Шанс на любовь

Прожжённых крыльев не вернуть, Протез их заменить не сможет. Остался лишь далёкий путь И отдых, может, он поможет? Похож на смерть он? Ну так что ж… Предательство — души финал. Когда вся жизнь — сплошная ложь, Ты губишь всех, кого ты знал.

Таня шла, словно несла на себе все тяготы мира. И вот жизнь, которая только недавно заиграла яркими красками, вновь померкла. Говорила ей Виолетта, что аккуратнее надо быть со своими чувствами, но кто бы её слушал?! Вот дернул же черт поехать домой к этому…этому… Нет, даже в мыслях Татьяна не умела материться, хотя иногда очень даже хотелось… Такси довезло её до дома за считанные секунды — или Тане так только казалось? Как? Как она не заметила таких чувств между парнями и куда, в конце концов, смотрит Оля? Из-за двери доносились тягучие звуки музыки, а когда Таня вошла в квартиру, то увидела, как довольная сестра примеряет наряды. И стало так больно и горько и за себя, и за сестру, что слёзы сами покатились по щекам. Оля напевала и, выпотрошив шкаф, уже второй час примеряла новые вещи, купленные на безлимитную карту Володи, ставшего особенно щедрым в последние дни. Наверняка всё дело было в том, что Ленский хотел побаловать её перед свадьбой, которая была волнительным событием. Таня, как всегда, была печальной, а стоило увидеть, чем занята сестра, принялась рыдать. Но вряд ли это зависть, Татьяна всегда была равнодушна к вещам и любила больше книги, так в чём же дело? — Что случилось, сестрёнка? Скажи мне, кто тебя обидел, я пожалуюсь Володе, и он… ну да, и он его стихами усыпит. Татьяна слабо улыбнулась и подошла к сестре. Её маленькая бойкая птичка… Как же так? Таня обняла Олю и расплакалась с новой силой, и вместо слов из горла вылетали только странные звуки. — Ну ты что рыдаешь? — теперь Оля забеспокоилась всерьёз. Татьяна всегда была сдержанна и мало проявляла эмоции, легко терпела боль и скрывала обиды, что могло её расстроить так, что она плакала, не смущаясь слёз? — Я… к нему… а он… как он мог? Они незаметно присели на диван, и Оля так встревоженно смотрела, а Таня никак не могла успокоиться! — Ты ездила к Онегину? Неужели он сказал тебе что-то плохое? Мне казалось, что он смотрел на тебя с интересом. Так что, он тебя обидел? Они с Володей дружат, я пожалуюсь ему! — Да, дорогая, ты очень проницательна. — Тане всё же удалось немного взять себя в руки, и сейчас, глядя в перепуганные глаза сестры, ей нужно было сказать правду. — Ты мне говорила не ездить, ты предупреждала не навязываться, но я тебя не послушалась! Понимаешь? Таня крепко вцепилась в сестру и наверняка сейчас выглядела, как городская сумасшедшая, но молчать не имело никакого смысла! — Олечка, детка, — Таня облизала пересохшие губы и ещё ближе придвинулась к сестре, а та замерла с таким видом, будто ждала, что Таня сознается в убийстве… — Это страшные люди, и не люди вовсе, Оля! Вова, он… Он обманывает тебя, дорогая! Помолвку надо срочно отменять, понимаешь?! Оля ещё больше нахмурилась и обеспокоенно погладила Таню по голове. С Таней что-то было не в порядке, глаза блестят, и говорит странные вещи. Что значит — разорвать помолвку?! Володя любит её больше жизни, они поженятся, и их семья больше не будет знать горя и нужды. В конце концов, это нужно им всем, а не только Оле, которая только снисходительно принимала ухаживания романтичного мальчишки и не видела в нём мужчину. — Что ты говоришь, Таня? Чем они страшны? Почему я должна разорвать помолвку? Володя ходит за мной как привязанный и сделает всё, что я скажу! Что наплёл тебе Онегин? — В том то и дело, что он тобой просто прикрывается! У Онегина хотя бы хватило смелости не делать таких подлостей, как прикрывать свою натуру тихой влюблённой дурочкой… Таня смотрела в недоверчивое Олино лицо и совершенно не понимала, какие слова можно подобрать, чтобы убедить сестру? — Гей твой Володька, как и Евгений. — Ну это уже слишком! — Оля нахмурилась и вскочила с дивана. — Ты меня дурой назвала, а теперь говоришь, что