Октябрь 1996
— Альбус, мальчик — настоящее сокровище. Зельевар, каким он должен быть — сообразительный, с настоящим чутьём. Буквально фонтанирует идеями, да так дерзко, так самоуверенно! Нет-нет, не подумай! Дерзко в хорошем смысле. Иногда у меня возникает чувство, словно бы я разговариваю с его покойной матушкой… Поток похвалы в адрес «талантливого», «гениального», «выдающегося» мистера Поттера ненадолго прервался. Слизнорт закончил намазывать маслом половинку булочки и наконец-то отправил её себе в рот. Его моржовые усы зашевелились, словно были живыми и непосредственным образом участвовали в пережёвывании пищи. Нижняя челюсть Слизнорта поднималась и опускалась с отвратительным, жизнерадостным чавканьем. Северусу стало тошно. Он поморщился, отвернулся от набивавшего себя едой коллеги, отодвинул полупустую тарелку, придвинул к себе чашку дымящегося кофе и постарался сосредоточиться на том, что отвечал Слизнорту Дамблдор. — Да-да, Гораций, Гарри горазд не только давать интервью «Пророку» да совершать подвиги, — соглашался директор. — У него неплохая успеваемость. Да и способности выше среднего… Может построить вполне неплохую карьеру… Тон Дамблдора был учтив, но всё же небрежен, а подобная напускная небрежность была хорошо знакома Северусу. Этакая ненавязчивая рекламная акция. «Уважаемый покупатель, если вы приложите достаточно усилий, вы сможете приобрести Золотого Мальчика. По высокой цене, конечно же, но товар того стоит! Спешите, акция невероятной щедрости не продлится долго!». Точно так же, не желая выдать свою заинтересованность, но желая во что бы то ни стало заключить сделку, старик говорил со Снейпом в ту ночь, когда последний умолял его о… — Выше среднего? — сквозь очередной кусок булки возмутился Слизнорт. — Да он лучший на своём курсе! Да и вряд ли среди всего седьмого найдётся кто-нибудь, кто обладает такими же всесторонними знаниями! Северус не поверил своим ушам. Этого просто не могло быть, ему определённо послышалось! Никто в здравом уме не смог бы назвать Поттера лучшим в зельеварении. Мальчишка, с его-то криворукостью и ленью едва ли (при всей его удачливости) мог претендовать на экзаменационную оценку «Выше ожидаемого». Из года в год статистика была неутешительной — он портил каждое второе зелье, которое готовилось на уроке, а его «выдающиеся эссе» ещё несколько месяцев назад наполовину состояли из переформулированных глав учебника и наполовину из эссе мисс Грейнджер. Ни способностей, ни прилежания у юного «гениального зельевара» не наблюдалось. А ведь Северус наблюдал, причём долго и внимательно! — Гораций, я не ослышался? Вы сказали, что Поттер в этом году делает… особые успехи? Северус постарался изобразить на своём лице будничное, вежливое удивление. Он уже давно замечал, что Дамблдор ведёт со Слизнортом некую игру. Ведь неспроста бывший декан Слизерина спустя столько лет после ухода на покой снова вернулся в Хогвартс. И неспроста Поттер внезапно стал неприлично сведущ именно в зельеварении — его предмете. — Да, Северус, ещё какие! — воскликнул Слизнорт. Видимо, он обрадовался появлению ещё одной пары ушей, заинтересованной в одах Золотому Мальчику. Болтовню Слизнорта Снейп слушал вполуха. Ему было достаточно всего двух вещей, упомянутых в самом начале этого восторженного рассказа. Во-первых, Поттер с первой попытки смог сварить напиток Живой Смерти, по словам Горация, опираясь только на рецепт из учебника и свои внезапно открывшиеся таланты. А во-вторых, он был желанным гостем (хотя здесь Северус скорее употребил бы слово «трофей») Клуба Слизней — отвратительного сборища всех самых родовитых, обеспеченных и перспективных учеников Хогвартса. «Каким образом Дамблдор натаскал мальчишку по зельям за лето?», — думал Снейп, с едва скрываемым отвращением глядя в искажённое восторгом лицо Горация. — «Или вот чем они занимаются во время личных уроков? Часами разучивают шаги к завоеванию доверия этого старого моржа? Обговаривают каждый шаг, разучивают каждое действие?». Северуса удивляло то, с какой лёгкостью Слизнорт купился на эту игру. Как он, старый хитрец и интриган, большую часть своей жизни водивший дружбу с сильнейшими мира сего, не мог заметить, что дело шито белыми нитками? Или же он видел неприкрытую манипуляцию Дамблдора, а сейчас подыгрывал