***
Можно всю жизнь убегать, казалось бы, оставив прошлое позади. Но, увы, от него не так просто скрыться. Все вокруг об этом твердят. Чтобы двигаться дальше, необходимо примириться с собственными демонами, разрешить все проблемы между ними, уладить всякие конфликты. Только тогда можно смело считать себя человеком свободным. Иначе прошлое сожрёт тебя с потрохами. Так рассудил и Мидория. Он выслушал мнение Шинсо, поговорил с Тошинори Яги и понял одну простую истину — побег ему ничего не даст. Чем раньше он столкнётся с Каччаном лицом к лицу, тем лучше. Результат не важен. Главное, сказать всё то, что давно хотелось сказать. С последствиями он разберётся потом. Любовь не бывает гладкой. Это он понял именно благодаря Каччану. Она вся в рубцах, в неровностях, во вмятинах и колдобинах. И, пробираясь сквозь её дебри, не сложно заблудиться, потерять себя, потерять дорогого человека. Урарака его любила, но разве это принесло ей счастье? Мидория тоже её любил, но разве смог он сохранить эти чувства навеки? У любви есть и предел, и границы, и логическое завершение. Она не бесконечна, пусть в этом нас пытаются убедить литература и кинематограф. Если бы Изуку снимал фильм о любви, то разрушил бы парочку мифов. Он несколько дней обо всём думал и принял взвешенное решение пойти к Каччану и поговорить. Но вся решительность куда-то внезапно подевалась, когда Мидория оказался на пороге чужого дома. Охрана пустила без лишних вопросов, Чиё, встретившись в коридоре, поздоровалась с ним и поинтересовалась делами. Она всё ещё думала, что пару дней назад это он гостил ночью у Бакуго. Кажется, горничная одна из немногих, кто одобряет эти отношения. Хозяин дома сидел на диване в зале. Чтобы не потревожить его покой, Мидория вошёл тихо, прошагал к дивану практически на цыпочках, обошёл его сзади и встал перед ним с опущенной головой, словно в чём-то провинился. Ну, учитывая то, что он игнорировал Кацуки столько времени, у него были на то причины. Бакуго оторвал взгляд от планшета, в котором просматривал презентацию, отправленную ему Сэро. Надо кое-что подкорректировать перед завтрашним собранием. На нём были очки, и выглядел он совсем уж по-домашнему. Сердечко защемило от одного его вида. Мидория поджал губы, чтобы случайно не сморозить глупость, например, сделать нелепый комплимент его серой водолазке или бежевым брюкам. Их разделяла пара метров, и оба молчали. Бакуго снял очки и отложил их вместе с планшетом в сторону. — Извини, — тишину прервал Мидория, — за то, что не отвечал. С началом семестра столько всего навалилось, времени толком даже на телефон не было. Наверное, неправильно начинать этот диалог с вранья, но как иначе оправдаться и не выдать себя? Бакуго едва заметно кивнул. Вроде поверил в эту откровенную ложь. Он слегка наклонился вперёд и вытянул руку. — Подойди, — хрипло произнёс Кацуки. Мидория повиновался. Волнение отражалось громким стуком сердца в груди, но, стоило Каччану коснуться его руки своей, стало так спокойно. Он притянул Изуку к себе, и тот вынужденно, чтобы не упасть, упёрся коленом в диван, а свободной рукой — в плечо Каччана. Чужие ладони переместились на талию поверх футболки. Бакуго уткнулся лицом ему в грудь, вдохнул запах дешёвого одеколона и тихонько пробурчал что-то неразборчивое. Всё его тело горело от желания обладать телом напротив, дрожащим от страха или, наоборот, от предвкушения. Мидория не хотел обманываться, но все эти прикосновения так и кричали: «Как я скучал!» Ответить бы: «Я тоже» — и больше ничего не надо. — Пойдём наверх, мне надоела эта дурацкая одежда на тебе, — усмехнулся Бакуго, поднявшись с дивана. Он взял Мидорию за руку, и тот беспрекословно последовал за ним в спальню. Всё теперь ощущалось совсем по-другому. Переплетающиеся пальцы, шумное дыхание в темноте коридора, мягкие шаги по гладкому полу — всё было для Изуку будто впервые. Он и не знал, какая большая у Каччана рука, какая широкая спина и как ёжиком торчат светлые волосы на