Декабрь 1995
Иногда Гарри начинало казаться, что в его жизни нет и никогда не будет ничего нормального. Он словно был проклят с самого рождения, словно на нём поставили не просто шрам в виде молнии от какой-то там Авады, а настоящую метку, мишень для разнообразных бед, огорчений, странностей и ужасных происшествий. Наверное, всё же существовало проклятие, превращавшее человека в белую ворону, притягивавшее к нему всевозможные неприятности и добавлявшее в ежедневную рутину невероятные, опасные события. И при этом — обязательно обрекавшее его на недоверие и презрение со стороны других людей, не дававшее почувствовать себя частью мира, в котором он так хотел жить. С этим проклятьем Гарри оставалось совсем немногое — двое друзей да уверенность в собственной правоте. Хогвартс, его единственный дом, место, в котором он всегда чувствовал себя в безопасности и, который, как он подозревал, всё же обладал чем-то наподобие души или даже собственного сознания, в этом году перестал казаться оплотом уюта и тепла. Вот что бывает, если запустить в дом какую-то тварь вроде мыши или таракана и вовремя не воспользоваться быстродейственной отравой (А ведь имеется Снейп, у которого такое добро отыщется в каждой второй склянке!). Тварь займёт какой-нибудь уголок, загнездится, незаметно расплодится, создаст армию себе подобных, распространит заразу среди живущих в доме или же загадит каждый угол, сделав жизнь в прежде прекрасном, цветущем месте просто невыносимой. Так было с Амбридж. Гарри ненавидел эту женщину. И дело было даже не в тех пытках, которые он мужественно выдерживал уже какую неделю. Физическая боль его беспокоила не сильно. Хотя лучше бы Гарри ходил на привычные отработки к привычному Снейпу. С ним как-никак даже приятнее иметь дело, ведь всегда знаешь, чего ожидать. Сразу понятно — тебя презирают до такой степени, что и возиться особо не станут. Подобным Гарри не удивишь. Снейп скажет пару гадостей, велит отчистить котлы, протереть пол, порезать и разложить в банки ингредиенты. Так Гарри самому же этими котлами и ингредиентами пользоваться на следующем практическом занятии, потому можно уговорить себя, мол, приводишь в порядок свои же вещи. Но как ни был бы плох Снейп, одно Гарри знал — ученика он и пальцем не тронет, не выдумает кровавую пытку. Даст указания, усядется за свой стол работать, так его не слышно (изредка только шелестнёт пергаментом или скрипнет пером), а в полутьме мрачных комнат — почти не видно. Так, тёмное пятно в тёмном углу, только свечи очерчивают резкий профиль. Снейп даже не взглянет лишний раз, не потратит лишнюю секунду на презренного Поттера. Он будет упиваться чувством собственного превосходства, но мучить физически… Нет, пускай Снейп и Пожиратель, но были у него некоторые рамки, за которые он не выходил. Боялся ли он гнева Дамблдора или сам не находил удовольствия в подобном, Гарри не знал. Он с радостью обменял бы каждый час наказаний у Амбридж на два часа отработок со Снейпом. Но чуть больше собственных страданий его тревожило то, как она портила жизнь его друзьям, да и прочим обитателям школы. Не заслуживали те, кому через несколько месяцев сдавать экзамен, запрета достойно к нему подготовиться. Не заслуживала та третьекурсница с Когтеврана быть умытой пять раз едким дегтярным мылом за то, что накрасила ресницы тушью с излишней щедростью. А её вопли из ванной для девочек слышал весь коридор! Не заслуживали многие и многие подобных нападок и нападений, придирок, отработок и наказаний. Никто не заслуживал испытывать постоянный страх и то и дело оглядываться по сторонам, ожидая увидеть это чудовище или же одного из её шпионов. Но больше всего Гарри ненавидел Амбридж за то, какие мысли начали возникать у него в голове ближе к зиме. Ох, если бы не занятия с Отрядом Дамблдора, если бы Гарри не чувствовал ответственность за двадцать семь человек, которые доверяли ему настолько, что не только позволили ему стать их учителем, но