Ночь темна перед рассветом

Бакуго больше не чувствует уют. В темноте неуютно. Он кутается в одеяло, впивается ладонями в подушку и спит до одиннадцати, пока его не будят рвотные позывы, и он не бежит, сбивая с ног давно проснувшегося Эйджиро, в туалет. — Ты отравился? — спрашивает Киришима, и Бакуго предпочитает молча забрать у него полотенце, прежде чем его накроет новая череда рвотных позывов. — Мы ели одно и то же. Все хорошо, я просто болею, — Бакуго вытирает губы и глубоко вдыхает, стирая уже ладонями выступившие слезы. — Все точно хорошо? — Эйджиро садится рядом с ним и щупает его живот. Глаза Бакуго быстро становятся почти равными блюдцам, в голове вопрос «какого хуя», а руки уже пытаются остановить Киришимины. — Все хорошо! — восклицает Кацуки, но руки Эйджиро слишком сильные, чтобы он мог их отодвинуть. Бакуго сидит, не напрягаясь, пока Киришима давит на какие-то определенные участки его живота, спрашивая не больно ли ему. Кацуки дергается, когда он добирается до места выпуклости. — Не трогай, — машинально рявкает Бакуго, отодвигаясь и поднимаясь. — Ты беременный? — высказывает предположение Киришима. — А ты что, врач?! — кричит Бакуго. — Учусь на него. Вот такой ответ Кацуки ошарашивает. Он поднимается, хватает свою одежду с сушилки и идет переодеваться, все еще охреневая от самого себя и Киришимы. Эйджиро следует за ним, наблюдая за его животом. Действительно беременный. Небольшой животик уже был вместо привычного мужского живота. Да и подозрительно он маленький. Он выносит ребенка? Эйджиро скрещивает руки на груди и задумывается, пока Бакуго одевается. Прощание вырывает его из мыслей, и он бросает сухое «пока». Кацуки идет по лестнице, ему все еще дурно, на карте еще есть немного денег, да и в куртке была мелочь. Ее же Киришима не забрал? Нет. Не привык, видимо, лазать по чужим карманам… Нужно купить лекарства, пожрать чего и можно ехать в бордель. Хотя он и не был голоден. Хотелось сладкого, буквально сожрать пачку сахара. Бакуго зашел в ближайший продуктовый, на всякий случай взял воды. К черту таблетки. Надо на работу. Он приехал, прошел мимо ресепшена, и его поймал Джинс. Кацуки пытается вырваться, но мужчина не дает ему и с места сдвинуться. — Тебя нет в реестре. Я сказал, Бакуго, мне не нужна залетевшая омега. Твоя течка может начаться в любую минуту. И никто уже не сможет остановиться. Ты понимаешь? Вспомни, что с тобой случилось. Бакуго цыкает, вырывает руку из ослабевшей хватки и плетется в сторону выхода. — Я буду помогать тебе. Ты мне еще нужен, после всего. Бакуго уже не слушает. Ему теперь некуда бежать. Его полиция ищет, его из борделя погнали, он на мели, жить больше натурально не на что. Кацуки пытается найти плюсы в своем положении, вспоминает тупые мемы, чтобы хоть как-то поднять настроение. Он возвращается в бордель уже вечером, чтобы забрать все вещи, да только забирать особо нечего. Портфель с самым необходимым, и больше ничего. В детских домах ничего не дают. Ни одежды, ни денег. И жизни тоже. Бакуго прогуливает школу с тех пор, как сбежал, хотя это единственное место, где были его друзья. Где-то глубоко в душе в нем еще живет малыш Кацуки, который радостно бежит в школу, не видит ничего плохого вокруг, не знает законов этого мира, просто бежит в автобус, у которого маршрут кончается его школой. Он не грезил мечтой о семье, только лишь хотел, чтобы все в этом мире были счастливы. Чтобы никто не попадал в детские дома. Чтобы никто не жил в ужасе, в котором он жил. Он был слишком маленьким, чтобы понять, кто такие омеги, кто такие беты, кто такие альфы. И никто ему не объяснял. Он не знал, что делать, когда начнется течка. Его куратор к времени его полового