***
24 мая 1997
— Ты не заболел? — теперь эти вопросы задавала Гермиона, и от неё было нельзя отделаться просто так. Гарри нервным жестом поправил чёлку, радуясь про себя, что с прошлого лета она достаточно отросла и уже почти закрывала брови. Красного следа от прилетевшего ему в лоб кроссовка видно не было. — Нет, просто спал плохо, — соврал он, ведь спалось ему просто замечательно. — Снилось всякое, теперь рубит. Вот-вот и засну. Он постарался сделать честные-честные глаза, но Гермиона всё равно оставалась серьёзной. — Рон мне уже всё рассказал! — с претензией заявила она, бухая себе в кофе целую ложку сахара. А ведь обычно за ней не водилось любви к сладкому! Гарри чуть не подавился тостом, который только что начал жевать. Рон же, сидевший рядом с Гермионой и жевавший сосиску, удивлённо выпучил глаза и замотал головой, словно бы отрицая свою вину. — Ты вчера снова гулял по школе до ночи, — строгим тоном констатировала Гермиона. — И ты был без своей мантии! — теперь она говорила шёпотом, наклонившись над столом. — Это опасно, Гарри. Тем более после случившегося с Малфоем. Он, конечно, всё ещё в больничном крыле, но ведь он может послать любого слизеринца, чтобы отомстить. — Я вызвал Добби, чтобы он помог мне добраться до наших коридоров, — ответил Гарри, бросая на Рона сердитый взгляд. И ведь лучший друг называется. На самом деле не спал! Подглядывал и даже виду не подал. Смотреть на Рона не хотелось, а Гермиона всё ещё буравила его подозрительным взглядом, поэтому Гарри отвернулся от них. Быстро взглянул на стол преподавателей. Заветное кресло всё ещё пустовало — Снейпа не было, и надежда на его появление таяла с каждой минутой. В Гарри боролись два чувства — сладостное предвкушение и страх. Он одновременно ждал Снейпа и боялся увидеть его, взглянуть в его строгое лицо и увидеть на нём тень отвращения или разочарования. Конечно, вчера Гарри засыпал с полной уверенностью, что теперь-то лёд между ними тронулся, и что в этот раз он одержал победу над холодностью Снейпа и его ненавистью к себе. На утро же Гарри захлестнул стыд. Он с невыносимым смущением вспоминал события прошлой ночи. Гарри казался себе глупым и совершенно неумелым, бестолковым и жалким. У него было столько возможностей, и что же он делал? Просто стоял, прижавшись к Снейпу, тёрся об него, скулил, кончил за какие-то жалкие пару минут. Да ещё и заляпал ему одежду! Неудивительно, что после этого дурацкого действа он прогнал Гарри, да ещё и зарядил ему в лоб кроссовком. Короче говоря — он получил по заслугам и сейчас был готов к уничижающим, полным отвращения взглядам. Случится ли их со Снейпом столкновение сейчас или через час на отработке — разницы не было. — Ты как себя чувствуешь? — встревоженно спросила его Гермиона. Гарри отвернулся от преподавательского стола и постарался улыбнуться как можно беспечнее. — Нормально, — ответил он. — Просто как представил, что сейчас идти на отработку, так всё настроение испортилось. Ты всё же была права — это ужасно несправедливо. На улице солнце, а я буду торчать в подземельях. Говоря откровенно, на самом деле Гарри совершенно не жалел о своей участи. Тёплое майское солнце и свежий воздух он бы с удовольствием променял на холод и темень подземелий. На четыре часа наедине со Снейпом. Нет — с Северусом. Северусом, который обязательно простит его дерзкую выходку, неумелость и свою заляпанную одежду. К тому же чувство вины действовало на Гарри раззадоривающе, и он уже строил планы того, как будет эту самую вину заглаживать.***