ему? Отчаялся настолько, что принимал протекцию взамен на зарплату, лучшие из свободных учительские апартаменты, знакомство с «золотыми детками» и, в том числе, надеялся переманить Поттера под своё крыло? И снова мальчишка оказывался разменной монетой — золотой, самого крупного номинала и желанной для каждого. По непонятной причине последнее Северуса злило больше всего. Нет, он не сочувствовал сыну покойного врага, и всё же наблюдать за играми, в которые оказался втянут этот сиротка, было неприятно. Это напоминало о том, что он сам был втянут в них, связан обязательствами, обетами, клятвами и секретами. И с каждым годом надежда на то, что хватка «сильнейших мира сего» ослабнет, гасла. Никто, даже сын Джеймса, не заслуживал того, что сулило покровительство Дамблдора. И даже если не Дамблдор, то желающих прибрать Поттера к рукам было несчётное множество. Мальчик-сенсация никого не оставлял равнодушным. Жертва трагических обстоятельств, выскочка, несчастный сирота, великий обманщик всея Британии, избранный, он из года в год вызывал интерес у общественности. Для политиков вроде Дамблдора или Скримджера, нового министра, он был одной из главных фигур в их играх, бесправной пешкой, которую было выгодно пока приберечь. Для журналистов Поттер был неиссякаемым источником идей для публицистического материала и выдумывания невообразимых сплетен, за счёт которых они кормились. Для тех же, кто знал Поттера лично… В нём было что-то такое, чему не могли сопротивляться окружающие — от хогвартских девчонок всех курсов, по необъяснимой причине сходивших по нему с ума, до взрослых людей, смотревших на него с менторской или же родительской нежностью. Очарование это не было похоже на очарование Джеймса — смазливого, уверенного в себе наглеца, с задорной надменностью позволявшему себе самые экстравагантные выходки. Оно не имело ничего общего с горделивой, обезоруживающей прелестью Лили, лукавой праведницы, знавшей цену во всём — себе и своей доброте. В Поттере было что-то беззащитно-трагическое. Оно крылось за показной наглостью, независимостью, дерзостью, за драматической притягательностью, присущей каждому юноше, чьи любовные предпочтения отличаются от предпочтений большинства. И это «что-то» раздражало сильнее, чем всё это вместе взятое. Оно, обратившееся в смиренность перед обстоятельствами, в беспечность, в чрезмерную смелость, в самоубийственный героизм, едва ли не ранило. В Северусе оно раз за разом пробуждало необъяснимое желание если не спасти мальчишку от посягательств других на его свободу, то хотя бы уменьшить давление на него. Демонов, с которыми боролся Поттер изо дня в день, было слишком много. Осторожное прикосновение к плечу заставило Снейпа вздрогнуть. Это была МакГонагалл, подошедшая к его креслу. — Северус, завтрак уже… Он посмотрел вперёд, через преподавательский стол — на столы факультетские. Посуда с тех уже исчезла, лавки были уже наполовину пусты. Студенты чёрной, гудящей массой вытекали в коридор. — Да, да, благодарю, — ответил он, поднимаясь. Прежде, чем выйти через дверь для преподавателей, он бросил короткий взгляд в сторону стола Гриффиндора. Поттер был там — неопрятно одетый и взъерошенный, словно сонная тёмная птица. Подперев рукой щёку и ссутулившись, он то ли читал, то ли просто дремал над какой-то книгой. Друзей его поблизости видно не было.***
Для Гарри шестой курс оказался ещё сложнее, чем он предполагал в самом начале. Домашних заданий оказалось так много, что все заветные окна между уроками приходилось тратить на предметные исследования, эссе, разучивание заклинаний по Защите и Трансфигурации, которые с каждой неделей, с каждой новой главой учебника становились всё длиннее и длиннее. Единственным предметом, за который Гарри мог не переживать, были Зелья. Прочитав две трети, а выучив наизусть добрую половину учебника Принца-Полукровки, Гарри блистал знаниями на каждом уроке. С одной стороны, оказаться в центре внимания (да ещё по такому обыкновенному, житейскому поводу!) было приятно. С другой — Гарри преследовало иррациональное чувство тревоги и будто бы вины — перед Гермионой, Роном и даже перед Слизнортом. Стоило Гарри войти в класс, старый слизеринец приходил в состояние какого-то игривого, воодушевлённого восторга и начинал сыпать