Очень древняя черная магия

Через пару дней они в коридоре третьего этажа, сразу за входом в Часовую Башню. Сириус прижимает Ремуса к стене, запустив руки под рубашку, почти болезненно впиваясь ногтями в кожу, и выцеловывает кожу на ключице, явно задавшись целью оставить засос. Они в тени, но, несмотря на то, что в этот час коридор почти всегда пуст, потому что занятия закончены, а библиотека уже закрыта, кто угодно может пройти мимо и обнаружить их. Ремус получает от этого особо удовольствие, откидывает голову к стене, чтобы дать Сириусу больше доступа к шее, и издает тихий стон. Не то чтобы он эксгибиционист или что-то в этом роде, просто ему очень нравится мысль, что люди узнают о них двоих, если все-таки поймают. Это лишило бы его стольких переживаний! Ему не нужно было бы думать, почему Сириус едва ли может держать руки при себе наедине с ним, а в остальное время – чертовски отрешенный. Их бросает то в жар, то в холод, и Ремуса все так же сильно беспокоит это (не достаточно сильно, чтобы начать какие-то решительные действия, но постоянно зудит где-то под кожей). Конечно, он обязательно поговорит об этом с Сириусом, но не сейчас: не когда Сириус так приятно прижимается к нему и целует его, не когда у него такие проблемы с семьей. После того ночного разговора Сириусу стало легче. Он перестал быть таким замкнутым и задумчивым, но все еще не был в полном порядке. Ремус и не думает, что тот придет в норму так быстро – все-таки очень хреново, когда от тебя отворачивается собственная семья. Это ранит вне зависимости от того, как ты ненавидишь их, и не важно, что для себя ты намного раньше решил не иметь с ними никаких дел. И, к сожалению, пока Ремус не знает, как разговорить Сириуса, чтобы тот признал все это. Он скользит руками по бокам Блэка, чтобы схватить его за бедра и притянуть ближе, но тут они оба слышат звуки быстро приближающихся шагов. Сириус отскакивает, словно ошпаренный, проводит рукой по волосам и бросает на Ремуса взгляд, который тот не может понять. Люпин улыбается, как он надеется, подбадривающе и быстро заправляет полы рубашки обратно в брюки. Он поправляет галстук как раз в тот момент, когда Регулус поворачивает к ним из-за угла. Сириус бормочет себе под нос глухое «черт возьми», и почему-то Ремусу хочется из-за этого захихикать. Но он сдерживается: что-то в глазах Сириуса дает ему понять, что к ситуации не стоит относиться несерьезно. – Блять, – говорит Сириус, хватаясь за пряди волос на затылке. Ремус уже знает: это значит, что Сириус нервничает. Люпин теряется, не понимая, что нужно делать, поэтому просто опирается на стену позади себя, стараясь выглядеть как можно более беспечно. Конечно, он знает, что вряд ли ему это на самом деле удается. – Ты что, специально пытаешься рассердить ее? – шипит Регулус. Он бросает на Ремуса подозрительный взгляд и замирает перед ними. Младший Блэк пристально смотрит на Сириуса, а тот пожимает плечами, глядя в ответ с вызовом на лице. – Не понимаю, о чем ты. – В письме мама ясно дала понять, что думает о том, с кем ты шляешься. – Даже думать не буду, с чего это вдруг ее касается. И вообще, она узнает о том, с кем я шляюсь, только если ты нажалуешься ей, – Сириус с силой тыкает Регулуса пальцем в грудь. – Ай, больно, придурок. – Так и задумывалось, – говорит Сириус, а потом на его лицо внезапно меняется, на губах расцветает усмешка. Чем больше Ремус узнает его, тем больше понимает, что так срабатывает его защитный механизм. Он улыбается, чтобы никто не мог увидеть то, что происходило внутри на самом деле. К удивлению Ремуса, Регулус улыбается брату в ответ. В этот момент они становятся удивительно похожи друг на друга, и Ремус внезапно чувствует прилив жалости к Сириусу. Люпин всегда хотел брата или сестру, чувствовал внутри себя пустоту, которую они могли бы заполнить и которая исчезла, когда он приехал в Хогвартс и познакомился с Мародерами. Каково же было Сириусу? У него