и рисковали своим будущим. Подведи их Гарри, и всех их отчислят быстрее, чем Гермиона произнесёт заклинание Протего. Амбридж заставляла его желать покинуть Хогвартс. Она делала всё, чтобы Гарри искренне мечтал оказаться в заплесневелом доме на Гриммо, вдали от всего, что он так любил, спрятаться от этих взглядов, полных недоверия и презрения, лживой доброжелательности и скрытой за ней угрозы. Теперь уже всевозможные защитные заклинания Ориона Блэка казались не такой уж плохой идеей. Скрыться за магическими щитами и охранными чарами, избавить себя от общества людей, которых не хочешь видеть, оказаться рядом с Сириусом, скрасить его одиночество… И никогда, никогда не выходить наружу — вот чего теперь желал Гарри всем сердцем. Сам его крёстный, должно быть, уже извёлся сидеть в четырёх стенах в обществе злобного старого домовика и разговаривать (только разговаривать) о делах Ордена, будучи лишённым любой возможности быть полезным. А Гарри… он казался самому себе трусом, но не мог ничего поделать с желанием собрать свои пожитки, пешком дойти до Хогсмида, сесть в Хогвартс-экспресс и больше не возвращаться в школу. И пускай Хогвартс навсегда останется для него домом, сейчас Гарри нуждался в убежище и спокойствии, как никогда, а потому покинул бы школу при любой представившейся возможности. Впрочем, такой у него не было. А было завтрашнее собрание Отряда Дамблдора, была субботняя отработка у Амбридж, и были слова, выцарапанные на его руке, которые неприятно пощипывали от прикосновения тёплых, ласковых капель. Гарри пытался лишний раз не тревожить воспалившиеся порезы, но ведь делать это в душе — трудная задача. Гарри стоял в дальней из душевых кабинок, уткнувшись лбом в прохладную плитку и подставляя спину и плечи под пышущие паром струи. Вода ощущалась живой, доброй и разумной эссенцией, она уносила с собой усталость, снимала боль и убаюкивала своим теплом и мерными прикосновениями к коже. Это напоминало объятия, самые желанные и трепетные, словно кто-то другой окутал его и спрятал в этом полутёмном уголке от всего неприятного, что поджидало Гарри за дверями мальчишеской душевой, и… — Гарри! Вот ты где! Услышав своё имя, Гарри вздрогнул всем телом и резко повернулся посмотреть на того, кто потревожил его в такой неподходящий момент. Близорукие глаза почти ничего не видели из-за лившейся в них воды, а поэтому он закрутил вентили, тут же зябко поёжившись от холода. Перед ним стоял Джастин, пуффендуец из его Отряда, высокий, темноволосый… и абсолютно голый. Должно быть, он засиделся за домашним заданием допоздна, вот и вспомнил про душ только незадолго до отбоя. — Я хотел спросить, будет ли завтра собрание, — уже не так воодушевлённо забормотал он. Видимо, на лице Гарри отразилось всё, что он думал насчёт вторжения в своё личное пространство. — А монета тебе на кой чёрт? Посмотри на неё, и сам увидишь, что будет! Гарри чувствовал себя неловко, стоя обнажённым перед таким же обнажённым Джастином, а потому постарался придать своему голосу как можно больше строгости. Одно дело — шумно заваливаться в душевые всей командой после квиддичной тренировки, мыться и переодеваться наспех, когда нет времени на подобные бестолковые разговоры в непотребном виде. Другое — такая вот назойливость в гулком, пустом помещении, где они одни. Гарри чувствовал, как вода на полу в кабинке начинает остывать и студить ему ноги. Он не знал, стоит ли ему всё же прикрыться или нет, стоит ли наорать на этого идиота, стоит ли… Не имея сил смотреть Джастину в лицо, Гарри опустил глаза и невольно скользнул взглядом по россыпи мелких родинок на его шее и груди, по чуть выступающим рёбрам, по едва заметным мышцам пресса, по тоненькой дорожке тёмного пушка… Ему стало жарко и, хотя воздух оставался холодным и сырым, его словно окатили горячей водой. Из горла Гарри вырвался тихий, сдавленный рык. Почему он вообще смотрит на чёртового Финч-Флетчли? Почему тот не уходит, почему продолжает