затылке. Вот бы прикоснуться, вот бы целовать макушку каждое утро, с улыбкой встречая новый день рядом с ним. Вот бы… Все его «вот бы» были прерваны резким поцелуем буквально в дверях спальни. Бакуго придавил его к дверному косяку, заломив руки над головой. Мидория задыхался от переполняющих его чувств, от языка, заполнившего собой всё пространство во рту, от жара, исходящего из самых глубин души Каччана — воплощения девяти кругов ада. Изуку добровольно спускается на последний. Он уже и забыл, как хорошо целуется Каччан. Они редко себе это позволяли. Казалось, что в поцелуе есть нечто интимное, нечто личное, то, что хочется дарить только любимому человеку. Грязь и похоть — удел любовников, нежность поцелуя — награда за настоящую любовь. И Мидория снова обманывается этим жестом, снова верит в безумную теорию, что он тоже не безразличен Каччану, и тянется за новым прикосновением. Это превратилось в борьбу за доминирование. Несмотря на то, что Мидория полностью безоружен, его руки обездвижены, у него всё ещё остаются губы, которыми он сминает чужие, язык, проникающий глубже с каждым движением вперёд, зубы, что кусают, тянут, принося между тем не боль, но удовольствие. Бакуго практически рычит, чувствуя, как на него напирает этот некогда смущённый мальчишка. — Оказывается, ты умеешь быть и таким? — выдыхает он, глядя прямо в зелёные глаза. Перед ними пелена расстилается, и Изуку не в состоянии ответить на этот странный вопрос. Он и не знал, что умеет. Его ведёт любовь. Желание отдать всё, что есть у него в данный момент Каччану. Это всего лишь тело, оно стоит дёшево, можно продать за копейки каким-нибудь извращенцам, но Мидория оставил патент на личное пользование только одному человеку. Вместе с душой, сердцем и всеми прилагающими к ним органами. В одежде и правда становится жутко тесно, в этой комнате становится тесно. Изнутри, из самых недр его бескрайней души на свободу рвётся необъятное чувство любви, привязанности. Его трудно сдерживать, клетка прохудилась, замок проржавел, а цепи погрызли крысы. Хочется выдохнуть в губы заветное «люблю» и услышать в ответ то же самое. Но Мидория только стонет, когда чужая рука забирается в штаны и сжимает возбуждённый член, когда Бакуго теребит соски сквозь футболку, кусает, оставляя на ткани влажные пятна. Тело обмякает в страстных объятиях, и Изуку буквально сползает на кровать. Он пытается снять свою футболку, но сил хватает только на то, чтобы оголить грудь. Его охватывает жар, Каччан касается кожи пальцами. Он не сразу осознаёт, что остался совсем без одежды. Впервые ему не стыдно. Мидория расслаблен, ноги разведены в стороны, по вискам и груди стекает пот, а по бедрам — смазка, которую Бакуго выдавил сверху набухших яичек. Он массирует их нежно и мягко, проникает пальцами внутрь, холод смазки контрастирует с горячими руками, но Изуку совсем не различает собственных ощущений. Ему хорошо — это главное. Ему не больно. Оказывается, заниматься этим с любимым человеком намного приятнее. Мидория даже не против, чтобы Бакуго был грубее, потому что непривычная нежность не даёт познать силу его прикосновений. Всё как в тумане. Только вспышки алых глаз мелькают то здесь, то там. Мидория сам подставляет задницу, перевернувшись на живот. Он весь дрожит, извивается от болезненных шлепков по хрупкой коже и сдавленно стонет в подушку, ощущая, как Бакуго входит, медленно, осторожно, стараясь не приносить дискомфорта. Этого, несомненно, мало. Этого ничтожно мало, чтобы Изуку в полной мере почувствовал себя частью чего-то важного, почувствовал себя любимым и желанным. Мы никто друг другу — набатом било в висках, поэтому он хочет перекрыть эти мысли хоть чем-то. — Сильнее… — выдыхает Изуку, цепляясь руками за простынь. — Прошу… ещё… — Хочешь сказать, что я недостаточно стараюсь? — хмыкает Кацуки в ответ и резко подаётся вперёд, входя на всю длину. — А так? — Ещё… ещё… — Ты мне сегодня определённо нравишься, Деку. Пусть не прекращается эта