Володя гей? Он, конечно, странный, но я не видела, чтобы он смотрел на парней. Ты просто начиталась своих историй, Таня! — Да каких историй? — она уже начинала закипать. — Неужели тебе настолько хочется замуж, что ты не видишь очевидного?! Он же опозорит тебя при всех на помолвке, идиотка! — Которые ты читаешь и думаешь, что никто не видит! А вкладки закрывать забываешь! Я как-то залезла и чуть со стыда не сгорела! И сама ты идиотка! Володя такой же гей, как Онегин, который хватал меня за задницу при первой встрече. А тебе он соврал, чтобы отказать! — Господи, Оля! — Таня уже не плакала, она была зла, как миллион чертей. — Да плевать мне, читай на здоровье, я тебе ещё и авторов хороших подскажу! Таня вскочила с дивана и стала расхаживать по комнате, вцепившись себе в волосы. — Он не любит тебя, понимаешь? Ты муза, муза! С музами не спят, на них не женятся, как ты не понимаешь?! Он Онегина любит, и пока ты не наломала дров и не опозорилась на весь наш маленький городишко, умоляю тебя, отмени помолвку… — Да ни за что! Я его вообще не люблю! Зато хочу жить в красивом доме, а не в этой паршивой квартире! А вот он меня обожает, и я уверена, что он не гей! И если бы я раньше ему позволила больше поцелуев, уже бы завалил меня. Оля, скрестив руки на груди, гневно смотрела на сестру. — Оля! — Таня трясла её за плечи, но Оля не верила ни единому слову. — Потом не рыдай, я тебя предупредила. Таня встала и пошла к себе, щёлкнула задвижкой, прислонилась к закрытой двери и снова заплакала… Нет, она не собиралась становиться свидетельницей этого позора! Таня решительно вытерла слёзы и набрала двоюродной сестре Алине сообщение: «Привет! Твое предложение еще в силе? У меня автобус на Москву через час, я успеваю». В ответ получила лишь короткое: «Приезжай, жду!» Таня споро побросала вещи на первое время в чемодан, туда же отправился ноутбук и пара любимых книг. Написала записку, что уехала к Алине и обязательно позвонит, когда доберётся. Надела любимые джинсы и футболку с длинным рукавом, завязала волосы в высокий хвост и, обувшись в удобные кроссовки, быстро покинула квартиру. *** Что делать мне теперь? Я весь в смятении… Как поступить, ей сердце не разбив? А может быть, жениться супротив? Забыть о сладком имени — Евгений? Нет, не могу! Не буду! Не по мне! Ох, выбор — словно гадкая агония, Тут Ольга, словно нежная бегония, Там — Женя, боль и страсть моя в огне. Женюсь! И к черту все мои терзания… Женюсь… Наверное. Ведь слово дал. Поэта сердце Женя мой украл, Плевал на пылкие мои признания. Сказать ей на помолвке — опозорить. Сказать заранее — так слух пойдет… И почему само собой всё не пройдет? Зачем готовить почву для историй? И всё же я лишь Женю одного люблю, Так пылко, нежно, ласково, беспечно, Лишь с ним одним хочу быть эту вечность. И все другие — если в страсти не сгорю. Володя отложил блокнот, в котором бумага всё терпела и сносила. Он нервничал как никогда перед приёмом, но не писать стихов уже не мог. И только гости, что уже стучались к ним в дверь, его от тяжких дум отняли. Володя поднялся, нарядно разодетый, и открывать пошёл, оставив эту честь себе. Он думал — не придёт Онегин, а Оля щебетала, веселилась и на руке его повисла крепко, не разжимая пальцы и его не отпуская. — Добро пожаловать к столу, прошу вас веселиться, угощаться. Я с важным обращусь к вам заявленьем, когда здесь соберутся остальные, и слово я смогу держать при всех. «О боги, ну что он там ещё придумал?» — злилась Оля. У неё уже щеки болели от натужной улыбки. Помня идиотские Танины заявления, после которых та по-английски умотала в Москву, Оля стала всё пристальнее присматриваться к Вове, и то, что она замечала, совсем не нравилось ей. И Оля нервничала, что вот-вот от неё уплывёт такой шикарный парень! Но нет же, может, глупости? И смотрит вроде так же, с обожанием, и стихами осыпает… Оля висела у него на руке, а сама наблюдала, каким тоскливым взглядом тот иногда одаривает Женю. Она осмотрелась — дом был шикарен! И