бесстыдно рассматривать Гарри в ответ? Какого чёрта этот недоумок вообще решил, что сейчас самое время и место, чтобы спрашивать про собрания? — Да я… Потерял, понимаешь ли. Дел куда-то, ну и… Хотел спросить у кого-то из наших, а тут смотрю… ты. С-спасибо, Гарри, — пятясь, почти что прошептал Джастин и босыми ногами пошлёпал прочь в одну из первых от входа кабинок, чтобы оказаться подальше от сердитого Поттера. Смотрит он, смотрит, видите ли! Стянув с крючка своё полотенце, Гарри почти что бегом бросился к раздевалке. Проходя мимо кабинки, в которой плескался Джастин, он зачем-то с силой зажмурился, словно боялся ненароком взглянуть на наготу товарища ещё раз. Кое-как вытеревшись и промокнув волосы, он натянул брюки с майкой и, небрежно запихав вещи в сумку, вылетел в коридор. — Молодой человек, вы же простудитесь! У вас с волос капает! На что вам сушильные чары, юноша? — окликнула его какая-то пожилая леди с картины, но Гарри не обратил на неё никакого внимания. Он не помнил формулы сушильного заклинания. Нужные звуки вертелись у него на языке, но никак не преобразовывались в нужные слова. Вместо этого в голове у Гарри голосом Джастина отдавалось бестолковое «Гарри… Я хотел спросить, будет ли завтра собрание? Я хотел спросить… Хотел спросить… Будет ли собрание? Гарри…». Внезапно до него дошло кое-что настолько ужасное, что он остановился перед лестницей, ведущей к портрету Полной Дамы. Гарри вспомнил, что перед тем, как раздать членам Отряда Дамблдора фальшивые галлеоны, Гермиона наложила на них не только чары связи с тем, что был у Гарри, с которого размноживающим заклинанием были получены остальные монеты. Гермиона самостоятельно зачаровала каждый галлеон от потери. «Если кто-то из нас выронит свою монету или же где-то её оставит, то она вскоре окажется у него в кармане или сумке, в зависимости от того, где она хранилась прежде», — объясняла она Гарри и Рону тогда. Выходило, что Джастин не терял чёртового фальшивого галлеона, а лишь нашёл повод для… Того, чтобы смутить Гарри? Рассердить? Или заставить его поскорее сбежать из душевой? В гостиной было полно народу, но у Гарри не было никакого желания сидеть внизу, пускай Рон с Дином и Симусом и звали его играть во взрывающиеся карты (конечно же, запрещённые Декретом об азартных играх любого вида), что означало бы вечер в приятной компании и веселье допоздна. Сейчас ему хотелось только покоя. Добравшись до своей постели, Гарри, подрагивая и ёжась от холода, плотно задёрнул полог и забрался под одеяло.***
В ту ночь ему приснился один из самых реалистичных и мучительных кошмаров за весь год. Гарри снова находился в душевой для мальчиков на пятом этаже. Весь пол заливала вода, она была не просто холодной, а по-настоящему ледяной, стоять в ней по щиколотку, да ещё босиком было мучительно больно. Гарри пытался сдвинуться с места, но не мог, хотел чем-то прикрыться и защититься от воздуха, холодящего обнажённую кожу, но выложенные крупной мраморной плиткой стены были пусты, на них не было даже крючков для полотенец. — Гарри, вот ты где… Гарри! Иди сюда, я потерял свой галлеон! Помоги мне найти его в воде, у меня так замёрзли руки… Голос Джастина он узнал сразу. Тот гулко отражался от высоких каменных стен пустого помещения, и чем-то напоминал голос Плаксы Миртл, вечной обитательницы ванных комнат и труб, но самого Джастина не было видно. — Я не могу. Я не могу подойти, Джастин, — стал шептать Гарри, пытаясь понять, откуда же доносится голос. — Я застрял, понимаешь? Джастин не ответил, зато сам Гарри неловко пошатнулся, опёрся о стену и с силой оторвал сначала правую, а затем левую ногу от пола. Ступней он уже не чувствовал, такой ледяной была вода. Хватаясь за скользкие от холодной испарины стены, он медленно зашагал вдоль душевых кабинок, со страхом заглядывая в каждую. Он одновременно хотел найти Джастина и боялся его увидеть. На полу первой от двери кабинки Гарри увидел тело. Белая кожа с