я гей? помогите пожалуйста

Кагеяме потребовалось три дня, чтобы наконец загнать Хинату в угол. Три дня скрипеть зубами, пока Хината бродил по классам, избегая его. Три дня, чтобы наконец выследить его в коридоре. Три дня мучений над тем, что именно он собирается сказать. И дело в том, что Кагеяма все еще не знает. Он никогда не был хорош в общении, и даже с Хинатой, который может читать его как открытую книгу, он не знает, что делать в этой ситуации. В его голове все еще звучит голос Суги, напоминающий дать Хинате шанс, но каждый раз, когда он все анализирует, его сердце начинает колотиться, а руки потеть, и это бесит. Кагеяма наконец ловит его, когда тот пытается пробраться через дверь после тренировки. Хината даже больше не пытается улыбаться ему, потому что, когда их глаза встречаются, он краснеет и убегает, и то же самое он собирается сделать, когда Кагеяма наконец хватает его за воротник и дергает назад. Хината с ужасом смотрит на него, корчится и пытается вырваться, но тот не позволяет этому случиться. — Нам нужно поговорить, — говорит он, и тогда Хината, наконец, сдается и перестает противиться, опуская плечи и кивая головой, а Кагеяма просто хочет, чтобы он снова звучал радостно, или что-то в этом роде. Когда он наконец отпускает Хинату вопреки своему здравому смыслу, тот не пытается убежать. Он расправляет плечи и идет рядом с Кагеямой, останавливаясь, чтобы взять свой велосипед, пока тот не наклоняет голову Шое к воротам. — Я провожу тебя до дома или типа того, — говорит он, не обращая внимания на то, как щеки Хинаты становятся розовыми, и усиливает хватку. — Просто иди со мной. Честно говоря, это не было в его планах, и это видно по тяжелой тишине, нависшей над ними, когда они идут. В этот момент Хината обычно говорит без умолку, чирикая о том и о сем, и о многом другом, но он молчит, сжимая руки в карманах, выглядя так, будто хочет что-то сказать, прикусывая губу. Кагеяма тоже не хочет начинать первым, потому что до сих пор не знает, что сказать. Он краем глаза смотрит на Хинату, как ветер качает его мягкие волосы, и как он фокусируется на всем, кроме Кагеямы. По правде, он бы делал все что угодно, лишь бы не говорить об этом. Это совсем не так, как в любой другой раз, когда ему признавались, и на самом деле он не знает, что делать. Он не гей, но это Хината, солнечно-улыбающийся Хината, и Кагеяма никогда не испытывал романтических чувств к кому-либо, и не знает, можно ли из всех людей испытывать такие чувства к другому парню. Он никогда не представлял себя с парнем, но и с девушкой также. У него нет времени на такие тупые вещи как свидания, не тогда, когда у него есть волейбол и желание пытаться поддерживать свои оценки, чтобы он и дальше мог в него играть. Он был полностью сосредоточен на улучшении и совершенствовании, чтобы больше никогда не сидеть на скамейке, а затем, после присоединения к Карасуно, он был сосредоточен на том, чтобы стать лучше вместе со своей командой. Он более или менее знает, что люди считают его привлекательным, но в той же мере и задницей. Одноклассники спрашивали, почему он всегда отвергает признания, и у него никогда не было другого ответа, кроме как «волейбол». Однако по ходу дела Хината начал это учитывать, и он это знает. Ему никогда не хотелось проводить время с девушками, когда он был с Шое, когда тот звонил поздно ночью и не мог уснуть, играя в видеоигру, или когда ему нужна была помощь с домашней работой, на которую у Кагеямы тоже не было ответов. Кагеяма ненавидит Хинату за то, что тот его испортил. (Неправда.) Когда они наконец садятся на лавочку, на полпути до дома, Хината смотрит на свою обувь и ковыряет шов в шортах, Кагеяма знает, что он должен что-то сказать. Он должен что-то сказать, и, на самом деле, что угодно, потому что это молчание тупое, он ненавидит его, он ненавидит Хинату за молчание. — Так вот, эм… ты избегал меня, — он начинает с очевидного, потому что не знает, что еще сказать. — Перестань это делать. Хината смотрит на него и хмурится. — Да, потому что я не хотел, чтобы все было странно! Он единственный, кто делает это странным, и когда Кагеяма указывает на это, Хината фыркает, а затем выглядит подавленным, чего Тобио совершенно не хотел. — Прости, — говорит Хината, глубоко вздыхая. — Думаю, я все испортил. Нет, думает Кагеяма, потому что это он запутался, а не Хината, который сидит слишком далеко, который не касается его ног, как он