Оля в своём тёмно-синем кружевном платье так гармонично вписывалась в весь этот шик! Она подошла к широкой лестнице, что вела наверх, любовно погладила перила и поднялась на второй этаж, туда, где был кабинет хозяина. Чем дальше, тем Володе тяжелее было весёлость из себя давить и находиться рядом с Олей. Он чувствовал, как прожигает взглядом Онегин, глядя на него с жестоким осужденьем и злой иронией на то, как Оля льнёт к нему, щебечет, ещё не ведая, что Ленский предал. Её, свои все обещанья, и как жесток к ней будет, когда все соберутся за столом. Возможно, он напрасно тянет время, и хорошо, что до сих пор нет старшей Лариной, которой он вовсе бы в глаза смотреть боялся. За хлопотами, бесполезным отвлеченьем, пустыми разговорами и праздным, тягостным, весельем, Володя не успел заметить, куда его Евгений подевался. За Олю, что пошла «припудрить носик», он волновался меньше остального. Был слишком занят тяжким сожалением, что ей придётся вскоре жизнь испортить. Вова никого не впускал в свой кабинет, и лишь однажды Ольге удалось там побывать. Вот и сейчас она точно знала, что ей нужно: дневник, с которым её жених не расставался ни днём, ни ночью. Она была уверена, что заходил он туда с блокнотом, а вышел уже без него, зато с цветами! Оля воровато оглянулась и потянула на себя дверь кабинета, молясь, чтобы было незаперто. Массивная дверь тихо скрипнула, и свет из коридора тонкой полоской разрезал темноту комнаты. На краю стола лежала нужная вещь. Девушка схватила тетрадь и уже хотела выйти, как вдруг послышались шаги — кто-то поднимался по лестнице! Ольга тихо прошмыгнула в глубину комнаты и притаилась — снаружи не доносилось ни звука. Она прошла к столу и включила настольную лампу. Пролистала блокнот туда-сюда, но разобрать что-либо было тяжело — почерк у Вовы был мелкий. Она бегло просмотрела записи и с интересом стала вчитывается в строчки. Было видно, что их Вова выводил любя, рисовал вензеля буковкам… дочитать Ольга не успела. Она резко захлопнула блокнот, потому что кто-то дёрнул дверную ручку. Смутное чувство тревоги не оставляло. Оля беспокоилась, что вот это вот всё богатство пройдет мимо неё. И не будет она наслаждаться роскошью дома! Дверь скрипнула, отворившись, и Ольга застыла с блокнотом в руках, как пойманный с поличным воришка. Сердце колотилось, словно бешеное.  — Онегин? Вы что тут делаете? Евгений вошёл в кабинет, плотно прикрыв дверь. Здесь он чувствовал себя вольготно, ведь они провели много часов с хозяином дома в беседах. — Да так, гуляю, пока гости собираются, — он прошёлся вдоль полок с книгами, проведя по ним указательным пальцем. — Красивый кабинет, у отца Володи был отличный вкус. И дорогие фолианты, бесценные сокровища, уж я-то знаю. Ты заглянула почитать? Или искала уединение в столь неурочный час? — Я… — голос дрожал, и вместо ответов получалось блеяние. — Тут… просто… Она всё же прочистила горло и выпрямила спину. В конце концов, она хозяйка вечера, а в скором будущем — и этого дома, так что Евгений тут на правах гостя, а не она! — Устала от громкой музыки, и вот, — она улыбнулась Онегину открыто и задорно, как всегда, это выходило само собой в присутствии мужчин. — А вы? Она подошла чуть ближе, вспоминая тот бред, что несла на днях Татьяна. Евгений улыбнулся, рассматривая прелестницу. Хороша собой, свежа, знает чего хочет. Прости, Володенька, но так будет вернее. — Пытался совладать с желанием полюбоваться, и не смог. Всегда завидовал художникам, способным запечатлеть красоту на холсте. Если бы я мог, то рисовал бы тебя, — он тоже сделал шаг навстречу и смотрел прямо в глаза. — В одежде скромной и без оной, как мне б позволило вдохновение. Ольга улыбнулась шире от осознания, что он принял её игру и с упоением флиртовал в ответ! Она повела плечиком, обошла Евгения, почти коснувшись своей рукой его, и встала рядом, разглядывая корешки книг. Облизала пересохшие губы и украдкой взглянула на Онегина, а тот не мигая смотрел на неё. О, да! Какой же