***
Тендо громко серпает пивом в кружке, прервав свой рассказ. Пиво холодное, свежее, пенится и дает в нос пузырьками газа, то что нужно после тяжелого дня. Бровь саднит от крепкого удара лидерши тех сраных террористов, а пластырь на пол морды он налепить отказывался, как бы Семи не настаивал и не хмурил темные свои брови со свирепой, но от этого только более милой мордашкой. Они виделись всего полчаса назад, перед тем Вакаччан забрал его из дома Куроо, а Тендо уже хочет увидеть как напарника, так и Эйту снова, потому что первый беспокоил, еще не очухавшийся толком после тусовки с террористами, а второй просто до невозможного хорошенький остался за ним присматривать. Его сводный брат, Вакатоши, настоял на встрече, согласился даже заехать за ним и купил ему пива. По его лицу никогда не было возможным понять, что его что-то беспокоит, но что-то точно происходило, потому что чуйка у Сатори забила тревогу, едва он сел в машину брата. Тот так и не сказал ничего, только расспрашивал, как работа, где отмудохали. Сидит вон напротив, навалившись на стол широкими плечами в темной водолазке и пиджаке, и слушает завороженно, как Тендо треплется о своем сегодняшнем, невероятном, сука, приключении. Дело к ночи, в пабе, куда они засели, достаточно народу, чтобы за гомоном других посетителей лишние уши не услышали того, чего не надо, так что Сатори рассказывает все в подробностях. А Ушиджима еще как любит слушать его истории. — Так она раскрыла тебя? — спрашивает он и тянется к своей баночке колы. Вакатоши живет тут в двух шагах, за руль ему садиться не нужно, но он все равно не любитель выпить. Сатори сам способствовал тому, чтобы братишка-одногодка впервые в жизни попробовал самое дерьмовое пиво в округе и раз и навсегда отказался пить снова. Тендо пожимает плечами: — В конце концов, конечно, раскрыла. Но тогда вроде поверила даже. Тут дело в чем, — собственные длиннопалые руки уже слегка идут рябью от выпитого, поэтому и жестикулирует он слишком ломано и размашисто. — У нас с Тецу снаряга почти одинаковая и если бы она нас рядом увидела тут уже несложно было бы два и два сложить, понимаешь. А у них все не так: кто что нарыл, то и надевает. Так что ей достаточно было видеть противогаз и автомат, который я у пацана спиздил, чтобы как-то даже инстинктивно что ли поверить. Другое дело, что она своих людей в лицо похоже не всех знала, забавно, конечно, но оно же только на руку было, пока не пришел Кирюу — её правая рука по части дрочки остальных. Он нас еще отстреливал в самом начале. Зашел такой, мордастый, мощный, как шкаф несгораемый, и говорит...***
— Нам его куда запихать-то теперь? — Кирюу замирает в дверном проеме, мгновение разглядывая Тендо через мутные линзы в противогазе. Но даже через них Тендо видит, как его глаза чуть ли не кровью наливаются, когда он точно его узнает. — Какого..? Варианта два. Вломить Кирюу и разбираться с мелкой, у которой в руках автомат, или вломить мелкой и разбираться с Кирюу, который и без автомата ему въебет как надо. Ладно, думать нет времени. Тендо делает выпад к тому, кто ближе, пинает Кирюу по голени и оглушает ударом в висок. Тот заваливается назад, хватаясь за голову и впечатываясь в дверь бочиной, а Сатори уже оборачивается к женщине, наставившей на него дуло автомата. — Я думал мы хорошо общались, — усмехается Тендо и одним рывком хватает ствол на себя, уводя его в сторону как раз в тот момент, когда раздается выстрел. Кирюу позади рычит, потому что его, как и планировал Тендо, задело. По ладони проходит сильной вибрацией отдача. Они стоят, напряженные, схватившись за один автомат с двух концов, и сверлят друг друга чуткими взглядами. — Ты не был со мной искренен, мальчик, — жалуется она и на пробу дергает автомат на себя, пусть и безуспешно. Тогда она решает перейти в наступление и как-то совсем уж резво достает из-за пояса пистолет и рукоятью всаживает прямо в бровь рыжему, над стеклышком окуляра, но тот от этого заводится только сильнее, даже не отшатнувшись. Тендо пользуется её замешательством снова и, чуть замахнувшись, бьет в грудину, буквально вырывая оружие из её рук. Кирюу уже благополучно съехал по косяку вниз, придерживая пробитый бок и пытаясь вытащить левой рукой пистолет из-за пояса, а сама женщина валится на пол, свирепо рыча от злости, и сдергивает с пояса гранату выставляя ее перед собой на вытянутых руках. Пистолет, который похоже, был попросту разряжен, она сразу же отбросила в сторону. Но она же не настолько озверевшая, чтобы взорвать их тут всех? — Парни! — зовет Кирюу, а в ответ ему с лестницы доносится очередь выстрелов. Он открывает, похоже, рот для следующей своей реплики, когда Тендо оборачивается резво, наставляя на него автомат. — Да что ты мне, сука, сделаешь? Тендо сейчас может сделать все, что душе угодно, может пнуть его по роже, схватить за затылок и приложить об косяк так, что из глаз посыпятся искры, может в пару движений вывихнуть суставы в ногах так, что тот запищит фальцетом, может всадить ему пулю в лоб и не размениваться на выкрутасы. Но его все еще беспокоит эта граната в руках женщины. Поэтому Сатори сначала выбивает у него из рук только вытащенную пушку и снова обращает все свое внимание к даме. — Отпустите заложников и мы разойдемся мирно, — предлагает он, но женщина только ведет плечом и цепляет пальчиком чеку гранаты, будто играясь. — Никому же не обязательно тут