был брат, но его словно вырвали из сердца. – Я не забираю назад слова, которые говорил на днях, – Сириус пристально смотрит на Регулуса. – Ты не обязан быть ее марионеткой. То, что она отреклась от меня, несет много плюсов. Например, мне больше не придется слушать ее маниакальные вопли на семейных вечеринках, – Регулус фыркает. – И подумай только, если она отречется и от тебя, мы могли бы сбежать вместе. Два Блэка – две белые вороны, очень поэтично. Мы стали бы печально известными чистокровными волшебниками. Скорее всего, этого хватит, чтобы у нее остановилось сердце. Убьем старую ведьму. – Заткнись, Сириус. Не говори о ней так. – Они проникли тебе под кожу, Регулус, но ты же знаешь, что они полны дерьма. – Я знаю, что ты полон дерьма. – Ты любишь меня. Это был тот же самодовольный дерзкий тон, к которому Сириус прибегает, когда пытается убедить Ремуса, Джеймса или Питера сделать то, что они совсем не хотят делать. Но на этот раз фраза почему-то кажется немного фальшивой. Может, Ремусу просто кажется и он думает о том, чего в помине нет, но для него слова прозвучали скорее как вопрос. Будто Сириус ждет подтверждения. Обычно, когда Сириус заводит эту свою шарманку «ты любишь меня, поэтому повинуйся», они все вместе начинают смеяться, закатывать глаза и обвинять его в использовании подлых отвлекающих маневров. У Регулуса неожиданно схожая реакция. – Не в этом суть, – он выглядит преувеличенно деловито и намного старше своих пятнадцати лет, когда смотрит на старшего брата так пренебрежительно. Ремус давит улыбку. – Как раз-таки в этом, младший братик. На нее-то мне наплевать, но она использует тебя. Дело не в любви, совсем не в ней – она на любовь не способна, потому что у нее чертово каменное сердце. Она о тебе не заботится, ей просто важно иметь возможность тянуть за ниточки, управлять тобой. Все свои надежды она возлагала на меня, паршивую овцу. Но своего первенца и законного наследника она потеряла, поэтому всеми силами она хочет показать, что у нее остался ты и ее власть хотя бы над тобой. Ей нужен кто-то с характером, Рег, индивидуальность, а не просто чванливая кислая мина, понимаешь? Ей нужен я, но все, что у нее осталось – это ты. Сразу становится ясно, что он говорит что-то не то, переходит какую-то невидимую черту. В один миг лицо Рега становится отрешенным, и он скрещивает руки на груди в защитной позе. – Что вы двое здесь забыли? Сириус закатывает глаза, всем своим естеством показывая раздражение. – Слушай, иди и занимайся своими делами, если больше нечего сказать. – Делаем домашнее задание, – быстро отвечает Ремус. Боже, эти двое так похожи: те же язвы и укусы; они оба внезапно открывают сердце и разум, чтобы потом так же резко закрыться от посторонних. А теперь они стоят и мечут друг в друга неприязненные взгляды. Ремус хотел бы познакомиться с ними в другом мире, где они были бы дружны и не знали раздора в семье. Потому что Сириусу нужен брат, и Регулусу, как бы тот ни утверждал обратное, тоже. – Поэтому нам нужно в Часовую Башню. – Какое домашнее задание? По какому предмету? – Домашнее задание для взрослых шестикурсников, – раздраженно говорит Сириус. – Мне больше интересно, что здесь делаешь ты? – Я не собираюсь отчитываться, – огрызается Регулус. Ремусу приходится скрыть смешок за кашлем. Сириус вообще осознает, насколько они с братом похожи в своих повадках? – Ладно, – резко отвечает Сириус, и Ремус знает, что тот очень зол, хотя пытается сдержаться. – Это твое право. Но послушай, – он молниеносно выбрасывает руку, длинные пальцы крепко сжимают запястье брата. Он игнорирует возмущенный вопль Регулуса. – Ей ты тоже не должен отчитываться. Я все еще твой брат, поэтому, может быть, ты вспомнишь об этом перед тем, как отправишь ей свою сову. Он долго смотрит Регулусу прямо в глаза, и тот смотрит в ответ не мигая. Может, Ремусу только кажется, но у него возникает острое ощущение, что между ними в этот момент что-то