я гей? помогите пожалуйста

Утро субботы; Кагеяма просыпается и делает все рутинные дела. Утро субботы, которое обычно означает, что завтра воскресенье, завтра он может делать то, что захочет, и уже думает пойти в парк, чтобы потренироваться, уставившись на свои сонные глаза в зеркале, но застывает. Это, возможно, было бы смешно, – зубная щетка свисала с его рта, пена на краю губы, волосы в разные стороны (все еще не похоже на прическу Хинаты) – но как бы не так. Сегодня суббота, конец недели, и это означает, что его время с Хинатой подходит к концу. Нет, это звучит так окончательно. Это не время с Хинатой, напоминает себе Кагеяма, ерзая зубной щеткой, это просто время… проведенное в качестве парня Шое. К слову, он до сих пор не привык к самому себе. Неделя уже пролетела, а он еще не знает, что собирается делать. Бросить это все, думает он про себя, в третий раз рассеянно завязывая обувь, потому что шнурки продолжают запутываться в его пальцах. Кагеяма плох в качестве парня, говорит он себе, перед тем, как споткнуться о выбоину по дороге в школу. Это будет провалом, они станут лажать на тренировках, Хината устанет от него, они оба парни, он не гей. Он, как обычно, встречает Хинату у ворот, который приветствует его своей солнечной улыбкой, но все равно в воздухе витает что-то тяжелое и неловкое, судя по тому, как рука парня вяло висит рядом с ним, вместо того, чтобы дотянуться до Кагеямы, а еще он не такой громкий, как обычно. Хината только говорит что-то о пролитой каше, чего недостаточно, чтобы рассеять нарастающую пустоту в животе Кагеямы. В течении дня пустота остается на том же месте, глубокая, темная и тянущая. Его вызывают три раза, ни один вопрос он не слышит, и учитель ругает его перед тем, как Кагеяма уходит на обед. Он опаздывает на их привычное место, но это не страшно; он и раньше опаздывал. Он не знает, почему надеется на то, что Хинаты здесь не будет, горбясь из-за того, что ест, и выглядя еще незаметнее. Кагеяма колеблется, прежде чем позвать его, затем машет рукой, и когда голова Хинаты поднимается и на его лице появляется улыбка, пустота в животе распространяется еще больше. «Не выгляди таким счастливым, потому что я все равно все испорчу», — хочет сказать Кагеяма, но не делает этого, а просто садится рядом с Хинатой. — Я думал, ты не собираешься приходить, — голос Хинаты обычный, но он чем-то напоминает ему интонацию, с которой Шое говорит перед важным матчем. Кагеяме это не нравится, поэтому он протягивает руку, и сильно взъерошивает его волосы, пока тот смеется и отталкивает его, угрожая пролить сок ему на колени. Их плечи сталкиваются, Кагеяма смягчается и почти забывает о пустоте в животе, до тех пор, пока они не расстаются из-за начавшегося урока; в дополнение Хината хватает его за руку и смотрит на их переплетенные пальцы, прежде чем отстраниться и убежать. Кажется, Кагеяма не единственный, кто чувствует себя не в своей тарелке. Тренировка, как правило, является передышкой для Кагеямы, но и там тоже есть присутствие Хинаты. Это то место, где он отвлекается, наблюдая за тем, как тот разговаривает со своими сокомандниками, приподнимая плечи, держа мяч в руках. Место, где он может видеть, как невероятно высоко прыгает Хината, где они работают в команде, и Кагеяма волнуется даже просто находясь рядом с ним. Это место, где мяч прилетает прямо ему в лицо, и Даичи ругает его за невнимательность. Даичи третьегодка, напоминает себе Кагеяма, оправдывая беспокойство старшеклассника ситуацией с Хинатой. Даичи, наверное, опытный. Суга советовал ему что-то, так что, может быть… Может быть, это божье вмешательство, о котором он мечтал. — Я гей? — спрашивает он, выпуская это из своего рта, выталкивая это из пустоты своего живота. Даичи останавливается на полуслове, толкуя о том, что если у Кагеямы возникнут какие-нибудь проблемы, он может рассказать им. Его рот остается открытым в течение добрых десяти секунд, прежде чем он закрывает его, и снова открывает. — Что? — Я гей? — Кагеяма осознает, что