просвечивающими синеватым венами, тёмные волосы, бледные тонкие губы, острый волевой подбородок — это был Джастин. Глаза его поблескивали странным светом, и через секунду Гарри понял, в чём было дело. Они были накрыты сияющими золотыми монетами. Это были те самые фальшивые галлеоны, причём откуда-то Гарри знал, что один принадлежал Джастину, а второй — ему самому. Монеты на глазах Джастина говорили о непоправимом: он был мёртв и уже кем-то подготовлен к погребению. Так делали древние греки, Гарри где-то слышал об этом. Отправляя покойника в загробный мир, они оставляли на глазах умершего две монеты — плату для Харона, перевозчика душ. Одна была нужна, чтобы властитель реки Смерти добрался до Подземного Царства, а вторая — чтобы оплатить его обратный путь к берегу живых, где его ожидали новоприбывшие. Гарри ринулся прочь, барахтая в воде босыми ногами и стараясь не оборачиваться, не смотреть на мёртвого Джастина. Однако едва ли он продвинулся хотя бы на фут. С каждым шагом он не отдалялся, а, наоборот, приближался к телу в кабинке. Несколько секунд борьбы, и он всё же запнулся о свои же ноги и повалился на пол, с головой окунувшись в ледяную воду. И хотя её было немного, всего-то по середину лодыжки, Гарри стал захлёбываться. Он пытался сделать вдох, вынырнуть, поднять голову или хотя бы перевернуться, но холод парализовал его, не давал напрячь руки и оттолкнуться от пола. «Я заслужил это. Я причинил ему боль, я оставил его там, я убил его. Убил, потому что не выдержал того, что смотрел на него, и того, что он смотрел на меня. Я заслужил это, заслужил, заслужил…», — эти мысли впивались в мозг Гарри, и от них не было никакого спасения. Ему хотелось сделать вдох, добыть маленький глоток воздуха, а потому он открыл рот, куда тут же хлынула ледяная вода. Она имела странный, отвратительный, мерзкий привкус, и Гарри показалось, что он уже пробовал нечто подобное. — В глубине души вы знаете, что заслуживаете этого. Вы заслуживаете наказания, мистер Поттер. Вы знаете, что это необходимо, — тоненький, мерзкий голос Амбридж звучал удивительно громко и ясно. Гарри задёргался всем телом и закричал, что было сил, но вода, уже успевшая накрыть его с головой, сделала этот крик приглушённым и тихим. Ему было страшно, а ещё бесконечно стыдно. Гарри чувствовал, что умирает, и смерть эта не была смертью достойного, мужественного человека. Это была смерть испуганного, трусливого мальчишки, который на самом деле заслуживал захлебнуться в луже на душевом полу, в том самом месте, где впервые испытал трепет перед мужской наготой и близостью. В носу и горле у него булькала вода, лёгкие жгло, и из этого кошмара не было никакого выхода, от холода, страха и смерти не было никакого спасения. — Поттер! По-оттер! В отличие от голоса Амбридж, этот, новый и смутно знакомый, был низким, глухим и далёким, он словно звучал откуда-то сверху, из-под толщи воды. Руками Гарри вцепился во что-то тёплое, нашёл силы на последнюю попытку вынырнуть и, выкашляв из себя столько воды, сколько смог, наконец сделал долгожданный вдох. Низкий голос теперь звучал чётче и ближе. Голос зло и очень грязно ругался, а между крепкими словечками то и дело слышалось отчаянное «Поттер».***
— Я искренне завидую вашей удаче, мистер Поттер. Если бы ваша подруга не додумалась сообщить мне о том, что вы натворили… — Моя подруга? — это было всё, что мог просипеть Гарри между приступами болезненного, затяжного кашля. Ему казалось, что ещё немного и он вывернет свои лёгкие наизнанку. — Мисс Миртл Уоррен, местное привидение, — любезно пояснили всё так же откуда-то сверху. — Она частенько упоминает о ваших с ней дружеских отношениях. Вы очень напугали её этим вашим… ночным купанием. Поднимайтесь же! Живо! Гарри был без очков, а потому не мог понять, где именно он находится. Однако, в чём точно он был уверен: пижама на нём была полностью мокрая, сидел он в луже, а над ним длинной тенью возвышался профессор Снейп, судя по