***
Пока я добиралась до университета, мне позвонила мама, чтобы спросить о том, как у меня дела. Она звонила один раз в неделю — каждую пятницу, и разговор не длился больше двух минут, а с отцом я не общалась около полугода. На меня посыпался привычный шквал вопросов, которые она задавала чисто из приличия, а я начала как обычно отчитываться: чётко, сухо и по делу. И разговор бы быстро закончился, если бы я не сболтнула о том, что Света от меня съезжает. Мама, несказанно обрадовавшись, пообещала приехать на выходных, чтобы меня навестить и посмотреть, наконец, на квартиру, в которой я живу. К несчастью, выходные начинались с завтрашнего дня, поэтому у меня было двадцать четыре часа, чтобы морально подготовиться к каторге. Когда я зашла в аудиторию, Ксюша, улыбаясь, махала мне с места. Поздоровавшись с преподавателем философии, пошла к ней, и, обняв в ответ, села рядом, положив голову на парту. Потрепав меня по голове, она спросила: — Чего такая убитая? Опять бурная ночка выдалась? — Да не-е-ет, ничего подобного, — ответила я слишком быстро, выдавая себя с потрохами. — Вижу, что врёшь. Ну, колись! — Ксюша положила подбородок на сложенные в замок руки и придвинулась ближе, готовая слушать, а я вспомнила слова Рината Дмитриевича по поводу её мнения обо мне. Ведь она мне доверяет, о своих косяках рассказывает, в свою личную жизнь посвящает, даже с родителями познакомила, а я… — Об этом ведь никто не узнает? — спросила недоверчиво, она хмыкнула и, положив руку на сердце, заверила: — Я — могила! Я посмотрела по сторонам и, убедившись, что никто не подслушивает, начала рассказывать о том, как проснулась в постели с каким-то парнем, как случайно наткнулась на него во время вечерней прогулки, как он разрешил у него переночевать. И, конечно же, не забыла упомянуть о ссоре со Светой, которая пообещала съехать. — То есть, до того происшествия в клубе, ты с этим парнем не была знакома? — Ксюша, бросив пару фраз о том, что «так моей соседке и надо», а я «поступила правильно», начала расспрашивать о таинственном незнакомце, который спас меня. — Виделись пару раз, — точнее, пару сотен раз. — Так он из нашего университета? — я кивнула, вывод был логичен, ведь никуда, кроме университета я и не хожу, следовательно, этот парень учится здесь. Ксюша, задумавшись, больше не спрашивала о личности спасителя, а я снова вспомнила о Ринате Дмитриевиче, которого даже не поблагодарила за крышу над головой и еду. Когда последняя пара закончилась, я хотела остаться, чтобы вернуть историку ключи и сказать «спасибо» за всё, что он для меня сделал, но он сам об этом попросил. Проводив студентов взглядом, посмотрел на меня и, чуть повысив голос, позвал: — Никифорова Елена, будьте добры, останьтесь. — Что-то он зачастил… — прокомментировала Ксюша, пристально глядя на преподавателя, я, смутившись, кивнула ему и начала собирать вещи, — тебя подождать? — Да нет, не нужно, иди домой, — она пожала плечами, но говорить ничего не стала. Я рассказала ей о скором приезде родителей, поэтому она, зная о наших отношениях, старалась меня не грузить. Мы обнялись, и Ксюша, последний раз глянув на Рината Дмитриевича, вышла из аудитории, а я подошла к нему и положила связку ключей на стол. — Вот… Извините, я нечаянно забрала. — У меня были запасные, — безразлично заметил он, убирая комплект в карман пиджака, — правда, их пришлось искать лишние полчаса. — А, ну, в общем, простите, я не хотела, — желание поблагодарить его испарилось, да и неуместно это сейчас, — до свидания, — почесав затылок, развернулась и поспешила покинуть помещение, но меня остановили грозным: — Не спешите! Я ещё не озвучил тему реферата. — К-какого реферата? — не поняла я. — По вашей вине я опоздал на первую пару, так что теперь вы пишете реферат в качестве наказания. — А знаете, я, между прочим, по вашей вине не выспалась, так что… — я замялась, зря упомянула про это, он всё-таки приютил, накормил… но его это, судя по всему, не задело. — «Так что» что? Что ты придумаешь для меня в качестве наказания? Он, усмехнувшись, встал с кресла и подошёл ближе, погладил пальцами щёку, а я впала в ступор, с каждой секундой всё больше краснея. — Что вы… — начала мямлить я, пытаясь подобрать слова, которых у меня попросту не было. В дверь постучались, заставляя меня вздрогнуть и отпрянуть от преподавателя, который отреагировал вполне спокойно. Ринат Дмитриевич быстро подошёл к столу и, кивнув только что заглянувшему студенту, пригласил его войти, а я, извинившись, ретировалась из аудитории. Доигралась!***