умирать, правильно? Со стороны смежной комнаты можно слышать очень тихие и осторожные шаги, но Тендо не столько слышит их, сколько догадывается о том, что они звучат по тому, как дергается Кирюу, чуть оборачиваясь к кому-то в сторону. Сатори кивает ему: — Отзови их, ты же тут главный. На что мужчина усмехается: — Не я главный. Мичико-сан, — он кивает на женщину. — Уннан, — рявкает тут же на прячущегося за стенкой и попадающего только в его поле зрения. — Стой где стоишь. — Где Куроо? — спрашивает Кенма, шипящим от раздражения тоном. — Ты видишь его? Если так просто спросить, где напарник, то только быстрее подашь идею шантажа его жизнью. Сатори не готов еще на такие жертвы, сначала нужно обезвредить как можно больше террористов. Возможно, стоило все же попросить Теширо стрелять не в воздух, а по тепленьким движущимся целям. Сатори только надеется, что тот выбрался целым из здания и этот финт не зря был так безнадежно просран. — Ну так что, Мичико? Я могу забрать заложников и уйти, как думаешь? — Да плевать мне на заложников, — она дергает руками, а Тендо на это её движение вскидывает автомат, собираясь просто пристрелить суку, пока не выдернула чеку. Нажать на рукоять ей труда не составит, руки у нее неслабые, дело секундное. Поэтому легче, конечно, сразу пристрелить, но риск потерять шанс спасти Тецуро все еще держит за яйца. Какой же он все-таки дурак. — А на твоих парней тебе тоже плевать? — спрашивает Тендо с легким таким налетом угрозы. Знает ведь, что сейчас в полной заднице. Кем бы не был этот Уннан, он прямо за стеночкой — выглянет из-за угла расхреначит башку и все, конец. — Слушай, мы тут не из вредности собрались, у нас… — Нет-нет, дамочка, не надо мне мозги промывать, — перебивает он её попытки завербовать очередного пустоголового болванчика. — Я в эти ваши идеологии из принципа не лезу, мне просто заплатили, чтобы я вытащил отсюда невинных, ясно? А то, что это побочная цель к заданию устранить каждое живое стреляющее существо в этом здании, упоминать совсем не обязательно. Нет-нет-нет. Мичико не выглядит титанически спокойной, но и паниковать сильно не торопится. Она наблюдает, взвешивает каждый шаг. Манипуляторка, каких еще поискать надо, какие собирают вокруг себя в лучшем случае толпы поклонников, а в худшем — террористический такой ансамбль с автоматами вместо балалаек. И все-таки шибко уж она зациклена, кажется, на своих идеях, какими бы они ни были. — Тебя разве не угнетает… Тендо щелкает затвором и приподнимает оружие выше: — Меня угнетают только твои сандалии, а еще один загон и я не побоюсь тебе расхреначить башку, — предупреждает он. Кенма бормочет что-то матерное в наушник, но Тендо плохо слышит его за начинающимся в голове звоном. Тихий, но надоедливый, переходящий в белый шум и странно теплеющий кончик пальца на спусковом крючке. Она ничего не говорит больше, только смотрит ему в лицо бесстрастно и держит свою гранату. Не хочет уступать, не хочет действовать, колеблется. Кирюу стонет слабо позади и шипит. Милосерднее было бы его уже прибить, но это раззадорит Мичико. — Продержись еще немного, Яку уже… И в тот же момент головку Мичико разбивает пуля, прямо в затылок. Тендо бросается в сторону, ближе к заложникам, а стрельба не прекращается — Кирюу решетит, как будто дробью, пока он, уже почти наверняка мертвый, дергается от врезающихся в тело снарядов и сползает криво на пол. Со стороны комнат раздается ругань: — Вали гондона, парни! Сатори понимает, что то были еще цветочки, а самый настоящий кардебалет начинается прямо сейчас. Но главный вопрос в том… — Кто стрелял, Тендо, блять, кто, сука, стрелял? — через помехи орет Яку, подключенный очень вовремя к общему каналу. Посторонних шумов просто до непотребства, но разобрать его благой мат и узнаваемое хриплое рявканье выходит поразительно быстро. — А я ебу? — вопросом на вопрос парирует Сатори и проверяет быстро пульс гражданских, который еще на месте, хотя и ненадолго, как резво здесь стали сносить бошки. Их пятеро — две женщины, мужчина и еще двое пацанят лет семи. Младшие дышат тяжело, судя по прерывисто поднимающейся грудине, но не летально, газ, все-таки, сугубо паралитический. — Я с заложниками. Они без сознания, как мне их отсюда вытащить? — Оставь их, найди Куроо. — Стреляли с улицы. Через окно. Думаешь, меня не ебнет? — Не должно, — заявляет Кенма, словно он тут стоит буквально за стеночкой и наблюдает. Эдакий глаз бога, серый кардиналишка на колесах, только вот сейчас даже он не в курсе, кто и зачем пришел за головами террористов. Может, Мичико не от балды упомянула, все-таки, про снайперов. Жаль конечно, что спросить её об этом не получится. Они почти неделю кантовались в трущобах и никто их не трогал, а тут стоило Тендо и Куроо подкатить на вечеринку, как сюда же съехался кто-то еще. Сатори оставляет автомат, начинает двигаться к выходу, поглядывая в сторону оконного проема. Что забавно, парни Мичико так и не пошли его “валить”, а наоборот как-то притихли. Слышно благодаря сраному противогазу мало, а снять его — риск слишком большой. Приходится ориентироваться только на зрение и отточенные рефлексы. Это и спасает, когда Сатори тянет руку, чтобы дернуть на себя створку двери, и по ней косо шмаляют, пробивая все-таки старую древесину насквозь. Сатори приклеивается к стене ровно за дверью и заглядывает в щель у косяка. А вот и тот самый Уннан, с которым