голосу, встревоженный и рассерженный. Валяться в ногах у чёртового Снейпа! С каждым разом Гарри падает всё ниже и ниже! — Где я нахожусь? — спросил он, всё же совладав с кашлем, и поспешно прибавил: — Сэр. Он перевернулся и попытался подняться на ноги, но онемевшие ступни заскользили по полу, он бухнулся коленями на мокрый мрамор и зашипел от боли. — Ванная старост, Поттер, — было заметно, что Снейп всё же старается говорить мягче обычного. Должно быть, растрачивать запас яда на Гарри, который был пока не в состоянии воспринимать большую часть его реплик, он не собирался. — Как вы вообще оказались здесь? Кто сообщил вам пароль? Ваш друг Рональд Уизли решил, что раз вы являетесь столь выдающейся личностью, то вполне можете сойти за старосту? Завтра же пароль будет изменён. А пока… Снейп склонился к Гарри, и тот почувствовал, как его обхватили за пояс и в два мига поставили на ноги. Он покачнулся, но устоял, случайно плечом упёршись Снейпу в грудь, и, чтобы не упасть ещё раз, схватился за его предплечье. Рукав сюртука Снейпа был таким же мокрым, как и пижама Гарри. Наверное, это свидетельствовало о том, что профессор приложил немало физических усилий, чтобы вытащить его из воды. — Это не имеет никакого значения. Тот, кто сообщил мне пароль, уже мёртв и покинул нас… Он не как Миртл. — Ему не нужно было называть имени Седрика вслух, чтобы Снейп понял, о ком идёт речь. — А… что вообще случилось? Я… — Гарри не успел высказать предположение о том, что же он делал в ванной старост, Снейп отступил на шаг назад, вырвал руку из некрепкого захвата и, судя по движению очертаний его фигуры, достал волшебную палочку. — Калидум икту! * Волна тёплого воздуха окатила Гарри с макушки до пят. Теперь его волосы и пижама были совершенно сухими, а ноги немного согрелись. «Так вот как оно звучит, это сушильное заклинание», — подумал Гарри и не смог сдержать кривой усмешки. — Что вы смеётесь, Поттер? Вы находите это забавным, не так ли? — зашипел на него профессор. — Я четверть часа не мог привести вас в себя, а мисс Уоррен уже успела нафантазировать вашу с ней счастливую вечную жизнь в трубах между её туалетом и этой ванной. — Это вы сейчас… пошутили, сэр? — удивлённо прошептал Гарри, не совсем веря, что сказанное может быть правдой. Любой звук в этом помещении отдавался эхом, поэтому хотелось говорить как можно тише. — Это я сделал вам замечание. Идите за мной, — профессор смерил его недовольным взглядом, — если, конечно, можете. Здесь недалеко до вашей гостиной. Вы сегодня так сильно переохладились, что короткая прогулка уже не принесёт дополнительного вреда. Вас и так ждёт просто невыносимое пробуждение. Домашнюю работу передадите с тем вашим домовиком. Идёмте же! — Снейп старался вернуть себе обычную строгость, хотя выходило плохо. Он медленно направился к двери, позволяя Гарри идти с удобной для него скоростью. — А по дороге, Поттер, вы расскажете мне, что вы такое приняли сегодня, что спровоцировало подобный… приступ. Ноотропы? Мозговые стимуляторы? Убойная доза витамина B? Животворящий эликсир? Или же вы купили какую-то дрянь у этих Уизли? Покачав головой, Гарри медленно побрёл следом за Снейпом. Должно быть, профессор бросил в него не только сушильное заклинание, но и согревающие чары. Гарри было тепло, и даже его исстрадавшиеся за эту ночь ноги вновь обрели чувствительность и перестали неметь. — Нет, сэр. Никакой дряни и никаких стимуляторов, просто очень устал. Сидел с домашним заданием весь вечер. Допоздна писал про Укрепляющий раствор, — соврал Гарри и позволил прозвучать в своих словах иронии. — Пять очков с Гриффиндора за наглую ложь, Поттер. Снейп не имел ни сил, ни желания воевать с мальчишкой, вытаскивать из него правду и тратить попусту слова.***
