***
— Я не прошу правды. Я её требую. Был уже двенадцатый час, когда Северус без всякого приглашения заявился в директорские покои. Дамблдор сидел за своим столом и был занят чтением, или же делал вид, что занят. — Я всегда говорил тебе чистую правду, мой мальчик. Разве ты можешь упрекнуть меня во лжи? — директор посмотрел на Снейпа поверх очков-половинок и, вздохнув, всё же отложил книгу. — Не лгать и быть откровенным — разные вещи, профессор. Не спорю, вы в какой-то мере доверяете мне. Но сейчас я ставлю под сомнение, могу ли я доверять вам. Пауза была тяжёлой и вязкой, и директор не спешил прерывать её. Он неторопливо рассматривал свою почерневшую руку, шевеля высохшими, словно обугленными пальцами. Наверное, это причиняло ему сильную боль. — Ты не должен держать на меня обиды, Северус. Сам знаешь, для всякой правды есть своё время… — он поднял глаза на Снейпа, и взгляд его был холодным и отчего-то печальным. Северус нечасто видел настоящие эмоции на лице Дамблдора, но сейчас ему показалось, что директор искренен. — Да, профессор. И сейчас… — Сейчас это время наконец пришло, — жестом он пригласил Снейпа сесть, и тому пришлось занять кресло напротив, лишившись возможности смотреть на старика сверху вниз. — Я предполагаю, что ты и сам догадываешься, о чём я хочу тебя попросить, Северус. Юный Малфой не оставляет попыток выполнить приказ своего господина. И рано или поздно он найдёт способ добраться до меня. На это заявление Северус саркастически фыркнул. — Ты должен будешь помешать ему. Помешать, поскольку именно ты должен будешь убить меня. Так будет правильнее, и это укрепит твоё положение. Дальше Северус не слушал. Он просто не мог. Не мог, не хотел, не верил, что слух его не подводит. «Ты», «должен», «убить», «меня» — эти слова звенели у него в голове, рассыпаясь и отказываясь собираться во фразу, имевшую смысл. Он смотрел, как губы Дамблдора шевелились, обнажая ровные зубы, слышал спокойный голос директора, но слова не доходили до сознания Снейпа. — Ч-что вы сказали? — Хогвартс, Северус. Хогвартс в опасности, и попытки Драко убить меня подтверждают это. И несмотря на присутствие в школе авроров… — Я должен буду вас убить? — прошептал Снейп, выделяя каждое слово. Дамблдор улыбнулся, и в этой улыбке сквозили печаль и усталость. — Да, — кивнул он. — Ты ведь дал Непреложный Обет, я не ошибся? Если мальчик не сможет, это бремя возьмёшь на себя ты. И я даю тебе благословение на это, Северус. Для тебя это будет лучшей возможностью доказать свою преданность Реддлу, развеяв любые сомнения — и его, и его приближённых. Леди Лестрейндж подозревает, что ты ведёшь двойную игру, не так ли? Итак, ты должен будешь убить меня. Более того — я хочу, чтобы мы тщательно продумали, как и когда это случится… — Я отказываюсь, — перебил Дамблдора Снейп. — Да, я дал Непреложный Обет и осознаю, что при определённых обстоятельствах, если Драко окажется трусом или не найдёт возможность убить вас, я буду обязан… — горло у него перехватило, но он всё же сумел взять себя в руки. — Я буду обязан сделать выбор. — Нет-нет, Северус. Это исключено. Ты не можешь жертвовать собой только ради того, чтобы продлить мою жизнь на месяц-другой. Это было бы неразумно. — В этой войне вы ценнее меня… — совсем тихо произнёс Северус, бросая взгляд на пустующее место Фоукса. И где только эта птица пропадала всё это время? — Ты ошибаешься, мой мальчик. Теперь я лишь одна из фигур в шахматной партии. Фигура, которой стоит пожертвовать ради победы. У нас нет другого выхода и, к сожалению, времени уже тоже не осталось. Ты сделаешь то, что необходимо. Не вынуждай меня