общался Кирюу. А вот в проходе сам Кирюу раскинулся. А вот Уннан замечает Тендо и поднимает свою пукалку, прицеливаясь ему прямо в рожу. Выстрел. А вот у Уннана нет руки. — Дерьмо! — орет парень, хватаясь за пробитое выстрелом запястье и отступая назад. Пистолет падает на пол и он как-то не особо торопится его поднимать, только шипит и баюкает свою руку, зажимая пальцами дырку, заливая свои колени кровью. Куроо сказал бы, мы туда не полезем, схватил бы за плечо и держал мертвой хваткой. Не потому что у него извилин в мозгу больше, а потому что он всегда так делал — осторожничал, сомневался до последнего, не позволял идти на риск. Но сейчас его тут нет, в том то и дело, что он вообще хрен пойми где и как. Поэтому Сатори доверяется своей интуиции, вопящей, что идти надо и необходимо, собирается с силами, шумно дыша под маской и закусывая до крови губу, перехватывает поудобнее свою беретту. Он выходит прямо на линию огня, по-быстрому перемахивает через то, что когда-то именовалось Кирюу и сразу стреляет с разворота.***
— Сколько ему, по-твоему, было? — тихо спрашивает Вакатоши, хмурясь. Он не поднимает глаз, потупившись в столешницу сидит и часто-часто моргает, будто сейчас расплачется, но Тендо понимает, что это скорее нервное. — Не знаю, лет двадцать? Я даже лица его толком не видел, ну, сам понимаешь, эти хреновы противогазы, — Тендо икает и смазано показывает ладонью габариты снаряжения на собственном лице. — Но глаза у него были такие черные-черные. Бездонные, представляешь, братишка. Ушиджима кивает раз, другой и пожевывает задумчиво губу, пока Тендо опрокидывает в себя остатки пива и довольно вытирает ладонью пену над губой. — Я еще возьму и вернусь, — предупреждает он и уже отодвигает под собой стул, но Вакатоши тянется и стискивает его ладонь, заглядывая прямо в лицо с каким-то жутким выражением. — Закончи пожалуйста, там ведь немного осталось, да? Вздыхая со страдальческим стоном, Сатори все таки садится обратно: — Но тогда ты идешь мне за пивом потом.***
В комнате больше никого не остается, кроме Тендо. Знакомая прожженная арка, за которой они с Куроо прятались не больше получаса тому назад, зияет прямо перед ним, словно портал в ад, куда им всем здесь собравшимся и место, но идет только Тендо. Потому что он последний, кто здесь еще может ходить. Весь этаж будто вымер. Парни, которых Уннан звал на помощь, так его и не услышали. Тендо находит свой собственный автомат в углу комнаты, куда его запинал какой-то урод. Прижимает любовно спасенного товарища к груди и закидывает на плечо. Дверь лежит на лестнице выбитая. Здесь темно и тишина неимоверно давящая, что Тендо не выдерживает и стягивает с головы противогаз, трет нехило так разбитую бровь пальцами, медленно спускаясь ниже. В следующем же лестничном пролете, где еще падает из забитого досками окошка под потолком тонкая полоска света, штабелями лежат тела, трое. И Тендо не помнит, чтобы это они их так уложили. Сатори осматривает каждого, но так и не обнаруживает знакомой идиотской прически. Еще ниже только первый этаж, а дальше уже улица, но даже там, у самой двери, в кромешной тьме подошва с хлюпаньем погружается в теплую лужу, и хрен знает, лучше ли, чтобы это была чья-то моча, а не кровища. Наемник едва не спотыкается о чьи-то вытянутые в проходе ноги и все таки подзапаривается, чтобы достать фонарик. Светлые, тонкие в точечном свете фонаря, что не вышепчешь, волосы Теширо запачканы кровью слева, где ему всадили в висок пулю. А в глазах ни грусти, ни страха, там пусто и мертво. — Что ж ты так, пацан, — тихо бормочет себе под нос Тендо, вздыхает дергано, невольно зубами цепляя корочку запекшейся на прокушенной губе крови и отворачивается. Не на что там смотреть. Он берется за ствол и медленно толкает дверь на выход. Людей здесь хренов рой, но это не террористы, одеты все по проформе, кто-то даже в ебучих костюмах-тройках приперся, все на хороших тачках. Тихо переговариваются, кто-то складывает по багажникам снаряжение, но большинство просто понемногу залезает в свои тарантасы и готовится дать по коням. На глаза попадается напарник, ничком уложенный мордой прямо на землю, а рядом с ним крутится, стоя на коленках, какой-то мутный светловолосый мужик. И только Тендо, краснющий от злости и носом сопящий чуть ли не до пара из ноздрей, стискивает кулаки, готовый кидаться в бой за Тецу, как на его плечо ложится увесистая ладонь, а глубокий басистый голос вещает откуда-то позади: — Эй, мы помогать пришли, не заводись. Сатори резво оборачивается и хватает за грудки наглого ублюдка, приставляя тому к горлу беретту. Широкоплечий чернокожий мужчина поднимает руки в смиренном жесте и неловко поджимает большие губы, и только тогда Сатори замечает, что сами ладони у него белые. Безумно притягательные, сказал бы Тендо, если бы не зудело беспокойство в одном месте. Он никак не реагирует ни на жесты, ни на ладони, отпускает чуть ошалевшего мужика и напропалую идет прямо к Куроо, усаживаясь на пятки с другой стороны от только начавшего стягивать с него обмундирование белобрысого. — Ты кто? — в лоб спрашивает у него Тендо, заглядывая напарнику в лицо. Тецуро словно в бреду медленно поворачивается на голос, ломано ухмыляется и осоловело моргает. — Гин, — коротко отвечает белобрысый, достает, не вытерпев, нож, разрезает лямку жилета и вспарывает на плече насквозь кровью пропитанную водолазку. — Неглубоко