Он ласкает Северуса ртом — нарочно медленно, неспеша и почти издевательски. Подводит к самой грани, а затем отрывается, легонько дует, заставляя зашипеть от прикосновения прохладного воздуха к головке. А затем начинает мучить снова. Сознание медленно плавится, сопротивляться этой сладкой пытке уже нет сил. Северус может только подаваться вверх бёдрами, рычать, до боли в пальцах сминать наволочку и вжиматься затылком в подушку. Он выгибается, нарочно напрягает мышцы живота и бёдер, тщетно пытаясь приблизить разрядку. Но его мучитель куда хитрее — он прекрасно знает Северуса, знает наизусть каждое его движение, каждый его вздох, каждую уловку. Сражаться нет сил — он давно покорился этой власти. Полутьма, задёрнутые шторы и наложенное на комнату заглушающее заклинание — всё это не помогает полностью раскрепоститься. Как бы хорошо ему ни было, Северус всё равно смущается, стесняется себя, своего удовольствия и своих стонов. Он только шипит сквозь плотно сжатые зубы и тихонько поскуливает, с покорностью принимая всё, что делают с ним умелые руки и горячий рот. — Ещё немного… — нежное прикосновение к животу, ладонь скользит вверх — к соскам, пальцы до боли сжимают сначала один, потом другой. — Ты молодец, солнце моё. Давай… Давай, мой хороший! Он всегда обращается к нему так, словно бы Северус один из его сыновей. Чёртов извращенец, не может оставить свои привычки за дверью! Это злит. Злит — потому что задевает за больное. Собственный отец никогда не называл его так. Не говорил ему даже «мой мальчик», не обращался кратко «сын». Ласки становятся грубее и быстрее. Член Северуса снова толкается в горячее горло, по его животу рассыпаются кудри берущего его мужчины, и это посылает мурашки по его ногам. Его больше не мучают, не оттягивают удовольствие, а щедро вознаграждают за минуты покорности. Первая волна оргазма подкрадывается незаметно. Мгновение назад Северусу казалось, что он ещё далеко, что у него есть ещё немного времени, чтобы насладиться умениями своего любовника. И вот секунду спустя его выгибает дугой и трясёт. Эти блаженные судороги кажутся нескончаемыми. Вторая, третья, четвёртая, пятая — все они ощущаются так же остро, как первая. Виной этому — его жестокий господин, не прекративший ласкать и мучить. Он проглатывает всё, не оставляет ни капли. Смотрит снизу вверх, утирая рот и усы, самодовольно усмехается. А затем заменяет рот на руку, и эти прикосновения вызывают уже не блаженство. В них всё больше боли. Это похоже на жестокую щекотку, и Северус вцепляется пальцами простыни, виляет бёдрами и пытается избежать этой новой, ещё более изощрённой пытки. — Пожалуйста… Я не могу больше! — в голосе Северуса одновременно звучат мольба и злость. — Не могу! — Тише, мой хороший. Я знаю, что ты можешь. И будешь. Его член не обмякает, наоборот, Северусу кажется, что сейчас возбуждение становится только сильнее. Сквозь эту невыносимую, щекотную боль снова пробирается наслаждение. Он подаётся бёдрами вперёд и начинает подмахивать. — Вот так. Вот так, мой хороший, — горячий шёпот в самое ухо. Усы у него пышные, мягкие, просто созданные, чтобы защекотать до хихиканья. Но тёплые губы оставляют невесомый поцелуй на его скуле, и от этой нежности Северусу хочется не засмеяться, а заплакать. Оргазм снова накрывает внезапно и, сухой, совершенно ошеломительный, наконец лишает Северуса способности сопротивляться. Со всхлипом он втягивает в себя воздух и наконец стонет в полный голос. Пока Северус, совершенно обессилевший и на время оглохший, пытается отдышаться и жадно глотает воздух, его обнимают сильные руки. Стискивают, словно куклу, утыкают в грудь. Покачивают, словно ребёнка. — Тише, тише, моё солнце, — бормочет его утешитель. — Прости меня, это было совершенно необходимо. Только после этих слов Северус понимает, что плачет. Тёплые слёзы текут по его щекам, текут, текут, и словно бы им нет никакого конца. — От этого не легче. Слышишь?! Не легче! — шепчет Северус, чувствуя, как в горло сжимает спазм. — Знаю, знаю. Но теперь всё будет хорошо. Честное слово, теперь всё будет хорошо. Он чуть отстраняет Северуса и смотрит на него нежно, виновно и до боли печально. Улыбается себе в усы, поглаживает бороду. Ему пятьдесят только в этом году, а он уже заранее перенимает стариковские повадки, словно бы знает — старости ему не видать, и вот они — его последние дни. Только взгляд льдисто-серых глаз всё так же молод и остёр. Северусу кажется, что эти глаза видят его насквозь — каждую косточку в