Седативный эффект

Макс сжимает кулаки до побелевших костяшек, смотрит на недодрузей с вполне осознанным раздражением и молчит. На языке вертится пара особо циничных колкостей, которые гонщик с трудом проглатывает, давится, но упрямо продолжает молчать. Самое обидное, что Бастьен в объятиях Леклера — как два кусочка одного пазла. Подходят друг другу идеально и смотрятся до омерзения хорошо, а главное правильно. И именно поэтому Макс молчит… разворачивается на пятках и скрывается за поворотом до того, как недодрузья его заметят. Дорога до бокса команды занимает меньше трех минут, так что проветрить голову не получается даже в теории. В груди нещадно ноет, дышать от чего-то тяжело, но Ферстаппен не был бы претендентом на звание чемпиона, если бы обращал внимание на такие мелочи во время заездов. До конца второй практики Макс не вспоминает о кареглазой, да и на брифинге с инженерами в голове нет и намёка на посторонние мысли. За ужином пилот на удивление молчалив, но родные приехавшие поддержать его на Испанском этапе списывают все на плохое настроение и банальную усталость. И только оказавшись в своем гостиничном номере Ферстаппен отключает режим безразличия и в стену летит ваза с цветами. — Да почему так хреново-то? Ответ очевиден, он не просто на поверхности, он, блядь, осязаем. И от этого становится только хуже. Гонщик пересекает комнату, за малым не сносит дверь с петель, врубает душ на полную и встаёт под воду прямо в одежде. Холодная вода обжигает разгоряченную кожу, дыхание на мгновение перехватывает, а по спине бегут мурашки. Мокрая форменная футболка противно липнет к телу. Макс зажмуривается до тёмных кругов перед глазами, силой прикладывается ладонью по кафельной стене душевой, но это не стирает из памяти события прошедшего дня. Образ Бастьен в объятиях Леклера отпечатался не только на внутренних сторонах век, но и въелся в подкорку головного мозга. Но, хуже всего, раз за разом прокручивать у себя в голове её совершенно искреннее «мне нравится Ферстаппен». Гонщик сползает по стене на пол, подставляет лицо под летящие капли, захлебывается собственными чувствами… а все еще вполне адекватно функционирующий мозг задаётся вопросом: как давно, это все началось? И вновь ответ очевиден — 28 апреля 2017 года на гран-при России в Сочи, Макс впервые увидел Крис и безнадежно вляпался в эту вакханалию из чувств, сомнений и переживаний. Жаль только, что на осознание масштаба «катастрофы» ушло так много времени. Не прислушиваться к себе вне гоночного трека на протяжение почти двух лет, было мягко говоря глупо. И совершенно точно по идиотски — наивно было рассчитывать на то, что все сложится в его пользу по одному только щелчку пальцев. Зато сейчас, когда на парня все же снизошло озарение, что свое неугомонное сердце нужно слушать, оказалось, что его уже обошли не только по внешней, но и по внутренней траектории. И самое обидное, что Ферстаппен даже не знает, когда это произошло. Холодная вода смывает остатки прошедшего дня, остужает разграниченное тело, но оказывается совершенно бесполезной против бушующего пожара в душе. Кровь в венах кипит, бездействие смерти подобно, но гонщик не собирается проебывать свой шанс на что-то важное из-за такой банальности, как несдержанность.

***

В очередной раз не выспавшись, Макс топит свое не лучшее настроение в черном без сахара. Хмурится на замечания Джанпьеро, но не огрызается, по взгляду и так понятно как далеко и в каком направлении тому идти. Зато с журналистами Ферстаппен ну просто душка — мило улыбается, шутит и как бы между делом обещает, что в гонке обойдёт Феррари и поднимется на подиум. — Почему Феррари, а не Мерседес? — Бастьен, кажется, единственная кто воспринимает его слова всерьёз. И это после откровенно провальной третьей сессии. — Я реалист. — Макс ухмыляется по особенному тепло, притарно, с налетом ненавистной Крис ванильности, но если бы взглядом можно было убивать… — Мы не уступаем Феррари в скорости. Поэтому я уверен, что завтра мне удастся подняться на подиум. — Не находишь, что это звучит чересчур самонадеянно? — журналистка зеркалит ухмылку гонщика, вопрос звучит буднично, но в родных карих тревога. И от этого в груди с новой силой разгорается пожар. — Не вижу ничего плохого в том, что я уверен в себе и своей команде. — Бастьен едва заметно качает головой, предостерегает, но Макс привычно отмахивается. — Давай так, если вновь приду четвёртым, то буду должен тебе желание, но если поднимусь на подиум, то желание уже с тебя. — Предлагаешь спор на желание? — Крис смотрит скептически, на кроваво красных и намёка на улыбку. Девушку откровенно злит такое ребячество. Слишком хорошо знает чем обычно это заканчивается. — Боишься проиграть? — а вот Ферстаппен улыбается, смакует. Одна только мысль, что кареглазая попалась в его сети окрыляет. — Нет. Боюсь, твоего безрассудства. — Не стоит, я не собираюсь рисковать жизнью ради пяти секундной славы. — Хорошо. Договорились. Но, учти, прыгать с парашютом не стану, даже если обойдешь Мерседес. — Бастьен усмехается, но не пытается перевести все в шутку. Со стороны может казаться, что для неё это просто забавная игра, шуточный репортаж, не более. Вот только запись этого флеш-интервью никогда не попадает в эфир. — Не переживай, подобная ерунда меня не интересует, — гонщик ухмыляется, а-ля чеширский кот. И забив на все нормы приличия за каких-то доли секунды подчистую стирает границы личного пространства брюнетки только для того, чтобы прошептать ей на ушко: — Обещаю, тебе понравится. — Не проиграй… И на этом интервью заканчивается, Бастьен оставляет последнее слово за собой, но Макс не против. Едва заметный румянец на девичьих щеках, сбитое дыхание и лёгкие оттенки волнения в её голосе этого стоят.