бред несла Татьяна! Не стал бы он вот так пожирать её глазами, будь он геем. — И что же? Так и будете смотреть? — Смелая девочка, люблю таких, — усмехнулся Евгений и протянул руку, чтобы приобнять девушку за талию и прижать к себе. — Рисовать я не умею, но на айфоне крутая камера. С этими словами он наклонился и припал к розовым губам. Поцелуй был тягучим, горячим, а жадные руки настойчивыми и нежными. И Оля пила эти ласки, сладкие, словно мёд. Подавалась навстречу и прижималась к Онегину, даже сквозь рубашку чувствуя жар его тела и желание. И всё забылось вмиг, ведь никто ещё не целовал так искусно, никто не обещал такие греховные наслаждения одним только взглядом и не распалял одним поцелуем. Чувствуя, что девушка попала в его плен, как и многие до неё, Онегин хладнокровно сводил её с ума. Он гладил тонкий девичий стан, сжимал упругую небольшую грудь и даже спокойно расстегнул молнию на спине, чтобы иметь возможность раздеть девушку до нижнего белья. Она пылала, когда он опустил её руку себе на пах и уверенно поводил ею по ощутимо напрягшемуся естеству. Ему хотелось доказать самому себе, что девица опытна в подобных ласках. Ольга неловко сжала выступающий бугор, восхищённо вздохнула и, не отрываясь от томных губ, стала торопливо расстёгивать ремень, затем вытащила из брюк полы рубашки и наконец дотронулась до горячей кожи живота. Огладила выступающие мышцы, скользнула пальцами вниз, к резинке трусов. Усмешка коснулась губ Онегина прежде, чем он снова впился в уже малиновые губы Ольги. Он увлёк её в поцелуй, а сам тем временем помог достать своё естество из плена боксеров, чтобы иметь возможность прижать хрупкое тело к себе, сжимая за упругие ягодицы. На этом он не остановился и, пока Оленька трогала его за член, сам запустил пальцы ей в трусики, раздвинул уже влажные губы и нашел клитор. Стон разнёсся по величественному кабинету, и Евгений скользнул пальцами дальше. Ольга жадно отвечала на поцелуй, чувствуя, как вихрь эмоций поглощает её, сжимает и возносит. Голова кружилась от восторга, когда ласковые мужские пальцы проникали всё глубже, будя в ней спящих демонов, голодных до ласк. Они взяли верх над разумом, и Оля только и чувствовала этот жар, пока ловкие пальцы не подвели её к самому краю. Она почти машинально скользила ладонью по крупному, перевитому венками члену, а сама умирала и возрождалась вновь. И вдруг, бах! — словно вспышка сверхновой, — и она содрогнулась, кончая. — Пылкая, страстная, как ты будешь жить с ним? Тебя ведь не стихами нужно осыпать, а поцелуями. Ты такая желанная, огонь просто, — Евгений и сам не понял, как девушка опустилась на колени и усмехнулась, беря его член в руку. Он упёрся задницей в стол и для надёжности подставил руку. Под пальцами оказался блокнот, что часто таскал с собой Ленский, и Евгений открыл его бездумно. Стихи. Ольга почти не разбирала слов, только невнятное бормотание доносилось до неё сквозь шум в ушах. Ей вдруг неистово захотелось отблагодарить этого шикарного мужчину за подаренную ласку. Она провела языком от яиц до головки, наблюдая, как напряглись мышцы живота у Евгения, и из его рта раздалось сладкое шипение. Оля то кружила языком вокруг головки, то брала её в рот, скользя почти до самого основания. Она с наслаждением прикрывала глаза и стонала вместе с ним, кайфуя. Девочка оказалась опытной, как Евгений и думал. Почти профессионально брала в рот и умело дразнила его, наслаждаясь процессом не меньше Онегина. Он не собирался заходить в этой игре так далеко, но раз женщина просит… И он толкнулся ей в рот, глядя вниз. Она смотрела в ответ, но затем полностью отдалась процессу, а он удобнее подвинул блокнот и начал читать стихи, что Володя посвящал не ему. Он уже почти был на грани, когда дверная ручка скрипнула, и сердце остановилось. *** Когда пришли все, понял Ленский, что дальше он тянуть уже не может. Он попросил гостей собраться в зале, при этом он не досчитался Ольги и Жени, что куда-то подевался. Сказать без них о том, что