происходит. Они будто разговаривают, но слова для этого им не нужны. Сириус вдруг отталкивает Регулуса с такой силой, что тот спотыкается о мантию и чуть не падает. – Прекрасно, – говорит Регулус, выпрямляясь и потирая запястье. – Как хочешь, старший братик. Я отправлю ей укороченную версию. В любом случае, это все не имеет значения. В конце концов останется только чистая кровь. – Вали к своим слизеринским дружкам. Мы с Люпином должны сделать домашнее задание. Как только Регулус скрывается за углом, Ремус открывает рот: – И что это было? Он тянется к Сириусу, чтобы притянуть его к себе, но тот отступает. Ремус чувствует, как от этого болезненно скручивается внутри. – Ничего, – небрежно говорит он, отмахиваясь. – Просто Регулус – надоедливое маленькое дерьмо. В который раз. Забудь, давай вернемся в общую гостиную. Ремус не хочет в гостиную, где он снова будет смотреть на Сириуса, пытающегося притворяться. Кажется, в последнее время они только это и делают – притворяются. Притворяются, что Ремус – не оборотень. Притворяются (совершенно неубедительно), что Сириусу плевать на всю эту неразбериху с его семьей. Притворяются, что между ними такие же отношения, как с Джеймсом или Питером. Внезапно Ремус понимает – этого слишком много. Все это слишком, слишком сложно. – Ничего подобного, – говорит он вдруг, даже не отрываясь от стены и не делая попытки остановить Сириуса. – Это не «ничего». Меня ты не обманешь, Сириус. Ты можешь поговорить со мной об этом, ты должен поговорить со мной. Он почти уверен, что Сириус выругается, пнет стену и уйдет, оставив его одного в холодном коридоре – это типичная реакция Сириуса на попытки достучаться до него. Вспышка гнева или слишком яркий смех… последнего, к слову, в последнее время было очень мало. Но почему-то Сириус не делает ничего из этого. Он тяжело вздыхает, и его плечи устало опускаются. Ремусу не терпится обнять его. – Ты просто невыносим, ты знаешь? Несмотря на большой соблазн ответить, Ремус молчит и ждет. – Просто… Я знаю, как все это выглядит, я слышу, что он говорит, и вижу, что делает, и у меня просто голова кругом. На прошлой неделе я слышал, как он назвал какого-то ребенка грязнокровкой, и я в этот момент захотел убить его собственными руками, но на самом деле он не плохой человек. Он делает вид, что собирается стать еще одной Беллатрисой, но он не такой, как они, я знаю его. Он не такой. Они убедили его, что быть Блэком – это то же самое, что быть частью королевской семьи, и… Он просто маленький идиот, вот и все. Ремус, по правде говоря, во всем этом не сильно уверен. Судя по тому, что он знает и видит, Регулус Блэк в шаге от того, чтобы по-настоящему увлечься Темными искусствами, если он уже не перешагнул черту простого юношеского интереса. Люди вокруг нашептывают имя Лорда Волан-де-Морта, говорят о его все растущей группе последователей – о Пожирателях Смерти, одной из которых, по слухам, стала кузина Сириуса, Беллатриса. Возможно, к ним даже примкнула большая часть его семьи. Сам Сириус на это сказал, что даже не удивится, если это правда. Боже, Ремус ненавидит себя за эту мысль, потому что Регулус – брат Сириуса, в которого тот верит, но ему кажется, что, если мальчик вдруг примкнет к Темному Лорду, он совсем не будет шокирован. Тем не менее Сириус звучит очень убежденно, вероятно, он видит в брате то, что не могут разглядеть чужие люди. И если Сириус верит в свои слова, то и Ремус постарается тоже. – Может, если ты поговоришь с ним один на один, он прислушается? – делает он попытку. Сириус только фыркает. – Думаешь, я не пробовал? Он вырос, слушая эту чистокровную чушь. Он принимает все это за чистую монету и думает, что таким образом заслужит всеобщее уважение. Он хочет быть особенным, и они убедили его, что стать таким возможно только одним способом. Она поставила его перед выбором: они или я. Не нужно быть гением, чтобы понять, на чью сторону он вот-вот окончательно встанет.