похвалой. Практически каждый урок он сравнивал своего нового любимчика с «бесконечно талантливой, да упокоит Господь её душу, Лили Эванс». Терпеть подобное было просто невыносимо. И если бы всё ограничивалось учёбой и тренировками по квиддичу! Но чего стоил хотя бы проклятый Малфой с этими его пропусками занятий, вечерними и ночными прогулками по школе и загадочными исчезновениями с карты! Иногда Гарри мог часами всматриваться в причудливые очертания коридоров, кабинетов, лестниц и залов, но не находить ненавистного имени ни на одном этаже. Малфой что-то планировал — Гарри это чувствовал, но ни Рон, ни Гермиона не разделяли его опасений. У них были свои проблемы, как и большинство шестикурсников, они были погружены в собственные любовные драмы. Им было не до очередной головоломки, и Гарри не мог их в этом винить. Происшествие с Финч-Флетчли, так взбудоражившее школу в середине сентября, постепенно утратило свою актуальность. Каким бы вопиющим ни был этот скандал, разговоры о случившемся угасли уже через два дня после того, как Саммерби забрали домой родители. Джастина выписали из госпиталя уже в субботу, и его возвращение к учёбе не повлекло за собой возобновление травли. Стоит ли говорить, что не последняя роль в этом досталась Гарри? Ещё тогда, после того странного разговора со Снейпом, Гарри вернулся в больничное крыло и сообщил Джастину о принятом директором решении. Финч-Флетчли отреагировал странно. Казалось, он совсем не обрадовался новости. Сухо поблагодарив Гарри и выдавив из себя подобие улыбки, Джастин повернулся на бок и снова притворился, будто бы успокоительное заставило его задремать. Разбираться со странными переменами настроения товарища Гарри посчитал лишним — мало ли, вдруг тот на самом деле хотел бы после случившегося вернуться домой и провести какое-то время среди семьи? И всё же он не мог считать, что его миссия на этом завершена. Гарри ощущал ответственность за дальнейшую судьбу Джастина. «Помни, что ты мог бы оказаться на его месте. Ты был бы благодарен, сделай кто-то подобное для тебя», — мысленно повторял себе Гарри, лавируя в переполненном коридоре по пути из кабинета Трансфигурации к теплицам на совместное дополнительное занятие для пятых, шестых и седьмых курсов. Вели его туда трое — зов долга, необходимость исправить «тролль», полученный во вторник, и Гермиона. И Гарри бы затруднился сказать, кто из этих надзирателей был самым строгим. — Гарри, у тебя снова такое лицо. Даже не думай! Видимо, Гермиона ждала, пока они выйдут на открытый воздух, чтобы наконец озвучить то, что её волновало. — Какое — такое? — сердито буркнул Гарри, всё же замедляя шаг и давая идущим позади обогнать его. Чего ему не хватало сейчас, так это быть отчитанным за какое-то «неправильное» лицо. Гермиона, наконец-то отвлёкшаяся от молчаливого презрения Рона и его приторной подружки, была ещё нервознее и подозрительнее той, прошлой Гермионы — мечтательной и тайно влюблённой. — Ты должен закрыть прошлую оценку, вернее её полное отсутствие. А лицо у тебя, будто ты хочешь сбежать! Прежде, чем попробуешь, позволь тебе напомнить, что я в совершенстве владею приклеивающими, приковывающими, связывающими… — Я понял. И я не собираюсь сбегать. Я собираюсь… — Гарри замолчал. Он заглянул Гермионе в глаза — в эти её добрые, встревоженные, медово-карие глаза, которые на солнце казались ещё светлее, ярче, встревоженнее и добрее — и заговорил спокойнее. — Сделай мне одолжение, попроси мадам Спраут дать мне пять минут на объявление. Ты староста и всё такое… Пару секунд она внимательно всматривалась в лицо Гарри, словно бы надеялась прочитать его мысли. Затем она кивнула. Спраут была в подавленном настроении. Гарри подозревал, что Дамблдор сделал ей серьёзный выговор за произошедшее на её факультете, и она ещё не оправилась от пережитого. Дав Гермионе разрешение на «любые объявления, только побыстрее и без шума», она ушла в дальний конец теплицы и сделала вид, что готовит к посадке ядовитую фасоль. — Ребята, потише, пожалуйста. Гарри должен вам кое-что сказать, — громко говорила Гермиона, пытаясь привлечь внимание разномастных студентов — тех, которых он знал лично, и почти незнакомых. Гриффиндорцы и девочки с Когтеврана замолкли, но вот остальные продолжали галдеть. Всё решила Джинни — моментально