боль, пусть не затихает этот шёпот над ухом о том, что он ему нравится, что Каччану хорошо с ним. Это всего лишь бездумно брошенные слова, он не наделяет их особым значением, между строк не прячутся признания в любви. Но Мидории всё равно хочется убеждать себя в обратном, хочется слиться с ним воедино, распробовав, какова его любовь на вкус. — Сильнее… пожалуйста… Изуку практически вгрызается зубами в подушку, рычит от удовольствия и не прекращает просить ещё. У этой ночи будет финал. В какой-то момент наступит рассвет, солнце медленно поднимется из-за горизонта, растворяя сказку в утреннем свете, возвращая их обоих в реальность. Именно тогда Мидория потеряет всё. Его тяжёлое дыхание. Лёгкие поцелуи на загривке в перерывах между толчками. И руку, сжимающую запястье. Всё это исчезнет, стоит появиться небесному светилу. Но у него есть несколько часов побыть другим человеком. Сохранить то драгоценное, что он получил задаром. Если бы ночь никогда не заканчивалась — думал Изуку, утопая в объятиях любимого мужчины.***
Проснуться раньше Кацуки — роскошь. И Мидория уже полчаса купается в этой роскоши, наблюдая за спящим Бакуго. Тело ломит от вчерашнего рандеву. Ну, Изуку сам виноват, просил, чтобы его взяли жёстко и грубо, — получи и распишись. Он не жалеет об этом. Эта боль ему приятна. Намного приятнее той, что должна последовать после. Разбудить Каччана — значит, приблизить мгновение казни. А ему ещё пожить хочется. Они лежат друг напротив друга. Мидория подложил руку себе под голову и с нескрываемой влюблённой улыбочкой пялится на Бакуго. Тот даже спит красиво. Ни тебе слюней на подушке, ни тебе открытого рта и странного выражения лица. Он настолько умиротворён, что Изуку кажется, что Каччан и не спит вовсе, просто лежит с закрытыми глазами. А может, ему снится что-то хорошее, что-то приятное. Интересно, присутствует ли Мидория в этом сне. Он осторожно касается светлых волос, чтобы поправить выбившуюся из общего бардака прядь. Пожалуй, волосы — это единственное, что после сна у него в полном беспорядке. Минуты тянутся мучительно медленно. За окном уже раздаются утренние звуки: льющаяся вода (видимо, наполняется бассейн), какой-то стук и жужжание садовых инструментов, приглушённый голос Чиё-сан доносится откуда-то снаружи. Наверное, она подгоняет других работников приниматься за дело. Мидория оборачивается назад, к балконной двери. Он был бы не против каждый день слышать всё это, находиться здесь не на правах временного любовника, а на правах молодого человека. Возможно, Чиё и считает, что у них всё серьёзно, но сам Изуку в это совсем не верит. — И что там интересного показывают? Мидория вздрагивает от неожиданной реплики ещё минуту назад спящего Каччана. Тот потягивается, зевает и переворачивается на спину. Изуку подползает к нему ближе и касается ладонью обнажённой груди. Позволяет себе на секунду представить, что всё так, как и в его влажных фантазиях. — Чиё-сан ругает кого-то, кажется. — Садовника, — отвечает Кацуки. — Он часто опаздывает. Что-то не так? От Каччана сложно скрыть волнение. Его взгляд пронзает насквозь и достаёт из глубин все самые потаённые мысли Изуку. Он мотает головой и утыкается носом ему в плечо. От разговора не уйти, не так ли? Мидория шёл сюда вчера с одной целью: рассказать всё, что думает, что чувствует, чего желает. Он готов к любому исходу. — Ничего, всё в порядке, — бурчит чуть слышно. — Просто думал о многом. — И о чём же? — Бакуго осторожно двигается в сторону, чтобы посмотреть Деку в глаза. Сложно слушать мычание откуда-то сбоку. Мидория же не в силах наладить зрительный контакт. Он ворочается на кровати в попытке придать себе более удобное положение и, наконец, останавливается на том, чтобы лечь на спину и втыкать в потолок. Белые стены не осудят. — О всяком, — говорит он спокойно, размерено. — О тебе. Обо мне. О нас. — И что надумал? — смеётся Кацуки. Он ещё не понял, что разговор должен быть серьёзным. Деку для него до сих пор