его щеки вспыхнули. — Как ты думаешь, я гей? — он не знает, почему он это спрашивает, правда. Возможно, ища подтверждения или разрешения продолжать делать то, что он делает с Хинатой, или, может быть он должен прекратить. — Я… эм, — Даичи в отчаянии оглядывается, ища помощи, будто не зная, что делать в этой ситуации и, вероятно, это так. Кагеяма чувствует сильную панику в груди, потому что тот не отвечает. — Я не знаю? А ты так думаешь? Лицо Кагеямы должно быть выражает боль, как раз такую же, какую он сейчас чувствует, потому что Даичи прикусывает губу и нерешительно протягивает руку к его плечу. — У тебя проблемы, Кагеяма? — искренне беспокоится он, и да, у Кагеямы проблемы. Большие-большие проблемы. Он зацикливается на футболке Даичи, будто у нее есть ответ. А потом по всему спортзалу раздается голос Хинаты, который кричит Кагеяме о неприятностях с капитаном, и именно когда он заметно напрягается, выражение лица Даичи переходит с беспокойного к осознающему. Кагеяму это бесит, но это его единственная надежда. В любом случае, это лучше, чем все объяснять, лучше, чем признаться, что они целовались несколько месяцев, а держались за руки еще дольше, и что он не знает, что делать. — Думаю, дело не в том, гей ты или нет, — наконец говорит Даичи, все еще держа руку на плече Кагеямы. — И, эм, я уверен, ты знаешь лучше, чем я, так что вот так. Вы хорошо ладите, понимаешь? — а Кагеяма даже не сопротивляется, и говорит, что не знает, что тот имеет в виду. Он просто наклоняет голову, потому что, да, они хорошо ладят, в этом и проблема. — Он сказал, что я ему нравлюсь, — и это первый раз, когда он признал это вслух, и звучит он довольно растерянно, прямо как он себя сейчас чувствует. — Ты всегда это знал, — рука Даичи соскальзывает с его плеча, и он пожимает ими. — Может, не в том смысле, но ты всегда ему нравился. Ну ты знаешь. Сразу после той первой недели. В груди становится тесно, потому что он знает, что это правда, помнит, как выглядел Хината, когда он пасовал ему, как быстро они перешли от врагов к соперникам, затем к партнерам, а позже… кем бы они сейчас ни были. Суга зовет их через спортзал, сообщая, что уже время наводить порядок, и Даичи поворачивается, чтобы уйти, бросая еще один совет через плечо. — Делай то, что заставит тебя чувствовать себя счастливым, — говорит он, улыбаясь. — А если серьезно, держи это все подальше от спортзала. Но проблема в том, что Кагеяма не знает, что заставляет его чувствовать себя счастливым. Нет, не правда; времяпрепровождение с Хинатой заставляет его чувствовать себя счастливым. Пасы Хинате заставляют его чувствовать себя счастливым. Прижимающийся Хината, который делится с ним мясной булочкой («Только потому, что ты побросал мне сегодня, Кагеяма»), прогуливаясь до дома, заставляет его чувствовать себя счастливым. Именно эта неуверенность заставляет его чувствовать себя неправильно, мысль о том, что он напутал, что его чувства и чувства Хинаты не связаны, что он может испортить все навсегда. Остальную часть тренировки он проводит на скамейке с ранеными щеками и раненой гордостью, обдумывая слова Даичи в своей голове. Возможно, дело не в том, гей ты или нет. Кагеяма всегда думал, что он натурал, но на самом деле никогда не интересовался девушками. Ему никогда не хотелось держаться за руки, целоваться, соглашаться на недельные отношения, только потому, что он не хотел потерять кого-то. Он изо всех сил отвергал признания и всех девушек, которые казались достаточно хорошими, но мысль об отказе в отношениях Хинате заставляет его живот скручиваться. Теперь он знает, почему Шое иногда тошнит перед игрой. Вытянув ноги, Кагеяма пытается представить, что он делал бы с девушкой. Как бы она выглядела? Наверное, маленькая, короткие волосы, склонна улыбаться – сколько бы он ни старался, все заканчивалось Хинатой. Он сказал, что они все еще могут делать это даже без отношений, но это неправильно. Кагеяма не просто хочет делать это с Хинатой. Он хочет... ну, он хочет Хинату. Он