было важно, по сути, именно Онегину и Оле, не мог Володя и пошёл с тревогой осматривать все комнаты, в которых могли они запропаститься. На сердце было так тревожно, будто должно было случиться что-то, что ещё хуже, чем разрыв с невестой. — Да где же вы… надеюсь, что Евгений не взял всё в свои руки, не стерпев! Ведь нужно подождать совсем немного, чтобы вдвоём остаться, счастливо любя, и Ольгу постараться не обидеть. Володя Ленский, в тяжком беспокойстве, все комнаты, что были им открыты, по несколько раз обошёл, не обнаружив ни друга, ни невесты. Уже отчаялся, когда заметил, что скудная полоска света из-под двери незапертого кабинета вырывалась. Открыл он дверь, не думая стучаться, и замер будто громом поражённый, и если бы он в Бога верил рьяно, то начал бы молиться, чтобы его подвёл и слух, и зренье. — Вы… — Вымолвить хоть слово было невозможно. Володя чувствовал, что под ногами пропасть и он летит сейчас в неё — и прямо в ад. Он никогда не ощущал такого желания убить — или скончаться, а сердце разрывалось от той боли, что он не пожелал бы и врагу. Вот это никак не входило в планы Онегина. И он смотрел в глаза любимого, что умирал сейчас душой. Ольга оторвалась от твердого великолепия, вкусно облизнулась, смаргивая подступившие слёзы, когда почувствовала, как Женя замер. Ветерок прошелся по спине, и она испуганно уставилась в открытую дверь. Немая сцена длилась считанные мгновения. Впервые в жизни Онегин не знал, как выйти из ситуации с честью. Да и какая может быть честь, когда он попался на банальном минете? Переиграл сам себя, самовлюблённый болван. Володя за косяк схватился сильно, он чувствовал, что сделать шаг не может. И хочется кричать и плакать — или Онегину дать в рожу, чтобы хоть так всю боль свою унять. А Олю Ленский даже не винил, он знал прекрасно, кто в том, что здесь случилось, виноват. — Пошли отсюда. Оба. Вы… — Володя снова замолчал, не зная, что сказать на это. На то, что вмиг лишило их всего. — Володенька, — Онегин начал лихорадочно убирать член в брюки. — Всё совсем не так, пожалуйста, дай я всё объясню… — Что объяснишь ты? — Голос дрогнул. — По какой причине оказался здесь с моей невестой и в рот ей член пихал?! Наверное, всё из любви ко мне происходило, ты это мне собрался заливать? Володя чувствовал, что медленно вскипает, как только отмерло внутри и заболело. «Думай, думай, тварь лживая», — кричал сам себе Онегин и не мог придумать ничего путного. — Прости, я не должен был… Ольга судорожно натягивала платье, рассматривая мужчин в новом свете… Что он только что сказал?! Так значит, правда?! Правда?! Идиотка, какая же она идиотка, раз позволила так собой манипулировать! Девушка чувствовала себя использованной в грязной игре. — Не должен был?! Конечно. Наверное, сдержаться мог бы, но, видимо, уж больно захотелось, когда представился удобный случай. И сделав несколько шагов навстречу, Володя стиснул кулаки, пытаясь удержаться, но когда увидел, что в руках у Жени его дневник, в котором он все свои эмоции и чувства лелеял, то сорвался. — Ненавижу! Ты подлец! — Откуда только взялись силы! Володя бросился вперёд, стараясь Онегина ударить побольнее. От неожиданности Евгений сначала прикрыл голову рукой, а затем оттолкнул Ленского. У него и в мыслях не было с ним драться, но инстинкты сработали сами. Словно в замедленной съёмке, как в каком-то абсурдном кино, он наблюдал, как Володя отступает на полшага назад, запинается за ковёр, что сам же и сбил секунду назад, и падает навзничь прямо на угол кофейного столика. Последнее, что Ленский видел — испуганный взгляд Жени, потолок… а после тьма его накрыла, с финальной мыслью: «Как же глупо». Оля смотрела, как Вова бросается на Женю, а тот отмахивается от друга, как от назойливой мухи. Она даже понять не успела, когда это произошло, но вот миг — и Ленский лежит на полу, а из раны на голове вытекает тонкая струйка крови. — Что ты наделал?! — завопила Оля, и волна ужаса прокатилась по телу. — Ты же его… убил? Она