тот забавный, глупый ребёнок из клуба. — Я не знаю, кто мы друг другу, не знаю, как говорить о тебе друзьям и говорить ли вообще. Да я подписался на это сам, никаких обязательств, просто удовлетворение потребностей, эксперимент. Дорогая еда или хороший секс — причина, почему я здесь, не так важна. Была не так важна. Потому что теперь… — Мидория обрывает свой монолог на полуслове и слышит рядом тяжёлый и глубокий вздох. — Я… я хотел бы… хотел бы и дальше врать самому себе, но не могу. Прости, но я люблю тебя, Каччан. Он закрывает лицо руками, чтобы не показывать слёз и горящих от стыда щёк. Бакуго молчит. Он ничего не отвечает, не прижимает крепко к себе и не шепчет ответное признание на ухо, осыпая поцелуями каждый сантиметр его кожи. Он даже дышит не слышно, пока Мидория всхлипывает, с трудом сдерживая себя от потока бессвязной речи, которая никому не принесёт счастья. «Хочешь быть с ним? Бросить всё ради этого мальчишки?». Быть с ним? Почему Момо говорила это так, словно знает о чувствах Кацуки больше, чем он сам? Он давно забыл, что такое влюблённость, что такое жертвовать всем ради другого человека. И Бакуго не уверен, что способен отдавать себя полностью, безвозмездно, не ожидая ничего взамен. Он знает, именно это и потребует Деку. Но у него есть и другие обязательства. Бросить всё? Не смешите! Ему не пятнадцать и не двадцать лет, когда можно было хоть каждый день начинать жизнь сначала. — И чего ты от меня хочешь? — холодно произносит Бакуго. — Чего хочу? — Мидория с недоумением смотрит на него и не видит ничего, кроме безразличия во взгляде. — Я… нет… мне ничего не нужно. — О, неужели?! — грубая усмешка режет без ножа. — Значит, тебя всё устраивает. Устраивает мой образ жизни, устраивает, что я состою в фиктивном браке, что обнимаюсь и целуюсь с Момо на публике, постоянно езжу в командировки, не звоню и не пишу, не говорю о том, как тебе идёт новая футболка, и не нашёптываю всякий нежный бред, прежде чем трахнуть? Мидория поджимает губы, а Бакуго негромко цыкает на это. Конечно, что и следовало доказать. Он наизусть знает этих глупых юнцов, влюблённых впервые. Сам был когда-то таким. Был — ключевое. — Даже если сейчас ты скажешь, что готов терпеть что угодно, лишь бы быть со мной, завтра тебя сожрёт ревность, неуверенность, паранойя и долбанный быт, — продолжает он наносить всё новые и новые раны на сердце Изуку. — Мой бизнес забирает достаточно много ресурсов, чтобы хоть какая-то капля оставалась ещё и на серьёзные отношения. Ты был удобным средством сброса напряжения, но возлюбленного я себе не искал. Не за тем в тот клуб ходят, Деку. А сам-то хотел подцепить богатую даму явно не для того, чтобы создать с ней большую любовь-морковь. Ну что ж, ты знаешь, где выход. Здесь тебе больше делать нечего. Бакуго ложится набок, спиной к Мидории, чтобы не видеть его грустного личика, слёз, которые он без остановки утирает, как маленький мальчик. Изуку с трудом поднимает себя с кровати, спускает ноги вниз, совершенно их не чувствуя. Как же он встанет? Как сделает хоть один шаг? Ещё немного и он упадёт в обморок. Нет, не от отказа. Это было ожидаемо. А от странного облегчения после признания. Да, ему стало легче, но больно всё равно. Мидория шарит по полу в поисках своей одежды, пытается натянуть трусы, брюки, футболку. Руки дрожат. Перед глазами пелена слёз. Он сказал достаточно. Но что-то отчаянно колет под ложечкой, нарастает огромным комком, застревающим в горле. А может, это всё из-за слёз, которые он всё равно пытается сдерживать. Даже осознавая, что дело не в чувстве недосказанности, Изуку произносит тихо: — Ты прав. Я бы не смог делить тебя ни с Яойорозу-сан, ни с вашим бизнесом, но отношения всегда подразумевают доверие и умение идти на компромиссы. У меня нет никакого опыта, но, думаю, хоть что-то я в них смыслю. Ни слова больше. Ни слезинки. Несколько шагов до порога комнаты. Скрип двери и лёгкий хлопок. Вот и всё.***