***

Самый огромный плюс домашнего обучения — полное отсутствие каких-либо драм. Ну что такого страшного может произойти дома? А вот в Хогвартсе? О-о-о да, драмы здесь хоть отбавляй. Ремус — оборотень (не то, чтобы это было новостью), и раньше он никогда не замечал за собой, что может чувствовать растущую луну всем телом и ее влияние на себя и все вокруг. Люпин очень сильно не уверен, что его друзья буду держаться подальше от Хижины, потому что он слишком хорошо знал их. Поэтому в очередной раз он думает о том, что ему придется нести ответственность либо за убийство трех студентов, либо за их коллективное обращение.... и он не уверен, что хуже. В общем, драма вырисовывается приличная. Затем Джеймс и Лили ссорятся. Они кричат так громко и яростно, что вся школа еще несколько дней шепчется об этом. И Ремус оказывается в центре этой бури, потому что любит их обоих одинаково сильно. Они не разговаривают, и это ужасно раздражает, потому что только и приходится слушать: “Ремус, пожалуйста, передай Джеймсу, что мы все еще не разговариваем” и “Люпин, скажи Лили, что мне плевать”. И Ремус прекрасно понимает, что они очень хотят разговаривать и уже в кратчайшие сроки снова начнут миловаться. Но, по его скромному мнению, все это — сложная и ненужная драма. Питер — это типичный Питер. Он случайно съедает несколько рвотных пастилок, которые предназначались для бедного и ничего не подозревающего слизеринца, и полтора дня его рвет… Боже, подобные вещи, кажется, случаются с ним постоянно, потому что он никак не может запомнить: никогда не ешь что-то, что лежит поблизости от Джеймса и Сириуса, если упаковка этой вещи уже вскрыта. Короче, Питер — вообще сплошная драма, которой, правда, можно было бы избежать с помощью элементарной внимательности. И еще остается Сириус. И Сириус пока все так же плохо переживает свои семейные проблемы. Драма. Драма драма драма. Ремус продолжает обращать внимание на болезненные реакции Блэка. Тот злобно шипит, если кто-нибудь спрашивает, в порядке ли он, и пытается убедить всех, что все под контролем. Но это не так, хотя у него мастерски получалось делать вид, что он уже и думать забыл о том самом письме. Если человек не знает Сириуса, он ни за что бы не понял, что что-то случилось. Но Ремус как раз-таки очень хорошо его знал. Да, Ремус знает его, и иногда ему кажется, что этих знаний слишком много. Сириус не спит. Он продолжает пробираться в кровать к Ремусу практически каждую ночь, но при этом не смыкает глаз. Они целуются, обнимаются, и это приятно, это всегда потрясающе хорошо, но потом Ремус засыпает, а Сириус — нет. Когда Ремус просыпается среди ночи, лунный свет пробивается сквозь щель в шторах и бросает на кровать жуткие тени, а Сириус прижимается к нему. Его глаза закрыты, но Ремус слышит по дыханию, что никакой это не сон — сплошное притворство. Блэк по прежнему молчалив, и это хуже всего, потому что именно шум делает из Сириуса — Сириуса. Также он по-прежнему молчит, что, честно говоря, хуже всего, потому что это однозначно не-Сириус. Он становится самим собой только когда ему есть, чем заняться и он посчитает это занятие достаточно интересным; Ремус так благодарен Джеймсу, которому, похоже, без особых усилий удается придумывать очередную подобную ерунду. Честно сказать, у самого Ремуса идей не хватает, кроме как целовать Сириуса до беспамятства — а это явно не самый лучший вариант. В моменты, когда Сириус ничем не занят, он тихий и замкнутый — и он оторвет вам голову, если вы осмелитесь спросить у него, все ли хорошо. Пару раз он заставал Сириуса, разговаривающего с Регулусом, что само по себе не было бы странным — в конце концов ничего такого нет в том, что люди общаются со своими братьями и сестрами, — но после всего произошедшего это заставляет Ремуса думать о том, о чем они говорят. Иногда он ловит на себе взгляд Сириуса, и не знает, что означает выражение на его лице в этот момент, но оно заставляет что-то в его животе скручиваться узлом, потому что этот взгляд не сулит ничего хорошего. Он совершенно не знает, что может сделать, и это проблема. Он пытается помочь, насколько это возможно. Пытается про себя просто считать до десяти, когда Сириус ведет себя как полный мудак. Пытается помочь, даже если что-то идет вразрез со школьными правилами. Довольно быстро он понял, что единственный способ выжить