Иногда Северус искренне поражался тому, какой силой обладала защита, которую Лили подарила своему сыну. Юный Поттер столько раз оказывался на волоске от смерти, и всегда кто-то спешил к нему на помощь и вытаскивал его из очередной передряги. И как бы Северус ни хотел, чтобы этим кем-то оказывался не он, ему частенько приходилось спасать мальчишке жизнь. Неблагодарному мальчишке. Везучему мальчишке. Снейп не удивился, что Плакса Миртл явилась именно к нему. Труба, по которой холодная вода поступала на верхние этажи, шла как раз из подземелий и коротким путём сообщалась с ванной в комнатах Северуса. К тому же их с Миртл связывало давнее и очень взаимовыгодное знакомство и, если можно так выразиться, приятельство. Благодаря этому источнику Снейп частенько узнавал свежие слухи, ходившие среди студентов, и получал прочую информацию о происходящем в школе. Миртл была куда сговорчивее и глупее любого из хогвартских привидений, однако у неё всё же хватило ума отправиться именно к декану Слизерина. Она знала, что Северус не спит допоздна и к тому же достаточно молод и силён, чтобы вовремя бегом добраться до нужного этажа и успеть до того момента, когда Поттер покинет мир живых. Северус не совсем понимал мотивы Миртл. Судя по тому, какой одинокой, несчастной и эгоистичной была эта девчонка, ожидать от неё подобного геройства было глупо. Миртл скорее бы дождалась, пока Поттер утонет в чёртовом бассейне, чтобы потом наслаждаться его обществом до скончания веков. Однако женская натура непредсказуема и удивительна, не так ли? Миртл не только сообщила Северусу о происшествии, но и всеми силами способствовала спасению несостоявшегося утопленника. И кто только включил холодную воду? Не сам ли Поттер? Северус читал (в большинстве своём именно маггловскую научную литературу) о возможностях человеческого сознания и нервной системы во время приступа сомнамбулизма в активной фазе. Многие больные, пребывая в глубоком сне, могли сойти за бодрствующих. Некоторые были способны совершать рутинные действия, открывать двери и окна, управлять автомобилями и даже разговаривать, поддерживая диалог и отвечая на сложные вопросы. Рассуждая чисто теоретически, можно было представить, что Поттер добрался до ванной старост (от гриффиндорских спален было совсем недалеко, лишь выйти на лестницу и пройти несколько пролётов), назвал правильный пароль, включил воду и… решил поплавать. «А ведь Поттер мог выбрать второй вентиль», — пронеслось в голове у Северуса, и он невольно бросил тяжёлый, встревоженный взгляд на мальчишку, который шёл чуть позади. Если бы Поттер включил горячую воду вместо холодной, он сварился бы в два счёта. И не было бы у Магической Британии никакого Золотого Мальчика, чтобы писать про него грязные статейки. Северусу вновь стало тяжело дышать. Он уже боролся с паникой какие-то двадцать минут назад, когда вытаскивал этого утопленника из воды, и вдруг она вернулась вновь. Конечно, Снейп предполагал, что приступы сомнамбулизма всегда косвенно связаны с риском падений и травм, но никогда ещё на его памяти Поттер не творил ничего подобного. Да, бродил по коридорам босиком, да, рисковал простудиться, да, стучался головой о двери. Несколько раз мальчишку ловил Филч, что грозило неприятностями, один раз Поттер сбил одни из коридорных доспехов… Но топиться посреди ночи? Северус невольно вспомнил события прошлого года, когда он решил, что больше не будет вмешиваться в эту историю, когда дал себе обещание не помогать Поттеру с его деликатной проблемой, не снабжать этого наглого воришку лекарствами, которых тот не заслуживал. Тогда Снейп считал, что он в полном праве поступить так, раз уж ему было нанесено оскорбление. Но теперь… Северус уже догадывался, кто явится к нему в следующем ночном кошмаре. — Если вы сможете выбраться из постели завтра хотя бы к вечеру, я буду ждать вас у себя в кабинете после ужина. Это не займёт много времени, — сказал Снейп, когда они наконец добрались до портрета Полной Дамы. — А сейчас я пришлю к вам с домовиком несколько зелий, поэтому постарайтесь не уснуть в течение получаса. Примите их в той последовательности, в которой велит вам эльф. И