Шут, Маг, Цирк и его душа

Снег лёг едва ли не в первую же неделю ноября, однако погода была промозглая и сырая, утренний гололёд к обеду обращался в грязную слякоть, а к вечеру опять подмораживало, срывались редкие мелкие снежинки. Голые ветви деревьев скребли низко набрякшие тучи, солнце словно совсем забыло путь в город. В цирке же воцарились напряжение и даже тревожность. Иван Фёдорович часто запирался в кабинете совсем один, а на вопросы лишь отмахивался или отвечал однозначно и грубо. Аркадий, сумевший-таки написать подходящий спонсорам сценарий, часто появлялся на тренировках, но казалось, что всё взаимопонимание с труппой разрушено. Мало кто заговаривал с ним так же по-приятельски, как прежде. Александр же показывался в цирке довольно редко, как будто ему как раз ничего и не нужно было репетировать. Зато Ксения работала от зари до зари. Савельевы, конечно, помогали, но сольный номер ей будто бы подсказал кто-то ещё: все элементы, каждую деталь, любую мелочь Ксения изложила и предусмотрела сама. Занималась она долго и упорно, однако не это заставляло остальных участников труппы порой напряжённо следить за ней в зале. Казалось, Ксения поняла что-то очень важное и о цирке, и о себе. Она так отдавалась процессу, так вдохновенно улыбалась, снова и снова повторяя элементы, что трудно было отвести взгляд. Она словно горела, освещая собой всё вокруг. Виктор тоже приходил посмотреть. Его сердце охватывала тревожная радость. С одной стороны, дочь наконец-то раскрылась, у неё точно крылья выросли, с другой… было тут что-то не то, что-то не так. Ни с кем — даже со Степаном — не поделившись этими соображениями, Виктор только чаще прижимал ладонь к ноющему уже постоянно сердцу. *** В очередной раз вбежав по ступенькам в родной цирк, Ксения остановилась перед дверью, неловко прижимая к себе внушительных размеров пакет. Ноябрьский воздух пробирался под куртку, было зябко и неуютно, но Ксения улыбалась, точно её хорошее настроение ничто не могло поколебать. Она постояла ещё мгновение, не зная, как же открыть дверь, чтобы не выронить свою ношу, но тут та сама подалась вперёд, Ксении пришлось отступить на шаг. В дверях показался Иван Фёдорович. — А, Ксения, — растерянно сказал он, придерживая дверь и давая пройти. — Что так рано? — Не рано, Иван Фёдорович, пора бы уж, — засмеялась она. Директор качнул головой как будто бы одобрительно. — А вы куда собрались? — Вот… Вызывает меня Михаил Андреевич, что-то с рекламой у нас не так, говорит… Взгляд Коткина помрачнел. Ксения ободряюще улыбнулась. — Не волнуйтесь, всё образумится, вот увидите. — Спасибо, хотелось бы, — и он быстро пошёл прочь, к машине. Ксения же поспешила дальше по коридору. Она спустилась в буфет и водрузила пакет на один из столиков. — Катерина Марковна! — Да, Ксюша? — вынырнула из кухни та. — Доброе утро. Цепкий взгляд ничуть не напугал Ксению, она продолжала улыбаться. — Катерина Марковна, я тут пирожков напекла… Вы уж раздайте всем, кто соберётся чай попить, — попросила она. — А мне тренироваться надо. — Ты бы и сама хоть глоток выпила, — Марковна вышла из-за стойки и ободряюще положила ладонь ей на плечо. — Исхудала совсем. Оно и понятно, вам-то поправляться нельзя, но так и загнать себя недолго. Отдохни минуточку, расскажи лучше, как там отец? — Он придёт сегодня посмотреть, как я работаю, — лицо Ксении на миг омрачилось. — Как жаль, что его номера вычеркнули. Это несправедливо. — Да, дочка, несправедливо, — Катерина нахмурилась и замолчала, спохватившись лишь немногим позже — Дай-ка, чай тебе сделаю. В буфет заглянул Дмитрий, но замялся на пороге. Ксения всё же заметила его и тут же пригласила: — Дима, хочешь пирожок с капустой? Я сама напекла. — Ну от такого кто откажется, — покладисто согласился Морозов. — Савельевы там ждали тебя, но ты погрейся, ничего страшного. Отсюда вижу, что у тебя руки от холода посинели. Ксения хмыкнула, разворачивая бумагу, защищавшую пирожки от ноябрьской сырости. — Не волнуйся за меня. Но Дмитрий смотрел на неё чересчур пристально, и лишь позднее осознав это, тут же отвёл взгляд. Катерина Марковна поставила перед ними две чашки, а сама остановилась рядом, задумчиво склонив голову. — А что Иван Фёдорович, здесь он? — спросила она. — Уехал, — Ксения пожала плечами. — Не знаю даже, будет ли здесь ещё. — Ясно-ясно, — и замолчала. Дмитрий вопросительно взглянул на неё, и Ксения заметила, мягко и смущённо улыбнувшись. — Ладно, мне пора, ты, Дима, явно поговорить хотел с Катериной Марковной, я же вижу. Она упорхнула прежде, чем кто-то успел ей возразить. Проводив её взглядом, Морозов головой качнул и угрюмо отставил чашку. — Нет, рано собрался, — пресекла его манёвр Катерина Марковна. — Ну-ка, рассказывай, что такое с Ксюшей. — Ну… переменилась она. — Это я и сама вижу, не ослепла пока, — ворчливо отозвалась Катерина Марковна. — А ты что знаешь? — Да почему я должен что-то знать?.. — Дима, я тебя с младенчества помню, ты мне не егози. Что случилось? Он не сразу решился заговорить, некоторое время рассматривая собственные ладони. Потом всё же взял чашку и даже сделал глоток. — Я душу цирка видел, — заговорил он нехотя. — Думал, что сказки это, хоть и хотелось верить. Но… она существует, самая настоящая. — Издалека ты начал… — Марковна задумчиво посмотрела на распахнутую дверь буфета. — Пойдём-ка. Морозов послушался, всё ещё не зная, как продолжать, очень уж история выглядела неправдоподобной и запутанной. Катерина увела его в подсобку, где усадила на единственный стоявший там стул, а сама облокотилась о столик. Со стены на них внимательно смотрели артисты. Фотографии сегодня казались особенно живыми. Свет, попадавший сквозь матовое стекло окна, поблек, наверное, начался снегопад. — Говори уже, Дима, — попросила или даже приказала Катерина Марковна. — Сначала я её на арене увидел, — отозвался он. — Красивая, гимнастка… Показалась совсем девчонкой, а в глазах — вся Вселенная. Ни вздохнуть рядом с ней, ни шевельнуться невозможно. Я просил её о помощи, но дурак… Это ей помощь нужна. — Что ты имеешь в виду? — озаботилась Катерина Марковна. — Не знаю, что там Колесников хочет, — Дима встал и прошёлся по комнатушке. — Но он… он сделал с ней что-то. — С Ксенией? С душой? — С обеими! — Дима замер напротив Марковны. — Он заставил душу цирка войти в Ксению. Не знаю, что это было. Странно, как ритуал. — Ты там как оказался? — озаботилась Катерина. — Следил я… Думал, он хочет что-то плохое подстроить, — на мгновение Дмитрий отвёл глаза. — Да уж, тут ты не ошибся ничуть, — Катерина Марковна прикрыла ладонью лицо, но уже секундой позже заговорила: — Мне рассказывала ещё твоя бабушка, Дим. Верить в это или не верить у каждого право есть, да я… Я вот поверила. И отказаться от веры не могу и не хочу. В каждом цирке есть своя душа, да только испокон веков гоняется за ней, светлой и чистой, сам Дьявол. Прежде мог он как человек по земле бродить, самолично ловил души цирков — как бабочек на булавку. Дмитрий поёжился. Он не сводил напряжённого взгляда с Катерины. — Однако однажды ему помешали обряд исполнить. Слишком чистый сердцем человек попался, настолько сильна была его душа, что закрыла ему собой выход в мир наш, человеческий. Да только вот у этого человека-защитника брат был… близнец. Фокусник. Нашептал ему Дьявол, что в душах