Но с чего он вообще взял, что Снейп захочет беседовать с проклятым Поттером, обманщиком и мошенником, который хитростью вырвал себе шанс показать свою удаль и лишний раз искупаться в лучах славы? Снейп скорее поможет советом умнице Седрику, честному малому и истинному чемпиону от Хогвартса, достойному тёмному магу Краму или даже миловидной Флёр Делакур. Но не ему, Гарри. — Я схожу к мадам Помфри, сэр. Простите, что… — это было всё, что он смог выдавить из себя прежде, чем вылететь прочь из кабинета. От его резкого порыва стопка пергаментов развалилась, и исчерченная алым бумага оказалась на полу.***
Северус был недоволен результатами этого допроса. Во-первых, теперь Снейп был абсолютно уверен, что Поттер не пытался бросить своё имя в Кубок. Подтверждение этого факта он видел на посеревшем от испуга и обиды лице мальчишки. Он нарочно довёл Поттера до состояния, в котором тот окончательно потерял самообладание. Этот сиротка, наученный, что оправдываться в таких ситуациях себе дороже, не стал пререкаться с обвинившим его преподавателем, не стал доказывать его неправоту и попусту тратить слова. Однако весь его вид говорил сам за себя. Поттер был невиновен. Во-вторых, из этого следовало, что мальчишку на самом деле пытаются убить. Причём убить, не замарав при этом рук и за всей красочностью этих событий не привлекая лишнего внимания. И, наконец, в-третьих, Поттер прекрасно осознаёт, какой опасности он подвергается, участвуя в Турнире. Этим объясняется его истощённость, бледность и то отчаяние, которое толкнуло его на столь нетипичный для Поттера шаг — просить помощи у кого-то кроме своих друзей. Он пришёл сюда за своим лекарством от беспокойного сна, но определённо надеялся (эти отчаяние и мольба в его глазах были знакомы Северусу по собственным ночным кошмарам) с кем-то разделить свои мучения. — Отнеси это в гриффиндорскую башню, в спальню мальчиков четвёртого курса. Замени пустые флаконы на эти, а записку оставь там, где её сможет найти только Гарри Поттер… — тем же вечером говорил Северус школьному эльфу по имени Добби, которого знал ещё по визитам в Малфой-мэнор. Следующим утром Гарри очень удивился, когда, сунув ногу в носок, почувствовал там что-то бумажное и шуршащее. «Принимайте лекарство строго по инструкции. Не больше одного маленького глотка. В одном из флаконов (в самом маленьком) зелье Снов Без Сновидений на два приёма», — вот что говорилось в этой записке. Острый, убористый почерк определённо принадлежал Снейпу.