ничем не запивайте. Гарри подслеповато сощурился, чтобы получше рассмотреть лицо Снейпа, отчего стал похож на маленькую сердитую птичку. — Профессор… Вы на самом деле пытались привести меня в чувство целых пятнадцать минут? — спросил Гарри и, получив в ответ короткий кивок, перестал щуриться и отвёл глаза. — Вы ведь мне что-то дали, не так ли? Что-то мерзкое… — Рвотное. На всякий случай. А затем укрепляющее. Если бы вы на самом деле весь вечер утомляли себя домашним заданием по Зельеварению, вы бы знали, каково оно на вкус. В учебнике сказано, что… — Ты вообще в курсе, который час?! Если бы тебя не сопровождал профессор Снейп, я бы тебя не пустила! Спал бы на лестнице! Говорите пароль поскорее, я так устала, — разворчалась на весь коридор Полная Дама, которую всё же разбудили снейповские нравоучения. — Кальмаровые щупальца, — шепнул Гарри и, как только проход в гостиную открылся, проскользнул внутрь. Ему окончательно надоело общество Снейпа. Тем более, что относившийся к нему как к больному, он был ещё хуже, чем плескающий ядом направо и налево. — Спокойной ночи, сэр, — сказал он напоследок перед тем, как Полная Дама заслонила собой проём. Ответом был только строгий и внимательный взгляд чёрных глаз и лёгкий кивок. Добби был непомерно рад «послужить храброму мистеру Поттеру», о чём он ему и сообщил, явившись в его спальню с пятью различными флаконами и стараясь говорить как можно тише, чтобы не разбудить соседей Гарри. Бодроперцовое, зелье от кашля (откашливаясь от воды, Гарри словно разодрал себе всё горло, а потому теперь оно першило без остановки), что-то тёмное и консистенцией напоминавшее доксицид, укрепляющее на утро и… — Профессор Снейп сказать мистеру Поттеру пить это в субботу. Когда мерзкая тварь мучить мистера Поттера, он пить это. И рука сразу заживать и меньше болеть. Профессор Снейп сам часто пить это зелье, — заговорщицким тоном поделился Добби. Видимо, последняя информация должна была оставаться в секрете. Гарри непонимающе нахмурился. Он уже выпил Бодроперцовое (его он узнал сразу, а потому доверял этому пузырьку больше всего). — Зачем он пьёт его, Добби? И когда? — Добби не должен говорить. Но… Профессор Снейп пить, когда уходить из замка. И ещё много чего пить… — эльф развёл руками в воздухе и встряхнул головой так, что его длинные уши закачались. — В пятницу вечером пить. И вернуться обратно больным. Все больны, сейчас все больны… — запричитал Добби, но Гарри его уже не слушал. Он знал, какой работой занят Снейп, но ещё ни разу не задумывался о том, каково это — в свободное время быть Пожирателем Смерти.***
18 декабря 1995
— Кому ты вообще пишешь этот роман? Рон никак не мог смириться с тем, что Гермиона вела столь объёмную переписку с кем-то другим. Он попытался разобрать хотя бы какие-то слова с той части пергамента, которая свешивалась с края стола до самого пола, но Гермиона закрыла письмо рукой. — Виктору, — с довольной усмешкой сообщила она и перекинулась взглядом с Гарри, гревшимся у самого камина. — Краму? — раздосадованно пробубнил Рон. — А сколько еще у нас Викторов? На этом Гарри совсем перестал слушать препирания своих друзей и ушёл в свои мысли. Он заворожённо смотрел в огонь и представлял, как было бы здорово, появись сейчас среди раскалённых углей очертания головы Сириуса. Сейчас Гарри как никогда был нужен совет. Его губы всё ещё горели после поцелуя с Чжоу — странного, мокрого и очень неловкого. Гарри всегда представлял поцелуи как нечто более трепетное и возвышенное. И нечто более… сухое. Он не ожидал, что за секундным прикосновением тёплых губ последуют странные, смазанные движения языком. Гарри не знал, что он должен был делать, а ощущение слёз на щеках Чжоу совсем не прибавляло уверенности. Был бы Сириус здесь, Гарри спросил бы о том, все ли поцелуи такие, всегда ли нужно странно шевелить языками, слюнявить губы и… Гарри хотел бы, чтобы Сириус поделился опытом или дал ему несколько советов. Но пламя не