цирка и есть ключ к настоящей магии, и принялся собирать души чужими руками. — Колесников, — потрясённо произнёс Дмитрий, но Марковна только рукой махнула. — Говорят, защититься-то можно, есть сила, что посильнее дьявольской будет. Что вернёт защитника на землю, а тот уж отразит атаку, отведёт дьявольский умысел… — И что это за сила такая? — Смех, Дима. Это смех. И они переглянулись, в полной мере сознавая, насколько странно и страшно то, что из всего представления убрали именно смешные номера, выступления клоунов. Какой бы сказочной не казалась история, а всё же было в ней что-то истинное, такое только сердцем почувствовать можно, и Дима чувствовал, ощущал всем своим существом. — Что же нам делать теперь? — спросил он чуть позже. — Подумать нужно, Дима, раз такие дела творятся, — Катерина Марковна подтолкнула его в спину. — А пока походи и посмотри, что вообще в цирке происходит. *** Иван Фёдорович грустно смотрел на Михаила Андреевича, перед ними на столе лежала пачка афиш. Говорил между тем Роман: — Это деньги впустую потраченные, — он с силой ударил в улыбающееся лицо клоуна. — Программу давно сменили, афиши пора размещать, а тут эта рожа. — И что делать? — потерянно спросил Иван Фёдорович. — Рома, ты не кипятись, — вдруг вмешался Михаил. — Головой подумай. Если упущение такое, то нужно бы фотосет сделать. Заодно открыток и календариков напечатать и продать их все. — Бюджет, бюджет не терпит лишние расходы! — заворчал будто пёс Роман. — Насчёт печати я договорюсь, есть у меня контактик. Фотографа пришлю завтра, так что будьте готовы. Давайте кого посимпатичнее поставим. — Надо акробатку, — Роман переключился так легко, будто в нём сработал тумблер. — Девчонка у вас там есть красивая. — Ксения? — подсказал Иван Фёдорович. — Да, Резниченко, — просиял Михаил. — Вот достойное лицо на афишу. Фотограф завтра будет с утра, предупредите девочку. В работе её поснимает. Ну а дальше я уже сам с ним поговорю. — Спасибо, — Иван Фёдорович тут же потянулся к телефону и набрал номер Медведева. — Аркадий? Ты в цирке? Предупреди Ксению Резниченко, она завтра будет на афишу фотографироваться. Да, да, так и решили. Всё, отбой. — Хорошо, главное, что пока успеваем вовремя рекламу дать. Но так дела не делаются, — Роман подхватил афиши со стола. — А этот мусор выкинуть к чёрту. Улыбающееся лицо клоуна скомкалось и показалось Ивану Фёдоровичу зловещей маской. *** На следующий день Ксения пришла много раньше назначенного часа. Отчаянно волнуясь, она не находила себе места. — Почему я-то? — спросила она Аркадия уже в тысячный раз, но Медведев только головой покачал: — Кто их разберёт, — отозвался он мрачно. — Сколько раз уже коней на переправе поменяли, чёрт знает что. — Не поминай чёрта в цирке, — оборвала его Ксения. — Нельзя. — Извини, — Аркадий только головой качнул. — У нас отпечатаны были уже афиши. Видать, не понравились. — Ну что же, и такое может случиться, — она вздохнула. — Ладно, главное отработать программу как следует, людям радость подарить. Мы для этого живём. — Мне казалось, что ты больше грезила возможностью отсюда подальше убраться, в какой-нибудь европейский цирк, — Медведев сощурил на неё глаза. — Нет, совсем даже нет, — Ксения отчего-то отступила на шаг. — Я дома хотела остаться, это мой цирк, другого такого у меня не будет. — Как знаешь. Тут как раз появился и фотограф с помощником. Аркадий живо бросился к ним, чтобы разобраться, что им нужно, а Ксения осталась стоять неподалёку, чуть растерянная. Разве же она когда-нибудь действительно хотела покинуть родной манеж? Ответа будто и не было. В памяти ничего такого не возникало, только тревога отчего-то