засела, как срикошетила, — комментирует он, разглядывая рану. Тем временем брюнет с раскосыми глазами притаскивает ему ящичек с медикаментами. Первым делом Гин натягивает силиконовые перчатки на ладони и кивает своему камраду весьма многозначительно, так что тот без лишних слов достает из запаха пиджака фляжку и хорошенько поливает рану. — Все что тебе нужно знать, — говорит Гин, — мы клановые и у нас с Мичико свои заморочки. Были. — Ладно, — кивает Сатори. Он не то чтобы с готовностью вот так берет и доверяется первым встречным, а особенно клановым, но этот белобрысый делает все правильно, насколько Тендо позволяет оценить собственный опыт. Куроо только шипит на его манипуляции, но даже не дергается, все еще парализованный и больше похожий на коврик, чем на человека. — Ну тебя и жмыхнуло, тупица, — усмехается Тендо, заботливо убирая волосы с его лица. — Ты кому маску-то оставил, долбоклюй? Куроо хрипит что-то и закатывает глазки — отрубается, а после все начинает происходить в разы быстрее. Вытащив пулю, а точнее её небольшой осколок, Гин и второй клановый по-быстрому перевязывают его и усаживают в машину к только подъехавшему Яку, пока Тендо все это время шлепает напарника по щекам и улюлюкает, чтобы он там не уснул вечным сном. Яку и Лев торопятся вернуться и разобраться с клановыми, потому что их беспрецедентное вмешательство им нахер не сдалось, это только сейчас им повезло выкрутиться. Они подбрасывают их до Семи, тот уже довозит до дома и помогает затащить Куроо наверх, беспрерывно покрывая их обоих самыми нелестными эпитетами, таких хороших парней и честных трудяг. *** — Это все или ты просто уже хочешь пива, Сатори? — Ушиджима тупо моргает сначала на свои сложенные на столе крупные ладони, потом на брата. Тендо стучит задумчиво пальцем по подбородку: — На самом деле дальше должен был быть агрессивный и предельно эмоциональный перепих, но ты позвонил, и он не успел случиться, — он растроенно поджимает губы. — Я позвонил за полчаса, — зачем-то оправдывается Ушиджима, будто Сатори поставил ему это в упрек. — Не-ет, бро, там нужен ювелирный подход… — Не совсем тебя понимаю, — он качает головой и поднимается на ноги. — Ну, пиво, так пиво. Вакатоши на удивление смиренно встает и уходит, чтобы дальше спаивать своего брата. А сам Тендо поплывшим разумом как раз до той мысли и доходит — тот его именно что спаивает, будто умасливает на какую-то аферу. Может, не поделил что-то с волейболистом из вражеской команды и хочет, чтобы рыжий его припугнул, или хочет завести балладу о том, что Тендо пора взяться за ум и найти работу постабильнее, а еще заехать наконец к маме в гости, потому что она опять звонила ему, пока он работал, а перезвонить он не успел, хотя прошла гребанная неделя. Встряхнув головой вскипевшей от мыслей и какого-то совсем детского стыда, Сатори пьяно оглядывается. Вокруг столько людей, что можно собрать пару-тройку футбольных команд и то еще на скамейку запасных останется. Зато соседний столик недавно опустел и сейчас его занимает интересная такая парочка. Брюнет с шикарной задницей только собирается эту задницу посадить на стул, как второй подлетает со спины и со всей галантностью плечистой глыбы подсовывает этот стул прямо под него, сияя от счастья и пританцовывая. Усевшись напротив долго слушает, что ему говорит его собутыльник, тихо-тихо, пальчиком выводя узоры на столешнице так игриво, что Тендо залипает и не замечает, как возвращается Ушиджима. Он ставит ему под нос стакан пива, но не заметив реакции следит за его пристальным взглядом и выдает какое-то навязчиво-очевидное: — Ох. — Что за «ох»? — мгновенно переспрашивает Тендо, а потом глыба оборачивается в их сторону и искрится широкой улыбкой, пока машет рукой Вакатоши и поднимается на ноги, приближаясь. — Здравствуй, Бокуто, — произносит своим ровным и уважительным тоном Вакатоши и пожимает руку крашеному блондину. Тот все улыбается и тянет крепкую ладонь Тендо, чтобы тот тоже её потрогал. Ему не приходится и усилий прикладывать для этого рукопожатия, тут, кажется, если окажешь сопротивление, эта нехилая ладошка сожмется в ответ еще сильнее и посыпятся фаланги так, что не соберешь. — Это Сатори, мой брат, — представляет его тем временем Вакатоши, пытаясь замять неловкое молчание со стороны мужчины, который под каким-то необъяснимым впечатлением от Тендо настолько, что не знает, что и сказать по началу. Но в итоге все же восторженно выдает: — Мужик, твоя прическа просто отпад. — Это она еще нехило помялась за сегодня, — отшучивается Сатори, подмигивая ему слегка лиловым от синяка на брови глазом. — Дай угадаю, ты тоже пинаешь мячики? Он гордо кивает и складывает на груди руки: — Мы с Ушивакой со старшей школы в пятерке лучших асов Японии! — Не пальцем так сказать деланные, — он смеется и тянется к своему стакану, хорошенько отхлебывая. — А ты чего не пьешь? — спрашивает Бокуто, хлопнув Ушиджиму по плечу по-панибратски, отчего тот слегка пошатнулся на своем стуле, но никак не подал виду, что его это вообще смутило. — Нам тренер говорит, иногда можно и побаловать себя, вот мы и вышли в люди, а то Акааши совсем засиделся дома, смотреть не могу… — Я не люблю, — просто отвечает Ушиджима, пожимая плечами. — Вкус не нравится. Упомянутый Акааши вытягивает под столом ноги, стекает по стулу с невозможной просто для такого грацией и берет в руки телефон, хмуро что-то