Безлюдная улица и прохлада сентября — это как раз то, что сейчас необходимо Мидории. Тишина помогает собраться, холод ветра — остыть. Он ещё не до конца понимает, что ему разбили сердце. Наверное, потому что это происходит впервые в его недолгой жизни. Иные сказали бы: «Будет ещё миллион разбитых сердец на нашем пути». Мидории кажется, что одно сердце разбить дважды нельзя. Оно ведь одно?! Склеить обратно невозможно. Так и получается, что в груди сейчас в состоянии невесомости колышутся осколки когда-то бьющего живостью органа. Их острые краешки режут средостение, карябают рёбра и грудину, оставляя на них, точно вмятины, мелкие неглубокие царапины. Любить больно. Мидория идёт по велосипедной тропинке, на которой не видать ни единого велосипеда, переваривая эту прописную истину. Пытается вдолбить её себе в голову, запомнить, высечь в памяти, чтобы больше никогда не ступать на этот путь. Но вдруг резко останавливается и мотает головой. Нет, так мыслят только слабаки и глупцы. Одна неудача не влечёт за собой ряд последующих неудач. Беда не приходит одна — всего лишь предрассудок стариков. Если поставить крест на счастье, то можно хоть сейчас ложиться в могилу и ждать судного часа. Любить больно. Но не иметь способности любить ещё тяжелее. Наверное, Каччана стоит отнести к таким людям. Изуку готов пожалеть его. Может, тогда самому станет немножечко лучше. Когда думаешь, что кому-то хуже, чем тебе, всегда становится лучше. Нечестный и весьма подлый приём, но судей рядом с Мидорией нет. Он волен оправдывать свою боль как угодно. Телефон в кармане завибрировал, когда Мидория прошёл уже половину пути до общежития. Он не заметил, как солнце поднялось над головой, и пара часов пролетела за несколько секунд. Изуку шёл медленно. Останавливался. Обдумывал произошедшее. Искал выход из сложившейся ситуации, составлял план на дальнейшую жизнь. Получалось дерьмово, мысли сворачивались, как прокисшее молоко, превращаясь в творожистую кашу. Копаться в них неприятно. И он начинал всё заново. Так и провёл эти два часа наедине с самим собой. Правда, ничего так и не смог придумать. Раз за разом вспоминал сегодняшнее утро, безразличный голос, холодные слова, прозвучавшие словно приговор. Плакать уже не хотелось, но в груди осколки всё давили и больно царапали плоть изнутри. На экране высветился номер Маширао Оджиро. Странно. Что понадобилось ему в выходные? Мидория совсем забыл об их договорённости с друзьями пойти в парк развлечений. Оджиро же сдружился с Хагакуре Тоору с параллели и пригласил девушку на прогулку. Но просить о свидании было бы слишком нагло с его стороны, и он начал с обычной прогулки дружной компанией. Хотел войти в доверие девушки, чтобы после пойти в наступление. Об этом он и сказал запамятовавшему Мидории. — Не говори, что ты забыл! — строго произнёс голос в телефоне. — Я тебе ещё неделю назад об этом сказал. Мы собираемся через час в парке. — А, да, я помню, — сухо ответил Изуку. Идти туда он совершенно не хотел. Не после того, что случилось утром. — Но, знаешь… — Что? Ты заболел? Мидория замолчал. Не собирается же он закрыться в себе, уйти в глубокую депрессию и жить затворником пару месяцев, пока не отпустит. Поход с друзьями — хороший способ отвлечься. Там ничего не будет напоминать о его чувствах к Каччану. — Нет, всё в порядке. До встречи. Или Мидория так думал. Он безжизненной тенью бродил по парку, среди толпы радостных лиц, поедающих сахарную вату и мороженое, несмотря на прохладу. Его настроение не скрылось от глаз друзей. Шинсо спросил, всё ли хорошо в личной жизни друга, на что Изуку только усмехнулся и сказал: «У меня нет личной жизни». Оджиро и Иида тоже поинтересовались, из-за чего состояние Мидории такое убитое. Он выжал из себя улыбку, свалив всё на бессонную ночь. По правде говоря, она была бессонной, но всё-таки сладостной, чего нельзя сказать об утре. Компания успела посетить несколько аттракционов, прежде чем они столкнулись с Ашидо и Каминари, которые тоже устроили себе отдых в