колыхнулась глубоко-глубоко в душе. *** Дмитрий пришёл к Екатерине Марковне и с порога объявил: — Теперь у спонсоров новая блажь — Ксению на афишу снимают. — Почему блажь? — Марковна поставила на стойку чашку с чаем. — Да потому что уже был тираж афиш отпечатан, клеить их пора, — Дима только вздохнул. — Но куда уж нам в этих тонкостях разбираться. — Мда, не поймёшь нашего нового директора, как бы его в чувство привести, — она задумчиво коснулась подбородка, а затем странно улыбнулась. — Хотя есть у меня одна мысль, которая всё может по своим местам расставить. — Это что за мысль такая? — заинтересовался Дмитрий. — Вот сейчас с тобой и обсудим. Ты закрой-ка пока буфет, — она уложила перед ним табличку «Учёт». — Времени нам потребуется немало. — Хорошо, — удивлённый, Дмитрий тут же отошёл к дверям и выглянул в коридор, поблизости никого не было, и он нацепил табличку на ручку двери, а затем защёлкнул замок. Катерина Марковна устроилась на стуле у стойки. — Ну, значит, слушай… *** Когда Ксения вернулась домой, совершенно обессилевшая, Виктор спросил её: — Как там цирк? — Сегодня меня на афишу снимали, — но голос её был совсем нерадостный. — Зачем только? Все знают, что тираж-то уже готов. — Смотри-ка, как Настю… — Виктор кивнул на свободный табурет в кухне, и Ксения послушно устроилась там. — Не беда же, пусть снимают, раз уж деньги решили выделить. — Не к добру будто, — она провела ладонями по лицу. — Устала ужасно, софиты слепят, а им ещё не просто так снять, а чтобы полёт был, лёгкость… — Но всё получилось? — Наверное, — Ксения пожала плечами. — Мне не показали. — Потом посмотрим, на афише уже. Чай будешь? — Виктор повернулся к плите. — Да, неплохо было бы, — Ксения всё-таки улыбнулась. — А расскажи мне про маму, пожалуйста. — Ты не спрашивала раньше… — Теперь вот спросила, — голос Ксении неуверенно дрогнул. — Или тяжело это? — Отчего же… Настенька светлая была, о ней говорить всегда легко, — Виктор помолчал. — Как звёздочка ясная. Ксения замерла, не желая мешать воспоминаниям. Виктор поставил перед ней чашку с чаем и начал рассказывать, иногда смахивая непрошенные слёзы. Казалось ему, что и сама Анастасия вошла в кухню и устроилась позади него на подоконнике. Она любила так сидеть, пока была совсем девчонкой. И Виктор старался не поворачиваться, чтобы продлить ощущение присутствия подольше, не оборвать его. Как часто он жил от одного такого момента до другого. — …За цирк наш она горой стояла, даже мне сказала, что я будто бы его хранитель, смешная была… *** Фотограф не подвёл, и уже через пару дней Михаил Андреевич просматривал их, выбирая те, что подошли бы на афишу. Роман сидел в стороне, совершенно ничем не интересуясь. — О, смотри-ка, какой отличный кадр, да только немного бракован. — Ну? — Роман заглянул в монитор. На экране красовались сразу две акробатки, словно синхронно выполняющие трюк на трапеции. — Вроде ничего так. — Да только девушку-то одну снимали. Сохраню-ка себе, интересно получилось, — Михаил Андреевич усмехнулся. — А вот этот в работу пустим. — Главное — побыстрее, — Роман поднялся. — Мне отлучиться нужно по делам. — Ты иди, иди, я с рекламным агентством и сам разберусь, — Михаил перелистнул на следующую фотографию. — Они должники мои, всё сделают слёту. Так уж бывает, Рома. Но тот уже не слушал. *** Пару дней Иван Фёдорович и вовсе не появлялся в цирке, хоть созванивался со всеми исправно. У него не было сил подниматься по ступеням. Казалось, всё опостылело — и рабочее место, и дела, и труппа. Всё ненавистно было ему. Ничего он не мог с собой поделать, но главное, и причину найти своему неприятию не мог совсем. Так бы, может, всё