печатая. — Блин, я б так и не подумал с ходу, что вы братья, — смеется Бокуто. — Совсем вы, парни, разные. А вот тут у Тендо найдется с чертову дюжину аргументов против, но он не настолько пьян, чтобы вступать в полемику с таким титаном мысли. — Это не так важно, — Вакатоши тоже нервно припадает к своему стакану, щедро вливая воду в пересохшее горло. Бокуто еще перебрасывается с ним парой вопросов по их делам, в которые Тендо даже мыслью не лезет, разглядывая отрешенно других посетителей бара, а после, когда Бо уходит, внезапно будто глохнут все фоновые шумы, а Ушиджима, наконец, собравшись с мыслями, заговаривает. — Сатори, — начинает он. — Да, — откликается тревожным писком Сатори, потому что тон брата настораживает так сильно, что все за сегодня произошедшее до этого момента меркнет и кажется просто шуткой рядом с такими тяжелыми вздохами-взглядами. — В общем, пока ты был на заданиях, кое-что произошло. — Так, — Тендо весь подбирается и мгновенно трезвеет, сжимая стакан в руке так сильно, что кажется вот-вот по стеклу пойдут трещины. — Давай выкладывай, хватит уже тянуть кота за причинное место. Ушиджима в очередной раз шумно вздыхает и наконец произносит тихо: — Сатори, мама умерла три дня назад. Первая мысль — потянуться к портупее, которой нет, достать оттуда беретту, которой нет, и выстрелить себе в голову под таким углом, чтобы по всему бару мозги раскидало, которых, в принципе и по скромному самомнению Тендо, тоже нет. — Три дня, — повторяет за братом Тендо, поднимая глаза куда-то к стыку потолка и стен. — Почему ты только сейчас..? Что вообще..? Ушиджима отпивает из стакана, прежде чем заговорить снова: — Инфаркт. Её нашел Ширабу только утром следующего дня, когда заехал с продуктами. Каваниши и Хаято уже в курсе и…Ты же скажешь Эйте? Я.., — он шумно сглатывает, — я только и смог собраться и сказать тебе, еще ему теперь, а Гошики я вообще не представляю, как отреагирует, он ведь так не хотел оставлять её одну, будет винить себя и… Сатори тянется к его крупным, до побелевших костяшек сжатым кулакам и расправляет их своими, стискивая худосочными пальцами. Они жили вместе от силы три года, но эти крепкие ладони, бронзовые от загара и мозолистые от постоянных тренировок, ему как родные. — Я скажу. И к Гошики сам съезжу, не напрягайся, мы вместе справимся, братишка. Легко сказать, не напрягайся, сложнее сделать это хотя бы самому. Тендо не привык к смертям. Он не первый год работает под крышей и все это время убивал только подонков и конченных ублюдков, потому что это негласный кодекс как Мори, так и каждого, кто добровольно к нему приходит. Но даже их смерти иногда переносились тяжело. Бывало, они с Куроо днями не могли друг другу в глаза смотреть после особенно гадких случаев. Тецу запирался у них дома, а Тендо на это время съезжал к Эйте, чтобы пить, глотать таблетки, блевать и спать под его чутким надзором. Еще тяжелее было, когда гибли невинные, такие, как Теширо. А ведь Тендо так и не нашел в суматохе с ранением Куроо время, чтобы поспрашивать, что за ублюдок застрелил пацана, от чего теперь зубы скрежещут и давит в затылок виной. Но он сам себя одергивает — сейчас не время, сейчас он нужен самому родному своему человеку, а с этим разберется позже. *** Они сидят почти до самого закрытия. Вакатоши рассказывает, что все три дня справлялся хотя бы не в одиночку. Ширабу в своей манере не стал размениваться на любезности и сразу вернулся к своим, потому что у него семья, спиногрызы, работа. А еще это его собственный способ переварить произошедшее. У Ушиджимы же есть Киеми, сосед по квартире и хороший друг, который его ни разу не подводил и после визита Ширабу не отходил от него ни на шаг, помогая всем, чем мог. Вакатоши из тех, кто может, кажется, сам разобраться с чем угодно, но такой масштаб мог сильно его подкосить. Поэтому Тендо теперь только сильнее зауважал Сакусу за его непробиваемый характер. Вот так и не скажешь, что Вакатоши все это время выстрадал. Ни лопнувших сосудов в уголках глаз, ни лишних синяков под веками, только грустный взгляд и упрямый изгиб губ выдают в нем какую-то слабость. Сейчас он расслабляется. Они вспоминают мамин дом. Небольшой двухэтажный, рассчитаный на две семьи, но плотно вмещающий в себя одну большую. Вакатоши она приходилась родной тетей, но взяла его к себе под крыло по удручающим семейным обстоятельствам. С него все и началось, когда маме досталось наследство от деда и она решила открыть свое сердце и широкие объятия для таких же, как её племянник, оставшихся в одиночку стоять против огромного беспощадного мира. Она выторговала тот дом в глубинке Японии и начала по одному впускать в него их — пугливых, в себе закрывшихся четырнадцатилеток. После Ушиджимы появились Семи и метис Реон, сам Сатори только в шестнадцать попал к ним, а после него уже мелкий Гошики, заноза в заднице Ширабу, тихоня Каваниши и совсем уже почти взрослый Хаято, которого мама привела незадолго до отъезда старших в Токио. У нее было огромное полное любви и титанического терпения сердце, которое в итоге её и подвело, но за те несколько лет в её доме Сатори точно узнал каково это, когда тебя любят, когда в тебя верят, а уж все семеро братьев, с которыми он лично жил душа в душу, несмотря на действительно проблемные характеры некоторых, до сих пор занимают не последнее место в его жизни. И все-таки после отъезда не всех раскидало туда, куда