его теле и каждую мысль в его голове. — Он убережёт тебя. Такой смелый, такой надёжный… Северус хочет возразить. Хочет ответить, что говорить о надёжности смешно, что это всё глупые, детские игры, что это ничего не значит. Вот эти нежные объятия в тёмном номере гостиницы с почасовой оплатой куда значимее и ценнее. Встречи на один вечер в неделю, неторопливая страсть, умелые ласки, поцелуи в щёки и разговоры по душам — вот, что стоит называть надёжностью. Но не может. Льдисто-серые глаза так серьёзны, так мудры, что Северусу приходится верить каждому его слову. — Не бойся, ничего не бойся. И как назло сердце сжимается от страха и начинает колотиться, как сумасшедшее. Тусклый свет гаснет, и комната медленно погружается во мрак. Только спустя несколько мгновений Северус понимает, что это темнеет у него перед глазами. — Орион! Что происходит? Орион… — шепчет он в ужасе, но уже не слышит ответа.***
— Орион… Откидывая одеяло в сторону, Северус перевернулся на спину. Он провёл рукавом ночной сорочки по лицу, утирая слёзы. Те всё ещё стояли в глазах и мешали увидеть, куда указывают стрелки настенных часов. Пришлось сесть и промокнуть глаза воротом. Это помогло — сошедшие с ума стрелки убеждали Северуса, что сейчас было одиннадцать, что он проспал завтрак, субботнее собрание в учительской и начало отработки с Поттером. «Отработок больше не будет. Он победил! Никакого ему больше бессмысленного труда!» — с раздражением подумал Снейп, поднимаясь с постели и стягивая с себя осквернённую сорочку. Слёзы могли высохнуть, а вот влажное пятно в паху было проблемой. Очищающее заклинание не убирало всего два вещества — кровь и семя, поскольку магия не считала их за грязь. Вот уже много лет Северусу не снились мокрые сны. Мокрые — ни в том, ни в ином смысле. Много лет ему не снился Орион, давным-давно покинувший этот мир. Покинувший Северуса. Никогда ему не снилась их последняя встреча — в дешёвом отеле на Мортонд-роуд, где всех и каждого записывали под именами Адамс, Смит или Скотт. Во всём этом был виноват Гарри Поттер. В этот раз он был толчком или триггером, в этот раз он был первопричиной. «Такой смелый, такой надёжный…» — вспомнилось Северусу. «Такой бестолковый, такой самоуверенный!», — исправил он Поттеровскую характеристику, попутно замачивая замаранную сорочку в раковине и выливая туда добрую половину жидкого травяного мыла. Отдавать её эльфам в таком виде было нельзя.***
Было чертовски обидно, но он старался не унывать. Гарри сидел на холодном полу, подпирая спиной дверь Снейпового кабинета. От прохладного воздуха его спасала кофта с капюшоном, но пальцы уже начинали коченеть. Наверное, уже прошло около часа, как он явился на отработку. Но как бы он ни стучал и не ломился, ему так и не открыли. Гарри не знал, был ли кабинет пуст, или Северус заперся там и не желал впускать неугодного ему ученика. Это было совершенно неважно — Гарри должен был дождаться его. План был прост и совершенно ненадёжен — Гарри собирался сидеть здесь, пока не устанет или не закоченеет, и надеяться, что Северус или покажется наружу из кабинета, или зайдет туда за чем-то. Затем, наверное, следовало извиниться за вчерашнее, но с каждой минутой, проведённой на холодном полу, это желание становилось всё менее выраженным. — Ты к Снейпу? Гарри поднял голову. Над ним стояла маленькая девочка, на вид первокурсница или второкурсница. Короткая стрижка делала её похожей на мальчика. Опознавательных знаков на ней не наблюдалось, но так как они находились в подземельях, она предположительно была слизеринкой. Должно быть, её дружелюбие объяснялось тем, что и на Гарри не было ничего гриффиндорского, а полутьма не давала его узнать. — Ага. Ты его видела? — так грозно спросил он у девчонки, что та отшатнулась прочь. — У меня отработка сейчас, а он не пришёл. Сам забыл, а потом снимет с меня баллы, будто бы это я не явился, — на ходу сочинил он объяснение. — Совсем на него не похоже, — пробормотала та, отходя ещё дальше. — Его всё утро нет — из своих комнат не выходит. Спит, наверное. — Спасибо! — буркнул Гарри, поднимаясь на ноги. — А… куда это? К своему стыду он не помнил, как добраться туда от Снейповского кабинета. Он помнил путь от гриффиндорских территорий, но в этой части подземелий он до сих пор терялся. — Направо там, — девочка махнула в конец коридора, — затем лестница, длинный холл и третий поворот налево. А там единственная дверь в тупике. Гарри уже хотел поблагодарить её, но та, видимо, наконец узнав в незнакомом мальчике Того Самого Мальчика, ретировалась и скрылась за первым же поворотом.***