и длилось, если бы вдруг не звонок от Михаила Андреевича. Чрезвычайно воодушевлённый, тот рассказал: — Готовы афиши, расклейка уже с завтрашнего дня начнётся, да и билеты уже отпечатаны, ждут старта продаж. Ты не расстраивайся, Иван, всё хорошо будет. — Откуда уверенность такая? — Есть у меня на этот счёт шестое чувство, — Михаил засмеялся. — Люблю я цирк, разве ж ты не любишь его, а? — Люблю, — отозвался Иван Фёдорович и вдруг в полной мере осознал, что говорит. Как же это так получилось, что он про это совсем забыл? — Мне пора, Михаил Андреевич, — сказал он твёрдо. — Надо бы заехать в пару мест. — Конечно-конечно. Но едва разговор оборвался, как Иван Фёдорович вскочил и засобирался в цирк. Нет уж, он сейчас не дома прохлаждаться должен, а там быть, с остальными! Что за нелепость, накануне сезона апатии предаваться! Будто кто глаза отводит и душу бередит разом… *** Александр вошёл в зеркальный цирковой холл и осмотрелся, никого поблизости не оказалось. Он подошёл ближе к тому зеркалу, где когда-то заметил душу цирка, но теперь стекло отражало лишь его собственное лицо. Впрочем, это только радовало. В последние дни Александр был так воодушевлён и даже взволнован, что спал очень мало, подпитываясь от амулетов и маленьких ритуалов. Предвкушение бродило в крови, но нельзя было, никак нельзя было спешить. Карты который раз показывали, что далеко не всё так гладко, как можно было подумать. И душа цирка, и её защитники собирались бороться с ним. И пусть ничем на самом деле они пригрозить не могли, Александр знал, что должен подготовиться. Он мало интересовался делами труппы, но сегодня появился только для того, чтобы проверить, всё ли приказал перевезти. Его вещи, некоторые даже не распакованные, ждали в подсобке. Представляя, как он наконец-то приготовит манеж для ритуала, Александр обошёл ящики, касаясь дерева и ткани. Эта душа будет последней… От одной мысли всё внутри ликовало. Уже выходя, он внезапно натолкнулся на Ивана Фёдоровича. Тот, проходя мимо, едва скользнул по нему взглядом и поздоровался бегло, нехотя. — Доброго дня, — пожелал Александр, решив об этом не задумываться. На улице шёл снег, так что он поднял повыше воротник пальто и направился к дому, почти не глядя по сторонам. С приходом такой сырой и промозглой, но всё же похожей на зимнюю погоды он стал гораздо меньше видеть воспоминаний, гораздо меньше чувствовать себя так, будто с ним уже что-то происходило в этом городе. Расценив это как добрый знак, Александр перестал об этом задумываться. В конце концов его цель была так близка, так ясна, разве уж что-то могло бы помешать? *** Между тем в труппе разные слухи ходили. Не нравилось никому ни поведение директора, ни внезапная перепечатка афиш. Дикий предлагал с Иваном Фёдоровичем жёстко поговорить, Савельевы хотели отказаться от выступления, только бы Виктора и Степана на сцену вернуть. Однако, так или иначе, а все эти разговоры совсем ни к чему не вели, только спорили все, разгорячённо доказывали что-то друг другу. Ни Ксения, ни её отец, ни Степан во всём этом совсем не участвовали, потому-то иногда Ксения удивлялась, отчего же это Дикий ни с кем не разговаривает или почему Арсений и Мария не улыбчивые совсем. Но тренировки поглощали все её силы, задумываться некогда было. Вот и не вникала она в эти дрязги, только пирожки носила, да занималась. Пока же она раз за разом отрабатывала свои трюки, Павел заметил: — Странная была раньше наша Ксюша, а теперь и вовсе блаженная стала или святая. — Это ты, Паша, блаженный стал, да не в ту сторону, — проворчал Геннадий. — Всё тебе в ней не так было, теперь не можешь найти, к чему бы ещё