было нужно. Тендо первое время пытался учиться на военной кафедре по технарской части, честно, упорно, но однажды ему это все надоело и он просто напросто все бросил ради того, чтобы перебиваться подработками. Как Эйта, который и свел его с Яку. Семи держит автомастерскую и на досуге перепродает краденные тачки, в чем ему помогает Реон, а на досуге и Тендо подключается, чтобы, не кривя душой, просто подлизаться к блондину и провести с ним вечер-другой за угоном тачек из пригорода, а потом хорошенько в этих тачках потра… — Встретимся еще разок как-нибудь? Сатори промаргивается, обнаруживая себя на парковке около дома Тецуро. Одна нога на асфальте, в приоткрытую дверь тачки, а рядом Ушиджима, который мягко, чуть приподнимая уголки губ, ему улыбается и протягивает ладонь для крепкого рукопожатия, которое усилиями Тендо превращается в теплые братские объятия. — Конечно, в чем вопрос, бро, — Сатори смеется и вылезает из машины вразвалочку. На морозный ночной воздух, от которого плывет голова. Мужчина засовывает руки в карманы, носком кроссовка открывает дверь и неглядя врезается в гребанный фонарный столб в теле человека. Блондинистый такой, очкастый, с кислой миной нанесенной перманентно на его морду с рождения. — Еб твою… — Смотри куда… — О, а это ты, — радостно вещает из-за спины столбочеловека Тадаши, выглядывая на момент поверх его плеча, и толкает всю их ораву на выход, раз уж они отказываются куда-либо сдвигаться. Кей брезгливо отплевывается, будто они не просто столкнулись, но еще облобызаться успели, что вызывает у Сатори несдерживаемый смех. — А Суга-сан сказал, — начинает Ямагучи, во избежание инцидентов протиснувшись между ними и запихав сигарету в зубы, — что вы сегодня под обстрел попали. Парнишка хлопает себя по карманам и озадаченно хлопает глазами. — Тецу-чан попал, я даже не поцарапался, — отмахивается Тендо. — Ну-ну, — гнусавит Кей, ухмыляясь. — А бровь у тебя, значит, сама посинела. — Да херня. Кей жует губу, не зная, что еще сказать на это, и наконец замечает возню Ямагучи. Тот выворачивает свою толстовку и даже умудряется заглянуть под резинку спортивок, но так и не находит того, что искал. — Забыл? Вымученно простонав, Тадаши разворачивается на пятках и забегает обратно в дом. Тендо зевает широко в ладонь и тоже уже собирается уйти, хлопнув на прощание блондина по плечу, только чтоб его перекосило от прикосновения такой твари, но Кей сам начинает разговор: — Это ведь вы сегодня накрыли Мичико? — спрашивает он, глядя куда-то вглубь района, где в деревьях только прячется мрак и стынет разбитый асфальт. — Ну, вроде того, — Тендо пожимает плечами, разглядывая украдкой его курносый нос и поджатые упрямо губы. — А что, уже все в курсе? — Говорят, там постарались клановые, но им повезло быстро с ними разделаться и без жертв, потому что их отвлекли. Сатори ахает: — Это откуда такая осведомленность, ты как будто сам там был! — У меня связи. — Хреновые у тебя связи, — Сатори хмыкает горделиво, но после тушуется, тихо договаривая, — жертвы были. — Кто? — Кей так внезапно оборачивается на него, что Сатори даже взгляда отвести не успевает, но блондинчика это не особо и заботит, похоже. — Один из заложников, пацан такой, светленький, совсем мелкий. Теширо звали. Я его попросил внимание на себя отвлечь и бежать, а там эти клановые его, похоже, до кучи замесили. Блять, убил бы ублюдка, который… ох, где там Ямс, курить тоже хочется теперь. — Теширо, — повторяет задумчиво Кей, отводя взгляд. — Если ты серьезно настроен, то я могу найти его. — Кого? — тупо переспрашивает Сатори, вспоминая пробитую голову парня, который явно уже не смог бы выкарабкаться. — Ублюдка, — уточняет Кей, — который убил, эм… — Теширо. Нетрезвая голова откликается на сигналы тела так же нетрезво, как ворочает в себе мысли, поэтому когда Сатори чувствует, как начинает чесаться бровь, бездумно ногтями сносит только подсохшую корочку. — Да. Только бы не забыть, — Кей достает из кармана покоцаный телефон и набирает в заметках ромадзи TESHIRO. Он кажется воспринимает это как-то слишком лично, потому что хмурится долго, разглядывая напечатанное на экране. — Все никак не могу понять, чем же ты занимаешься, Кей? — как-то смазанно спрашивает Тендо. Кей медленно переводит на него взгляд темных прищуренных в несдерживаемом презрении глаз и открывает рот, чтобы сказать что-то вроде «Не твое собачье дело», но тут уже на улицу вновь вываливается Ямагучи и спешно прикуривает сигарету, тяжело дыша от незапланированной пробежки вверх по лестнице. — Там, — говорит он в перерывах между вздохами и пыхтением, — Асахи-сан в прихожей спит. Думал разбужу его и он меня прибьет одной ладошкой, как муху, а он только перевернулся лицом к стенке и дальше лежит. За что его так, интересно. Кей цокает языком и что-то бормочет на выдохе. — Ладно, парни, я пойду. Свидимся еще, — Тендо пожимает потную ладошку Ямса и поворачивается с недоброй ухмылочкой к Кею. — Я думал, ты курить собирался. — Дома найду, что пососать. Расхохотавшись, Ямс давится дымом.***