смотрела на ошарашенного Онегина, что до сих пор не застегнул штанов, на распростёртого на полу жениха. Ольга бросилась к Ленскому, хлестнула по щекам, пытаясь привести Владимира в чувство. — Скорую, нужна скорая! — она потянулась к столу за телефоном. Минута — и вот уже прозвучали слова из динамика: «Вызов принят, ждите». Ольга отбросила телефон в сторону и попыталась нащупать пульс — не вышло. Всё это неправда, так не должно быть. На деревянных ногах Онегин подошёл к возлюбленному и рухнул около него на колени. Как? В голове билась только одна мысль. Как он посмел поднять на него руку? На Володю, чьим существованием восхищался уже несколько месяцев! Убил своими собственными руками. Убийца. Слово, словно клеймо, выгорало на его сердце, когда он дотронулся до прохладной руки юноши. — Володя, боже… — Не трогай его! — зашипела Оля, отшвыривая руку Онегина. — Не смей его касаться. Она перебирала в голове возможные последствия всего этого, и единственное, что приходило на ум — несчастный случай, если только Онегин пойдет ей навстречу. — Убирайся, если ты не хочешь провести в тюрьме остаток жизни, — с надрывом проговорила она в лицо разрушителю своей судьбы. Ведь счастье было так близко! — Там таких, как ты, очень любят, а я, поверь мне, сделаю всё, чтобы тебе там было очень плохо, если ты ещё хоть раз возникнешь в поле зрения! Онегин смотрел на фурию перед собой и не очень хорошо понимал, что она говорит. Однако её пощёчина привела его в чувство, и он словно утопающий вынырнул из толщи воды. — Убирайся, мразь, — плюнули ему в лицо, и он встал. Эмоции словно замёрзли. Он отточенными движениями привёл себя в порядок, подошёл к столу и забрал блокнот. Секунда — и он вышел из кабинета. Минута — и он покинул усадьбу Ленского навсегда. *** А дальше все было словно в тумане… Скорая, что увезла в больницу Ленского в тяжёлом состоянии, полиция, допросы… Оля, как в бреду, повторяла заученные фразы, и ей казалось, что разбуди её посреди ночи, она слово в слово перескажет свои показания… К Володе долго не пускали, а когда она первый раз вошла в палату — ноги подкосились. Да, пусть она не любила его, но по-человечески ей было жаль. Да и свою вину очень явно ощущала. Именно поэтому вчера сдала в ломбард все свои украшения, когда-то подаренные Володей, и полностью опустошила его карту — этих средств должно было хватить на время. Вова, и так по жизни тонкий и бледный, за несколько недель превратился в тень самого себя. Не было больше шикарных кудрей, под глазами залегли тени, губы бледные. И если бы не пищащие вокруг аппараты, Оля бы и не поверила, что тот все ещё жив… Она выходила из больницы опустошённой и измождённой совершенно, когда рядом притормозил огромный блестящий мотоцикл. Девушка хотела было отмахнуться, как вдруг заметила знакомые татуировки на голых предплечьях. Сердце сначала замерло, а затем пустилось вскачь. Она обернулась и уставилась в такое родное красивое лицо. — Виктор? — прошептала она на грани слышимости. С момента их последней встречи утекло много воды, но Ольге Виктор казался сейчас сильнодействующим обезболивающим. — Ты всё ещё такая же отчаянная, конфетка? — он приспустил очки и подмигнул так, что Оля чуть не растеклась тут розовой лужицей. — Запрыгивай. Он протянул ей шлем, Оля аккуратно взяла его в руки, повертела из стороны в сторону, словно раздумывая. А потом подумала: ну что она теряет? Что ей делать тут? А воспоминания о том, как круто они проводили время на байкерских тусовках, как она купалась в заботе и нежности своего брутального мужчины, все эти годы грели душу. Тогда, на выпускном, Виктор так же подъехал на байке, сверкающем металлическим боком на солнце, прямо к ней и похитил её посреди веселья. Она задорно улыбнулась воспоминаниям, натянула шлем на голову и резво залезла на мотоцикл. — Куда едем, конфетка? — Просто увези меня отсюда, — она крепко прижалась к широкой спине, с наслаждением вдыхая запах бензина, табака и нагретой кожи. — Тогда держись крепче…