и невероятно громко. — Заткнули рты, быстро! Она стояла по левое плечо Гарри, и тот ощутил, что его ухо временно утратило способность выполнять своё природное предназначение. Поморщившись, он сделал шаг вперёд. Сердце его билось быстро, а воцарившаяся в теплице тишина и направленные на него взгляды не придавали уверенности. Девочки смотрели с очарованным, кокетливым любопытством, парни — с настороженностью. Рон мелькал справа чёрно-рыжим удивлённым пятном. Гермиона стояла где-то позади, Гарри буквально спиной ощущал её уверенность и поддержку. «Кажется, она уже догадалась, о чём я собираюсь просить их», — подумал он прежде, чем наконец заговорить. — Мне кажется, мне не нужно напоминать вам, что произошло на этой неделе с Джастином Финч-Флетчли. — Гарри постарался придать своему лицу строгое выражение. — На днях его должны выписать из госпиталя. Так вот… «Это ничем не отличается от занятия с Отрядом. Ты даёшь им задание, они тебя слушают. Ты даёшь им задание…», — мысленно твердил себе Гарри. — Ты с чего этого педика защищаешь? Из-за него такого игрока выперли! — первым подал голос Симус. — Да нам же лучше! — это была Ромильда Вейн. Она бросила на Гарри странный, будто бы стеклянный взгляд и повернулась к Финнигану. — Пока они найдут нового ловца, наша сборная уйдёт далеко вперёд по уровню подготовки! С таким капитаном, как Гарри… Ребята снова загалдели. Немногочисленные слизеринцы, стоявшие позади всех, начали посмеиваться, шептаться между собой. Малфоя среди них не наблюдалось. — Джастин — мой друг, — произнёс Гарри, радуясь, что голос его не дрожит, а наоборот — звучит увереннее, твёрже, чем в прошлый раз. — Он состоял в отряде Дамблдора, когда мы подпольно боролись с режимом Амбридж. И никто из тех, кто присутствовал там, не смог бы обвинить его в трусости или чём-то недостойном. Я никому не советую доставать его гадкими сплетнями. А если кто-то решит оскорбить Джастина, я обещаю, что он будет иметь дело со мной — его другом… — И со мной, — неожиданно вставил Рон. Гарри и не заметил, как тот подошёл совсем близко и встал справа от него… Конечно же слухи об этом его импровизированном выступлении уже к вечеру разлетелись по всей школе. Стоит ли говорить, что, когда Финч-Флетчли вернулся в факультетскую гостиную, его встретили только вежливые расспросы о самочувствии и предложения помочь с пропущенным материалом? Никто не захотел рисковать, задирая друга самого Избранного. Затем пришло девятнадцатое октября. Это была пятница — день, когда уроки были только до обеда, когда пёстрая маггловская одежда сменяла черноту ученических мантий, когда Хогвартс на какое-то время становился пустым, а покидавшие его студенты старше второго курса направлялись в Хогсмид — сосредоточение всего праздничного, сладкого и весёлого в этой холодной шотландской пустоши. Именно там и произошла трагедия, потрясшая Гарри до глубины души. Кэти Белл была проклята. Это был двойной удар — конечно же, Кэти состояла в Отряде Дамблдора, но кроме этого она была ведущей охотницей команды Гриффиндора по квиддичу. До этого дня Гарри всё ещё сомневался, что Малфой задумывает некое злодеяние. Теперь же его намерения были ясны — этот белобрысый негодяй, подленький папенькин сыночек, был одержим местью. И мстить он хотел не Гарри, не его друзьям, участвовавшим в битве в Министерстве, не Ордену Феникса, нет! Он хотел убить Дамблдора, человека, без которого никто — ни Гарри, ни Отряд, ни Орден Феникса не смогли бы вести борьбу со злом!***
— Ты знаешь, что за заклятие было наложено на эту вещь? — спросил его Дамблдор, когда Северус передал пациентку мадам Помфри и уже собирался уходить. — Да, Альбус. Для вас выбрали очень мучительную смерть. Несколько минут, прежде чем ваше сердце не выдержало бы боли, вы бы оставались в сознании, — шёпотом ответил Снейп. Он не хотел, чтобы чета Белл слышала их разговор. — Ты справишься с лечением? — в голосе директора слышались нотки тревоги. Раздражение, всё это время закипавшее у Северуса внутри, достигло какой-то наивысшей точки. Казалось, ещё одна капля, одно слово Дамблдора — и Снейп буквально взорвётся от злости. «Конечно же я справлюсь, у нас ведь нет другого варианта, кроме как прятать бедного ребёнка здесь, в твоих владениях!», — мысленно негодовал Северус, с