в этой компании, единственный способ быть Мародером — это отдавать в ответ столько же, сколько получаешь. Они не уважали трусов, не ценили хвастунов, не терпели дураков. В общем, Ремус не возмущался, потому что не вина Сириуса в том, что он не в духе. Ремус только прикусывает язык и с улыбкой и пониманием отвечает на все более язвительные, более грубые, чем обычно, реплики Сириуса; говорит слова одобрения, которые Сириус не просил, но которые, Ремус был уверен, ему необходимы; помогает с домашним заданием; оставляет ему самый большой кусок пирога за ужином. Конечно, это все мелочи, ничего не значащие по отдельности, но, он надеется, что все это вместе дает Сириусу понять, что Ремус рядом. Он думает, что Сириус ценит это, хотя он никогда этого не говорит. — Хочу заявить, — говорит Сириус, ударяясь о плечо Ремуса своим плечом, когда плюхается на диван рядом с ним, — что я очень-очень сожалею. Во всем мире нет ни одного человека, который так сильно сожалел бы, как я. — О чем? — спрашивает Ремус в замешательстве. Сириус постоянно так делает — входит в комнату и начинает говорить так, будто они уже в середине разговора, будто Ремус прекрасно знает, что происходит в его мозгу. Он чувствует легкое волнение — за что Сириус может просить прощения? В его мыслях тут же разворачиваются наихудшие сценарии, хотя Сириус улыбается и на самом деле не выглядит таким уж сожалеющим о чем-либо. Но Сириус улыбается, и первым инициирует разговор, а это уже что-то. Ремус задается вопросом, в какой момент перестал видеть в нем просто самого симпатичного парня в мире (с которым ему посчастливилось целоваться на полурегулярной основе) и начал отмечать и анализировать каждое его действие и ход мыслей, даже малейшие изменения в этом. Может, ему стать Целителем в будущем? Сириус вздыхает. Это еще одна вещь, которую он всегда делает: включает этот снисходительный вид, будто Ремус такой глупый, раз не может сразу уловить ход его мыслей. — За Рождество, — говорит он. — Или, скорее, перед Рождеством. Точнее, период между Полнолунием и Днем подарков. — Ладно? — Ремус все так же растерян. — Потому что, о боги, я, наверное, просто свел тебя с ума, все время приглядывая за тобой большими обеспокоенными глазами, не позволяя тебе делать хоть что-то по моему мнению сложное и обращаясь с тобой так, словно ты вот-вот сломаешься. — Ну… да. Примерно так и было, — он звучит все так же растерянно. — Ремус, я в порядке, правда, — Сириус снова толкает его плечом, но на этот раз уже плотно к нему прислоняется. Он тяжелый, но этот вес Ремусу очень знаком. Когда Сириус подтягивает колени под себя и прижимается еще ближе, хочется положить руку на спинку дивана, а потом опустить ниже и прижать его к себе. Но Ремус этого не делает, потому что они не одни в общей гостиной, и он не знает, как подобное может быть воспринято. — Поэтому, — продолжает Сириус, — ты можешь уже прекратить носиться со мной. Потому что, честно говоря, я чувствую себя намного лучше не когда ты гладишь меня по спине и бормочешь “все хорошо”, а когда прижимаешь меня к матрасу и оставляешь следы от зубов на моей груди. Просто к твоему сведению. У Ремуса перехватывает дыхание — иногда его так бесит, что Сириус точно знает, что сказать, чтобы он завелся буквально за долю секунды. Ему хотелось бы так же — уметь флиртовать, говорить легкие пошлости и не чувствовать себя при это совершенно неловко. Но, кажется, Сириус и не возражает, ему нравится, когда Ремус краснеет и нервничает, ровно так же, как когда Ремус доводит его до сумасшествия, заставляя его выкрикивать бранные слова, которые поглощают искусно наложенные на гобелены заглушающие чары. Ремус не видит, он чувствует, как Сириус рядом ухмыляется. Этот ублюдок точно знает, что он творит. — Ясно, — сухо говорит Ремус, и это неплохо удается. потому что он не смотрит на Сириуса. — Не все такие сексуальные извращенцы, как ты. Просто к твоему сведению. Сириус смеется громко, лающе, что заставляет Джеймса удивленно посмотреть на них, вопросительно подняв брови. Ремус на секунду задумывается, не слышал ли он их разговор, но быстро понимает, что нет: он ни за что не промолчал бы, если бы услышал. — В тебе столько дерьма, Ремус, — ласково и с толикой умиления говорит Сириус, опуская голову на плечо Ремуса. — Но я серьезно, прекращай, черт возьми, со мной нянчиться.