парке. Увидев их, воспоминания накатили вновь. И Мидория с трудом сохранил лицо, чтобы поприветствовать их. Знакомые с ними Иида, Оджиро и Шинсо тоже были приятно удивлены этой встрече. Шинсо пару раз списывался с Ашидо из-за её очередного предложения сняться в какой-то рекламе. Вот только Каминари его раздражал. Парнишка сразу кинулся к Хитоши с вопросами, глупыми заигрываниями, что не скрылись от внимания ничего непонимающих Хагакуре и её подруг. — Как неожиданно встретить вас здесь! — умилялась Ашидо. Ей очень нравились друзья Мидории. Такие милые и смущённые, стоит ей подойти ближе, небрежно коснуться плеч. — А мы с Денки со съёмок шли, решили заглянуть в парк, расслабиться после тяжёлой работы. Он, как всегда, был на высоте. Ах, жаль, Шинсо-кун, ты отказался. — Хорошего понемногу, — уклончиво ответил Хитоши. Девушки были поражены не меньше. Хагакуре знала Каминари Денки, потому что частенько покупала модные журналы, чтобы быть в курсе трендов. Она едва не выпросила у него автограф. А когда узнала, что Оджиро лично знаком с популярной моделью, парень вырос в её глазах. Разве она может упустить такую отличную партию? Об ориентации Каминари ей было прекрасно известно, иначе Тоору начала бы заигрывать с ним прямо на глазах у всех. Ашидо отличалась зорким взглядом, поэтому параллельно всем этим разговорам наблюдала за поникшим Мидорией. Вчера она планировала затусить в клубе с друзьями, но Бакуго не пришёл. Киришима на её расспросы ответил, что тот занят своим любовником. Эйджиро не смог дозвониться до друга, поэтому позвонил его горничной. Чиё-сан ответила, что у хозяина гость, и уточнила какой именно. Следовательно, Мидория был с ним. Но почему он так печален? Что-то произошло? Как ещё объяснить эту грусть в зелёных глазах? — Мидория, давно же мы не виделись, — она по-дружески положила ему руку на плечо, пока Каминари облепили его фанатки. — Как твои дела? Как дела с Бакуго? — Ашидо многозначительно подмигнула. Этот вопрос стёр притворную улыбку с его губ, которую Мидория с трудом натянул, когда девушка подошла к нему. Он ещё не научился контролировать свои эмоции касательно расставания с Каччаном. Конечно! Прошло всего несколько часов. Через секунду Изуку взял себя в руки и покачал головой, но Ашидо уже всё поняла. Она ловко ухватилась за зацепку, что дал ей Мидория своим выражением лица. — Всё хорошо, а с Каччаном мы тоже давно не виделись, — Изуку не мог знать, что Ашидо известно, где он провёл ночь. Ложь стала последней деталью пазла, сложившегося в её голове. А Мидории казалось, что он ловко отвёл все подозрения. — Вот как, — закивала Мина. — Если вдруг ты хочешь поговорить о чём-то, я всегда готова выслушать. — Нет, с чего бы? — удивился Изуку. — Просто, предполагаю. Ты какой-то грустный. — Не выспался. — О, я тоже, но выгляжу прекрасно! — У тебя талант. — Ха-ха, знаешь, как сделать девушке приятное, чертяка, — захохотала Ашидо, хлопнув его по спине. — Ну ладно, поверю тебе. — Она пригрозила ему пальчиком. Но эта застывшая в чужих глазах боль не давала ей покоя до самого вечера. Ашидо могла бы попробовать выпытать всё у Бакуго, хотя этот вариант отпадал. Тот её и слушать не станет. Скажет, чтобы она не лезла не в своё дело. Любопытство не утихало. Ашидо ворочалась на кровати, не находя себе места. Киришима ушёл в душ полчаса назад, а она так и не смогла успокоиться. Ей даже сексом заниматься сейчас не хочется. В таком беспокойном виде и застал свою любимую Эйджиро, возвратившись из душа. Он обмотал полотенце вокруг бёдер, но такой сексуальный образ мужчины не отвлёк её от своих сложных дум. Мокрые длинные волосы, спадавшие на плечи, также не произвели на Ашидо никакого впечатления. — Всё! — завопила она, подпрыгнув на кровати. Ашидо уселась в позе лотоса и сложила руки на груди. — Я так больше не могу! — Мы расстаёмся? — усмехнулся Киришима. — Очень смешно, — нахмурила Мина. — Нет, не дождёшься! Меня беспокоят отношения Бакуго и Мидории. Ты должен с ним