***

— Почему ты не сказала мне, что встречаешься с Ферстаппеным? — от вопля Мишель в пресс-центре вибрируют окна. — Дай подумать, наверное, потому, что я с ним не встречаюсь, — равнодушно пожимаю плечами, даже не думая отрывать взгляд от экрана ноутбука. — Нет? А со стороны все выглядит с точностью до наоборот. — Бывает. Но, если я говорю, что мы не встречаемся, значит — не встречаемся. — Сохраняю правки в тексте, отправляю на доработку стажёру и, наконец-то, выключаю ноут. Но переключать внимание на незваную гостью не спешу. Не до неё. — Не будь так категорична. Тем более, он ТАААК на тебя смотрит, — от её протяжного и до одури мечтательного «так» меня аж передергивает. — Кстати, а что Макс прошептал тебе на ушко? — Мишель опирается своей пятой точкой о занятый мной стол, грозно складывает руки на груди, смотрит сверху вниз, вот только взгляд кота из Шрека все портит. — Поверь, это не стоит твоего внимания, — откидываюсь на спинку офисного кресла и запрокидываю голову назад. Серый потолок умиротворяет. Хочется спать, а ещё, я не отказалась бы от ужина из трех блюд. — Ну, Криси… — Не смей коверкать моё имя! — принимаю нормальное положение на кресле и смотрю на недоподругу казалось бы ничего не вырожающим взглядом, но девушка от чего-то мгновенного тушуется. — И вообще, как ты здесь оказалась? — Воспользовалась пропуском Вильгельма. — Мишель вырисовывает носком туфель полукруг, виновато поджимает губы, но раскаянья в голосе не слышно. — Кто такой Вильгельм? — не то чтобы мне действительно было интересно, просто это отличная возможность сменить тему разговора. Стоило бы вообще свернуть эту бессмысленную беседу и отклониться, но Мишель так просто от меня не отвяжется. — О, разве я тебя не рассказывала о нем? Мы познакомились неделю назад на Сейшелах. И без ложной скромности скажу, что в постели Вил божественно хорош… — после этой фразы окончательно теряю какой либо интерес к разговору и начинаю собирать свои немногочисленные вещи в сумку. Пересказ пятидесяти оттенков серого с её участием занимает у рыжей бестии чуть больше семи минут. За это время мы успеваем не только покинуть здание пресс-центра, но и пройти большую часть пути до паркинга. Пока Мишель в подробностях описывает все самые пикантные моменты своей личной жизни, я раздумываю над тем, как преподнести девушке новость, что здесь и сейчас наши дороги, наконец-то, разойдутся. Жаль только не навсегда. — Кстати, я тут подумала, раз ты не с кем не встречаешься, то, тебе жизненно необходимо познакомиться с другом Вильгельма. Мы как раз сегодня с ним ужинаем. — Мишель ослепительно улыбается и за малым не хлопает в ладоши от радости. А вот я от такой новости не только теряю дар речи, но и спотыкаюсь на ровном месте. Встречи с асфальтом не происходит, но я в очередной раз умудряюсь подвернуть левую ногу. Бесит. — Поймал. — Спасибо. — Милая, с тобой все в порядке? — Опять многострадальная левая? — Угу, — уткнувшись носом в форменную футболку, делаю глубокий вдох и медленный выдох. Левую лодыжку простреливает от минимального движения, но сердце бьётся на удивление спокойно. — Ты как всегда вовремя. — И что бы ты без меня делала? — звучит откровенно снисходительно, но чужое сердце того и гляди пробьёт грудную клетку. А оно, сердце, громче и важнее слов. — Конкретно в этой ситуации, я бы ругаясь сквозь зубы поковыляла в медпункт. — Это был риторический вопрос. — Макс снисходительно улыбается, и без каких либо видимых усилий подхватывает мою тушку на руки. — Держись. — Мишель, прости, но знакомство с другом Вильгельма придётся отложить, — печально улыбаюсь, а сама думаю, что нет худа без добра. И пускай очередное растяжение не входило в мои планы на вечер, зато я не только отделалась от недоподруги, но и заработала оплачиваемый больничный. — Конечно, Милая, я все понимаю. Если будет нужна помощь, звони в любое время. — Ферстаппен на это заявление девушки красноречиво фыркает, и не дожидаясь продолжения душещипательного монолог берет курс в сторону моторхоума