это обычно делает, и не пытается пробраться через колени Тобио, чтобы украсть его еду. — Нет! — вырывается из него, голова Хинаты резко поднимается, и он выглядит испуганным, а Кагеяма откашливается. — Нет. Это была моя вина, — это было трудно сказать, потому что он ненавидит признавать свои ошибки, но Хината заслуживает этого. В любом случае, это правда. Если бы это было что-то типа, кто съел последнее печенье, он был бы самим собой. — Я не знал, что ты это имел в виду... типа того. Хината все еще волнуется, прикусывая губу и хмуря брови. — Да, думаю, это твоя вина, — наконец говорит он, и когда его лицо расплывается в усмешке, которую Кагеяма, казалось, не видел много лет, воздух внезапно становится немного теплее. — Я имею в виду, я говорил тебе, и я целовал тебя, Кагеяма, и… — Люди все время целуют друг друга, — пробормотал Кагеяма, пытаясь защитить свою точку зрения, и в глубине души он знает, что она не совсем верна. Он знает, что люди не садят своих друзей на колени, не целуют их, а затем думают о том, насколько мягкие их губы. Он знает, что никто в их команде не целует друг друга после хорошего паса. А еще он знает, что Хината уже давно догадывался, судя по его румянцу на щеках, и выглядит он слегка виноватым. — Это причина, по которой ты целовал меня? — Хината снова хмурится, и Кагеяма думает, куда ушла улыбка, которой он был так рад. Пока что он не очень хорошо справляется с планом, и в отчаянии проводит рукой по волосам. — Я целовал тебя, потому что мне это нравится, — говорит он, позволяя вырваться этим словам наружу, и это правда, он знает, что это правда, ему нравится целовать Хинату. Он не хочет больше никого целовать, он даже не думал о том, чтобы поцеловать кого-то другого. Его никогда не интересовали поцелуи, до Хинаты. — И ты сделал это первым. — Мне тоже это нравится. И ты поцеловал меня в ответ, придурок. Но я не хочу продолжать все это, если тебе не нравится, — Хината вытягивает ноги перед собой, и Кагеяма смотрит вниз, взглядом следуя по гладкой коже до носков, спустившихся на лодыжки. Он издает раздраженный звук, и Кагеяма опять поднимает голову. — Наверное, я не… просто хочу тебя целовать. Ты мне очень нравишься, Кагеяма. Ты мне нравишься так, что я хочу целовать тебя и… другие вещи. То, как он это говорит, не отрывая от Кагеямы глаз, как его щеки становятся краснее, заставляет сердце более высокого парня биться чаще и выскакивать из груди так, как в данный момент ему не хотелось бы. Он не может притвориться, что Хината имел в виду что-то еще, когда выпалил те слова на своей кровати, весь покрасневший и с туманным взглядом. — Я знаю, ты, наверное, думаешь, что я мерзкий, но я не хочу, чтобы ты так думал. Даже если я тебе не нравлюсь, ты... мой лучший друг вроде? Даже если ты раздражающий, и отстойный, и придурок. Я не хочу переставать играть с тобой в волейбол, и не хочу, чтобы я тебе больше не нравился. С этого момента Кагеяме больше не сможет не нравиться Хината. Он зашел слишком далеко, чтобы отступать, думая о улыбке Шое и его тупых растрепанных волосах, вместо того, чтобы сконцентрироваться на английском языке. Он думает о Хинате утром, когда чистит зубы, думает о Хинате, когда он идет в школу, думает о Хинате, пока они бегут в спортзал, думает о коротких, но сильных ногах Хинаты, и о том, как он выглядит, когда думает, что никто на него не смотрит. — Ты мне очень нравишься, но это нормально, если я тебе не нравлюсь. Я знаю, что это немного странно, и, думаю, что неправильно поступил, рассказав тебе все в первый раз, потому что ты такой тупой, — Кагеяма сердится, но Хината продолжает. — И я думаю о тебе все время, даже когда речь идет не о волейболе, и я знаю, что ты парень, и я парень, и это странно, и я это знаю, но ты мне все равно нравишься, даже если ты злой, тупой и упрямый, и иногда храпишь во сне, потому что ты всегда пасуешь мне, у тебя красивые волосы и руки, и ты разрешаешь мне спать с тобой... Кагеяма не выдерживает этого. Он ненавидит то, насколько Хината откровенен; ему всегда было неловко выслушивать настоящие, искренние чувства. Он предпочел бы иметь дело на спортивной площадке, а не на скамейке в центре города, когда Хината наклоняется ближе, повышая голос от эмоций, как это обычно происходит, когда он чем-то взволнован. Кагеяма ненавидит стеклянные глаза Хинаты, будто он сейчас заплачет, ненавидит то, как он дергает ткань своих шорт и нервно сжимает колени, и