Снейп как раз запирал вход в свои апартаменты, причём странным способом. Он закрыл за собой дверь и, приложив к ней ладонь, прошептал какое-то слово на латыни. В двери что-то щёлкнуло, словно бы заперся несуществующий замок. — Ты? — удивлённо выдохнул Северус, обернувшись и увидев Гарри. Затем, вспомнив, что они уже находятся на общественной территории, сменил тон на буднично-высокомерный. — Что вам нужно, Поттер? — Вы не пришли на отработку, сэр, — сухо ответил Гарри. Он принял правила этой игры, хотя всё внутри у него затрепетало от волнения. Чёрные глаза буравили его с такой ненавистью, что хотелось тут же броситься наутёк, прямо как та маленькая слизеринка. — Ваши отработки закончены. Вы ведь этого добивались, не так ли? Снейп сделал шаг, чтобы пройти мимо, но Гарри, сам поражаясь своей наглости, преградил ему дорогу. На лице профессора отразилась ярость. — Нет, я добивался не этого. Вы сами знаете, чего я добивался! На секунду Гарри показалось, что сейчас Снейп убьёт его каким-нибудь страшным, обязательно мучительным заклинанием. Или хотя бы ударит. Но нет — тот только приблизился к нему и, презрительно глядя сверху вниз, ответил: — Вы осознаёте, что сейчас делаете, мистер Поттер? Мне озвучить это или вы догадаетесь сами? Гарри помотал головой. Нет, озвучивать не нужно было, он и сам понимал, что его настойчивость вполне походит на домогательства до преподавателя. Всё выглядело совершенно не так, как он планировал! Всё, что он хотел — это извиниться, поговорить и убедить Северуса… В чём — он и сам не совсем понимал. Наверное, в честности своих намерений. В искренности чувств. Всё такое. — Да… — заторможенно кивнул Гарри. — Нет! Вы не станете… Вы не сможете! Иначе вам придётся рассказать всё! В глубине чёрных глаз уже полыхало адское пламя. Гарри стало по-настоящему страшно. — Вы собрались шантажировать меня? — на грани слышимости прошипел Снейп, наклоняясь к нему так, что Гарри почувствовал его тёплое дыхание на своих губах. — Меня?! В уголках глаз защипало. Это были слёзы досады и обиды, обиды и на Снейпа, и на самого себя, и на всю эту глупую ситуацию. — Нет же! — так же тихо зашептал Гарри. — Простите, простите Мерлина ради. Я… Я не то хотел сказать! Он не знал, что подействовало на Снейпа — извинения или то, с каким отчаянием он сейчас говорил. И всё же выражение его лица смягчилось. — А что вы вообще можете сказать мне? После… всего этого? На вашем месте я бы держался подальше. Гарри казалось, что его разрывает от отчаяния. Нет, он не хотел, чтобы всё между ними закончилось сейчас. Так скоро, так грустно, так жестоко! Нужно было сделать что-то. Что угодно! — Многое. Многое… — зашептал он так тихо, как мог. — Северус! Северус, пожалуйста. Он сам не понимал, о чём умоляет. Слёзы, всё это время стоявшие у него в глазах, покатились по щекам. — Хорошо, — вдруг ответил Снейп. Ответил таким тоном, будто подписывал себе приговор. — Сегодня полнолуние, я иду собирать травы. Знаете поляну между теплицами и станцией? Гарри только и мог, что утвердительно и молчаливо кивать. — Там. В полночь. И не забудь эту свою мантию, — прошептал Северус и вдруг зачем-то дотронулся до его щеки, стирая пару слезинок. — И что бы ты себе сейчас ни напридумывал, это не свидание. Снейп давно уже скрылся из виду, а у Гарри в голове всё ещё эхом отдавались слова «поляна», «полночь» и «свидание». Щека, обласканная мимолётным прикосновением, пылала словно от удара.