***

— Это просто безумие, — говорит Ремус Джеймсу пару дней спустя. Они отдыхают на территории школы настолько далеко от замка, насколько это возможно, при этом не выходя за пределы. — Он такой замкнутый. Джеймс приподнимает бровь, слегка наклоняя голову, чтобы посмотреть на Ремуса поверх оправы. Ремус закатывает глаза. — Это другое, — несогласно говорит он. — Я не рассказывал тебе о волке для твоего же блага. Это совсем другое молчание. — Убеждай себя, в чем удобно, Люпин. Но… может, с ним все в порядке? Он говорит, что это так. — Я не согласен. — Впрочем, ничего нового, — со смехом отвечает Джеймс. — Отношения Сириуса с его семьей всегда были враждебными. Он ненавидит их, они ненавидят его — это такая же истина, как и то, что ночь сменяет день и наоборот. — Но его лишили наследства. — Что тоже хорошо, потому что, повторюсь, он их ненавидит, они сумасшедшие, так что… — Джеймс неопределенно пожимает плечами. — Кроме того, формально, он и сам уже давно лишил их наследства — себя. Ты слишком сильно беспокоишься, Ремус. А это непродуктивно для Мародеров. Тебе стоит избавиться от этой привычки. — Он беспокоится о брате. — О, Рег может сам о себе позаботиться… Черт тебя побери, ты что, издеваешься надо мной? Он прерывается очень резко, и на его лице застывает эмоция, похожая на ужас. Ремус выглядывает из-за его фигуры, чтобы посмотреть, куда он смотрит. Собака. Та самая черная собака, которая сидела в то утро в Хижине, трусила к ним по траве. Она выглядела такой же огромной, но как будто менее грозной — может, из-за дневного света и открытого пространства, а может из-за того, что Ремус уже, вроде как, с ней знаком. Они будто давние друзья. Пес приближается и садится у их ног. — Ты что, издеваешься надо мной? — снова говорит Джеймс. — Все хорошо, — говорит Ремус. Он и не думал, что Джеймс боится собак, ведь он очень хотел каким-то образом поддержать волка в следующее полнолуние (которое наступит через пару дней, Ремус старается об этом не думать). Каким образом Джеймс собирался помочь Ремусу, тот не понимает, потому что звучало все довольно расплывчато типа “Я буду рядом с тобой, приятель, ты знаешь” — но в тот момент он явно не выглядел испуганным потенциальной опасностью. В этом весь Джеймс: он не боится вещей, которых действительно нужно бояться, но собаки, очевидно, его пугают. Хотя в целом этот пес и вправду выглядит довольно грозно, Ремус и сам испугался в первую встречу. — Это тот пес, о котором я рассказывал. Из Визжащей Хижины. Не думаю, что он опасен. — Ты совсем охренел?! — Джеймс, честно, он хороший, — Ремус протягивает руку, чтобы почесать собаку за ушами, позволяя ей подползти поближе. — Он точно не хороший, — огрызается Джеймс. Ремус понимает, что в его голосе больше злости, чем страха, и он смотрит на собаку так, будто она лично виновата в отмене утренней тренировке по квиддичу. Ремусу кажется, что собака закатывает глаза, но… это же собака. Он не понимает, что такого в этом животном, что заставляет его думать, что он ведет себя как человек. Похоже, пес понимает, что Джеймс не в духе. Он отстраняется от руки Ремуса и кладет тяжелую лапу на ногу Джеймса. — Он полная противоположность хорошему, — повторяет Джеймс, с силой отталкивая собаку. — Отвали от меня, уродливая скотина. — Джеймс! — Собака жалобно скулит, и Ремус не может винить ее за это — он понятия не имеет, что нашло на его друга. — Что с тобой такое? — Сириус, — говорит Джеймс через пару секунд, и лицо его наполняется одновременно злостью и страданием. — Чего? Ремус пытается понять, значит ли то, что он дружит с ними, что ему придется провести остаток своей жизни, пытаясь расшифровать работу их мыслительных процессов. Джеймс смотрит на собаку, а собака смотрит в ответ. Язык свисает из пасти, как будто она смеется. — Не знаю, в чем твоя проблема, раз уж ты не можешь вести себя так, как мы договаривались, Бродяга, но я просто надеюсь, что ты знаешь, что делаешь. Бродяга? Бродяга. Ремус уверен, что уже когда-то слышал, как Джеймс говорил эту кличку, но у него не осталось времени, чтобы вспомнить, когда именно, потому что в эту же секунду собака после