приказывать… — Вы обещали! — Снейп едва не сорвался на крик. Внутри него давно вскипала ярость, и сейчас он едва держал себя в руках. — Вы не воспользуетесь магией в рамках нашего договора. — В таком случае и ты не нарушай наших договорённостей, Северус. Не вынуждай меня пользоваться подаренной мне властью. Впившись ногтями в подлокотники кресла, Северус прожигал Дамблдора взглядом. Глаза же старика сверкали холодом — жестоким и неумолимым. — Близится полночь. Думаю, теперь самое время закончить этот разговор, — директор первым отвёл глаза и пододвинул к себе раскрытую книгу, которую читал до этого. — Сегодня ведь твоё дежурство, я не ошибаюсь? Снейп рывком поднялся на ноги. — Идите вы к чёрту, господин директор! Прежде чем захлопнуть за собой дверь, он услышал насмешливое «И тебе доброй ночи, Северус».***
Часовая башня всегда казалась Гарри одной из самых недооценённых среди всех уединённых местечек школы. Вход в неё никогда не запирался, в ней было множество этажей с пустынными коридорами. Коридорами, в которых не висело ни одного волшебного портрета, готового подсмотреть или подслушать. А какой вид открывался с платформы, где располагался основной часовой механизм! Циферблат был стеклянным, и если подойти к самим стрелкам и выглянуть наружу, можно было разглядеть почти весь замок. Оттуда открывался вид на юг и восток, на Чёрное озеро. Вдали темнел Запретный лес, за которым возвышались горы, бледнея, сливаясь с цветом неба и постепенно уходя вдаль. Конечно, у Часовой башни были и недостатки. Куранты били каждые полчаса, распугивая птиц и оглушая любого, кто оказывался рядом, а в утреннее и дневное время десятки маленьких колоколов трезвонили на всю округу, оповещая о начале и об окончании уроков. Колокол молчал только ночью — последним ударом он напоминал о начале комендантского часа и погружал Хогвартс в тишину. Также недостатком башни было её расположение. Идти приходилось через открытый двор, и добираться сюда зимой, без верхней мантии, было неприятно. Вот и сейчас Гарри дрожал от холода, тщетно пытаясь согреть пальцы, спрятав их в длинные рукава свитера. Конечно же, никакой верхней мантии на нём не было — он направился сюда прямо из кабинета директора. Хотел прогуляться, потому что от одной только мысли вернуться в Гриффиндорскую башню ему становилось тошно. Войти в гостиную, полную знакомых — дружелюбных и не очень — лиц, почувствовать на себе десятки заинтересованных взглядов, ретироваться на лестницу, подняться в спальню, потревожив готовящихся ко сну соседей, объяснить, зачем ему понадобилось гулять после отбоя… Нет, куда лучше потерпеть холод. Гарри казалось, что встреться ему сейчас хотя бы один человек — и он просто взорвётся. Ему нужно было побыть одному. Гарри смотрел на вечерний Хогвартс сквозь стеклянное деление шести часов. Он пытался успокоиться, снова и снова начинал пересчитывать окошки большой лестничной башни. «Семь в ряду и рядов семь… И столько же с той стороны. Сорок девять плюс сорок девять…». Взгляд зацепился за остриё шпиля тройной директорской башенки, и нужное число тут же забылось. По спине Гарри пробежал неприятный холодок, хотя казалось, что замёрзнуть сильнее было сложно. О сегодняшнем разговоре с Дамблдором у Гарри сложилось двоякое впечатление. Было похоже, что эту речь директор готовил давно. Точнее — он понимал, что речь эта должна быть произнесена. Но своим внезапным визитом и хорошими новостями Гарри словно выбил Дамблдора из колеи, заставил импровизировать и подбирать слова на ходу. Наверное, поэтому тон его был резок, выражение лица одновременно взволнованным, испуганным и грозным, а