неприкрытой злобой глядя в лицо директора. «Ей нужна помощь колдомедиков, она должна находиться в чёртовом Мунго, а не в этой проклятой школе!». — Как я уже сказал, я сделаю всё возможное, — сухо произнёс он. Уже в следующее мгновение дверь госпиталя захлопнулась за Снейпом. Проклятье, наложенное на ожерелье, было страшным. Куда страшнее, мучительнее, убийственнее, чем поразившее Дамблдора. Одно прикосновение к этому древнему, пропитанному темнейшей магией предмету должно было причинить боль, равную сотне Круциатусов. Было страшно представить, какие страдания пережила бедная девочка. И хотя Северус уже давно покинул больничное крыло и достиг своих комнат, в его голове до сих пор звучали душераздирающие рыдания убитой горем матери. Он не стал ни скрывать правды от несчастных родителей, ни утешать их, давая ложную надежду. Северус только пообещал сделать всё, что в его силах, чтобы вытащить девочку из этого странного, спазматического состояния, скорее напоминавшего окаменение, чем кому. Первым делом было необходимо справиться со спазмами в конечностях. Хотя бы пара часов в таком состоянии, и мышцам девочки был бы причинён непоправимый вред. На помощь пришёл мышечный релаксант, благо его в больничном крыле было в избытке. Затем в ход пошли Бодроперцовое, обладающее согревающим эффектом, и Животворящий эликсир. Теперь оставалось только ждать. Если у мисс Белл не хватит сил побороть болезнь (а сил у неё не хватит — в этом Северус был уверен), перед Дамблдором встанет выбор — отправить девочку в Мунго или же каким-то образом организовывать тайные похороны прямо здесь, в Хогвартсе. Что-то подсказывало Снейпу, что счёт шёл если не на часы, то точно на дни.***
После долгого изучения чар, наложенных на ожерелье, Северус пришёл к выводу, что его необходимо уничтожить. Проклятье, поразившее жертву, как будто подпитывалось из своего вместилища. Уже к утру от смертоносного великолепия не осталось почти ничего. Только на дне большого, стального котла поблёскивало расплавленное серебро, а в нём чернели обуглившиеся опалы. Магии в этих останках больше не было. Северус уже хотел было погасить пламя под котлом, как его взгляд наткнулся на ало-золотое недоразумение, лежавшее на краю рабочего стола. Гриффиндорский шарф, в который было завёрнуто ожерелье. «Сжечь, сжечь быстрее», — подсказал разум. Северус убрал котёл с огня, опустошил его с помощью Эванеско, тем самым избавившись от остатков ожерелья, и осторожно левитировал шарф по комнате в направлении камина. Оставалось сделать одно-единственное движение волшебной палочкой, и вещица бы упала в объятия пламени, вспыхнула и истлела за минуту-другую, вот только… «У Поттера вряд ли есть второй такой». Мысль была совершенно идиотской, и наверное поэтому она оказала на Снейпа такое влияние. В воображении его тут же возникла следующая картина: Поттер пробирается сквозь снежную бурю, кутается в недостаточно утеплённую верхнюю мантию, пытается поднять короткий воротник, а его голую шею безжалостно хлещет ледяной ветер… Шарф пересёк комнату в обратном направлении. Затем его словно обдало потоком воздуха — это Снейп наложил на него очищающие чары. — Ты сходишь с ума… Купит себе в Хогсмиде ещё один, — бормотал Северус себе под нос, наколдовывая над шарфом сферу, считывающую с предмета любые магические импульсы. Полупрозрачный купол не шевелился — никакой тёмной магией внутри него не фонило. «Чтобы купить что-то в Хогсмиде, нужно сначала добраться туда по холоду», — тут же подсказал здравый смысл. — Отдам при случае, — пообещал себе Снейп, наконец осмелившись взять шарф в руки. Шерсть была мягкой на ощупь и вовсе не напоминала ту жёсткую и колючую, из которой был когда-то связан его собственный факультетский шарф, какой он носил с первого до седьмого курса. Этот был куплен в хорошем месте вроде магазина мадам Малкин или какого-нибудь другого лондонского магического ателье. Дорогой материал, аккуратная вязка, нить к нити, петелька к петельке… Несколько мгновений Северус зачарованно рассматривал эту вещицу — слишком яркую, слишком гриффиндорскую для его мрачной лаборатории. Затем же он сделал нечто такое, что не смог бы объяснить себе при всём желании. Он поднёс шарф к лицу, уткнулся в мягкую ткань носом, прикрыл глаза и сделал долгий, глубокий вдох.