созревания благополучно на него забила, и Бакуго был предоставлен сам себе. Но понятное дело, все было плохо, когда это впервые случилось. Где-то глубоко в душе Бакуго хочется просто заплакать ребенком, чтобы его кто-то забрал, чтобы его кто-то пригрел, обнял и сказал, что все будет хорошо. Кацуки слишком устал от реальной жизни, которая бьет его по почкам каждый ебаный день. Ему просто хочется немного отдохнуть от всего. Он стоит на остановке, ждет автобуса, хоть какого-то, но дорога будто специально пустая. Бакуго садится, проверяет телефон — разряжен. А зарядить-то где? А негде. Бакуго сидит на остановке, даже не зная, что теперь делать. Пока Бакуго с дурацким видом наблюдает за абсолютно пустой дорогой, в голову приходит не то чтобы ебанутая мысль. Сходить в кафе и зарядить телефон там. Он бредет в местную забегаловку, заказывает какую-то газировку, и нагло втыкает вилку в розетку и ждет, пока его старая развалюха покажет признаки жизни. Скоро на экране загорается батарейка с молнией, и Бакуго выдыхает. Он сидит, ждет, пока телефон хоть чуть-чуть зарядится, потом выдергивает зарядку, зажимает кнопку включения и снова втыкает. Сообщений дохрена. Куратор звонила, неизвестные номера, и, до мурашек, «Задрот». Спрашивает, как он, где он. Куда пропал. Бакуго улыбается и оставляет сообщение неотвеченным. Он заходит в соцсети, не смотрит сообщения, лишь просматривает их количество. Все значит в курсе? Отлично. Бакуго достает снова спутанные наушники, расправляется с ними, втыкает в телефон и просто думает, может его поймут, может снова примут? Может, вернуться? Кацуки жмурится, ощущает тягу курить, но помнит, что бросил, как узнал о спиногрызе. Бакуго смотрит в окно, в наушниках Shinedown, в руке стакан холодной газировки, а в голове ни одной мысли. Слишком поздно жалеть о своих решениях. Луна уже на небосводе, а Бакуго все еще сидит в забегаловке. Он встает, когда телефон показывает 100%, платит и уходит. Он бредет по ночному городу. Будто все нафиг вымерли. Конечно, блин, на улице градусов ноль, а он шляется в легкой одежде. Он снова бредет на ту же остановку, дрожит, как сука при виде мяса. И снова видит там парнишу в капюшоне. Да что он тут забывает постоянно? Бакуго сам натягивает капюшон, чтобы скрыть лицо. Неприятное вчера выдалось знакомство. Но парниша сам придвигается к нему. Почти вплотную. Бакуго пытается отодвинуться, но сильные руки хватают его и приковывают к месту. Кацуки охватывает почти животный страх. Он пытается вырваться, и ему на ухо шепчут: — Тебе бы в аптеку. Голос явно знакомый. Как там его звали-то, блять? Кирипима? Цукишима*? Хуй пойми. Бакуго понимает. Началось. Вот и первый попадос. — Укуси меня, — Кацуки оголяет свою шею, сглатывает, понимая, что все. Либо он, либо ему конец, — ты же альфа?! Парниша стягивает капюшон, кивает, и Бакуго машинально вспоминает его имя. — Киришима! Укуси меня, блять! Пожалуйста. — Ты понимаешь, что мы будем связаны? — уже явно затуманенно говорит Эйджиро. — Мне похуй! Либо ты, либо… — Бакуго не успевает договорить, в его шею впиваются чужие зубы, и он закусывает губу, чтобы не закричать. Автобус подходит, и все, что может Кацуки — пойти с Киришимой под руку в салон, чтобы там его усадили на свободное место. Вот теперь Бакуго чувствует течку. Ему жарко. И хочется. Кого угодно. Где угодно. Кацуки цепляется руками за Киришиму, матерится тихо, и водитель лишь украдкой смотрит в салон. Бакуго уже ни до чего. Киришима забирает его портфель, телефон, чтобы тот ненароком ничего не выронил, на нужной остановке почти выносит Бакуго из автобуса, еле вообще сознание в ясности держит. Как только они придут, Эйджиро нужно будет принять подавители.