поговорить. — С кем именно? — С Бакуго, конечно. Что-то явно произошло. — Даже если что-то произошло, с чего ты взяла, что Бакубро будет со мной это обсуждать? Давай не будем вмешиваться в их отношения. — Дурак, что ли? Разве ты не видишь, как изменился твой друг с появлением в его жизни Мидории? Киришима тяжело вздохнул. Да, не видать ему сегодня страстного секса, пока он не разберётся с чужими проблемами. С проблемами великовозрастных детей. Один другого не лучше. Но он-то тут при чём? Отрицать очевидное глупо. Ему нравятся изменения в Бакуго. Он стал будто мягче. Хотя и порой раздражительнее. Ну это случается, когда Мидории нет рядом долгое время. Да, только дурак и не заметит этого. Но всё-таки чужие отношения — это чужие отношения. Лезть в них себе дороже. — Ну и чего стоишь? Позвони ему, позови выпить, — приказным тоном сказала Ашидо, махнув рукой в сторону смартфона, лежавшего на столе. — А если он не расколется? — Киришима послушно взял мобильный и провёл пальцем по заблокированному экрану. — Будь последовательным, надави аккуратно, — раздавала указания Мина с важным видом. — В этом у нас ты мастер, — улыбнулся Эйджиро, приложив телефон к уху. Раздались гудки. На удивление Бакуго не противился встрече. Ему нужно было выпить, забыться в бокале виски, выбить из головы весь тот бред, накопившийся за эти несколько месяцев. Киришима с Ашидо удивлённо переглянулись, когда Кацуки без каких-либо лишних отговорок согласился увидеться в их любимом баре, где они, кстати, и познакомились, где началась их история выгодного партнёрства и хорошей дружбы. Тема для беседы нашлась сама собой. Многое связывало их с этим местом. Здесь они обсуждали всё: от бизнеса до глупых обыденных тем вроде отношений. Правда, о последнем говорил чаще всего Киришима, потому что в полиаморных его отношениях определённо есть что обсудить. Но теперь они здесь для того, чтобы разбираться в делах сердечных Бакуго. Хотя он об этом не подозревает. Спокойно попивает виски в попытках отвлечься от мыслей, что ему вообще надо отвлекаться от чего-то. — Да, здорово было, — рассмеялся Киришима, унося сознание в воспоминания бурной молодости. — Тогда бы и не подумал, что так всё обернётся. Я в отношениях с парнем и девушкой, а ты… — Он замолчал. — А я? — как-то раздражённо спросил Бакуго. — Что-то случилось ведь, друг? — Эйджиро наклонился вперёд, отставив бокал в сторону, чтобы не снести его. — Мне ты можешь сказать. — С чего ты взял, что я хочу что-то сказать? — Бакуго резко опрокинул остатки виски и заказал ещё, подозвав официанта. — Не думал, что ты из тех, кто лезет в душу. Или тебя Ашидо надоумила? Удивление Киришимы его выдало, и Бакуго откинулся на спинку стула, громко усмехнувшись. Ну, конечно, как тут могло обойтись без его шумной, беспардонной и жутко любопытной подружки. Интересно, что её заставило сунуться в чужие дела? Неужто Деку из тех, кто треплется направо и налево о личном? Нет, вряд ли. Тут что-то другое. — Она беспокоится. Впрочем, как и я. Не злись. — Я не злюсь. Но мне сказать на самом деле нечего. Просто избавил себя от бессмысленной связи. Всё как-то далеко зашло. Нужно было сделать это многим раньше. — Далеко зашло? Разве это плохо? Ты выглядел счастливым. Неужели этот мальчишка совсем не вызывал у тебя никаких чувств? — Да, он был неплох, — мягко улыбнулся Кацуки, и Эйджиро уж было подумал, что сможет достучаться до друга, но следом тот добавил с желчью в голосе: — В постели. — Похоже на тупое оправдание, — неожиданно для самого себя довольно-таки грубо отозвался Киришима. — Я знаю, что ты не настолько бесчувственный и помешанный на сексе. По сравнению со мной уж точно. Почему не хочешь дать шанс вам с Мидорией? Чего ты боишься? — Слушай, Киришима, — это отрезвляющее обращение вмиг заткнуло Эйджиро, — я не просил твоего совета. В делах, в бизнесе — пожалуйста. Но в мою личную жизнь не ты, не твоя любовница вмешиваться не должны. — Я понял, — кивнул он, поднявшись с места. — Не пожалей о своём выборе. А моё плечо всегда готово принять тебя и утешить. — Не нуждаюсь. — Как знать. Киришима оставил на столе пару крупных купюр и, схватив куртку со стула, направился к выходу. Бакуго не стал окликать его и просить вернуться. Голову его занимали совершенно другие мысли, но пожалеть о решении, сделанном утро, — значит, признать свою слабость. А это единственное, что он не может себе позволить.***