спешило принимать образ крёстного, оно лишь потрескивало и медленно оседало в лоне камина, покуда красные угли не обратились в золу. Когда огонь окончательно умер, Гарри опомнился и обернулся. Теперь кроме них с Роном и Гермионой в гостиной не было никого, остальные гриффиндорцы уже разошлись по спальням. Гермиона закончила своё письмо. Она свернула пергамент, пожелала спокойной ночи и ушла, даже не взглянув на Рона. Тот же теперь выглядел совсем расстроенным и растерянным. — И что она нашла в Краме? — тихо спросил Рон, когда они уже поднимались по лестнице. Видимо, теперь-то до него наконец дошло, насколько серьёзным могло быть увлечение Гермионы. Гарри задумался. Он попытался представить Крама, повзрослевшего за этот год, ставшего ещё выше и шире в плечах, носящего в эту холодную северную зиму меховую шубу и какой-нибудь боевой посох, серьёзного, немногословного и, видимо, очень влюблённого. — Наверное, он старше… и играет за сборную страны в квиддич, — перечислил он самые очевидные из достоинств Виктора, на всякий случай решив опустить черты внешности и характера, чтобы не расстраивать друга. — Ну а кроме? — не переставал осаждать его Рон. Видимо, он не считал возраст и спортивные успехи теми качествами, которые могли бы привлечь Гермиону. — Мрачный тип, и всё. — Да, мрачноват, — отозвался Гарри, которому уже порядком надоел этот разговор. Он всё ещё думал о Чжоу и не мог избавиться от чувства неудовлетворённости и разочарования. Гарри ощущал жгучую обиду, словно она обманула его, не оправдала надежды, подвела. Он так ждал возможности остаться с ней наедине, так хотел, чтобы между ними наконец случилось что-то особенное, секретное и приятное. И в тот самый момент, когда Чжоу сделала первый шаг, оказалось, что между ними стоят Седрик, недопонимание, неловкость, а ещё что-то… что-то такое, чему Гарри ещё не мог дать название. Смутное ощущение вымученности, неловкости и тревоги. И это, последнее, беспокоило Гарри сильнее, чем неуместные воспоминания о погибшем товарище, чем недопонимание и неловкость. «Интересно, а Виктор Крам когда-то чувствовал что-то подобное?» — спросил себя Гарри, когда они с Роном уже пожелали друг другу спокойной ночи и закрылись в темноте своих пологов. Конечно же, он не забыл принять своё лекарство. После такого насыщенного дня забыть о Сонном зелье было бы неразумно. Гарри попытался снова представить себе «мрачноватого» Крама. Однако это слово отчего-то никак не хотело подходить Виктору. Если Виктор был угрюмым, неловким и даже диковатым, то «мрачный» скорее было под стать кому-то вроде… Снейпа. Гарри поморщился и перевернулся с боку на бок. Не хватало ему ещё сильнее портить себе настроение перед сном, вспоминая про эту летучую мышь. Но чем яростнее он отгонял прочь мысли о Снейпе, тем яснее его бледное, строгое лицо всплывало у Гарри перед глазами. Сознание словно наказывало его за сегодняшнюю неудачу. Гарри перевернулся на спину и уставился в темноту полога. В который раз он заставил себя вспомнить сегодняшний поцелуй под омелой. Тёплые губы, коснувшиеся его губ всего на секунду, затем влажное прикосновение языка, мокрые щёки и тугой узел где-то в желудке… «А может, это всё дело в ней, а не во мне? Может быть, она просто не умеет целоваться?» — стал успокаивать себя Гарри. «Интересно, Снейп целовался бы так же отвратительно? Если бы целовал… кого-то…», — пронеслась в его голове смешная и почему-то захватывающая в своей дерзости мысль. Гарри вдруг стало интересно, целовался ли вообще профессор в своей жизни. А если целовался, было ли у Снейпа всё так же неловко и странно, как у него самого? Целовался ли Снейп так же мокро и неуверенно, как Чжоу? Не успел Гарри додуматься до чего-то ещё более ужасного, как Сонное зелье наконец справилось с его тревогой. Уже через минуту он провалился в глубокий, спокойный сон. В ту ночь Гарри приснилось такое, о чём бы он даже под страхом смерти не рассказал бы ни одной живой душе.