выражения потеряли обыкновенную дипломатичность. Сперва Гарри был согласен с тем, что говорил Дамблдор. «Тёмные искусства ни разу не показались тебе притягательными. Ты ни на секунду не выказал желания стать одним из последователей Волдеморта!», — утверждал директор, и Гарри не сомневался — никогда в жизни он не восхищался тёмной магией. Тем более — он ни за что не принял бы сторону этого безумного маньяка, никогда бы не согласился предать сторону света. — Я должен попытаться убить его, — отвечал Гарри, только в тот момент смиряясь со своей участью. Он столько раз думал о пророчестве, столько раз слышал его содержание от других и сам произносил его вслух. А сознание всё равно отказывалось воспринимать это как грядущую реальность. Конечно, Гарри хотел бы, чтобы этот змееподобный псих просто взял и испарился, словно бы его никогда не было на земле. Просто истончился бы, стал прозрачным, бесплотным духом. Расщепился бы при аппартации. Или раздулся бы, словно мерзкая тётушка, взмыл в небеса и лопнул там. Гарри хотел бы его проигрыша, его исчезновения. Он даже хотел бы его смерти. Но быть её причиной… Убийцей он быть не желал. Даже убийцей такого чудовища, как Волдеморт. Он ещё никогда не видел Дамблдора таким взволнованным, торопливым, спешащим убедить и будто бы боящимся, что его аргументы не будут приняты. Дамблдор, которого Гарри знал прежде, наоборот говорил бы двусмысленными, не наталкивающими ни на что конкретное фразами. Этот Дамблдор говорил, на первый взгляд, разумные, но жестокие слова, отзывавшиеся у Гарри внутри болью. — Разумеется, должен! — воскликнув это, Дамблдор словно огласил приговор Гарри. — Но не потому, что так говорится в пророчестве! А потому, что ты, ты сам, не будешь ведать покоя, пока не предпримешь такую попытку! Мы оба знаем это! Внутри у Гарри разгоралось пламя, в горле стоял ком, а уголки глаз жгло. В нём закипала раздразненная жестокими словами ярость. Он смотрел на Дамблдора, мерявшего шагами кабинет, а перед глазами у него было лицо Сириуса. И Сириус осуждал его, смотрел с пренебрежением и разочарованием, словно говоря: «Я переоценил тебя, мальчик. Ты совершенно не похож на своего отца, смелейшего из нас.» Он видел Джеймса — такого юного и весёлого, такого мёртвого и такого неотомщённого. Видел маму. Видел Седрика, видел работницу министерства Амелию Боунс, которая когда-то была так добра к Гарри… — Я хочу, чтобы с ним было покончено, — смог выдавить из себя он тогда. — И хочу сделать это сам… Гарри прислонился лбом к холодному стеклу. В горле снова встал ком, уголки глаз жгло, а вот ярости не было. Была злость — такая маленькая, обиженная и напуганная. Этакое убогое, тошнотворное чувство, будто ему в нутро залезли грязными руками и беспардонно всё там переворошили. На кого Гарри злился? Кто сделал это с ним? Злился ли он на Волдеморта? Гарри попытался представить это отвратительное, змееподобное существо, сотворившее столько зла, пробудить в себе все чувства по отношению к этой твари. Но нет, эта убогая злость никак не отзывалась сильнее. Но вот если вспоминать Дамблдора и его пламенные, вдохновляющие речи об убийстве… — Но как же раскалывается душа? — десятки лет назад спрашивал юный Том Реддл у своего учителя. — Душа мыслится как нечто неповрежденное, целостное, — нехотя отвечал Слизнорт. — Расколоть её — значит, совершить противное природе насилие. — Но как его совершить? — Посредством злого деяния, высшего деяния зла. Убийства. Убийство разрывает душу. Обхватив себя руками, Гарри беззвучно плакал. Нет, он не хотел раскалывать душу, даже для такой благой цели, как уничтожение Волдеморта.