— Мидория! — он услышал голос Шинсо издалека и остановился, обернувшись. Друг бежал к нему с другой стороны коридора с учебниками в руках и рюкзаком на плече. Вид у него был усталый. Но для Шинсо это уже привычное состояние. Он неделю как устроился на подработку. Ночами не спит. Сам Изуку хорошо высыпался. Теперь его ничего не беспокоило. Телефон молчал. Никаких сообщений от Каччана за эти семь дней не приходило. С прошлой жизнью, видимо, было покончено. Он не печалился. Для него всё только начинается. Он молод, хорош собой. Найдёт ещё свою судьбу. Правда, когда он задумывался об этом, почему-то слёзы на глаза наворачивались. Шинсо остановился в нескольких шагах от Мидории. Он отдышался и, смахнув пот со лба, посмотрел на Изуку. Тот недоумевал. К чему такая спешка? — Я тебя уже неделю поймать не могу, — выдохнул Хитоши с облегчением. — Ты на студию? — Да. У нас с тобой на этой неделе расписание не совпадает. Что-то случилось? — Это ты мне скажи. И снова Мидория недоумевал. Он так замотался на учёбе за эту неделю, что совсем забыл, что кто-то может волноваться о нём, что кто-то вообще может догадаться, что происходит у него в жизни. Но ведь это Шинсо. От него не скроешься. Изуку почесал затылок. Кажется, понял, к чему ведёт сокурсник. Ну, он не собирался хранить в тайне исход их с Каччаном отношений. Очевидно же было, что финал не будет радужным. Или только ему это было очевидно? Шинсо, выслушав объяснение ситуации, даже несколько удивился. Эмоциями он не блещет, поэтому приподнятые брови Изуку принял за удивление. — И что будешь теперь делать? — Во-первых, уйду со студии, — выдал Мидория, что заставило Шинсо вскинуть брови ещё сильнее. — Я и так много задолжал Каччану. Не хочу больше пользоваться этими привилегиями. К тому же это было бы неправильно, да? — Разве твоя стажировка не оплачена вперёд? — Наверное, но я не могу так. Я должен сделать что-то самостоятельно. И если я когда-то попаду на работу на студию любимого шоу, то своими силами. В словах Мидория была полная уверенность. Он говорил это не потому, что хотел утешить своё разбитое сердце, а потому, что действительно так считал. И Шинсо ощутил гордость за друга. Он мягко улыбнулся, что обычно было ему несвойственно, и одобрительно закивал. Шинсо знал, что чувства в душе его друга не угаснут так быстро. Всё равно они будут мучить его, пока окончательно не сойдут на нет, но он уже сделал первый шаг в преодолении своей печали или, если будет уместно сказать, депрессии. — Кажется, ты повзрослел. — Да? Просто я решил, что должен стать тем, кто будет достоин стоять в одном ряду с Каччаном. Я совру, если скажу, что мне не нравилось получать всё без труда, но это словно был не я, а какой-то алчный глупец, придумавший себе идеальный мир, — Мидория тихонько засмеялся на этой фразе, и Шинсо поддержал его усмешкой. — Такого глупца я бы тоже послал куда подальше. — Ты хочешь вернуть его? — Нет, это же утопия, скорее, хочу доказать себе, что это и правда был не я. — Что бы ты ни решил, я поддержу тебя. — Спасибо, Шинсо-кун, ты настоящий друг, — Мидория бросил взгляд на часы. Он уже опаздывал на съёмки. Не хватало в последний день показать себя с плохой стороны. — Ох, ладно, я побежал. Шинсо махнул ему вслед и добавил шёпотом: — Беги, верши судьбу. Всё-таки Мидория повзрослел за эти несколько месяцев бурной и насыщенной жизни. Может, общение с человеком старше и выше по положению в обществе пошло ему на пользу? Время покажет, было ли решение Шинсо отправить Мидорию в клуб «Mist» тем вечером верным или нет.