Семи открывает дверь и впускает внутрь. Здесь прохладно, потому что если Куроо в квартире, то он открывает все окна и двери нараспашку, чтобы сквозняком сносило со столика журналы и трепало их нерасчесанные лохмы. Слишком горячий парень, их Тецу, для такого климата, усмехается сам себе Тендо, наступая на пятки кроссовок и скидывая их где-то в углу темной прихожей, пока Эйта запирает дверь на все засовы. Район не самый благополучный, но в основном из-за них самих и общины торчков парой этажей ниже. — Я думал, ты пораньше вернешься. Мне ведь еще к себе ехать, имел бы совесть, — жалуется Эйта, оборачиваясь и тут же вздрагивая, когда ловит на себе взгляд рыжего. Тот и не пытается этот дикий блеск в глазах спрятать — приближается, зажимает в углу тесной прихожей и, кончиком носа проводя вдоль светлого виска, произносит: — Ну так останься, Семи-Семи. Эйта вздыхает шумно, прикрыв на мгновение глаза, и закидывает руки ему на плечи, толкая назад, вглубь квартиры. Тендо едва не собирает на себя все (один) дверные косяки по дороге, но поймать чужие губы все равно не получается. Они останавливаются в центре комнаты, которая им с Куроо служит и спальней, и гостиной, и оружейной лавкой под прикрытием. Только вот сам Тецу занял неразложенный диван, гаденыш подстреленный, а им теперь похоже на полу мучаться. Не по-человечески получается как-то. И Эйта, похоже, тоже это понимает, так что попытается как можно скорее улизнуть. Но он вдруг хмурится, хватает его под локоть и тащит в ванну, усаживая на крышку унитаза. Тендо не особо понимает, что тот делает — глаза слепит противный холодный свет вкрученной над дверью лампочки, поэтому он горбится, прячет лицо в ладонях, выругавшись, уши закладывает от гула скачущей на последнем издыхании стиральной машинки. Спустя пару секунд щелкает прикрытая дверца шкафа, в которой они хранят медикаменты, холодные пальцы Семи поддевают под челюстью голову и тянут вверх. Он прижимает к виску проспиртованную вату, сразу врезается под кожу неприятное тянущее ощущение, сразу начинает вонять едким перегаром. — Вы подрались с Вакатоши? — спрашивает, заглядывая в лицо, чтобы не успел склоунить и соврать. Да только врать-то не о чем, вроде, вот Тендо и качает головой. — Сам разодрал, значит, — кивок, — башка дурная, — еще кивок. А потом они в какой-то момент начинают целоваться. Семи наклоняется над ним так слабо, что приходится задрать голову и вытянуться по струночке, но двигаются все равно только губы, ничего больше. Пока холодные руки, пахнущие антисептиком, не обхватывают лицо, спускаясь по загривку, чтобы до дрожи в пальцах ног. Эйта хочет оседлать его колени, но Сатори не дает — поднимается рывком на ноги и подхватывает блондина под бедра, буквально закидывая его на крышку работающей стиральной машинки. Тот кусает в шею, оттягивая тонкую кожу и усмехается: — Выходим на новый уровень. Раньше трахались в машинах, а теперь на. Сатори тоже смеется, но руки уже тянутся к ширинке чужих брюк, не поспевая за игривым настроением самого рыжего. Он быстро стягивает безразмерные для тощей задницы Семи брюки, оставляя их болтаться на пятках, и замирает раздумывая. — Курить хочется, — в конце концов произносит он, и склоняется над бледными бедрами, едва Эйта понимающе прихватывает его за загривок. Сатори приспускает боксеры, обнажая уже крепко стоящий член и прихватывает губами головку, поднимая глаза на Семи. Как же он хорош и как ужасен. Эта его непонятная прическа, вроде прилизанные, но взлохмаченные к концу дня волосы, словно обугленные по краям или вымазанные в масляном нагаре из двигателя, его безобразный вкус в одежде, сводящий с ума сочетанием огромных брюк с обтягивающей крепкий торс футболкой, вздернутый нос и какие-то грязно-серые глаза, темнеющие жаждой под хмурыми бровями. Он всегда так мало улыбался, что сейчас его ухмылка выглядит даже жутковато, особенно когда он при этом еще и закусывает по-блядски нижнюю губу, и та набухает от прилившей крови, алея до каких-то почти осязаемо пламенеющих оттенков. Он давит Тендо на затылок, опуская ниже, но не до горла, так чтобы языком обвел кончик и прихватил ладонью, надрачивая. Сатори прикрывает глаза, а в голове вспыхивает тревожный красный свет. Головка не достает до горла, но его все равно тошнит. — Блять, — бормочет он, лбом утыкаясь Эйте в бедро. Руки работают сами по-себе, жестко сжимая член и заканчивая дело в какие-то пару минут. Семи дергает коленом и больно тычется в плечо, но Тендо наваливается крепче, пока блондина потряхивает от разрядки. — Блять, — повторяет, боясь даже глаза поднять. — Тендо, ты чего? — хрипло спрашивает Семи, тянет слабо за волосы вверх, но Сатори только голову поворачивает, втягивая носом его запах. Бензин. Все его шмотки, волосы, каждая клеточка тела провоняли бензином и машинным маслом, горько, вязко, Сатори даже может поклясться, что у него и сперма со вкусом моторной жижи. — Не могу так, — сознается мужчина, неловко растягивая губы в улыбке. — Божечки, я тебя разве заставлял хоть когда-то, — выдыхает раздраженно Эйта. Он так и сидит с выпростанным из трусов членом, завалившимся на живот и уже обмякшим. Но ему как-то вообще не до этого, да и чего Тендо там не видел, в самом деле. — Да не об этом я, Семи, — фырчит он, сжимая пальцами голое бедро, чтобы было за что держаться. — Мама… — Ты, блять, серьезно сейчас собираешься о маме поговорить? — его голос становится ниже и тише, он уже начинает злиться, а Тендо начинает очень сильно опасаться за свои волосы на загривке, которые Семи, наверное, вырвет, только он откроет рот. Но оттягивать момент уже просто некуда. Сложно представить, как он отреагирует. Они с мамой страшно рассорились около года назад из-за ненормальных отношений братьев, хотя