хочет быть исключительно его, он хочет быть тем, кто держит его за руку, целует по утрам, делит с ним постель. И, к несчастью, Кагеяма, наконец-то кое-что осознает. Он признается себе, что нет, это не то, что делают друзья. Друзья обычно не ходят на свидания, не обжимаются и не дрочат друг другу. Он понимает, что Хината всегда это знал, и, возможно, Кагеяма тоже. Шое ждет его у ворот, ухмыляясь, крича, смеясь и спрашивая, что так долго. Он колеблется, когда Кагеяма берет его за руку, но в конце концов их пальцы соединяются так, что сердце начинает колотиться, а голова кружиться. Прогулка до дома необычайно тихая, без приколов и шуток Хинаты, которые он вычитывал на коробках из-под хлопьев. Он держит одной рукой свой велосипед, а другой сильно сжимает Кагеяму, и скрип колес – единственное, что нарушает тишину между ними. А потом он начинает говорить, и голова Кагеямы дергается, и он замечает, что они уже скоро разойдутся, и это слишком быстро и рано, и он все еще не знает, что делать, потому что Хината прямо перед ним, уже убирает свою руку и смотрит в сторону, как будто хочет что-то сказать, но не знает как. — Кагеяма, — говорит он, заполняя пространство между ними, и Кагеяме нравится, как его имя звучит на языке Хинаты. — Мы должны погулять завтра. — Да, — сразу же говорит Кагеяма, и, кажется, это его единственное правильное решение за всю неделю. — Да. Хорошо. Завтра. Хината сияет, на его лице наконец появляется настоящая улыбка, а не та, которая была у него в течение дня, из-за которой внутренности Кагеямы скручивались, отзываясь дискомфортом и чувством вины. — Да, хорошо! — говорит он, и Кагеяме нравятся его жмурящиеся уголки глаз, и круглые щеки, и волосы, отражающие солнце позади него. — Завтра, — повторяет он, потому что чувствует, что ему нужно что-то сказать, но вопрос в том, что именно. И он наконец поворачивается, чтобы уйти, потому что тишина между ними слишком странная и долгая, но чувствует ладонь на своем воротнике и звук чего-то (велосипеда), стучащего по земле. Это поцелуй, как они делали раньше, Хината тянется к нему и Кагеяма наклоняется, но все как-то по-другому. Так сильно и так тепло, и Кагеяме кажется, что он задыхается, когда они наконец отстраняются, и Хината отскакивает назад, прежде чем он успевает что-то сказать, прыгая на велосипед, крутя педали и прощаясь. Кагеяма в изумлении идет домой, во рту все еще покалывает от того, что он поцеловал Хинату. Нет, Хината поцеловал его, и даже не подождал пока он поцелует его в ответ, черт возьми; грудь наполняется теплом, и он набирает сообщение на телефоне, которым никогда не пользуется. «Завтра, — пишет он, — нам нужно поговорить. Парк.» — его палец нажимает «отправить», прежде чем он сможет передумать, и это, пожалуй, второе правильное решение, которое он принял за всю неделю. Он ждет, пока Хината ответит ему, но он этого не делает. Шое всегда отвечает; он обычно первый, кто отправляет сообщение. Может быть, он упал в канаву и умер, думает Кагеяма, свернувшись калачиком на кровати, глядя в телефон и ожидая вибрации. Напиши мне, думает он, напиши мне, напиши мне, будто заклинание; возможно, если он подумает достаточно усердно, Хината получит сообщение и ответит. В принципе происходили и более странные вещи. Кагеяма засыпает в тренировочной форме, а затем его будит жужжание телефона. Там нет никакого сообщения, и он почти разочаровался, но тут его сонный мозг понимает, что это изображение, и затем он копошится, чтобы открыть его, потому что это должно быть от Хинаты. Куча апельсиновых пятен, думает он, и да, Хината с высунутым языком, показывающий пальцами знак мира. Облегчение, затопляющее грудь Кагеямы, просто нереально, и только после того, как он надевает пижаму, залазит в кровать и выключает свет, понимает, что все это время улыбался. Он переворачивается и прячет лицо в подушку (смешно), как будто это кто-то может увидеть, но он не может заставить себя остановиться, и тогда, задыхаясь в наволочке, что-то в его груди щелкает.