придраться? — Почему тогда она словно не видит, что вокруг происходит, — Павел вздохнул. — Потому что у неё своя цель, — Дикий хлопнул его по плечу. — А знаешь что, надо бы Николаю позвонить. — А ему-то какое дело до нас теперь? — А вот и посмотрим, в любом случае, может, он подход к Ивану Фёдоровичу знает, которого у нас нет. — Да нормальная мысль, дельная, — согласился Павел. — У меня номерок сохранился, я сегодня поговорю с ним. — Поговори, да, — Геннадий проследил, как Ксения делает сальто. — Что-то не так в нашем цирке, тут уж за любую соломинку хвататься будешь. Никто не стал ничего добавлять. Что-то не так — это каждому было ясно, никаких комментариев не требовало. Но вот только что, а главное, как с этим справляться-то теперь? В тренировочный зал заглянул Колесников, но поспешно ретировался, не рисковал он обращаться к Ксении, когда вся труппа была рядом. Его словно и не заметили, разве что Ксюша точно сбилась немного. — Устала, наверное, — усмехнулась она в ответ на вопросительный взгляд Савельевых. — Сейчас опять начну. — Ты отдышись! — посоветовал Павел. — Я не устала… Геннадий покачал головой и отошёл, ему тоже было чем заняться, не только разговорами. *** Виктор со Степаном тем временем сидели в кафе, потягивали пиво из высоких стаканов. — И муторно так, — пожаловался Виктор. — И будто предал что-то. — Вот да, такое есть чувство, — согласился Степан. — Не могу я без цирка, неправильно это всё. — Аркадий за нас все копья сломал, да что он сделает, когда тут финансовый вопрос, — Виктор отставил бокал. — Мир меняется, всё только в копейку и упирается. — Нет, Витя, так не должно быть, — Степан головой покачал. — Не должно быть, не можем мы так просто сдаться. Вот увидишь, что-то опять переменится. — Мечтатель ты, Стёпка, — Виктор горько усмехнулся. — Оба мы мечтатели, а в деле разум и деньги. — Заладил ты с этими деньгами, — проворчал Степан. — Заканчивай. — Ну прости, — Виктор взмахнул рукой. — Гляди, снова снег пошёл. За окном кружились мягкие и крупные хлопья, совсем уже зимние. — Всякий раз, как их вижу, думаю, что сезон-то подходит. Сезон, — Степан пожал плечами. — И сейчас подходит, а мы пиво пьём. Что за канитель такая? — Надо бы завтра в цирк наведаться, — Виктор посмотрел на него. — Как там они, без нас-то? — Надо, — согласился Степан. — А что Ксюшка твоя, всё носом вертит? — Переменилась она, давно ты не видел её, удивляюсь, что произошло-то, — Виктор помолчал немного. — Не меняются так-то люди от сольного номера, как думаешь? — Не менялись обычно, чтобы уж так разительно. — Вот и мне кажется, что-то не то… Впрочем, может она поняла что-то, девочка моя… Жаль, что всё как-то так скомкано получается в жизни моей, как Настенька ушла, так и… — Где ж теперь Настенька? — Степан хотел что-то ещё добавить, но Виктор так тяжело посмотрел на него. — А, пожалуй, надо и тебе сказать, да, — голос его изменился, стал пугающе отчуждённым. — Нет Настеньки, разбилась она, погибла. Ровно в тот день, когда от меня уехала. Степан присвистнул. — Как же это так?! — Да вот так, Стёпка. И знаешь, я вот уже который день над этим голову ломаю, верь или не верь, но не просто так она это сделала. Совсем не просто так. — Что ты имеешь в виду? — Настенька беду от цирка отвела, кровью своей, жизнью, — Виктор снова глотнул пива. — Ты думай, что хочешь, что дурак я, что угодно. Но так оно и есть, на себя она забрала страшное, тёмное… — Эх, Витя, домой тебе пора, — но в глазах Степана отразилось понимание. Только признать это, наверное, было сложно, особенно вслух. Снег за окном пошёл так густо, что уже превратился в метель. Декабрь вовсю теснил ноябрьскую сырость с улиц.