Тендо так и не понял, зачем было ругаться. Мама не была категорически против, все-таки, не кровные, она просто сказала вскользь, мол, наиграетесь и одумаетесь, но Эйта вдруг вышел из себя, а после вышел из её дома и больше не появлялся там. Она постоянно спрашивала о нем у Сатори, просила поговорить. И после пары попыток, когда ему чуть не выбили глаз разводным ключом и грозились оторвать кое-что достаточно важное для сохранения достоинства, он эти попытки бросил. Даже чудовищная интуиция Тендо сейчас пьяно шатается из стороны в сторону, отказываясь помогать. Поэтому он просто и без лишних эмоций говорит: — Мама умерла. — Не смешно, — фыркает Семи, но пальцы в рыжих лохмах все равно сжимаются в кулак. Он должен знать, что Тендо с таким не шутит. — Три дня назад, Вакатоши меня ради этого из дома вытащил. — Вот как, — тихо отвечает Семи и замолкает, глядя в стену напротив, тупо моргая и нагнетая молчание тихим глубоким дыханием. Машинка под ними снова заходится в судороге и Сатори, что есть сил, хлопает её по крышке. Глаза щиплет от злости и этой тупой недосказанности между ними. — Думаешь, — вдруг заговаривает Эйта и Тендо поднимает голову на его голос, — что я упертый дебил, да? — В целом — да, — прямо отвечает Тендо. — Она меня, наверное, ненавидела. — А вот сейчас ты уже хуйню сказал, — качает головой Сатори. — Все просто случилось, как случилось, но она нас всех любила одинаково, даже не сомневайся в этом. — Ладно. Дело, наверное, было даже не в том, одинаково ли она их любила. Ему было важнее, доходит до Тендо, знать, что она понимала его злость, притупившуюся со временем. Эйта просто накосячил и оставил все как есть, в надежде, что когда-нибудь оно само рассосется, но в итоге оно теперь так и повиснет на его шее. Сатори прижимает к губам его ладони и просит: — Пойдем спать.***
Чуть больше года спустя. Руки запачканы до локтя, но работа, слава небу, закончена. Семи хватается за тряпку, наброшенную на открытый капот и тянет её на себя, захлопывая крышку. Он бросает взгляд на разбитые часы под потолком — уже без четверти одиннадцать, скоро должен заехать Реон. И только Эйта вспоминает об этом, как слышит шуршание шин по гравийке на подъезде к его мастерской. Вытирает руки по-быстрому, думает, что в душ сгонять перед вылазкой, похоже, не успеет, и выбегает на улицу. Они с братом-партнером по криминалу сами постоянно меняют машины, поэтому понять, что это нихрена не Реон выходит только тогда, когда из тачки выпрыгивает Яку, держа в руках что-то увесистое. В его руках это выглядит как игрушка, если не знаешь, что такой человек, как Мори, любую игрушку запросто превратит в смертоносное орудие. Следом за Яку Семи замечает душку-альбиноса, который приветливо машет ему, разминая ноги после дороги. Эйта и сам готов ему в ответ разулыбаться и помахать, но тут распахивается еще и дверь пассажирского сидения, а оттуда уже вываливается Тецуро, помятый, в подвернутых джинсах и с расползающимся по морде синяком на переносице. Куроо думает, наверное, что это ему Эйта так добродушно ладошкой мотыляет, но подойдя ближе обнаруживает, что эта ладошка превращается в крепкий кулак, который Семи ему присовывает в район солнечного сплетения. Он сегодня порядком провозился с ебливым намертво застрявшим клапаном ЕГР и руками едва двигал к концу дня, но силы для того, чтобы засадить этому ублюдку он нашел. — И тебе привет, — хрипит Куроо, сгибаясь пополам и смеясь нездорово. — Давно не виделись. Да, думает Эйта, давно. С дня рождения Сатори, если быть точнее. — Мы за тачкой, — между делом вворачивает Яку и проходит мимо в глубь мастерской, по свойски распахивая ногами двери. — Тебе не стоило здесь появляться, — бросает Семи, разворачиваясь и следуя за Мориске на псевдостоянку, на которой вечно нет мест для клиентов. Точнее, начиналось-то все вполне прилично, но перепродажа краденных авто все равно приносит больше денег, так что они это дело бросили. У Куроо хватает наглости догнать его и присоседиться: — Я знаю, что ты меня не любишь, — констатирует он бесспорную истину, — но как долго еще ты будешь дуться на меня за то, в чем объективно нет моей вины? Объективно нет вины, придумал себе, блять, отговорку. У Эйты все чешутся и чешутся кулаки, но этому придурку пиздюлей и без него достается достаточно, эти для него особенными не станут, так что он просто налетает на него, ухватив за ворот куртки и тянет вниз, чтобы наклонился поближе и услышал каждое слово: — Знаешь, на самом деле я могу злиться на тебя вплоть до самой твоей смерти. И он не даст себе соврать, потому что он эту стратегию уже успешно, блять, опробовал. Эйта так и не простил себе ту ссору с матерью, но и учиться на своих ошибках не торопился. Не до того было. Последний год свернулся в какую-то кашу, и началось все именно с её смерти. После смерти всегда похороны. А после похорон начинается волокита с наследством и то, что со своей долей сделал Тендо буквально снесло ему голову. Но думать об этом Эйте настолько больно, что он жмурится, пока не засверкает под веками, пока слезы не набегут в уголки глаз, стекая по вымазанным в масле щекам кривыми дорожками. Он не простил себе ссору с матерью, как не простит и Тецуро, за то что это не он поймал ту пулю, а именно Сатори. Одинаково глупо, одинаково бесполезно и в то же время губительно. После смерти всегда похороны, а на похоронах Сатори его даже не было.