Ред Булла. Помахав рыжей на прощание, решаю что пора открыть своему спасителю страшную тайну: — Медпункт в другой стороне. — Я знаю, но в это время там уже никого нет. — Что ж, не беда, я и так знаю, что нужно приложить лёд, сделать тугую фиксирующую повязку и не нагружать ногу в ближайшие пять дней. — Вымученно улыбаюсь, но на Макса не смотрю. Неуютно. Нет, мне более чем комфортно в его объятиях, спокойно и очень надёжно. Но вот от ситуации в целом мне дико неуютно. Не люблю просить о помощи, когда и сама совсем могу разобраться. — Если не сложно, можешь донести меня до центрального выхода, а дальше я уже сама справлюсь. — Ты за кого меня принимаешь? — в голосе гонщика легко улавливаются нотки раздражения. И это задевает. — Ты прав, не стоит утруждаться. Будь добр, поставь меня на землю. — Не поставлю, так что не вздумай выворачиваться из рук. — Звучит строго, почти равнодушно. Я на это лишь хмыкаю. Безумно хочется настоять на своём и плевать на то, что из-за этого больничный явно затянется. — Брэд осмотрит твою ногу, после чего я отвезу тебя в отель. — Я тебя об этом не просила. — А я для себя. Оставшиеся расстояние до моторхоума мы проводим в обоюдном молчание. Я дуюсь на пилота Ред Булла, чисто для галочки пытаюсь придумать достойный ответ на это его «а я для себя», но в голове пусто и это бесит меня ещё больше. Ферстаппен же довольно лыбится, явно радуясь, что в этот раз последнее слово осталось за ним. И эта его откровенно счастливая физиономия совершенно меня не злит, более того, я сама за малым не расплываюсь в ответной дебильной улыбке. Боже, что я творю? Вопрос, конечно же, риторический, но у меня все равно имеется как минимум три варианта ответа. И каждый из них не только портит настроение, но и вгоняет в депрессию. — Сильно болит? — голос Макса выдергивает меня из нерадостных мыслей. — Терпимо, — оказавшись на мягком диванчике, благодарно улыбаюсь, а сама тянусь к пострадавшей конечности дабы снять кроссовок. — Вот, держи, — пилот ставит на край журнального столика холодную банку газировки. — Пока приложи это, а я схожу за Брэдом. Макс исчезает в боковом проходе, и я остаюсь в относительном одиночестве. В моторхоуме на удивление немноголюдно. Наверное виной этому поздний час и то, что основная работа сейчас кипит в паддоке. Но отсутствие знакомых лиц в помещении, мне только на руку. Не хочу отвечать на вопросы из вежливости. Вообще не хочу ни с кем разговаривать. Даже с Шарлем. Но вопреки моему нежеланию общаться, стоит услышать знакомую мелодию вызова и я тянусь к сумке за телефоном. Собираюсь ответить, но в этот момент возвращается Макс в компании своего физиотерапевта, так что сворачиваю звук и возвращаю мобильник на прежнее место. Сканс не тратит на оказание первой помощи и пяти минут. Подморозив спреем место ушиба, фиксирует голеностоп тейпом и на всякий пожарный даёт выпить противовоспалительные. Естественно настоятельно рекомендует избегать каких либо нагрузок на пострадавшую ногу хотя бы в течение трех дней, и уже после этого с чистой совестью сваливает по своим делам. Макс работу своего ассистента не комментирует, но я по глазам вижу, что после его короткой фразы «ничего серьёзного», он явно расслабился. Да и из плеч ушло напряжение. Выходит, он до последнего переживал о моем самочувствие. Это не подкупает, зато цепляет даже в разы сильнее, чем его совершенно искреннее «ты мне нравишься не только как человек и профессионал своего дела…» — Знаешь, я могла бы к этому привыкнуть. — Выдыхаю, без стеснения обвивая шею гонщика руками. На этот раз оказавшись в его руках, мне не только комфортно — надёжно, но и уютно. — Не обязательно было получать растяжение, чтобы оказаться у меня на руках. Могла бы просто сказать, что хочешь на ручки. — Да иди ты, — наигранно возмущаюсь, легонько ударяя парня по плечу, улыбаюсь, а спустя ещё мгновение удивляясь собственной непостоянности, произношу совершенно серьёзно: — Спасибо. — Ну и за что ты меня благодаришь? — За то, что я тебя об этом не просила…