Как и ожидалось, родители приехали после обеда. Зашли в квартиру, брезгливо осматривая прихожую, заглядывая в спальню, изучая мебель. Увидев меня, никто не кинулся обнимать или целовать, мама сдержанно погладила меня по плечу, а отец и вовсе проигнорировал. Да, отношения у нас, мягко говоря, «не очень». — Старая квартирка, — констатировала мама, рассматривая пожелтевшие в некоторых местах обои и потолок, с которого осыпалась штукатурка, — когда Ника закончит школу, возьмём ипотеку и купим нормальную, — посмотрев на меня, махнула рукой, — но ты к этому времени уже будешь на самообеспечении, — «поэтому хрен тебе, а не нормальная квартира» — хотелось мне добавить. — Леночка… — мама зашла в спальню, провела пальцем по подоконнику, собирая пыль, и понеслось. Она обшарила каждый уголок, причитая о том, что меня ничему не научила, что хозяйка из меня вышла ужасная, потому что окна были не помыты, на подоконниках скопилась пыль, а на кухне, кроме лапши быстрого приготовления, съестного не было. Спорить с ней я не видела смысла, ведь одно слово может стать толчком к скандалу, поэтому, не желая слушать о том, какая я неблагодарная и невоспитанная, молча кивала и изредка бормотала, что всё уберу. После так называемого разбора полётов родители уехали по делам, точнее, в магазин, чтобы купить Нике новый монитор на день рождения, ведь «старому уже полгода!», а я, наконец, смогла насладиться тишиной без наставлений, замечаний и упрёков. Вернулись родители вечером уставшие, на расспросы и нравоучения сил у них не было, поэтому они пошли отдыхать, а у меня до вечернего чаепития осталось ещё два часика, которые прошли слишком быстро. — Леночка, как у тебя дела с Денисом? — спросила мама с интересом, постукивая ногтем по чашке с чаем. Разошлись мы два года назад, но я всё равно продолжала обманывать, говоря ей, что у нас всё замечательно. Теперь, когда меня во лжи уличил историк, поняла, что враньё рано или поздно раскроется, поэтому решила всё же рассказать. — Мы расстались. Я о нём даже не вспоминала. Не убивалась, как героини фильмов, не плакала в подушку каждую ночь, не засыпала, глядя на его фотографии, не рвала их, рыдая, не склеивала обратно. Из памяти его образ выветрился очень быстро. После того, как я провела с ним ночь, он резко стал мне мерзок и ненавистен: его самодовольная улыбка, голос, манера речи, слова-паразиты, которые он вставлял в каждое предложение. Мне было до безумия противно от того, что я ему доверилась. Сначала накатила дикая ненависть к себе, а потом и ко всем мужчинам. Хотя я и понимала, что нельзя грести всех под одну гребёнку, но ничего с собой поделать не могла. Спустя полгода, когда я удаляла ненужные телефонные номера, наткнулась на его имя, и вспомнила, как грезила о нём, как мечтала о нашей свадьбе, о детях, о роскошной квартире, но сердце не ёкнуло. Тогда-то я и поняла, какой дурой была. Никакой любви не было, было лишь желание быть нужной и любимой, и ради этого ощущения я шла на компромиссы, переступала через себя, чтобы ему было хорошо. — Как? Почему? — всплеснула руками мама, — Денис ведь хороший парень. Не в первый раз замечаю, что у них чем хуже — тем лучше. Познакомила родителей с парнем, когда мне было семнадцать, и я была уверена в искренности его чувств, не видя сквозь розовые очки его гигантское самолюбие и эгоизм. Но ни мама, ни отец, умудренные жизнью, не спешили раскрывать мне глаза, даже не попытались объяснить, что он меня не уважает. Тогда их мнение ещё имело для меня вес, поэтому я бы обязательно прислушалась. — Мы всё обсудили и поняли, что не пара, — повторила заученную фразу, которую готовила специально для этого момента, — теперь меня ничего не отвлекает от учёбы, — не упустила шанс подлизаться к отцу, но он этого не оценил, лишь помотал головой. Когда я, сидя у бабушки, жаловалась на него, она мне поведала, что он на самом деле мне не родной, поэтому и ведёт себя отстранённо и общается со мной только из-за уговоров матери, которая после родов забыла обо мне, полностью переключившись на новорожденную дочь. Иногда я подслушивала разговоры одноклассниц. Они говорили, что родители им надоели, что было бы лучше, если бы на них забили. А у меня было то, чего они хотели — отсутствие родительского внимания. Я могла уходить и приходить, когда мне заблагорассудится, могла курить, пить за гаражами, могла не ночевать дома, и никто бы мне и слова не сказал, потому что меня попросту не замечали. Воспитанием занималась бабушка, которая стала моей опорой, заменив родителей. Она просила не злиться на родителей, понять их. Я её просьбам внимала, но Ника стала объектом моей всепоглощающей ненависти и зависти, потому что с ранних лет её баловали, покупали дорогие игрушки и шли на поводу, исполняя любые желания. — Тебе уже двадцать лет, скоро окончишь университет, будешь работать, и времени на парней у тебя вообще не будет, так и проживёшь одна до старости, — озвучила мама