как его рот продолжает двигаться, хотя звон в ушах Кагеямы приглушает его. Честно говоря, он ужасен в словах, в чувствах, и во всем, что не является волейболом, поэтому Кагеяма делает первое, что приходит ему на ум. Он хватает теплые, с розовым оттенком щеки парня, и прижимается к его губам. Это первый раз, когда они целуются после той ужасной ночи, о которой Кагеяма все еще не хочет вспоминать, и это наполняет всю его грудь теплым, липким чувством. Хината все еще напротив него; он наклоняется, и Кагеяма чувствует подрагивание ресниц рядом с его щеками, а Шое прижимается ближе. Внезапно его грубо и пораженно отталкивают; Хината смотрит на него, хмурясь. Липкое чувство исчезает, и Кагеяме становится плохо, потому что это первый раз, когда Шое отказывает ему в поцелуе, впервые, когда он не хочет поцеловать его, а Кагеяма действительно хочет этого, и почему-то вспоминает случай в средней школе, когда он облажался, и вся команда повернулась на него, и он делает это снова, не так ли, он все портит, и Хината его ненавидит. — Кагеяма? Он ожидает, что Хината будет звучать рассержено, но доля беспокойства в его голосе почти такая же неожиданная, каким был толчок. — Извини, господи, ты выглядишь… не надо так, Кагеяма, — Хината стонет, наклоняя голову и врезаясь в колено Кагеямы, в знак выражения комфорта и близости, которые они со временем развили. — Я не имел в виду, что не хочу тебя целовать. Я никуда не уйду. Кагеяму бесит то, как легко Хината читает его, но он вздыхает и кивает, а Шое слегка улыбается ему. — Не то чтобы я не хотел тебя целовать, я хочу и продолжаю думать об этом, но если я тебе не нравлюсь, то не думаю, что мы должны продолжать, — Он говорит неуверенно, подсознательно облизывая губы, и смотрит на Кагеяму, который чувствует, как его раздирает изнутри. Он знает, что Хината прав, но ему хочется закричать, бросить что-то на землю и сказать нет, это не то, чего я хочу. Потому что это не так, совсем не так. — Давай попробуем. На секунду Кагеяма задается вопросом, кто это сказал. Кто управлял его большим жирным ртом, пока он пытался все исправить, и подумать о том, что, черт возьми, он должен делать. Он понимает, что это сказал он сам, только когда Хината смотрит на него смущенно, удивленно, и немного с надеждой, прежде чем покачать головой. — Нет, придурок, я знаю, ты не… — Заткнись, тупица! Я говорю, давай попробуем! — Кагеяма наклоняется вперед, пристально глядя на парня. — Ты сказал, что я тебе нравлюсь, так почему бы нам не попробовать? Ты боишься? Отступаешь? — Я хочу попробовать! Вот почему я пригласил тебя на свидание несколько дней назад! — Хината откидывает голову, наклоняется ближе, и Кагеяма делает то же самое, а затем их лбы соприкасаются, и они останавливаются, пораженные контактом. Он думал, что Хината откажется. Между ними возникает молчание, и он снова облизывает губы, которые Кагеяма заставляет себя игнорировать. Он уже собирается отвернуться, встать, сказать, чтобы он забил на это, и пойти домой, но Хината мягко выдыхает на его щеку. — Хорошо, — говорит он, и грудь Кагеямы напрягается, правда напрягается, но в хорошем смысле. — Одна неделя. И если тебе это не понравится, не надо продолжать, ты же не хочешь, чтобы я снова тебя избегал. — Когда я вообще делал тебе что-нибудь приятное не по своей воле? — отвечает Кагеяма, и это правда; Хината смеется впервые за несколько дней, и он хочет услышать это снова. Одна неделя, говорит себе Кагеяма, когда Хината встает и машет рукой, поворачивая в другую сторону к своему дому. Одна неделя, чтобы решить, хочет ли он этого, решить, все ли, что он о себе знает, правда, и действительно ли ему нравятся парни (парень, всего один) в конце концов, хочет ли он перестать целовать Хинату и прижиматься к нему, когда они делят кровать, и иногда держаться с ним за руки. Кагеяма плохо разбирается в людях и чувствах, но он готов попытаться, если Хината перестанет его избегать, если он продолжит так тупо улыбаться, и хлебать из напитков Кагеямы. Он не может перестать думать об этом по дороге домой, и не знает, трепетание в его груди – это хорошо или плохо? Интересно, так ли чувствует себя Хината перед важным матчем? Если это так, то, возможно, он станет к нему добрее. Может быть. А может и нет. Только когда он ложится в постель, то вспоминает, что пообещал провести Хинату домой. Первый промах, думает он про себя. Завтра. Он точно перестанет лажать завтра.