трансформации, гораздо менее изящной, чем когда-либо показывала МакГонагалл, перестала быть собакой. — Сириус? Сириус смеется и, как фокусник, раскидывает руки, как будто сделал величайшую вещь, которую Ремус когда-либо видел. Ремус совершенно не понимает, что происходит. Сириус — анимаг. Анимагическая форма Сириуса — собака. Не просто какая-то собака, а собака из Визжащей Хижины с утра после полнолуния. Получается, если Сириус — собака, он нарушил свое обещание и полностью проигнорировал то, что Ремус умолял его держаться подальше. Ремус чувствует, что у него сейчас взорвется голова. Он смотрит на Сириуса, который выглядит как довольный кот, увидевший сметану. Или попугая. А может и то, и другое, учитывая уровень его довольства. Потом он смотрит на Джеймса, который выглядит довольно пристыженным. Наверное, из-за того, что все это время он был в курсе этого огромного чертового секрета. Он знал, что Сириус может так делать. Господи, да он, похоже, и сам анимаг. Внезапно Ремус осознает, что все это время он не был частью их банды. Он чувствует себя полным идиотом. — Ты что, издеваешься надо мной? — говорит он наконец, потому что ему нужно сказать хоть что-то. Он смутно осознает, что повторяет слова Джеймса и задается вопросом, что такого есть в Сириусе Блэке, что регулярно заставляет самых красноречивых и болтливых людей терять дар речи. Он повторяет: — Ты что, издеваешься надо мной? — Нет, конечно, — говорит Сириус, все еще улыбаясь и указывая на себя, словно Ремус выиграл в лотерею, а его способность превращаться в собаку и обратно по желанию — главный приз. — Настоящий добротный анимаг. Хочешь посмотреть, как я снова это сделаю? — Нет, — огрызается Ремус. — Не хочу. — Но ведь это прикольно, разве нет? — Что из этого?! — резко спрашивает Ремус. — То, что ты превращаешься в животное ради удовольствия, хотя что-то подобное происходит со мной, и это самое большое наказание в моей жизни? Или то, что ты лгал мне? Или, может, то, что ты просто наплевал на то, как сильно я переживал о твоей чертовой жизни, и нарушил свое обещание не появляться в Хижине? Что из этого самое прикольное, м? — Я никогда не лгал тебе, — медленно говорит Сириус. Улыбка угасает по мере его осознания, что Ремус не так отреагировал на раскрытие его секрета, как он рассчитывал. — Я просто не рассказывал. — Значит, ты скрыл правду. Это так же плохо. Ремус не понимает. Не знает, почему он чувствует себя таким — обиженным и преданным, злым и испуганным — но он ничего не может с этим сделать, он просто чувствует, как все это пульсирует у него под кожей. Сириус произносит его имя растерянно и вопросительно. Джеймс ругается и говорит: “Все пошло совсем не так, как должно было. Мы не об этом договаривались”. И почему-то именно это больше, чем что-либо другое, тот факт, что они обсуждали все это, толкает его через край. Он должен скорее встать и уйти, максимально быстро, пока они не увидели слезы в его глазах. Чертов Сириус Блэк. Оказывается, единственная проблема во всем этом в том, что Ремус совершенно не знает, кто такой Сириус. Он сумасшедший парень с легкой улыбкой, переполненный уверенностью, а в следующий миг — тихий и задумчивый, несущий на плечах тяготы всего мира; он прижимает Ремуса к себе и щекочет до тех пор, пока они оба не задыхаются от смеха, а потом отворачивается и начинает говорить с Джеймсом, будто ничего не произошло; он может яростно и по-собственнически целовать его в темном углу, прижимаясь так сильно, что на бедрах Ремуса останутся синяки; может обнимать его после ночных кошмаров, едва заметно целуя волосы; может во сне шептать имя Ремуса как что-то чрезвычайно важное; он прекрасен в своей злой уверенности, но иногда, когда они целуются в темноте постели Ремуса, ему кажется он таким хрупким, что вот-вот сломается; он эгоистичен, а еще так много, много отдает взамен. Сириус — все это, но он все равно неизведанный. Неважно, насколько сильно ты приблизишься, ты никогда не будешь достаточно близок с ним. Он никогда не покажет тебе всего, что в нем есть. А еще он, как выяснилось, незарегистрированный тайный анимаг. Ремусу очень, очень плохо.