то, о чём отец предпочел промолчать. Я кивнула, соглашаясь с ней, и уставилась в полупустую кружку. В комнате воцарилась тишина, которую решил нарушить отец, спросив про учёбу. Я честно отчиталась о своих четвёрках, а он, не удовлетворённый ответом, начал старую песню: — Четвёрки, конечно, хорошо, но этого мало. Ведь есть же дети, которые учатся на отлично, они могут, и ты тоже должна… Учиться, учиться и ещё раз учиться! Он довольно противоречивый человек. Меня не любит и принижает, но хочет, чтобы я добивалась всего лучшего, ведь «у таких успешных, прекрасных родителей дети должны быть такими же». И неважно, что они для этого никаких усилий не прикладывали. — Мне красный диплом не нужен, учиться сложно, некоторые преподаватели требуют слишком много, а зубрить что-то одно в ущерб другому — идиотизм. — Учиться нужно… — снова повторил он, и всё пошло по кругу. Сжав кулаки, я вскочила, пытаясь сдержать слёзы. — Я схожу купить чего-нибудь к чаю, вы всё-таки не каждый день приезжаете, — родители нахмурились, но останавливать не стали, хотя отец хотел что-то сказать, но мама взяла его за руку, пресекая возможную ссору. Надев чистую одежду, я пулей вылетела из квартиры. Уже и не помню, с каких пор мысли о родителях, о том, что они меня не слышат, начали вызывать слёзы. Каждый раз меня отчитывали из-за неудач в школе, обвиняя в лености и нежелании учиться. «Учись» — это всё, что говорил отец, когда я жаловалась на заваливающего меня учителя, когда рыдала над учебниками от бессилия, потому что сдавали нервы, и ничего не получалось. Потом сил на слёзы не осталось, как и на доказательство своей правоты. Учёба стала ассоциироваться с бессилием, стала ненавистна, как и тот человек, который постоянно о ней твердил. Сев на скамейку в парке, поджала колени, положив на них подбородок. Бредовая идея якобы умчаться на выручку к подруге, а самой остаться ночевать на улице, теперь не казалась такой уж и бредовой, потому что об одной мысли об отце в горле образовывался ком, а на глазах выступали слёзы, которые сдерживать становилось всё труднее. — Тебя опять выгнали? — раздалось со стороны насмешливое. Встрепенулась, услышав знакомый голос, и подняла взгляд на случайного свидетеля моих слёз, садясь на скамейку нормально. Ринат Дмитриевич изменился в лице, а я поспешила ответить: — Нет, соседка съехала, а теперь ко мне приехали родители, и я… — Тогда почему ты снова здесь? — прервал мой лепет преподаватель, складывая руки на груди. — Я не хочу возвращаться домой, пока они там, — созналась, отворачиваясь от него. В его глазах я, наверное, предстала как эгоистка и неблагодарная дочь. — Напряженные отношения? — Если бы вы знали насколько, — потерев лицо руками, посмотрела на преподавателя, который задумавшись, отвёл взгляд в сторону, видимо, подбирал слова утешения, а я решила перевести тему, ведь это не его проблема, так что ему смысла заморачиваться нет. — Ринат Дмитриевич, скажите, пожалуйста, что было той ночью? Я ничего не помню. — О, эта потрясающая ночь навсегда останется в моей памяти, — чуть улыбнувшись, начал преподаватель, — ты нашла меня в толпе и начала хамить, могу даже процитировать: «Когда мне хреново, я постоянно натыкаюсь на мудаков, и, надо же, вы тут! Я вас не-на-ви-жу, — произнёс он по слогам, — и вашу блядскую историю тоже, чтоб она провалилась». — Я на самом деле так не думаю! — поспешила оправдаться, а Ринат Дмитриевич продолжил: — А когда я тебя вывел на свежий воздух, ты полезла целоваться. — К кому? — воскликнула, вскакивая со скамейки. Такого стыда я ещё не испытывала. — Ко мне, — приняв эту мысль, легонько кивнула, ожидая продолжения, — потом ничего интересного не произошло: снова назвала мудаком, сказала, что я порчу тебе жизнь, дала пощёчину и собралась идти домой. Пешком. — И почему не пошла? — Я остановил, вокруг столько подозрительных личностей собралось. — Какой позор… — прошептала, шагами меряя плитку, — больше я пить не буду. — Совсем? — я кивнула, останавливаясь, и посмотрела на преподавателя, который злым не выглядел, скорее, повеселел, — не бери в голову. Ринат Дмитриевич, поймав мой взгляд, улыбнулся так ласково, что мне снова захотелось его поцеловать… Едва я непроизвольно шагнула к нему, губы обожгло поцелуем. Тихо всхлипнув, обняла его за шею, сильнее прижимаясь к твёрдому телу, отвечая на столь желанные объятия. Теперь, когда дрожащие пальцы сминают ткань толстовки на его плечах, когда сердце колотится как бешеное, когда его губы нежно сминают мои, а по щекам текут слёзы, которые он ласково стирает, я действительно чувствую себя нужной. А принесли это самое чувство не родительские слова, а губы практически чужого человека, который постоянно оказывался рядом, когда мне нужна была помощь.